 |
|
|
(20 сентября (1 октября) 1791, Уфа — 30 апреля (12 мая) 1859, Москва)
Аксаков Сергей Тимофеевич (Aksakov Sergej Timofeevich)
ru.wikipedia.org
Биография
Детство и юность
Ново-Аксаково
Сергей Тимофеевич Аксаков происходил из старинной, но небогатой дворянской семьи. Отец его Тимофей Степанович Аксаков был провинциальным чиновником. Мать – Мария Николаевна Аксакова, урождённая Зубова, очень образованная для своего времени и социального круга женщина, в юности состоявшая в переписке с известными просветителями Н. И. Новиковым и А. Ф. Аничковым.
Детство Аксакова прошло в Уфе и в имении Ново-Аксаково, среди, в то время ещё мало тронутой цивилизацией, степной природы. Значительное влияние на формирование личности Аксакова в раннем детстве оказал его дед Степан Михайлович.
В возрасте 8-и лет, в 1801 г. Аксаков был определен в Казанскую гимназию. С 1804 г., когда старшие классы гимназии были преобразованы в 1-курс новообразованного Казанского Университета, Аксаков становится в нём студентом.
В годы своей учёбы в Казанском Университете (1804 – 1807) Аксаков участвует в издании рукописных журналов «Аркадские пастушки» и «Журнал наших занятий». В них он публикует свои первые литературные опыты – стихи, написанные в наивно-сентиментальном стиле. «Карамзинизм» юного Аксакова длился недолго и сменился другой крайностью. В это время он читает «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка» адмирала А. С. Шишкова и становится ревностным сторонником его литературно-лингвистической теории. Приверженность эта, однако, у него носила скорее характер идеологический и теоретический, чем практический, поскольку она слабо влияла на поэтику и стилистику его литературного творчества.
С 1806-го года Аксаков принимает участие в деятельности «Общества любителей отечественной словесности» при Казанском Университете. Свое участие в нём он прерывает в июне 1807 года в связи с переездом в С.-Петербург.
Воспоминания детства и юности Аксакова впоследствии легли в основу его мемуарно-автобиографической трилогии: «Семейная хроника» (1856), «Детские годы Багрова-внука» (1858), «Воспоминания» (1856).
Ранний период литературной деятельности
По переезде в С.-Петербург в 1808 году Аксаков поступает на службу переводчиком в «Комиссию по составлению законов». В то же время как молодой литератор и талантливый чтец-декламатор он быстро становится участником литературно-общественной и театральной жизни столицы. Он знакомится с Г. Р. Державиным, А. С. Шишковым артистом-трагиком Я. Е. Шушериным, о которых позднее напишет замечательные мемуарно-биографические очерки.
В 1811 году была создана «Беседа любителей русского слова», свидетелем чего был Аксаков. В то время оно было главным выразителем «русского направления в литературе». Аксаков сохранял к нему симпатию всю свою жизнь, хотя, в силу возраста, в то время не принимал активного участия в деятельности этого литературного общества.
В том же году он оставляет службу и переезжает в Москву. Здесь он сближается с кругом ныне забытых писателей Н. М. Шатровым, Н. И. Ильиным, С. Н. Глинкой и др. Несколько позже он знакомится с видным театральным деятелем и драматургом той эпохи кн. А. А. Шаховским, писателем М. Н. Загоскиным и драматургом А. И. Писаревым. Воспоминания о периоде его жизни с 1812 по 1826 гг. легли в основу его «Литературных и театральных воспоминаний» (1856 – 1858).
С 1812 по осень 1826 гг. Аксаков преимущественно проживает в поместье Надеждино, в Оренбургской губернии, лишь периодически приезжая в Москву и Петербург.
В 1816 году он женится на Ольге Семеновне Заплатиной, которая станет не только хозяйкой дома и матерью многочисленного семейства, но и верной помощницей, доверенным лицом в литературных и служебных делах своего мужа. В 1817 году у них рождаются дети: сын Константин, в 1819 дочь Вера, а в 1823 ещё один сын Иван, будущие писатели и общественные деятели, идеологи славянофильства.
Литературным творчеством Аксаков в этот период занимается нерегулярно, в основном его привлекает переводческая деятельность. В 1811 г. он переводит «Школу мужей» Мольера, в 1812 для бенефиса Шушерина «Филоктета» Софокла (с французского языка), «8-ю сатиру (На человека)» Буало (1823). Несколько позже – комедию Мольера «Скупой» (1828) и роман В. Скотта «Певериль» (1830).
