Биография -> Джордж Сантаяна (англ. George Santayana, исп. Jorge Agustin Nicolas Ruiz de Santayana испанское имя Хорхе Агустин Николас Руис де Сантаяна) (цитаты)

Джордж Сантаяна (англ. George Santayana, исп. Jorge Agustin Nicolas Ruiz de Santayana испанское имя Хорхе Агустин Николас Руис де Сантаяна)

Философия Сантаяны имела гуманистическую направленность. Согласно Сантаяне, основная задача философии должна состоять не в объяснении мира, а в выработке «моральной позиции» по отношению к нему.

Главная мысль философии Сантаяны заключается в том, что наиболее совершенное отношение человека к миру есть эстетическое отношение и уровень развития общества определяется не производством материальных благ, а количеством энергии, потраченной на «украшение жизни и культуру воображения». Философ был убеждён, что «в науке имеется всепроникающий, неизбежный и изменчивый элемент поэзии… Наука является мысленным аккомпанементом искусства». В «Жизни разума» он рассматривал науку, искусство, общество и религию с точки зрения «моральных благ», достигаемых человечеством в его стремлении установить равновесие со средой. Сантаяна считал, что «сама природа влечёт за собою свой идеал и что прогрессивная организация иррациональных импульсов творит рациональную мысль».

В области политической философии Сантаяна был сторонником идеи «элиты» в противовес идее демократии.

Библиография

- Сантаяна Дж.Отсутствие религии у Шекспира // Начало: Журнал Санкт-Петербургского Института богословия и философии. — СПб: 2000. — № 7.
- Сантаяна Дж. Скептицизм и животная вера. — СПб.: Владимир Даль, 2001. — 390 с.
- Сантаяна Дж. Люди и страны. Моя жизнь // Новая Юность. — 2002. — № 5.
- Сантаяна Дж. Характер и мировоззрение американцев. — М.: Идея-Пресс, 2003. — 176 с ISBN 5-7333-0056-6 ISBN 5-7333-0053-8.
- Шохин В. К. Сантаяна и индийская философия // Вопросы философии. — 1992. — № 4. — С. 118—124.
- Епоян Т. А. Джордж Сантаяна и традиции американской философии и культуры // Американское общество на пороге XXI века: итоги, проблемы, перспективы: Материалы II научной конференции. — М.: Изд-во МГУ, 1995.

Биография

Джордж Сантаяна (англ. George Santayana, исп. Jorge Agustin Nicolas Ruiz de Santayana испанское имя Хорхе Агустин Николас Руис де Сантаяна)

Джордж Сантаяна мало знаком отечественному читателю. Неадекватное представление об его творчестве, сложившееся в России, не способствовало появлению его произведений ни в подлинниках, ни в переводах на наших книжных полках. Поэт и философ, он оставил огромное наследие, написав больше, чем человек в среднем может прочитать за всю жизнь. Его творчество отличает необыкновенная широта интересов, а также своеобразный поэтический язык. Джордж Сантаяна /настоящее имя - Gorge Ruiz de Santayana/ родился в столице Испании Мадриде 16 декабря 1863 года и раннее детство провел в городке Авила неподалеку от столицы. В 1872 году он был перевезен матерью в Бостон, Новую Англию, где ему предстояло провести долгие сорок лет. Оказавшись в чужом мире, где ни одно слово не напоминало о колыбельной или стихах детства, этот узкоплечий и большеголовый мальчик сразу же определяет для себя стиль поведения как сдержанный и строгий. Поступив в школу, он мало общается с одноклассниками, будучи значительно старше их, чужим он чувствует себя и в кругу семьи. Привычка к одиночеству уже тогда становится хронической, почти не вызывая в нем никакой потребности во внешнем мире, который он позже определит как "ashes in the mouth" - дословно - "прах во рту", находя его "utterly undigestible" - "совершенно неперевариваемым".

Окончив Бостонскую Латинскую Школу с отличием, Сантаяна поступает на философский факультет Гарвардского университета, где его учителями становятся У. Джеймс, Дж. Ройс, Дж. Г. Палмер и другие. Увлечение Платоном и Аристотелем не прошло даром: любовь к античности Сантаяна сохранил на всю жизнь. Спиноза во многом способствовал созданию собственной мировоззренческой системы юного студента. К окончанию Гарвардского колледжа Джордж Сантаяна и его товарищ Чарльз Аугустус Стронг, впоследствии известный психолог и философ, выхлопотали для себя стипендию с тем, чтобы продолжить образование в Европе, куда они и отправились, не дождавшись даже университетских выпускных церемоний.

В Европе они не теряли времени даром, посещая крупнейшие образовательные центры, усердно занимаясь под руководством таких профессоров, как Паульсен, Тэн, Г. Джексон. Очевидно в это же время Джордж Сантаяна и определил для себя смысл жизни как служение истине, которое составляет для человека основу личного счастья, превращает жизнь человеческую в произведение искусства. После двухлетнего обучения в Европе Дж. Сантаяна возвращается в Гарвард для завершения работы над докторской диссертацией под руководством профессора У. Джеймса.

