 |
|
|
Корней Иванович Чуковский (имя при рождении — Николай Васильевич Корнейчуков)
(19 (31) марта 1882, Санкт-Петербург — 28 октября 1969, Кунцево, в то время уже в черте г. Москвы)
ru.wikipedia.org
Биография
Происхождение
Николай Корнейчуков родился 31 марта 1882 г в Санкт-Петербурге. Часто встречающаяся дата его рождения 1 апреля появилась в связи с ошибкой при переходе на новый стиль (прибавлено 13 дней, а не 12, как должно для XIX века).
Писатель долгие годы страдал от того, что был «незаконнорожденным». Его отцом был Эммануил Соломонович Левенсон[1], в семье которого жила прислугой мать Корнея Чуковского — полтавская крестьянка Екатерина Осиповна Корнейчук[1].
Отец оставил их, и мать переехала в Одессу. Там мальчик был отдан в гимназию, но в пятом классе его отчислили из-за низкого происхождения. Эти события он описал в автобиографической повести «Серебряный герб».
Отчество «Иванович» было дано Николаю по крёстному отцу. С начала литературной деятельности Корнейчуков, долгое время тяготившийся своей незаконнорожденностью (как видно по его дневнику 1920-х годов), использовал псевдоним «Корней Чуковский», к которому позже присоединилось фиктивное отчество — «Иванович». После революции сочетание «Корней Иванович Чуковский» стало его настоящим именем, отчеством и фамилией.[источник не указан 303 дня]
Его дети — Николай, Лидия, Борис и умершая в детстве Мария (Мурочка), которой посвящены многие детские стихи отца — носили (по крайней мере после революции) фамилию Чуковских и отчество Корнеевич/Корнеевна.[источник не указан 303 дня] Портрет Корнея Чуковского кисти Ильи Репина, 1910 год
Портрет Корнея Чуковского кисти Ильи Репина, 1910 год
Журналистская деятельность до революции
С 1901 года Чуковский начинает писать статьи в «Одесских новостях». В литературу Чуковского ввёл его близкий гимназический друг, журналист Владимир Жаботинский, позже ставший выдающимся политическим деятелем сионистского движения. Жаботинский также был поручителем жениха на свадьбе Чуковского и Марии Борисовны Гольдфельд.[2]
Затем в 1903 Чуковский был отправлен корреспондентом в Лондон, где основательно ознакомился с английской литературой.
Вернувшись в Россию во время революции 1905 года, Чуковский был захвачен революционными событиями, посетил броненосец «Потёмкин», начал издавать в Петербурге сатирический журнал «Сигнал». Среди авторов журнала были такие известные писатели как Куприн, Фёдор Сологуб и Тэффи. После четвёртого номера его арестовали за «оскорбление величества». К счастью Корнея Ивановича, его защищал знаменитый адвокат Грузенберг, добившийся оправдания.
Чуковский (сидит слева) в студии Ильи Репина, Куоккала, ноябрь 1910 года. Репин читает сообщение о смерти Толстого. На стене виден неоконченный портрет Чуковского. Фотография Карла Буллы.
В 1906 году Корней Иванович приезжает в финское местечко Куоккала (ныне Репино Ленинградской области), где сводит близкое знакомство с художником Ильёй Репиным и писателем Короленко. Именно Чуковский убедил Репина серьёзно отнестись к своему писательству и подготовить книгу воспоминаний «Далёкое близкое». В Куоккале Чуковский прожил около 10 лет. От сочетания слов Чуковский и Куоккала образовано «Чукоккала» (придумано Репиным) — название рукописного юмористического альманаха, который Корней Иванович вёл до последних дней своей жизни.
В 1907 году Чуковский опубликовал переводы Уолта Уитмена. Книга стала популярной, что увеличило известность Чуковского в литературной среде. Чуковский становится влиятельным критиком, громит бульварную литературу (статьи о Анастасия Вербицкой, Лидии Чарской, «Нат Пинкертон» и др.), остроумно защищает футуристов — как в статьях, так и в публичных лекциях — от нападок традиционной критики (познакомился в Куоккале с Маяковским и в дальнейшем с ним приятельствовал), хотя сами футуристы далеко не всегда ему за это благодарны; вырабатывает собственную узнаваемую манеру (реконструкцию психологического облика писателя на основании многочисленных цитат из него).
Осип Мандельштам, Корней Чуковский, Бенедикт Лившиц и Юрий Анненков, проводы на фронт. Случайная фотография Карла Буллы. 1914 год
Несколько отдельных слов заслуживает приведённая здесь уникальная фотография 1914 года. Она имеет свою отдельную историю, насыщенную известными именами и совпадениями…
Юрий Анненков, известный книжный иллюстратор и портретист, человек, словно бы знавший всех и вся в литературно-художественном мире предреволюционного Петрограда — оставил множество живых свидетельств о людях этой эпохи. Вспоминая, в 1965 году, во время лекции в Оксфордском университете, о своей последней встрече с Анной Ахматовой, Юрий Анненков рассказал историю этой фотографии, которую она ему подарила. Снимок был сделан в первые дни войны 1914 года.
«В один из этих дней, зная, что по Невскому проспекту будут идти мобилизованные, Корней Чуковский и я решили пойти на эту главную улицу. Там же, совершенно случайно, встретился и присоединился к нам Осип Мандельштам… Когда стали проходить мобилизованные, ещё не в военной форме, с тюками на плечах, то вдруг из их рядов вышел, тоже с тюком, и подбежал к нам поэт Бенедикт Лившиц. Мы принялись обнимать его, жать ему руки, когда к нам подошёл незнакомый фотограф и попросил разрешения снять нас. Мы взяли друг друга под руки и так были сфотографированы…»
— С-Петербург. Столица Российской империи. Лики России. С-Петербург 1993.
Рассказ Анненкова совпадает с фотографией вплоть до мелких деталей… Однако, кое-что осталось и за пределами его рассказа. И прежде всего, неизвестным фотографом оказался «сам» Карл Булла, из мастерской которого эта фотография впоследствии получила распространение.
Из четырёх ярких творческих лиц, представленных на снимке, только двое умерли своей смертью в конце 60-х, начале 70-х годов, дожив до глубокой старости: это Корней Чуковский, единственный, оставшийся в СССР и сам Анненков, уцелевший в эмиграции. Осип Мандельштам и Бенедикт Лившиц были жестоко убиты своими согражданами во времена сталинских репрессий. Осипу Мандельштаму, по более поздним словам академика Шкловского, «этому странному… трудному… трогательному… и гениальному человеку», на фотографии 23 года. Всего год назад в петербургском издательстве «Акмэ» вышел его поэтический сборник «Камень». С момента первой публикации в 1907 году в журнале Тенишевского коммерческого училища пройден огромный путь: занятия французской литературой в Петербургском университете, знакомство с Вячеславом Ивановым и Иннокентием Анненским, новое литературное общение — поэты круга журнала «Аполлон»… Чуть старше Мандельштама — вошедший в литературу с группой футуристов поэт и переводчик Бенедикт Лившиц, который на снимке сидит уже наголо обритый и с нарочно сделанным бравым лицом, человек уходящий на фронт. Он ещё не знает, останется ли в живых после Первой Мировой, где будет ранен и получит георгиевский крест… Так же, как и Мандельштам, Бенедикт Лившиц был незаконно репрессирован в 30-е годы и погиб в лагерях в 1939 году.
В 1916 году Чуковский с делегацией Государственной думы вновь посетил Англию. В 1917 году выходит книга Паттерсона «С еврейским отрядом в Галлиполи» (о еврейском легионе в составе британской армии) под редакцией и с предисловием Чуковского.