Среди поэтических произведений того времени стоит отметить стихотворение «Уральский казак» (1821), хотя сам он впоследствии характеризовал его как: «слабое и бледное подражание «Чёрной шали» Пушкина». В том же году в «Вестнике Европы» им публикуются «Элегия в новом вкусе» пародия на романтическую школу В. А. Жуковского и остро полемическое «Послание кн. Вяземскому».
Несмотря на свое нерегулярное участие в литературной и театральной жизни Москвы, Аксаков все же является в ней довольно заметной фигурой, и 1821 году он избирается в Действительные члены «Общества любителей российской словесности» при Московском Университете.
Аксаков – цензор
В 1826 году после ряда безуспешных своих попыток организовать ведение хозяйства в оренбургском поместье, Аксаков вынужден переехать в Москву на постоянное место жительства и вновь поступить на государственную службу. По рекомендации А. С. Шишкова, в то время министра просвещения, летом 1827 г. он получает должность цензора в Московском цензурном комитете. Пребывание его на этой должности было не долгим. В 1828 году Николай I утвердил новый Цензурный устав, предполагавший более строгий отбор членов комитета. Несмотря на ходатайство московских литераторов, друзей Аксакова он был уволен с должности.
В 1830 произошло событие, имевшее серьёзные последствия для Аксакова. В № 1 «Московского вестника» был анонимно опубликован фельетон «Рекомендация министра», который очень не понравился императору Николаю I. В связи с этим московским губернатором было произведено расследование. После того, как был арестован цензор, пропустивший фельетон, и опасность нависла над редактором журнала М. П. Погодиным, отказавшимся раскрыть имя анонима, Аксаков явился в полицию и сам заявил о своем авторстве. В III Отделении на него было заведено дело и только благодаря личному заступничеству кн. А. А. Шаховского перед А. Х. Бенкендорфом, Аксаков не был выслан из Москвы.
Испытывая материальные затруднения, Аксаков продолжал добиваться возвращения на службу, и летом 1830 года несмотря на историю с фельетоном «Рекомендация министра» ему все же удалось вновь занять должность цензора. В круг его обязанностей входила проверка текущих печатных материалов от рекламных листков до литературных произведений, а также журналов: «Атеней», «Галатея», «Русский зритель» и «Телескоп».
Серьёзную проблему для Аксакова-цензора представляла необходимость курировать журнал «Московский телеграф». Как уже отмечалось, издатель его Н. А. Полевой во многом был идейным противником Аксакова и естественно подозревал его в предвзятости. В первый период его цензорской деятельности между ними регулярно возникали трения, и когда в 1830 году руководство вновь возложило на него чтение этого журнала, Аксаков отказался от этого, чтоб не подавать сомнения в своей объективности.
К своей деятельности цензора Аксаков подходил исключительно добросовестно, обращая внимание не только на содержание, но и на художественное качество текстов. Он не отличался особой суровостью, но и либералом тоже не был. Так он приостановил из-за неблагоприятной политической ситуации публикацию «Марфы посадницы» М. П. Погодина, которую сам же ранее разрешил, внес серьёзные купюры в «Стихотворения» А. И. Полежаева.
В 1831 г. вышел первый номер журнала «Телескоп», в котором была опубликована статья Н. И. Надеждина «Современное направление просвещения», вызвавшая неудовольствие властей. Аксаков как цензор получил выговор. В ответ он написал резкие по форме объяснительные письма начальнику жандармского управления в Москве и самому руководителю III Отделения А. Х. Бенкендорфу.
Новое строгое замечание Аксаков получил за разрешение на публикацию статьи «Девятнадцатый век» И. В. Киреевского в № 1 журнала «Европеец». Журнал был закрыт.
Мнение руководства о деятельности Аксакова становилось все менее благоприятным. Последней каплей стала публикация допущенной им сатирической баллады «Двенадцать спящих будочников» Е. Фитюлькина, вызвавшей вновь гнев императора. В феврале 1832 г. Аксаков был уволен из Цензурного комитета.