В 1889 году Сантаяна начинает преподавать на философском факультете Гарварда. Летние каникулы он обыкновенно проводит в Европе, навещая отца, который остался в Испании, посещает Кембридж, Сорбонну, много путешествует по Италии.

В Гарварде ему предлагают прочитать курс лекций по эстетике, и эти переработанные лекции легли в основу его первой значительной книги - "The sense of Beauty" /"Постижение красоты"/, ставшей, по мнению ряда ученых, классикой эстетической мысли. Первый опыт удался: эта яркая и поэтичная книга не утратила своего очарования и по сей день.

Успех окрыляет молодого автора, и вскоре выходит следующая значительная книга - "Interpretation of Poetry and Religion" /1900 г., "Истолкование поэзии и религии"/, построенная в основном на разборе поэзии Роберта Браунинга с целью показать внутреннее родство поэзии и религии.

Вершиной творчества Дж. Сантаяны американского периода явилась пятитомная "The Life of Reason" /1905-1906 гг., "Жизнь смысла"/. Книга эта была задумана Сантаяной еще в студенческие годы не без влияния Гегеля, как некая "биография человеческого интеллекта". Через некоторое время выходит целый ряд эссе, посвященных проблемам литературного творчества, хотя только литературоведческими эти статьи можно назвать лишь с большим допущением. Самая заметная из этих работ "Три философских поэта: Лукреций, Данте и Гете" /1910 г./. Примерно тогда же Сантаяна работает над книгой "Ветры доктрин", вышедшей в 1913 году, в которой он рассматривает проблемы кризиса культуры, размышляет над творчеством А. Бергсона и Б. Рассела.

В 1907 году Дж. Сантаяну назначают "полным" Гарвардским профессором. Таким образом, он установил своеобразный рекорд, по многолетним наблюдениям став одним из самых молодых докторов университета.

В 1912 году в жизни Дж. Сантаяны происходят большие изменения. Будучи в это время в Европе, он получает известие о том, что в Бостоне скончалась его мать. Узнав об этом, он шлет в Гарвард заявление об отставке, он не вернется туда даже для того, чтобы забрать личные вещи, и больше никогда его нога не ступит на Американский континент. Этот поступок поразил университетских коллег: они, а равно и студенты ценили Сантаяну как преподавателя, он находился на пике карьеры, его книги были, что называется, нарасхват и получали лестные отзывы в прессе. Однако решение Сантаяны не было ни внезапным, ни случайным. За короткий срок он отклоняет большое количество весьма заманчивых предложений от различных американских университетов. В протестантской Америке он всегда чувствовал себя чужим, с годами все острее осознавая свою принадлежность к католицизму. Не случайно он до конца жизни сохранил подданство Испанской короне, не пожелав отождествить себя с эмиграцией. Он постоянно помнил о том, что ему приходится говорить, писать и думать на неродном языке, и это усиливало горькое ощущение отчужденности. "Я старался внятно по-английски объяснить как можно больше не-английских вещей", - напишет он позднее. Надо признать, это ему удалось. Знаменитый аргентинский писатель Хорхе Луис Борхес скажет о нем: "Настоящий испанец, хотя и стал сотворцом музыки английского языка".

Кроме того, Сантаяна тяготился "смирительной рубашкой" академической системы с ее замкнутостью, условностями и предрассудками, желая целиком посвятить себя литературному труду. Позднее он признается: "Я всегда не любил преподавания. Я прирожденный священник или поэт".

Перебравшись в Европу, Дж. Сантаяна исполняет свою давнюю мечту - становится "свободным художником", живя в основном на средства, получаемые по договорам с различными издательствами.

Первую мировую войну он прожил в Оксфорде, где своеобразным откликом на это событие явилась его книга "Эгоизм в Германской философии" 1916 г.. Сантаяна быстро завоевал уважение британцев: ему предложили пожизненное членство в колледже Тела Христова в Оксфорде, однако он вежливо отказался. С 1924 года Дж. Сантаяна постоянно проживает в Риме. Атмосфера классических традиций и близкого по духу католицизма благодатно повлияла на его творчество. Свои впечатления и размышления о различных культурах Сантаяна отразил в своем единственном романе "Последний пуританин" - 1935 г. Некоторые исследователи творчества Сантаяны обращают внимание на качественное отличие, появившееся в европейском периоде его деятельности. Нам это мнение представляется не совсем точным: скорее всего он все-таки взращивал то, что посеял за годы, проведенные в США.

Четырехтомник "Царства Сущего", выходивший с 1928 по 1940 год, представляет собой систематизацию и обобщение философских размышлений зрелого мастера.