После революции Чуковский продолжал заниматься критикой, издав две наиболее знаменитые свои книги о творчестве современников — «Книга об Александре Блоке» («Александр Блок как человек и поэт») и «Ахматова и Маяковский». Обстоятельства советского времени оказались неблагодарны для критической деятельности, и Чуковскому пришлось этот свой талант «зарыть в землю», о чём он впоследствии сожалел.
Литературоведение
Шарж на К. Чуковского в исполнении В. Маяковского
С 1917 года Чуковский засел за многолетний труд о Некрасове, его любимом поэте. Его стараниями вышло первое советское собрание стихотворений Некрасова. Чуковский закончил работу над ним только в 1926 году, переработав массу рукописей и снабдив тексты научными комментариями.
Помимо Некрасова, Чуковский занимался биографией и творчеством ряда других писателей XIX века (Чехова, Достоевского, Слепцова), участвовал в подготовке текста и редактировании многих изданий. Самым близким себе по духу писателем Чуковский считал Чехова.
Детские стихи
Увлечение детской словесностью, прославившее Чуковского, началось сравнительно поздно, когда он был уже знаменитым критиком. В 1916 Чуковский составил сборник «Ёлка» и написал свою первую сказку «Крокодил».
В 1923 выходят его знаменитые сказки «Мойдодыр» и «Тараканище».
В жизни Чуковского было ещё одно увлечение — изучение психики детей и того, как они овладевают речью. Он записал свои наблюдения за детьми, за их словесным творчеством в книге «От двух до пяти» в 1933.
«Все другие мои сочинения до такой степени заслонены моими детскими сказками, что в представлении многих читателей я, кроме „Мойдодыров“ и „Мух-Цокотух“, вообще ничего не писал.»
Травля Чуковского в 1930-е
Чуковский и Пастернак на первом съезде Союза писателей в 1934 г.
Детские стихи Чуковского подверглись в сталинскую эпоху жестокой травле, хотя известно, что сам Сталин неоднократно цитировал «Тараканище».[источник не указан 303 дня] Инициатором травли стала Н. К. Крупская, неадекватная критика исходила и от Агнии Барто. В среде партийных критиков редакторов возник даже термин — «чуковщина». Чуковский взял на себя обязательство написать ортодоксально-советское произведение для детей «Весёлая колхозия», но не сделал этого. 1930-е годы ознаменованы двумя личными трагедиями Чуковского: в 1931 году умерла после тяжёлой болезни его дочь Мурочка, а в 1938 году был расстрелян муж его дочери Лидии физик Матвей Бронштейн (о гибели зятя писатель узнал только после двух лет хлопот в инстанциях).
Другие произведения
В 1930-х гг. Чуковский много занимается теорией художественного перевода («Искусство перевода» 1936 года переиздали перед началом войны, в 1941 году, под названием «Высокое искусство») и собственно переводами на русский язык (М. Твен, О. Уайльд, Р. Киплинг и др., в том числе в форме «пересказов» для детей).
Начинает писать мемуары, над которыми работал до конца жизни («Современники» в серии «ЖЗЛ»).
Чуковский и Библия для детей
В 1960-х годах К. Чуковский затеял пересказ Библии для детей. К этому проекту он привлёк писателей и литераторов и тщательно редактировал их работу. Сам проект был очень трудным в связи с антирелигиозной позицией Советской власти. Книга под названием «Вавилонская башня и другие древние легенды» была издана в издательстве «Детская литература» в 1968 году. Однако весь тираж был уничтожен властями. Первое книжное издание, доступное читателю, состоялось в 1990 году. В 2001 году в издательствах «Росмэн» и «Стрекоза» книга стала выходить под названием «Вавилонская башня и другие библейские предания».
Последние годы
Мемориальная табличка на доме в Москве, где жил Корней Чуковский
В последние годы Чуковский — всенародный любимец, лауреат ряда государственных премий и орденов, вместе с тем поддерживал контакты с диссидентами (Александр Солженицын, Иосиф Бродский, Литвиновы, видным правозащитником была также его дочь Лидия). На даче в Переделкино, где он постоянно жил последние годы, он устраивал встречи с окрестными детьми, беседовал с ними, читал стихи, приглашал на встречи известных людей, знаменитых летчиков, артистов, писателей, поэтов. Переделкинские дети, давно ставшие взрослыми, до сих пор вспоминают эти детские посиделки на даче Чуковского.
Умер Корней Иванович 28 октября 1969 г. от вирусного гепатита. На даче в Переделкино, где писатель прожил большую часть жизни, ныне действует его музей.
Из воспоминаний Ю. Г. Оксмана:
Лидия Корнеевна Чуковская заранее передала в Правление московского отделения Союза писателей список тех, кого её отец просил не приглашать на похороны. Вероятно, поэтому не видно Арк. Васильева и других черносотенцев от литературы. Прощаться пришло очень мало москвичей: в газетах не было ни строки о предстоящей панихиде. Людей мало, но, как на похоронах Эренбурга, Паустовского, милиции — тьма. Кроме мундирных, множество «мальчиков» в штатском, с угрюмыми, презрительными физиономиями. Мальчики начали с того, что оцепили кресла в зале, не дают никому задержаться, присесть. Пришёл тяжело больной Шостакович. В вестибюле ему не позволили снять пальто. В зале запретили садиться в кресло. Дошло до скандала. Гражданская панихида. Заикающийся С. Михалков произносит выспренние слова, которые никак не вяжутся с его равнодушной, какой-то даже наплевательской интонацией: «От Союза писателей СССР…», «От Союза писателей РСФСР…», «От издательства Детская литература…», «От министерства просвещения и Академии педагогических наук…» Все это произносится с глупой значительностью, с какой, вероятно, швейцары прошлого века во время разъезда гостей вызывали карету графа такого-то и князя такого-то. Да кого же мы хороним, наконец? Чиновного бонзу или жизнерадостного и насмешливого умницу Корнея? Отбарабанила свой «урок» А. Барто. Кассиль исполнил сложный словесный пируэт для того, чтобы слушатели поняли, насколько он лично был близок покойному. И только Л. Пантелеев, прервав блокаду официозности, неумело и горестно сказал несколько слов о гражданском лике Чуковского. Родственники Корнея Ивановича просили выступить Л. Кабо, но когда в переполненном помещении она присела к столу, чтобы набросать текст своего выступления, к ней подошёл генерал КГБ Ильин (в миру — секретарь по оргвопросам Московской писательской организации) и корректно, но твердо заявил ей, что выступать ей не позволит.[3].
Похоронен там же, на кладбище в Переделкино.
Семья
Жена (с 26 мая 1903 года) — Мария Борисовна Чуковская (урождённая Мария Арон-Беровна Гольдфельд, 1880—1955). Дочь бухгалтера Арона-Бера Рувимовича Гольдфельда и домохозяйки Тубы (Таубы) Ойзеровны Гольдфельд.
Сын — поэт, писатель и переводчик Николай Корнеевич Чуковский (1904—1965). Его жена — переводчица Марина Николаевна Чуковская (1905—1993).
Дочь — писательница Лидия Корнеевна Чуковская (1907—1996). Её первым мужем был литературовед и историк литературы Цезарь Самойлович Вольпе (1904—1941), вторым — физик и популяризатор науки Матвей Петрович Бронштейн (1906—1938).
Внучка — литературовед, химик Елена Цезаревна Чуковская (род. 1931).
Дочь — Мария Корнеевна Чуковская (1920—1931), героиня детских стихов и рассказов отца.
Внук — кинооператор Евгений Борисович Чуковский (род. 1937).
Племянник — математик Владимир Абрамович Рохлин (1919—1984).
Награды
Чуковский был награждён орденом Ленина (1957), тремя орденами Трудового Красного Знамени, а также медалями. В 1962 г. ему была присвоена в СССР Ленинская премия, а в Великобритании удостоен степени Доктора литературы Honoris causa Оксфордского университета.
Персонажи сказок Чуковского на российских почтовых марках 1993 (ИТЦ 70 — 74, Скотт 6130a — 6130e)
Список произведений
Сказки
Почтовая марка СССР, посвящённая К. И. Чуковскому, 1982, 4 копейки (ЦФА (ИТЦ) #5282; Скотт #5033)
Стихи для детей
Обжора
Слониха читает
Закаляка
Поросёнок
Ёжики смеются
Бутерброд
Федотка
Черепаха
Свинки
Огород
Песня о бедных сапожках
Верблюдица
Головастики
Бебека
Радость
Пра-пра-правнукам
Ёлка
Муха в бане
Повести
Солнечная
Серебряный герб
Работы о переводе
Принципы художественного перевода (1919, 1920)
Искусство перевода (1930, 1936)
Высокое искусство[4] (1941, 1964, 1966)
Дошкольное воспитание
От двух до пяти[5]
Воспоминания
Воспоминания о Репине
Юрий Тынянов
Борис Житков
Ираклий Андроников
Статьи
Живой как жизнь
К вечно-юному вопросу
История моего «Айболита»
Как была написана «Муха-Цокотуха»
Признания старого сказочника
Страничка Чукоккалы
О Шерлоке Холмсе
Госпиталь № 11
(Фрагменты авторского предисловия к первому изданию одного из самых знаменитых альманахов России)
Корней Иванович Чуковский
Память! Величайший дар господний, и она же – величайшее божье наказание, если воспоминания не в ладах с совестью. Но и обычная мука ностальгии – сладкая, но всё-таки мука. Кто из нас не страдал по навек утраченным дням солнечного (почему-то непременно солнечного!) детства? В поисках неповторимого чувства новизны мира возвращаемся мы к нашим большим и малым «меккам» – прикоснуться, припасть, очиститься, возродиться…
Корней Иванович Чуковский
Но есть места паломничества особого рода. Мы не рождались тут, не росли, не крестились. Но однажды мы прикоснулись здесь к чему-то невероятно настоящему, почти к Истине, и с тех пор включаем эти места в Избранные, возводим там зримые лишь нам храмы, часовенки или же капища, наконец… Мы окружаем их своим духовным полем, оставляем там свои манки – знаки – что, как антенны, соединяют нас. Соединяют, как далеко и надолго мы бы не разлучались – и во времени, и в пространстве. И места паломничества в ответ окружают нас своими полями, включают в свой эгрегор. На какое-то время этого хватает. Но наступает момент, когда необходимо явиться лично (коли уж «гора не идет к Магомету») – всем существом – и духовным, и физическим. Явиться, чтобы подпитать друг друга неведомой покуда нашим физикам энергией, что без сомнений сродни энергии высокой любви.
Корней Иванович Чуковский
Из моего детства, из уральского села Писанское, где мы с братьями взахлёб увлеклись литературной игрой, протянулись мостки под Москву, в известное многим писательское гнездо – Переделкино. О том, что писатели в Москве пишут, а здесь, на дачах, переделывают свои произведения, стало расхожей литературной прибауткой.
Корней Иванович Чуковский
Здесь я впервые побывал в самом начале шестьдесят пятого. Мы завязали переписку с журналом «Пионер». Тогда его возглавляла Лидия Ильина – сестра Самуила Маршака. Она собрала в журнале не только творческих, но и педагогически одарённых людей, которые бессеребренно, самозабвенно искали юные таланты. «Пионер» тогда опубликовал нашу подборку и – о чудо! – редакция журнала пригласила нас с братьями в столицу, организовав маленьким гостям чудесные творческие каникулы.
Впечатлений было невероятно много.
Сама Москва – огненная, перетекающая, будто лава. Москва – с только ей одной присущим запахом метро. Такси, кафе-мороженое, лифт в многоэтажной гостинице! Лампы дневного света! Деревянные кровати, наконец! Не беда, что меня по молодости лет не пустили в «Современник» – на «Голого короля» с Евстигнеевым в главной роли. Зато я уже знал, где на станции «Площадь Революции» можно подойти к бронзовой статуе матроса и подергать маузер. Огромный маузер шевелился! А на студии «Диафильм» нас и вовсе приняли как уважаемых авторов, и в демонстрационном зале показали совсем свежую ленту – фильм по нашим стихам. Чудеса продолжались! Во время показа появилась знающая нас заочно актриса Рина Зелёная, назвала нас по именам, и сказала, какие наши стихи более всего ей нравятся. Но мы ждали главного события – поездки в Переделкино. Её, по счастью, никто не собирался меня лишать.
И вот мы едем в Переделкино. Электричка – сказочно быстро, как тогда мне показалось – пересекает подмосковные поля. На дверях вагона – новые для нас надписи: «Не прислоняйтесь, двери открываются автоматически!». Неизвестные умники посцарапывали некоторые буквы. Получились довольно забавные лозунги, где нам предлагалось «не слоняться», а то, мол, «двери отрываются автоматически»…
«ходоки» к дедушке Корнею – братья Павловы: Александр (15 лет), Владимир (12 лет), Олег (10 лет) – снимок 1964 года
Темнеет рано, за окнами – гудящая синяя тьма. Мы незаметно для себя въезжаем в иной, сказочный, неведомый для нас мир. Приближающееся Переделкино, ещё не знакомое, представляется нам чем-то вроде волшебного Берендеевского леса. И, конечно же, там есть главный волшебник. Это человек, который пригласил нас в гости к себе на дачу. Это и вправду сказочник, известнейший детский писатель Корней Иванович Чуковский.
К сожалению, мне не посчастливилось побывать «на костре» у Чуковского при его жизни. Зато с ним самим наообщался вволю! А через много лет я увидел один из последних костров, горящих в память о Сказочнике. Возле того костра были детские писатели, были известные актеры и музыканты. Одни читали стихи, другие пели с ребятами песни, но, конечно же, главным героем и хозяином праздника незримо оставался Корней Иванович. Вход на костёр – сосновая шишка – в результате посреди поляны вставала огромная гора из шишек.
Автограф (Корней Иванович Чуковский) поэта и писателя, процитированный в эссе Олега Павлова
Представляю, как появился здесь однажды перед гостями Корней Иванович – высокий-превысокий, с большим добрым носом, в длинном головном уборе индейского вождя из красивых перьев. Ребята – а тогда многие играли в индейцев – наверное, встретили Чуковского восхищённым оглушительным криком. А Корней Иванович, должно быть, встал перед костром, воздел к небу руки – и все сделали то же самое. Потом он взял за руки ближайших мальчишек, и все взялись за руки, и заплясали вокруг огня, как взаправдашние индейцы. А потом каждый – и Чуковский тоже – бросил в костёр по шишке, как дань огненному духу.
Этот индейский головной убор я увидел вначале на фото в «Пионерской правде». Так отблагодарили нашего сказочника американцы во время его поездки по Штатам. Потом я увидел его воочию – Корней Иванович не поленился удалиться в соседнюю комнату и вдруг появиться перед своими гостями в этой ошеломляющей, разноцветно-перьевой, длинной – чуть ли не до пят – шапке вождя краснокожих…
Полуосвещённые снежные дорожки довели нас до дома, где жил Корней Иванович. Там же, рядом, стояло здание его библиотеки. Он подарил её детям, и ребятишки с благодарностью шли и ехали сюда – и из самого Переделкино, и из Москвы.
На даче Чуковского не оказалось – он ушёл ненадолго к друзьям – в дом отдыха литераторов. Мы направились его встречать, и застали уже одетым, в вестибюле. Увидев нас, Корней Иванович тут же распрощался с собеседником, и стал с нами знакомиться. Был остроумен и органичен, так и сиял радушием.