В годы II Мировой войны Дж. Сантаяна поселяется в римском католическом пансионе, где работает над трехтомной автобиографией "Люди и места", вышедшей в послевоенные годы. Размышления того времени о месте человека в обществе нашли отражение в книге "Господство и власть" 1951 г. Последние годы жизни были омрачены болезнями, очень притупились зрение и слух, но Дж. Сантаяна до последних дней работает над переводом любовной поэмы Лоренцо Медичи "Амбра". Писатель скончался 26 сентября 1952 года и похоронен в Риме на католическом кладбище, обретя покой среди соотечественников на специальном участке, выделенном для выходцев из Испании.

Данная статья "The absence of religion in Shakespeare" - "Отсутствие религии у Шекспира" впервые увидела свет на страницах декабрьского номера Бостонского журнала "The New World" в 1896 году /том 5, э22, с. 681-891/ и с тех пор традиционно кочует по сборникам литературно-критических работ Дж. Сантаяны. Однако обращает на себя внимание тот факт, что собственно литературно-поэтическая сторона творческого наследия Шекспира оставлена в этой статье без внимания. Автор ограничивается признанием гения Шекспира, впрочем, довольно голословным, ставя его в один ряд с такими титанами поэтических миров, как Гомер и Данте.

Итак, изящная словесность страдфордского волшебника Сантаяну в данной статье не интересует. О чем же автор хочет нам поведать? Прежде всего обращает на себя внимание название статьи - "Отсутствие религии у Шекспира". Звучит по-американски угловато, что кажется непростительным такому мастеру поэтического слова, каким несомненно является Джордж Сантаяна. Слово "религия" отдает в названии холодной отчужденностью или, если угодно, казенной отстраненностью. Однако нам хотелось бы пресечь торопливые попытки записать автора в секту атеистов. Позволим себе ряд замечаний на эту тему с тем, чтобы представить себе отношение к религиозной жизни Дж. Сантаяны.

Родился он в Испании, в католической семье и, соответственно, был крещен в католичестве. Красота увиденных в детстве богослужений, величие средневековых храмов городка Авила оставили глубокий след в душе впечатлительного мальчика. Однако отец его, юрист и дипломат, ценящий идеалы Возрождения, рассматривал традиционные религиозные системы как искусственные, как некое человеческое изобретение и не более того. Известно, что Аугустус Сантаяна имел большое влияние на сына.

Юный Хорхес в 1872 году вступает на американскую землю и отныне называется Джорджем. Город Бостон, где он поселяется под крылом авантюрно-энергичной матери, является столицей Новой Англии, к тому времени кальвинистской. Убожество пуританских нравов с извечным духом стяжательства, когда материальное процветание связывается с неким "божественным предопределением" и это идет рука об руку с отвлеченным ханжеским морализаторством, "благородной традицией" в искусстве, точнее сказать, теми застойными формами, что были вывезены некогда с Альбиона, и доступ к ним свежего воздуха заказан, - такое положение дел не отвечало, мягко говоря, представлениям юного Джорджа Сантаяны о прекрасном. Кроме того, католицизм здесь рассматривался как средневековый предрассудок, еще, увы, бытующий среди невежд. В этой цитадели заокеанской свободы Сантаяна остается холоден как к поэзии накопительства и восторгам ростовщичества, так и к куцему господствующему культу. Неудивительно, что слово "пуританин" в устах Сантаяны звучит почти как ругательное. Доподлинно известно, что он часто и охотно посещал церковь эмигрантов из Германии, хотя, по его собственному признанию, единственно ради певшего там хора (добавим, что тогда он еще не знал немецкого языка).

В то время на территории США уже находилось довольно много католических храмов, однако не сохранилось свидетельства, что Сантаяна посещал их. Обилие же скульптуры, представленное по обыкновению в католических храмах, заставляет вспомнить довольно жесткое высказывание Сантаяны по поводу церковного изобразительного искусства: "Ни одна религия не дала картины божественного, которую люди не воспроизвели бы с изрядной безнравственностью. ("Смысл в искусстве", Нью-Йорк, 1948 г., с. 175/. Тем не менее, представляется, что вышесказанное являет собой лишь некое пояснение предложенной Вашему вниманию статьи Дж. Сантаяны и отнюдь не противоречит сказанному там о значении неземного для целостности нашего мировоззрения. Это слова не безбожника. Безусловное требование Дж. Сантаяны к подлунному миру - это разумность во всем, т.е. мера, что с необходимостью подразумевает Высшую Меру.

В заключение сказанного, опуская многословные доводы, которые представляются нам неуместной перегрузкой данного текста, хотелось бы привести слова известного исследователя творчества Дж. Сантаяны Уилларда Арнетта: "Бог для Сантаяны - идеальное совершенство и гармония различных составляющих Вселенной. Бог - это не некая сила, но идеал; Бог - это тот, кого взыскуют...".

От переводчика к "Отсутствие религии у Шекспира"

Джордж Сантаяна и его философские взгляды

Джордж Сантаяна (англ. George Santayana, исп. Jorge Agustin Nicolas Ruiz de Santayana испанское имя Хорхе Агустин Николас Руис де Сантаяна)

Обращаясь к теме американских ценностей, традиций американской философии и культуры, в качестве проводника можно избрать одного из выдающихся философов XX в. Джорджа Сантаяну.