Вертел трость в руке и всё время повторял: «Когда я был молодым, когда мне было всего лишь восемьдесят, я делал это много лучше!»
Потом вдруг подносил палец к губам и заговорщически восклицал:
Рукописный альманаха Корнея Чуковского» (издательство «Русский путь, Москва, 2006)
«Видите вот того забавного человека, что рубит дрова за забором? Это же Валентин Петрович Катаев! Смотрите и запоминайте».
К даче мы подошли уже запросто беседуя, как старые знакомые.
А там ждал чай с четырьмя – на выбор – видами варенья (наши вкусы неожиданно совпали – мы с Корнем Ивановичем выбрали черничное), разговоры о литературе, чтение стихов. В тот вечер я впервые узнал, что детский писатель Чуковский пишет и для взрослых. Он не только слушал, но и сам читал – кажется, переводы. Читал и интересовался нашим мнением.
Когда дошла очередь до меня, я прочел начало одной из не самых удачных поэм (но, прошу прощения, мне было только десять!):
Домик деревянный
Срубом лёг на сруб,
Кто живёт без мамы,
В нём нашёл приют.
Но один котёнок –
Фунтиком зовут –
Не нашёл в том доме
Для себя приют.
Муся пожалела –
Фунтика взяла,
И, скажи на милость,
В семью приняла…
– Хорошая девочка Муся, – отметил Чуковский, – пожалела котёнка…
Каково же было его удивление, что Муся – вовсе не девочка, а тоже кошка, гражданка вымышленной нами, братьями, котятской республики, во главе которой почему-то стоит царь. Дальше – больше. Мы удивили сказочника нашими сказочными странами – Котятской, Объединённой Страной Зверей, свободного города Павлограда…
Корней Иванович с интересом принял выдуманные нами страны, просил рассказать о них поподробнее, а потом вдруг поведал свою историю. В молодости, отдыхая на финском курорте Куоккала вместе с друзьями, он предложил игру в некую выдуманную республику. Друзья поддержали игру, страну нарекли Чукоккалой, а самого зачинщика объявили президентом. Расставаясь, они подарили Корнею Ивановичу нож с гравировкой – «Президенту страны Александеру Пелиандеру». На российской границе нож попался на глаза таможенникам, и слово «президент», и подозрительно греческое имя заставили Чуковского долго объясняться с непонимающими юмор имперскими чиновниками.
– Так что, – подвёл мораль рассказчик, – будьте поосторожнее с выдуманными странами. Опасное это дело! – а сам смеётся.
В завершение вечера хозяин подарил нам книгу своих сказок, снабдив её надписью, на которую способен только человек, умеющий тонко иронизировать (и над собой в первую очередь) – «Поэтическому семейству Павловых от их скромного коллеги. С глубокопочтением, Корней Чуковский».
Многое потерял я в жизни. Не сохранились открытки от Чуковского, нет ни одной копии нашего диафильма. Но та книга и сегодня стоит на моей полке. И мои дети, а теперь уже и внуки, относятся к ней с глубокопочтением…
В другие, более поздние посещения Переделкино мне не раз доводилось молча постоять над могилами Корнея Ивановича и Бориса Леонидовича. Я находил их холмики по издалека приметным трём соснам. Впрочем, потом их осталось только две. И деревья не вечны… О великом Пастернаке, понятное дело, у меня нет личных впечатлений – он умер задолго до нашего пионерского визита в Переделкино. Но есть вот эти строки:
Ориентиром три сосны
на переделкинском кладбище –
их золотые корневища
переплетают Ваши сны...
Там, под сосною, Пастернак –
в гробу,
как в деревянной призме...
В колхозном поле реализма
он был чудеснейший сорняк.
Подвержен травлям и прополкам,
он устоял в родной земле –
и, обращённая к потомкам,
свеча горела на столе.
Свеча горела – он творил –
И, распахнув кулисы мрака,
Шекспир стихами Пастернака
со всей Россией говорил.
И сквозь слова, слова, слова
безмолвной снежною вершиной
вставал вопрос, неразрешимый
голосованьем большинства.
Свеча сгорела не дотла,
когда её над смуглой кровью
с осиротевшего стола
переносили к изголовью.
Бессмертна, как и сам поэт,
она горит воскресной вербой,
без поэтических гипербол
во все пределы
сея свет.
Однажды вместе с другом, Тимофеем Ветошкиным, мы посетили здесь, в Переделкино, поэта Арсения Тарковского. Тимофею я был как бы старшим братом – и в литературе, и в жизни. В литобъединение Златоуста он пришёл семнадцатилетним губастым мальчишкой, картаво и с запалом декламирующим Маяковского. Приносил километровые космически-философские стихи.
Потом, после армии, отправился на поединок с Москвой. Поединок затянулся на всю последующую жизнь. В один из его кризисных периодов я оказался проездом в столице и решил встряхнуть Тиму поездкой в Переделкино, к Тарковскому. Арсений Александрович был любимым его поэтом.
– Мы же не знакомы, – робко упирался Тимофей, но скоро сдался с явным любопытством.
Поэт сошёл к нам со ступенек Дома отдыха писателей, а показалось – будто с небесных высот, опираясь на один костыль. Улыбаясь как старым знакомым, присел на скамейку. Выглядел он очень больным и усталым. Это было тяжёлое для поэта время – сын его жил за границей и был в негласной опале. Арсений Александрович попросил у гостей закурить – видимо, по болезни его пытались разлучить с табаком и, видимо, безуспешно. Тарковский сам предложил нам почитать стихи. Слушал очень внимательно, а когда читал Тимофей, то вдруг прослезился и расцеловал его. Тима так и не понял тогда – что это означало – действительно ли старого поэта, которого когда-то любила сама Цветаева, тронули юношеские строки, или просто слёзы у него были так близко, как бывают лишь у детей и стариков.
Расставшись с Тарковским, мы долго еще гуляли по переделкинским окрестностям, устроили пикник на обочине оврага. На глаза некстати попала часть человеческого черепа – видно, овраг подмывал древнее кладбище.
Впрочем, почему же некстати? Тут же вспомнилось скандальное из Юрия Кузнецова: «Я пил из черепа отца…»
Четырьмя годами позже я вновь побывал в Переделкино. Неподалеку от трёх сосен чернела свежая могила – последний приют «меньшой ветви России» – Арсения Тарковского…
Сейчас в Переделкино, наверное, шумно. И оно не миновало участи Великого передела, когда айсберг русской литературы раскололся на два Союза. Стучат, наверное, топоры, как в «Вишнёвом саде» у Чехова. Старый какой-нибудь автор глазами Фирса смотрит на бодренькое строительство.
Удастся ли мне когда-то побывать ещё в Переделкино, погулять под его соснами? Не знаю. Пока что многие из нас в разряде ценовых заложников – невыездные мы по воле рынка.
Но это волшебное для меня место – Пе-ре-дел-ки-но – всегда со мной. Оно – в моих снах, мечтах, в стихах и прозе. Там живут герои моей повести «Поэма о чёрной смородине». Там до сих пор жив и здравствует Чуковский, слушающий нашу мальчишескую поэму о котятской республике и угощающий меня вкуснейшим черничным вареньем.
Эгей, Переделкино! Ты подожди. Твой паломник – в пути…
Олег Павлов
От редакции. Интересно отметить, что альманах «45-я параллель» публикует воспоминания о великом человеке в год 125-летия со Дня его рождения. А в поэтическую подборку КЧ, озаглавленную строчкой одной из эпиграмм поэта и писателя включены, конечно, далеки не все блистательные баллады для детей, принадлежащие перу Чуковского. Хотелось бы увидеть того дяденьку или ту тетёньку, которые не помнят наизусть ни «Телефон», ни «Краденое солнце», ни «Муху-Цокотуху»… Что такое «Чукоккала»?
Слово это составлено из начального слога моей фамилии – ЧУК и последних слогов финского слова КУОККАЛА – так назывался посёлок, в котором я тогда жил.
Слово «Чукоккала» придумано Репиным. Художник деятельно участвовал в моём альманахе и под первым же своим рисунком (от 20 июля 1914 года) сделал подпись: «И. Репин. Чукоккала».
К этой дате, к самому началу Первой мировой войны, и относится зарождение «Чукоккалы».
Что такое «Чукоккала», сказать нелегко. Иногда это рукописный альманах, откликающийся на злободневные темы, иногда же — просто самый обыкновенный альбом для автографов.
Вначале «Чукоккала» была тощей тетрадкой, наскоро сшитой из нескольких случайных листков, теперь это объёмистый том в 632 страницы с четырьмя филиалами, относящимися к позднейшему времени.
Таким образом, в 1964 году исполнилось ровно полвека со времени её появления на свет. Перечень её сотрудников огромен. Среди них Леонид Андреев, Анна Ахматова, Андрей Белый, Ал. Блок, Ив. Бунин, Макс Волошин, Сергей Городецкий, Горький, Гумилёв, Добужинский, Вас. Немирович-Данченко, Евреинов, Зощенко, Аркадий Аверченко, Александр Амфитеатров, Юрий Анненков, Ал. Бенуа, Вячеслав Иванов, А. Кони, А. Куприн, Осип Мандельштам, Фёдор Сологуб и другие. А также более молодое поколение — Маргарита Алигер, Ираклий Андроников, А. Архангельский, Е. Евтушенко, Валентин Катаев, Каверин, Михаил Кольцов, Э. Казакевич, И. Бабель, Мейерхольд, В. Маяковский, С. Маршак, С. Михалков, Николай Олейников, М. Пришвин, Мих. Слонимский, А. Солженицын, К. Паустовский, Ал. Толстой, К. Федин, С. Щипачёв, Вячеслав Шишков, Виктор Шкловский и другие <…>
Главная особенность «Чукоккалы» – юмор. Люди писали и рисовали в «Чукоккале» чаще всего в такие минуты, когда они были расположены к смеху, в весёлой компании, во время краткого отдыха, зачастую после тяжёлых трудов. Потому-то на этих страницах так много улыбок и шуток — порой, казалось бы, чересчур легкомысленных.
И ещё особенность «Чукоккалы». Её участники во многих случаях являются нам не в своём обычном амплуа и выступают в той роли, которая, казалось бы, совершенно несвойственна им.
Шаляпин здесь не поёт, а рисует, Собинов пишет стихи. Трагический лирик Блок пишет шутливую комедию. А песнопевец Михаил Исаковский предстает перед нами как мастер смешного бурлеска. Прозаик Куприн становится здесь стихотворцем.
Конечно, есть в «Чукоккале» и вещи другой тональности, другого – нисколько не комического – стиля. Это прежде всего автографы стихотворений Анны Ахматовой, Бунина, Мандельштама, Валентина Катаева, Ходасевича, Кузмина и других.
У англичан есть прекрасное слово «хобби». Оно означает любимое занятие человека, не связанное с его основной профессией. Таким хобби была для меня «Чукоккала». Она всегда оставалась на периферии моих личных и литературных интересов. Столь же периферийной была она и для большинства её участников. Почти никогда не записывали они на её страницах того, что составляло самую суть их духовной биографии, их творчества.
Вот почему эта книга не стала зеркалом тех грозных времён, когда ей довелось существовать. Лишь мелкими и случайными отблесками отразились в ней две мировые войны. И можно ли искать в ней отражения величавых Октябрьских дней? Дикой и бессмысленной была бы попытка запечатлеть на её зачастую легкомысленных и шутливых страницах планетарно грандиозные события, потрясшие собой всю вселенную.
Наиболее серьёзны в Чукоккале краткие этюды о личности и поэзии Некрасова, написанные по моей просьбе Горьким, Блоком, Маяковским, Тихоновым, Максимилианом Волошиным, Фёдором Сологубом, Вячеславом Ивановым и другими в виде ответов на составленную мною анкету. Готовясь к изучению жизни и творчества любимого моего поэта, я, естественно, счёл нужным обратиться к своим современникам, чтобы выяснить, как воспринимают поэзию Некрасова внуки и правнуки того поколения, к которому было обращено его творчество.
Все эти отзывы написаны всерьёз, без улыбки. Впрочем, нет, и сюда вторгся юмор. Я говорю об ответах В. Маяковского, написанных озорно и насмешливо. Насмешка направлена против анкеты, чего, к сожалению, не поняли критики, обрушившиеся на Маяковского за непочтительное отношение к Некрасову.
Хотя «Чукоккала» основана, как уже сказано, в 1914 году, но теперь, печатая её, я (правда, очень редко) приобщал к ней такие рисунки и тексты, которые относятся к более раннему времени. Это записи Лядова и Римского- Корсакова, карикатура Троянского, стихотворение Потёмкина, дошедшее до меня уже после создания «Чукоккалы».
Большинство рисунков и записей, входящих в «Чукоккалу», сделано у меня за столом, в моём доме. Если же в гостях или на каком-нибудь собрании случалось мне встретиться с таким человеком, участие которого в альманахе казалось мне ценным, я предлагал ему первый попавшийся случайный листок и, воротившись домой, вклеивал этот листок в альманах. Так было, например, с рисунками Шаляпина, которого я неожиданно встретил у Горького; с рисунками М.В. Добужинского, Н.Э. Радлова, В.А. Милашевского, исполненными в 1921 году в Холомках, где мы спасались от петроградского голода. Александр Блок сам принёс мне стихотворение «Нет, клянусь, довольно Роза...», сочинённое им по дороге домой из «Всемирной Литературы», материалы, относящиеся ко Второму Всесоюзному съезду писателей, я собрал в небольшой тетрадке, которая стала, так сказать, первым филиалом «Чукоккалы». Таких филиалов несколько.
Таковы, например, рисунки Юрия Анненкова, заимствованные из его замечательной книги «Портреты» (1922), а также фотоснимки, сделанные фотографом-художником М.С. Наппельбаумом, автором книги «От ремесла к искусству», где собраны наиболее ценные из его талантливых работ. Оригиналы некоторых исполненных им портретов (Анны Ахматовой, Мих. Слонимского, Евг. Петрова, Мих. Зощенко и других) сохранились у его дочери О.М. Грудцовой, которая любезно предоставила их для Чукоккалы, за что я спешу выразить ей свою благодарность. Евгений Борисович Пастернак передал мне малоизвестный портрет своего отца. Я очень признателен и ему, и другим моим друзьям, благодаря которым в Чукоккале могли появиться портреты Маршака, Николая Олейникова, Евг. Шварца, Паоло Яшвили и других.
В 1965 году я подарил «Чукоккалу» моей внучке Елене Чуковской, которая проделала большую работу по подготовке альманаха к печати. Работа была трудная и сложная. Нужно было сконцентрировать рисунки и тексты вокруг той или иной определённой темы («Всемирная Литература», Дом Искусств, Первый съезд писателей и др.) и, главное, записать мои комментарии чуть ли не к каждой странице «Чукоккалы».
В тех случаях, когда ту или иную страницу «Чукоккалы» можно было прокомментировать при помощи кратких отрывков из моих мемуаров, читателю предлагаются эти отрывки в несколько изменённом виде.
Маршак в одном из своих стихотворений метко назвал «Чукоккалу» музеем. Заканчивая краткую быль о «Чукоккале», я приглашаю читателей познакомиться с экспонатами этого музея.