Летом 1911 г. Сантаяна был приглашен в Калифорнийский университет в Беркли. Не будучи никогда прежде на западе страны и готовясь насовсем уехать из Америки, Сантаяна принял приглашение. Незадолго до окончания летнего семестра, 25 августа, он выступил с публичной лекцией "Благопристойная традиция в американской философии" . Эта лекция стала как бы прощальным словом Сантаяны перед отъездом в Европу. В ней он свободно высказал то, "что он давно хотел сказать, и эта возможность была исключительно подходящей для этого".

Поставив в название своей лекции слово "философия", Сантаяна в определенном смысле вводит в заблуждение, ибо рассматривает не только философские течения, но и литературные явления в американской культуре. В начале эссе Сантаяна устанавливает наличие натуралистического отношения между жизнью и философией и полагает его нормативным для всех философских произведений. Он провозглашает философию подлинной лишь в том случае, если она "вдохновляет и выражает жизнь тех, кто ее лелеет".В этом утверждении содержатся две различные, но взаимодополняющие идеи об отношении философии к жизни. В качестве отображения жизни философия, по сути дела, является ее результатом; в качестве же того, что ее вдохновляет, философия должна устанавливать идеальную цель, являющуюся ориентиром для жизненного процесса. Какие бы недостатки не обнаруживала сантаяновская критика американской философии, его представление о философской подлинности, в сущности своей, очень правильно и вполне может служить "пробным камнем" для различения философии и различных мнений, выступающих под ее флагом.

Обращаясь в начале XX в., в первую очередь, к калифорнийской аудитории, Сантаяна пространно говорил о молодости страны и о старости нации, нации, "прошедшей сквозь испытания, наказания и полной мрачных воспоминаний"и имеющей четкое видение вселенной и убеждения о человеческой природе. По словам Сантая-ны, Америка в 1911 г. была "молодой страной со старым менталитетом". Привезенная из Старого Света в Новый, континентальная философия выродилась в благопристойную традицию.Представителем благопристойной традиции начала XX в. Сан-таяна называет своего учителя Ройса.

В XIX в. благопристойную традицию концентрированно выразил трансцендентализм Эмерсона. Эмерсон отрицал окончательность греха и наказания, соответственно он разрушал кальвинизм путем освобождения измученной совести. Трансцендентализм Эмерсона питал оптимизм, созвучный американскому духу, в то время как кальвинизм подчеркивал порочность человеческой натуры и неотвратимость греха и наказания.

Как замечает Сантаяна в 1911 г., "если бы вы сказали сов-ременному американцу, что он полностью развращен, он бы воспри-нял это как шутку, так как сам часто шутит. Он убежден, что он всегда был и будет всепобеждающим и безупречным".

Несмотря на то, что трансцендентализм гораздо лучше кальвинизма выражает оптимистический характер американской жизни, более того, вселяет в нее оптимизм, он оказался несоответствую-щим американскому опыту. Взращенный романтической философией и литературой, вывезенной из Германии, он преувеличивал роль субъективного разума и, "подобно романтизму, представлял собой метод и точку зрения, с которой любой мир, независимо от его содержания, мог бы быть достигнут самосознающим наблюдателем. Трансцендентализм - это систематический субъективизм", -подытоживает Сантаяна.

Провозвестниками же подлинной американской философии , которые выражали дух американской жизни, Сантаяна на-зывает Джемса и Уитмэна. С Джемсом он связывает восстание против благопристойной традиции, выражающееся в провозглашении радикального эмпиризма и нового отношения к религии, в новом понимании предназначения познания в целом и науки в частности, как инструментов достижения успешного результата своих действий.

Спустя несколько лет, находясь далеко от Калифорнии, Сантаяна резюмирует свой анализ места философии в американской культуре и жизни в лекции, прочитанной в Британской академии и впервые опубликованной в 1918 г. под названием "Философские мнения в Соединенных Штатах" . В этой лекции он поставил вопрос, который должен возникать перед каждым, кто пытается пролить свет на типично американские черты философии в США: "Как отразилась на философских идеях иммиграция в Новый Свет?" Он ищет свой ответ на этот вопрос, отправляясь от тезиса, выраженного им в его эссе 1911 года - "философское мнение укоренено в благопристойной традиции". Переизданная в 1920 г. в качестве главы "Поздние размышления" в книге "Характер и мнения в Соединенных Штатах", эта лекция дает более глубокий анализ американской философии и цивилизации, содержит интересные воспоминания о Джемсе и Ройсе и проникающие в суть обобщения об американском характере.

Говоря об американском характере в целом, о "типичном американце", Сантаяна понимает, что представленный им портрет схематичен, а полученный образ мифичен. Однако, этот символический "типичный американец" схож с миллионами американцев, и, несмотря на их различия, он отражает имеющееся единообразие. "Это идеалист, занимающийся делом". Этим коротким предложением Сантаяна попадает в точку при описании и формулировании того, кто есть "типичный американец". Идеализм американца очевиден в его приверженности идеалам, которые он истолковывает в терминах построения лучшего будущего для себя и своих потомков.