Корней Чуковский
Апрель 1966
Биография
Корней Иванович Чуковский (1882-1969)
Корней Иванович Чуковский (Николай Иванович Корнейчуков) родился в Петербурге в 1882 году в бедной семье. Свое детство он провел в Одессе и Николаеве. В одесской гимназии он познакомился и подружился с Борисом Житковым, в будущем также знаменитым детским писателем. Чуковский часто ходил в дом к Житкову, где пользовался богатой библиотекой, собранной родителями Бориса.
Но из гимназии будущего поэта исключили по причине "низкого" происхождения, так как мать Чуковского была прачкой, а отца уже не было. Заработки матери были настолько мизерными, что их едва хватало, чтобы как-то сводить концы с концами. Но юноша не сдался, он занимался самостоятельно и сдал экзамены, получив аттестат зрелости.
Интересоваться поэзией Чуковский начал с ранних лет: писал стихотворения и даже поэмы. А 1901 году появилась его первая статья в газете "Одесские новости". Он писал статьи на самые разные темы - от философии до фельетонов. Кроме этого, будущий детский поэт вел дневник, который был его другом в течение всей жизни.
В 1903 году Корней Иванович отправился в Петербург с твердым намерением стать писателем. Он ездил по редакциям журналов и предлагал свои произведения, но везде получил отказ. Это не остановило Чуковского. Он познакомился со многими литераторами, привык к жизни в Петербурге и нашел-таки себе работу - стал корреспондентом газеты "Одесские новости", куда отправлял свои материалы из Петербурга. Наконец, жизнь вознаградила его за неиссякаемый оптимизм и веру в свои способности. Он был командирован "Одесскими новостями" в Лондон, где соврешенствовал свой английский язык и познакомился с известными писателями, в числе которых был Артур Конан-Дойль и Герберт Уэллс.
В 1904 году Чуковский вернулся в Россию и стал литературным критиком, печатая свои статьи в петербургских журналах и газетах. В конце 1905 он организовал (на субсидию Л. В. Собинова) еженедельный журнал политической сатиры "Сигнал". За смелые карикатуры и антиправительственные стихи он даже подвергался аресту. А в 1906 году стал постоянным сотрудником журнала "Весы". К этому времени он уже был знаком с А. Блоком, Л.Андреевым А. Куприным и другими деятелями литературы и искусства. Позднее Чуковский воскресил живые черты многих деятелей культуры в своих мемуарах ("Репин. Горький. Маяковский. Брюсов. Воспоминания", 1940; "Из воспоминаний", 1959; "Современники", 1962). И ничто, казалось, не предвещало, что Чуковский станет детским писателем. В 1908 году он выпустил в свет очерки о современных писателях "От Чехова до наших дней", в 1914 - "Лица и маски".
В 1916 году Чуковский стал военным корреспондентом газеты "Речь" в Великобритании, Франции, Бельгии. Вернувшись в Петроград в 1917 году, Чуковский получил предложение от М. Горького стать руководителем детского отдела издательства "Парус". Тогда же он стал обращать внимание на речь и бороты маленьких детей и записывать их. Такие записи он вел до конца своей жизни. Из них родилась известная книга "От двух до пяти", которая впервые вышла из печати в 1928 году под названием "Маленькие дети. Детский язык. Экикики. Лепые нелепицы" и только в 3-ем издании книга получила название "От двух до пяти". Книга переиздавалась 21 раз и с каждым новым изданием пополнялась.
Однажды Чуковскому надо было составить альманах "Жар-птица". Это была обыкновенная редакторская работа, но именно она явилась причиной рождения детского писателя. Написав к альманаху свои первые детские сказки "Цыпленок", "Доктор" и "Собачье царство", Чуковский выступил в совершенно новом свете. Его работы не остались незамеченными. А.М. Горький решил выпустить сборники детских произведений и попросил Чуковского написать поэму для детей к первому сборнику. Чуковский вначале очень переживал, что он не сможет написать, поскольку никогда ранее этого не делал. Но помог случай. Возвращаясь в поезде в Петербург с заболевшим сыном, он под стук колес рассказывал ему сказку про крокодила. Ребенок очень внимательно слушал. Прошло несколько дней, Корней Иванович уже забыл о том эпизоде, а сын запомнил все, сказанное тогда отцом, наизусть. Так родилась сказка "Крокодил", опубликованная в 1917 году. С тех пор Чуковский стал любимым детским писателем.
Яркие, необычные образы, четкая рифма, строгий ритм делали его стихотворения быстро запоминающимися. За "Крокодилом" стали появляться все новые и новые стихотворения : "Мойдодыр" (1923 г.), "Тараканище" (1923 г), "Муха-цокотуха" (1924 г. под названием "Мухина свадьба"), "Бармалей" (1925 г.), "Фелорино горе" (1926 г.), "Телефон" (1926 г.), "Айболит" (1929 г., под названием "Приключения Айболита"). А замечательную сказку "Чудо-дерево" , написанную в 1924 году, он посвятил своей маенькой дочери Муре, рано умершей от туберкулеза.
Но Чуковский не ограничился только собственными сочинениями, он стал переводить для детей лучшие произведения мировой литературы: Киплинга, Дефо, Распэ Уитмена и др., а также библейские сюжеты и греческие мифы. Книги Чуковского иллюстрировали лучшие художники того времени, что делало их еще более привлекательными.
В послевоенные годы Чуковский часто встречался с детьми в Переделкино, где построил загородный дом. Там он собирал вокруг себя до полутора тысяч детей и устраивал им праздники "Здравствуй, лето!" и "Прощай, лето!"
В 1952 году Чуковский опубликовал монументальный литературоведческий труд "Мастерство Некрасова", который был удостоен Ленинской премии. А в 1962 году стал почетным доктором литературы Оксфордского университета.
В 1969 году писателя не стало.
К. И. ЧУКОВСКИЙ В КУОККАЛЕ
Борис Казанков
Замечательный советский писатель, критик, детский поэт, литературовед, переводчик Корней Иванович Чуковский (1882-1969) около десяти лет прожил в поселке Куоккала (Репино). Здесь, бывая у И. Е. Репина в "Пенатах", он узнал многих виднейших деятелей русской культуры. К художнику приезжали А. М. Горький, В. Г. Короленко, Л. Н. Андреев, В. В. Маяковский, Ф. И. Шаляпин, Л. В. Собинов, В. А. Серов, А. И. Куинджи, А. И. Коровин, В. В. Стасов, А. К. Глазунов, А. Ф. Кони, академики И. П. Павлов, В. М. Бехтерев и многие другие.
Первоначально Чуковский поселился неподалеку от железнодорожной станции, в доме с "несуразной башенкой", после того, как был подвергнут преследованиям царских властей за издание противоправительственного сатирического журнала "Сигнал".
"Когда в 1907 или 1908 году я приехал в Куоккалу, - писал К. И. Чуковский, - мне говорили шепотом, что на даче "Ваза" скрывались большевики".
Тогда же состоялось знакомство с Репиным. Илья Ефимович был старше Чуковского почти на сорок лет, но отнесся к нему с симпатией и интересом, быстро переросшими в искреннюю привязанность. "Я так рад соседству К. И. Чуковского... - сообщает он А. Ф. Кони. - Его феноменальная любовь к литературе, глубочайшее уважение к манускриптам заражает всех нас".
Как и Репин, Чуковский жил с семьей в Куоккале круглый год. Путеводитель той поры сообщал, что в Куоккале "лучшие дачи на берегу моря... довольно дороги; более дешевые расположены за железной дорогой, дальше от моря". Поэтому первое время Чуковский, снимал дачу вблизи железнодорожной станции, позднее - ближе к морю. Одно время Чуковский арендовал дачу П. С. Анненкова, бывшего народовольца. Тогда же Чуковский подружился с его сыном Юрием, вскоре проявившим себя талантливым художником. Через некоторое время у Чуковского появляется возможность переехать в более удобное помещение при содействии Репина:... "Он купил на мое имя ту дачу, в которой я жил тогда (наискосок от Пенатов), перестроил ее всю от основания до крыши, причем сам приходил наблюдать, как работают плотники, и сам руководил их работой. Уже по тому изумлению, с которым он встречал меня в позднейшие годы, всякий раз, когда я приходил возвращать ему долг (а я выплачивал свой долг по частям), можно было видеть, что, покупая мне дачу, он не ждал возвращения затраченных денег".
Виктор Шкловский, не раз бывавший в доме Чуковского в предреволюционные годы, описывает ее в книге "Жили - были": "Дача выходит в море нешироким и не покрашенным забором. Дальше от моря участок расширяется. Дача стоит на берегу маленькой речки. Она двухэтажная, с некоторыми отзвуками английского коттеджа. У Корнея Ивановича кабинет в верхнем этаже дачи. К нему даже зимой приезжают писатели".
Многие десятилетия простоял этот деревянный дом. В последние годы он принадлежал Дачному тресту, и даже не был взят под охрану государства как историко-культурный памятник. Летом 1986 года в доме вспыхнул пожар, спасти здание не удалось... Его адрес был: Солнечное, Пограничная ул., 3.
Помимо Ильи Ефимовича Репина гостями этого дома были жители той же Куоккалы: театральный режиссер и искусствовед Н. Евреинов, художник и первый иллюстратор блоковских "Двенадцати" Юрий Анненков. Приезжали и ранее знакомые с Чуковским Леонид Андреев, Александр Куприн, Сергей Сергеев-Ценский. Сам Чуковский в своих мемуарах вспоминает Алексея Толстого, Сергея Городецкого, Аркадия Аверченко, Сашу Черного, Бориса Садовского, певца Леонида Собинова.
Каждое лето Куоккала оживала, и вместе с дачниками сюда переносились отголоски литературно-художественной и общественной жизни столицы. До 1912 года на даче в Куоккале жил Николай Федорович Анненский, народнический общественный деятель по статистике, брат выдающегося поэта-лирика Иннокентия Анненского. У Николая Федоровича жил его ближайший друг писатель В. Г. Короленко, гостили историк Е. В. Тарле, сотрудники литературно-политического и научного журнала "Русское богатство" (его редактировали Н. Анненский и В. Короленко).
В 1909 году Чуковский уговорил писателя С. Н. Сергеева-Ценского провести в Куоккале зиму и снял для него дачу "Казиночка" на которой и сам жил прежде. Писатели и художники, жившие в Куоккале, бывали у Чуковского, но особенно оживленным его дом становился в воскресные дни. "К вечеру, - вспоминает один из современников, - когда закат зажигал черные сосны прохладным огнем, дом оживал. Являлись гости, соседи или из Петербурга, закипали споры о символизме, о революции, о Блоке, о Чехове". Сам Чуковский рассказывал позднее, как "вокруг чайного стола затевались бурные, молодые, часто наивные споры: о Пушкине, о Достоевском, о журнальных новинках, также о волновавших нас знаменитых писателях той довоенной эпохи - Куприне, Леониде Андрееве, Валерии Брюсове, Блоке. Часто читались стихи или отрывки из только что вышедших книг". Читали вслух не только современную, но и классическую русскую и иностранную литературу: "Дон Кихота", "Медного всадника", "Калевалу"...
Участниками этих литературных "воскресений" бывали писатели Алексей Толстой и Аркадий Аверченко, поэты Осип Мандельштам, Велемир Хлебников, Давид Бурлюк, А. Е. Крученых, художники Ю. П. Анненков, Ре-Ми (Н. В. Ремизов), С. Ю. Судейкин, Б. Григорьев...
Вероятно, наллыв гостей и вызвал у Чуковского мысль о собирании автографов. Но решил он эту задачу иначе, чем Куприн, предоставивший своим гостям расписываться на столе. Осенью 1913 года Чуковский, по совету художника И. Бродского, смастерил самодельный альбом, на заглавном листе которого Борис Садовский написал: "Наследник и соумышленник Шевченки, Сюда с искусства ты снимаешь пенки..." Репин тут же придумал название рукописного альманаха: "Чукоккала". Так же окрестил он и дом Корнея Ивановича.
Вскоре на страницах альманаха стали появляться рисунки, шаржи, поэтические экспромты, изречения... - "Чукоккала" полюбилась гостям. Художник А. Арнштам, сотрудничавший когда-то в "Сигнале", нарисовал для нее обложку, изобразив Чуковского на берегу Финского залива, по которому плывут писатели, поэты, художники, спешащие оставить свои автографы в "Чукоккале".
Весной следующего, 1914 года, И. Е. Репин сделал свой первый вклад в эту коллекцию, передав Чуковскому рисунок, изображающий его и трех других людей во время уборки упавшей сосны на дорожке "Пенат". Эти "Бурлаки в Пенатах" открыли коллекцию "Чукоккалы". Главная особенность "Чукоккалы" - юмор, - отмечал позднее ее собиратель.
Корней Иванович вел это собрание до последних дней своей жизни, когда оно достигло объема 700 страниц. Помимо автографов русских писателей встречаются в "Чукоккале" рисунки Мстислава Добужинского, Бориса Григорьева, Сергея Чехонина, Представлены в этой коллекции и деятели театра; Шаляпин, Собинов, Евреинов, Качалов. Есть в "Чукоккале" английские писатели - Оскар Уайльд, Герберт уэллс, Артур Конан-Дойль. Стихи, шаржи, документы (вырезки из газет, объявления), кораблики из бумаги, которые складывал Горький, "окно Чукроста" Маяковского.
В дореволюционные годы "Чукоккала" насчитывала несколько десятков страниц. Репин в ней представлен несколькими рисунками. Один изображает немецкого рабочего, вывозящего кайзера Вильгельма на тачке (1914 г.). На другом изображены гости Корнея Ивановича - "Государственный совет в Чуоккале". Многие годы пополнялся уникальный альманах, а в 1979 году, после смерти писателя, он был выпущен издательством "Искусство" с факсимильным воспроизведением автографов и яркими комментариями -воспоминаниями Чуковского.
Летом 1915 года у Чуковского часто бывал Владимир Маяковский. Выиграв 65 рублей в лотерею, он снял комнату в Куоккале. Но денег на еду ему не хватало. Позднее, в автобиографии "Я сам" поэт пишет; "Установил семь обедающих знакомств. В воскресенье "ем" Чуковского, в понедельник - Евреинова и т.д. В четверг было хуже - ем репинские травки. Для футуриста ростом в сажень - это не дело". В доме Корнея Ивановича Маяковский читал свои стихи, в том числе и новые, написанные в тот же день или накануне. "Эти чтения происходили так часто, что даже семилетняя дочь запомнила кое-что наизусть", - пишет Чуковский.
В июне 1915 года такое чтение стихов застал на террасе дома Репин. Стихи ему понравились, и тут он пригласил поэта в "Пенаты", чтобы написать его портрет. Правда, Репин написал не портрет, а лишь набросок-рисунок. Маяковский не остался в долгу: он сделал несколько портретов самого Репина в шаржированном виде, в том числе и в доме Чуковского. На одном из них он изобразил Репина вместе с Чуковским, склонившимися друг к другу во время захватывающего их обоих разговора. "В те годы он рисовал без конца, свободно и легко - за обедом, за ужином, по три, по четыре рисунка - и сейчас же раздавал их окружающим", - пишет о Маяковском в своих мемуарах К. И. Чуковский. Его сын Николай добавляет: "Сидя у отца моего в кабинете, в большом обществе, и кого-нибудь слушая, они (Репин и Маяковский. - Б. К.) обычно что-нибудь рисовали. Один в углу, другой - в другом".