В этом оптимистическом ожидании лучшего будущего, большего благополучия и передовой технологии явно прослеживается материализм. Как пишет Сантаяна, "наиболее ярким выражением материализма обычно полагается его("американца") любовь к всемогущему доллару, но это чуждая и недалекая оценка. Американец говорит о деньгах, так как они символизируют и являются мерой того успеха, ума и власти, которыми он обладает. Что же касается самих денег, тон он их зарабатывает, теряет, тратит и избавляется от них с легким сердцем".

Таким образом, для Сантаяны материализм американца не опирается на всемогущий доллар, который выступает символом других ценностей, что свидетельствует о его (американца) скрытой приверженности идеализму. Скорее всего, наиболее ярким выражением материализма американца является его исключительная заинтересованность в количестве. Сантаяна иллюстрирует это примером из личной жизни. "Однажды президент Гарвардского колледжа, случайно встретив меня сразу после начала семестра, поинтересовался, как проходят мои занятия. И когда я ответил, что дела идут нормально, что ученики, как мне кажется, весьма способны и умны, он прервал меня, словно я попусту тратил его время. Он сказал: "Я имел в виду, сколько студентов ходят на Ваши занятия".

Американец заселяет мир, отмеченный "великой пустотой" , посреди которой бьет ключем его свобода - его неукорененность и его подвижность. Сантаяна ставит эту свободу выше всех остальных характерных черт американца, хотя он обнаруживает, что она черпает свой дух из взаимоотношений с английским наследием и страдает из-за индивидуалистического и механистичес-кого воплощения в американских институтах.

Конечно же, Сантаяна был в курсе тех изменений, которые происходили в жизни американцев в течение всего этого времени. В связи с этим он оправдывается, говоря: "Он, возможно, приближается к своему совершеннолетию, и все, что я говорю, едва ли применимо ко дню сегодняшнему и навряд ли - к завтрашнему. Я говорю о нем так, каким я его знал; и насколько бы он ни стал морально сильнее, я не сожалею, что знал его в дни его юности" .

В "Характере и мнениях в США" Сантаяна продолжает рассматривать американскую философию в том же ключе, как он это делал в эссе 1911 г. Американская философия есть продукт благопристойной традиции.

Сантаяна характеризует основания американской философии, по сути своей, как моральные. Ортодоксальная американская мо-ральная мысль, из которой собственно и выросла академическая философия в конце XIX в., представляла собой смесь идей либерального христианства, которое уже более не подпитывалось кальвинизмом, но черпало свои идеи в "благодушном" трансцендентализме. Не пользуясь большим авторитетом в академических кругах, трансцендентализм оказал значительное влияние на образованных американцев, передовых проповедников, литераторов. Статьи и речи трансценденталистов оказали огромное воздействие на общественное сознание. Сантаяна причислил Эмерсона к благопристойной традиции, но не следует забывать, что двери Гарварда закрылись перед ним на тридцать лет именно за его вольнодумство и отступление от традиционного канона ортодоксальной теологии. (В речи Эмерсона, произнесенной перед студентами в 1838 г., кембриджские теологи усмотрели опасный пантеизм).

В этой обстановке материалисты и натуралисты (в том смысле этого слова, как его употреблял Сантаяна) не могли найти аудитории для изложения своих идей, в то время как философы, зани-мавшие видное положение, трудились над разрешением традицион-ых проблем, наработанных доминирующей теологией. И хотя им позво-лялось несколько отходить от ортодоксии, они все равно должны были вернуться к ней. Поскольку академическая среда поддерживала и усиливала либеральную христианскую теологию и ее выражения в идеалистической философии, ее влияние на философию в целом становилось очевидным. Фокусируя свое внимание на поколении гарвардских философов на протяжении 25 лет с 1885 г., а особенно на двух ярчайших фигурах - Уильяме Джемсе и Джосайе Ройсе, Сантаяна рассматривает связь между развитием философии и акаде-мическими традициями. Чтобы заполнить пустоту, возникшую после кальвинизма, Гарвардский колледж в 1885 г. обратился к филосо-фии. Либеральная христианская теология удерживала свои позиции в качестве идеологии, которую, как ожидалось, должны были раз-делять и прививать своим воспитанникам профессора. Даже возник-шие вокруг Гарварда специализированные профессиональные колледжи и исследовательские институты не изменили этой миссии про-фессора - особенно профессора философии - передавать молодому поколению моральные императивы, унаследованные от теологии. В то время, когда профессора, включая философов, воспринимали себя в некотором смысле свободными для того, чтобы обращаться к миру от имени передовой науки, в действительности они были связаны своими обязательствами по назиданию и просвеще-нию молодежи.

Сантаяна говорит о Джемсе и Ройсе: "Поскольку университет был местным пуританским колледжем, открывающим свои двери научному миру, по крайней мере, два наиболее одаренных его философа были религиозными, романтичными и чувствительными, но внимательными к фактам природы и текущим мнениям. Каждый из них чувствовал за собой две различные обязанности: описывать вещи такими, каковы они есть, и находить их соответствующими определенным, заранее представленным человеческим желаниям". Несмотря на огромные различия в их философских учениях, философов объединяла общая задача. Как писал Сантаяна, "работа в колледже была человеческой привязанностью, общим практическим интересом. Она помогала поддерживать такое кровообращение, которое превращало всю гарвардскую философскую школу в живой организм ..."

Сантаяна по праву считал "Принципы психологии" величайшей работой Джемса. Он отдавал ему должное за открытие того, что опыт - это "поток сознания", содержание которого туманно, изменчиво и несвязно. По мнению Сантаяны, Джемс теряет естествен-ный мир материи и причинности, на котором основывается всякая естественная наука, превращая его в чистый опыт. Не соглашаясь с радикальным эмпиризмом и прагматизмом, провозглашенными Джемсом в качестве метода, Сантаяна оценивает их как проявления агностицизма.

С одной стороны, философия Джемса признавала самые различные точки зрения одинаково ценными, с другой - Джемс был типичным американцем: он верил в будущее, хотя и не знал, каким оно будет; он был предан той наставнической задаче академического философа, которая требовала от него быть руководителем и нас-тавником молодых студентов. Он разделял "ценности либерализма. Он принадлежал к левым, а, как говорят в Испании, левое - это сторона сердца, в то время как правое - это сторона печени. В его философии было гораздо больше крови, нежели желчи. Он был одним из старших американцев, которые были встревожены признаками социальной и церковной тирании".

Сантаяна считал, что в некотором смысле Джемс не был философом. "Однажды он (Джемс) мне сказал: "Какой проклятой была бы философия, если бы мы не могли о ней забыть". Другими словами, философия была для него не тем, чем она была для многих, - утешением и убежищем в жизни, которая иначе была бы неполной. Поэтому было бы неуместным ожидать от него, чтобы он построил философию как систему взглядов о том, как жить во бла-го. Скорее, философия была для него лабиринтом, в котором ему довелось скитаться и из которого он искал выход".

Вряд ли можно согласиться с такой оценкой отношения Джемса к философии. Не открывая дискуссии, позволим небольшое отступление.

В своей статье "Философия Сантаяны" Бертран Рассел писал, что Сантаяна относился к Джемсу с симпатией, хотя иногда он был слишком строг к нему. Сантаяна вспоминает, как Джемс пы-тался помочь студентам жить благой жизнью и тут же, не без доли иронии, задает вопрос, а имел ли он представление о том, что такое благая жизнь. И отвечает: "Я не думаю, что имел. Они (Джемс и его соратники) имели богатый опыт личной благости и любви, они обладали стандартами характера и правиль-ного поведения, но что касается того, что могло бы сделать че-ловеческое существование благим, превосходным, чудесным, счастливым и достойным в целом, их представления были слишком тощими и варварскими. Они забыли греков или никогда не знали их". Но что из себя представляет благая жизнь? Идеалы Сантаяны в прошлом: Платон, древние греки - вот, кто может дать ответ на этот вопрос. Относясь резко критически к современной демократии, считая ее тиранией заурядного большинства, "безголового народа с умом червя и когтями дракона", Сантаяна выдвигает в качестве альтернативы аристократию. Но даже рационально органи-зованное общество не гарантировано от потрясений, способных омрачить жизнь людей. Взамен путей достижения актуального блага (не только в смысле материального благополучия, но и в смысле духовной самореализации) Сантаяна предлагает "иную сферу, сферу потенциальных благ, которую каждый человек может пробудить в себе... Она основана на природной склонности его души...", на интуиции чистых сущностей и игре свободного вообржения.Посредством незаинтересованного созерцания сущностей и игры во-ображения создается мир духовной культуры - искусства, поэзии, религии, где человек обретает господство над действительностью.

Но не призрачно ли это господство? Увы, Сантаяна вынужден признать, что бегство в "Царство чистых сущностей", "Чистого Бытия" не устраняет источник страданий в "Царстве Материи": Дух жив до тех пор, пока жива Психея, а последняя - плоть от плоти, кровь от крови материального мира.

Что же касается Джемса, то Рассел считает, "что ни Афинянин (Сократ), ни даже Платон, не понимали, что такое благая жизнь так хорошо, как это понимал Уильям Джемс".