Рисунки Маяковского вызывали одобрение Репина: "Самый матерый реалист. От натуры ни на шаг и чертовски уловлен характер". По вечерам Репин заходил к Чуковскому и вместе с Маяковским все уходили по направлению к Оллила, в ближайшую приморскую рощу. В это время Маяковский продолжал работать над поэмой "Облако в штанах". Текст поэмы он обычно сочинял во время прогулок по берегу Финского залива. По свидетельству Чуковского, стремительное хождение по берегу, во время которого поэт бормотал стихи, иногда останавливаясь, чтобы записать рифму (чаще всего на папиросной коробке), длилось по несколько часов. "Подошвы его стерлись от камней, - писал Чуковский, - нанковый синеватый костюм от морского ветра и солнца давно уже стал голубым, а он все не прекращал своей безумной ходьбы".
Иногда Маяковский проходил по 12-15 верст, повергая в смятение дачников. "Дачники смотрели на него с опаской, - рассказывал Чуковский. - Когда он захотел прикурить и кинулся с потухшим окурком к какому-то стоявшему на берегу джентльмену, тот в панике убежал от него".
Громадная фигура Маяковского проходит через все литературное творчество Чуковского: сначала в его рецензиях и статьях, потом - в его воспоминаниях, всегда в переписке и с 1920 года - в дневнике. В одном из писем Чуковского (60-е г.г.) можно прочесть такое признание: "Блок, Комиссаржевская, Вяч. Иванов, Леонид Андреев, Федор Сологуб, молодой Маяковский - 0 моя бессонная сумасшедшая молодость, мои петербугские ночи и дни!.. Все это для меня не цитаты, а живая реальность...".
Бывал у Чуковского поэт и авиатор Василий Каменский. Он запомнился обитателям дома своими декоративными работами: наклеивал на огромный зеленый картон десяток фантастических драконов, вырезанных из оранжевой и пунцовой бумаги, вперемежку с фиолетовыми звездами. Получался чудесный, жизнерадостный орнамент. Если повесить эту бумажную импровизацию на стену, в комнате становится весело. В таком духе была украшена Каменским пустующая в доме комната, куда детей ставили в угол. Первое стихотворение для детей, написанное Корнеем Чуковским в 1916 году, - "Крокодил", было определенным образом связано с фантастическими рисунками Каменского.
Как-то в поезде (Чуковскому часто приходилось ездить по издательским и редакционным делам в Петроград), развлекая больного сына, он вслух принялся сочинять сказку, а утром мальчик вспомнил услышанное от первого до последнего слова. Осенью 1916 года сказка была закончена и вскоре, по словам Юрия Тынянова, возбудила "шум, интерес, удивление, как то бывает при новом явлении литературы". Так открылась еще одна сторона многогранного таланта Чуковского: он стал детским поэтом. Сказка, как нож в масло, вошла в детскую среду и, появившись в печати ("Крокодил" вышел в приложении к "Ниве" летом 1917 года), к ужасу ее автора, тут же и навсегда затмила славу и популярность Чуковского-критика.
В этот период Чуковский как критик, вел борьбу с пошлостью и сюсюканьем, господствующими в тогдашней детской литературе, в чем ему оказал поддержку А. М. Горький, с которым К. И. Чуковский побывал у И. Е. Репина в 1916 году.
Была у Чуковского черта, недооценив которую, нельзя вполне понять ни его самого, ни его литературных интересов. Это - привязанность к детям, и в молодости и в преклонные годы. Чуковский проявлял интерес к новым и новым знакомствам среди детворы. На куоккальском берегу Финского залива он строил с детьми крепости, затевал увлекательные игры. Он покорял ребятишек неподдельной увлеченностью, богатейшей фантазией. Сын Леонида Андреева, испытавший в детстве обаяние личности Чуковского, писал позднее: "К нему мы все сразу отнеслись с доверием, как к своему, как к человеку нашего детского мира". Куоккальским детям запомнились и веселые праздники, которые устраивал Корней Чуковский. Один из них состоялся летом 1917 года в Летнем театре (находился на территории, нынешнего парка Дома отдыха им. А. М. Горького). Приглашенные Чуковским музыканты исполнили детские произведения Чайковского, Мусоргского, Гречанинова. Сами дети, в том числе и дети Чуковского, сыграли пьесу, поставленную художниками Ре-Ми и Пуни. А Корней Иванович прочитал недавно написанную сказку "Крокодил". Собранные деньги были переданы куоккальской общественной детской библиотеке.
Годы жизни в Куоккале для Корнея Ивановича были плодотворными: за это время он написал несколько десятков критических статей, составивших книги "От Чехова до наших дней", "Критические рассказы", "Лица и маски", "Книга о современных писателях". Круг интересов Чуковского-литературоведа охватывал в это время творчество поэтов-демократов Шевченко, Некрасова, Уолта Уитмена. Поэтому Борис Садовский совсем неслучайно назвал Корнея Ивановича "наследником и единомышленником Шевченко". 19 июля 1923 года он написал Чуковскому: "Вчера, проходя Оллила, с грустью посмотрел на потемневший дом Ваш, на заросшие дороги и двор, вспоминал, сколько там было приливов и отливов всех типов молодой литературы!.. И много множество брошюр видел я в растерзанном виде на полу, со следами от всех грязных подошв, валенок, среди ободранных роскошных диванов, где мы так интересно и уютно проводили время за слушанием интересных докладов и горячих речей талантливой литературы, разгоравшейся красным огнем свободы. Да, целый помост образовался на полу в библиотеке из дорогих редких изданий и рукописей..."
Репин тяжело переживал неожиданную разлуку с Корнеем Ивановичем. "О, здесь, в Куоккале, - писал он ему в Петроград, - Вы были самым интересным мне другом". А в другом письме: "Я вспоминаю Вашу высокую, веселую фигуру... Огневой человек, дай Вам бог здоровья". И Чуковскому недоставало Репина, вблизи которого он прожил 10 лет. И конечно, тосковал он и по самой Куоккале. Как и для Репина, Куоккала стала для него "пенатами", родным домом. Вот почему он однажды писал художнику: "Куоккала - моя родина, мое детство..."
В начале 1925 года Чуковский приезжал в Куоккалу, которая тогда входила в состав Финляндии. В последний раз видел он Репина, говорил с ним, визит к Репину произвел на него тягостное впечатление: "Я вспоминаю о нем как об одной из самых мучительных неудач в моей жизни". Репина окружали уже не светила русской культуры, а злобные мещане и дешевые мистики. Корней Иванович уговаривал Репина издать свои воспоминания "Далекое близкое" в Советской России, но успеха не добился (они были изданы при участии Чуковского уже после смерти автора). В день смерти Репина, 29 сентября 1930 года К. И. Чуковский находился в Крыму вместе с Сергеевым-Ценским. "Случилось так, что мы двое как бы просидели весь тот день у смертного одра того, которого так любили при жизни!", скажет потом Сергеев-Ценский.
Прошло четверть века. В конце 50-х годов Корней Иванович написал обширный том мемуаров "Современники", где вспоминал своих давних знакомых - гостей дома в Куоккале. В эти годы сотрудники музея "Пенаты" попросили его указать на фотографиях уцелевших зданий поселка, тот дом, где он когда-то жил. Писатель выполнил эту просьбу. Но в Репино он так и не приехал.
"Терийоки – Зеленогорск 1548-1998". Сост. К. В. Тюников. СПб., 1998. – С. 39-44.
|
Администрация НЕ несет ответственности за последствия использования материалов портала.
При копировании материала с данного сайта, обязательна АКТИВНАЯ ссылка на www.EPWR.ru и на первоисточник! Контакты:  | © 2007 - 2017 epwr.ru
|
|