Прагматист Джемс видел задачу философии в "озарении перспектив мира", чтобы помочь людям четче обозначить жизненные ориентиры, "преисполнить их сердца мужеством" перед лицом трудностей и, убедив их в том, что "там, где есть Божество, траге-дия носит только временный и частичный характер", дать надежду на лучшую участь. Дьюи считал, что философия вправе формулировать социальную политику. Во многом отталкиваясь от про-тестантского миропонимания и мироощущения, прагматизм пытался нащупать пути сокращения количества зла в мире, в обществе и в индивидуальной жизни. Как пишет Генри Левинсон, "классические прагматисты искали пути освобождения от сокрушающего и горько-го. Смотря в лицо трагедии, они ставили перед собой цель найти способ залечить раны, восстановить разрушенное, осушить слезы...". Подчеркивая конечность и бессилие человечества, находя последнюю опору и гарантию в Боге, они стремились к дос-тижению людьми индивидуального счастья и социального благополу-чия.

Обращаясь к Ройсу, Сантаяна находил его выразителем немец-кого идеализма и романтизма, считая его философию еще менее подходящей к реальностям американской жизни. Сантаяна говорил: "Хотя он (Ройс) и родился в Калифорнии, он так и не привык к ее солнцу". Ройс основывался на традиции кальвинизма: "благочестие, по его мнению, заключалось в вере в божественное провидение и справедливость и в подчеркивании наиболее страшных истин о человеческой греховности и зловещей святости Бога".

Ройс поражал Сантаяну тем, что он находил в заблуждении основу для своих аргументов в пользу истины и абсолюта. Сража-ясь со своим собственным спасением от конечности, от заблужде-ний и греха, Ройс не был удовлетворен существованием истины, фактов во всех их взаимоотношениях - того, к чему стандартно апеллировали знание и вера. Он хотел обладать истиной, всей истиной обо всем "если не в собственном уме, то в родственном ду-хе, с которым он мог бы себя отождествить".

С одной стороны, Ройс разделял гегелевскую философию исто-рии, где люди рассматриваются исполнителями ролей, приписанных им Абсолютом. С другой стороны, Ройс, по сути своей, был мора-листом в то время, как американский морализм несовместим с ге-гелевским абсолютизмом и идеализмом. Сантаяна замечает: "Самым глубоким в нем (Ройсе) как в человеке была совесть, твердое признание долга и демократического американского духа служения".

Одновременно с художественным вырисовыванием портретов Джемса и Ройса, Сантаяна использовал их учения в качестве конт-растного фона для изложения их взглядов. Когда Сантаяна обращается к более поздней американской философии, он рассматривает ее в том ключе, в котором благоприс-тойная традиция, давшая начало американской философии, смешивается с немецким идеализмом для того, чтобы в XX в. дать начало новому реализму.

Сантаяна не только предвосхитил и предвидел более поздние социологические интерпретации философии в Америке, обращая внимание на ту атмосферу в Гарварде, в которой формировались моло-дые философы, он также впервые заметил тот эффект, который про-извела профессионализация философии. В 1920 г. он писал, что молодой профессор философии больше не походит на священника или учителя, но "его тип сознания более соответствует типу врача, инженера или социального реформатора. Это бодрый молодой чело-век, который знает, что многие вещи он делает лучше, нежели люди старшего поколения. Он менее красноречив и проникновенен, нежели старшее поколение философов ... Его образование стало более претенциозным, нежели глубоким, его стиль прискорбен. Социальное давление и его собственные желания принуждают его пе-рерабатывать: заседания, ранняя женитьба, незрелое авторство и чтение двух или трех лекций в день ..."30. Ему не хватает внутреннего мира с самим собой, ему мало "просто учености и чистых спекуляций", однако он остается бодрым, "открытым, преданным, благодарным, полезным, убежденным в будущем добродетели и науки. Словом, он является клеточкой этого демократического организма, из заразительной активности которого он черпает под-держку своей собственной жизни и дух своей философии". Относительно связи профессионализированного американского философа с демократической культурой Сантаяна отмечает воспри-имчивость американцев к разнообразным философским учениям. "Каждая система встречалась с искренним вниманием. Люди ее при-ветствовали, приглашая показать, к чему она пригодна. Они говорили: "Мы не признаем заявлений, мы не спрашиваем рекомендаций, мы просто даем тебе шанс. Платон, Папа Римский и миссис Эдди -каждому дается по голосу". В конце концов, я не уверен, что эта терпимость без различия не является жестокой проверкой для сис-тематических заблуждений: она позволяет многое высветить в ярком свете дня".

На философской арене Америки в период первой мировой войны Сантаяна различает более благоприятные тенденции, нежели те, которые ассоциируются у него с Джемсом и Ройсом. В конце главы, где он рассматривает современную американскую философию, он повторяет вопрос, поставленный в начале, "каким образом иммиг-рация в Новый Свет повлияла на философские идеи?" или, другими словами, "как американская атмосфера повлияла на философию?". "Во-первых, она ускорила бесстрашное разрушение конвенцио-нальных категорий, что приблизило ее к успеху. Во-вторых, молодая космополитичная Америка благосклонно относилась к непредв-зятому объединению и взаимному противопоставлению самых различ-ных идей. В интеллектуальной сфере она вызвала нечто, похожее на счастливую осторожность ... Никогда прежде человеческий ум не обладал таким обилием фактов и не был уверен в такой мало численности принципов".

По мере того, как мир приближался ко второй мировой войне, американская культура казалась менее привлекательной, чем ког-да-либо. Разделение между Волей и Интеллектом с начала века к настоящему времени открыло дорогу торжествующей бездумной Воле. Америка представлялась Сантаяне умирающей культурой, прес-ледуемой ностальгией по отмирающей морали и растоптанной наби-рающим силу материализмом. Сантаяна критикует Америку за ее са-модовольство и благодушие, за вмешательство в традиционную жизнь других народов не только путем продажи им американских товаров, но и навязыванием американского образа жизни и мышле-ния.

Сантаяна точно определил трудности, с которыми столкнулась американская цивилизация в начале века: разделение между Америкой благопристойной, трагически несчастной и уходящей, поскольку ее идеалы не могли быть реализованы, и молодой Америкой, полностью преданной материальным вещам и удовольствиям деловой жизни, развлечениям и событиям общественной жизни. Никто не мог предложить ничего большего спекулятивному уму, который стремился к получению интеллектуальных и эстетических удовольствий от созерцания и наслаждения истиной и красотой.

Учение Сантаяны весьма отличается от прагматизма, наиболее характерной для Америки философии, которой, как считает Джордж Мид, удалось как бы интегрировать и объяснить два крупнейших явления американской цивилизации: политику и бизнес, с одной стороны, и историю, литературу и спекуляции, их интерпретирую-щие, с другой. Прагматизм воспринимался как панацея, позволяющая найти внутренние связи между Мыслью и Действием и развитием идеалов социальной реформы и реконструкции.

Сантаяна отрицает прагматическую программу, не замечая при этом, что, с одной стороны, прагматизм явился ответом на ту "культурную шизофрению", которую он столь проникновенно описал, а с другой, что многие основополагающие идеи его собственной философии заимствованы или, по крайней мере, сформированы под влиянием прагматизма.

С одной стороны, "Царство Истины" может рассматриваться в качестве интеллектуального усилия противостоять Джемсовс-кой теории истины.

С другой стороны, Сантаяна следует за Джемсом в определении функционального предназначения сознания: помогать организму ориентироваться и адаптироваться к среде. О близости к прагматизму свидетельствует и символическое толкование познания: идеи и впечатления - не отображения, не копии, а символы вещей.

Его отрицание прагматизма неразрывно связано с безуспешной попыткой различить то, каким образом прагматизм предлагал ре-шить обнаруженную Сантаяной проблему.

Философское наследие Сантаяны читают американцы, чью культуру он так тонко и проникновенно анализировал. Некоторые кри-тики американской философии очень резки в своей оценке места Сантаяны в ней. Джон Смит исключил Сантаяну из своего короткого списка крупнейших американских философов из-за его пассивного интеллектуализма, чуждого американскому духу. Чарльз Хартшорн резко критикует его философские достижения, обвиняя Сантаяну в скептическом эклектизме. В противоположность этому Родерик Чисхолм провозглашает "Царства Бытия" "последней великой работой ... в духе критического реализма в Американской эпистемологии".

Появляется желание задать вопрос, может ли философия Сан-таяны, подобно прагматизму, служить выражением и источником вдохновения американской культуры, а если нет, есть ли ей место в американской цивилизации?

Испанец по рождению, впервые попавший в Штаты в девятилетнем возрасте и никогда до этого не говоривший по-английски, сумевший стать, по выражению Борхеса, "сотворцом музыки английского языка", никогда не изменивший своего испанского гражданства, проживший в Штатах около 40 лет, чтобы покинуть их навсегда и написать лучшие свои работы в Европе ..., может ли он выступать в качестве критика американской культуры?.

Как метко подчеркивает Конкин, "по рождению католик и испанец, по воспитанию пуританин и американец, он оставался чужим в современном мире, без страны, церкви, семьи и дома". О своем двойственном отношении к Штатам и Испании Сантаяна пишет в письме к редактору издательства Scribners, выпустившего в счет многие из его работ: "Я не возражаю тем, кто говорит о моей "возлюб-ленной Испании". Я определенно сильно привязан к моей родине; но моя любовь к ней проявляется так же, как моя любовь к Соединенным Штатам (что тоже имеет место определенным образом) в том, чтобы жить здесь как можно меньше".

Здесь надо заметить, что не один Сантаяна предпочитал Европу Америке. И Генри Джемс и Томас Элиот черпали свое вдохновение за пределами своей родины, однако отказать им в америка-изме никому не придет в голову.

При всем своем прохладном отношении к стране, где он вырос, получил образование и состоялся как философ, Сантаяна все же остается американским мыслителем, выразителем американских ценностей.

Испанец, почитатель античности и католичества, Сантаяна, тем не менее, - плод американской культуры. "Америка сложная и разнообразна, ей присущи многие качества жизни и различные типы культур, находящиеся на разных стадиях развития, сосуществуют в ней в одной системе. И сам испанский поэт - образец этого американского разнообразия"