Театральная критика
До середины 20-х гг. театральная критика в периодической печати в Российской империи была под запретом. Но к концу десятилетия цензурные ограничения стали ослабевать, и конечно, страстный любитель театра Аксаков немедленно включился в эту деятельность, став одним из первых русских театральных критиков. В 1825 году в «Вестнике Европы» публикуются его «Мысли и замечания о театре и театральном искусстве», а с 1828 по 1830 он становится постоянным театральным обозревателем «Московского вестника». С середины 1828 г. по его инициативе при этом журнале выходит специальное «Драматическое добавление», в котором он совмещает деятельность автора и редактора.
Кроме того, целый ряд статей был им опубликован в 1829 г. в «Галатее» и в 1832 в «Молве».
Большинство этих публикаций были опубликованы анонимно или под псевдонимами, так как Аксаков не мог по этическим причинам открыто совмещать работу цензора и литератора. К настоящему времени выявлены, вероятно, ещё далеко не все его театрально-критические работы. Некоторые историки литературы, например, предполагают, что нашумевший цикл театрально-критических статей публиковавшихся в «Молве» в 1833 – 1835 гг. подписанных инициалами П.Щ. также принадлежит его перу.
Заметки Аксакова довольно просты по форме и посвящены главным образом разбору игры актёров, их взаимодействию и соответствию сценических приемов содержанию роли. Много внимания он уделяет борьбе со штампами и устаревшей сценической манерой, декламацией нараспев. Аксаков редко теоретизирует, но, несмотря на это, его эстетическая позиция очень определенна и последовательна. В основе её лежат требования «изящной простоты» и «натуральности».
Аксаков одним из первых оценил талант и значение для русского театра М. С. Щепкина и П. С. Мочалова. В 1828 г. после поездки в С.-Петербург он опубликовал два «Письма из Петербурга к издателю «Московского вестника»», в которых дал замечательную сравнительную характеристику манер игры П. С. Мочалова и В. А. Каратыгина. Идеи, высказанные тогда Аксаковым, позднее были углублены и развиты В. Г. Белинским.
Литературная критика
В литературной биографии Аксакова заслуживает особого упоминания сложная история его взаимоотношений с журналом «Московский телеграф». Издатель его Н. Полевой представлял либеральное направление в русской журналистике и был во многом идейным противником писательского круга, к которому Аксаков принадлежал. Сам Аксаков занимал позицию, скорее, сочувствующего наблюдателя, чем участника полемики: известно всего несколько статей на эту тему, среди которых: «Ответ на антикритику г-на В. У.» (1829), «Ответ г-ну Н. Полевому» (1829) «Разговор о скором выходе II тома «Истории русского народа»» (1830). Фактом этой полемики стал и демонстративный выход Аксакова 1829 году из членства в «Обществе любителей российской словесности» в знак протеста против избрания членом этого общества Н. Полевого.
В ходе полемики с «Московским телеграфом» Аксаковым было опубликовано и «Письмо к издателю «Московского вестника» <О значении поэзии Пушкина>» (1830 год). Заметка эта примечательна тем, что в ней Аксаков не только дал высокую оценку творчеству Пушкина ещё при жизни поэта, но и защитил его от несправедливых нападок критики.
В 1829 году вышел из печати известный роман Ф. В. Булгарина «Иван Выжигин», вызвавший бурные споры в литературных кругах. Московские литераторы И. В. Киреевский, М. П. Погодин написали посвященные ему критические статьи. К ним присоединился и Аксаков, опубликовавший в «Атенее» свою статью под псевдонимом Истома Романов. Эта статья стоит особняком в его творчестве и носит во многом концептуальный характер. Он формулирует в ней некоторые свои эстетические принципы и понимание жанровых особенностей романа.
В 1830 году Аксаков публикует в «Московском вестнике» статью «О заслугах князя Шаховского в драматической словесности» и рецензию «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году». Сам он расценивал их как характерные для своего творчества того периода и, поэтому позднее вновь перепечатал их в сборнике «Разные сочинения С. Аксакова» в 1858 г.
Последней его литературно-критической работой стала небольшая заметка «О романе Ю. Жадовской «В стороне от большого света»» опубликованная в «Молве» в 1857 году.
Аксаков – директор межевого института
После увольнения из цензурного комитета Аксаков вновь вынужден был искать место для службы. Поместья и театральная критика не могли дать достаточно дохода для жизни большой семьи. После долгих хлопот в октябре 1833 года ему удалось занять должность инспектора в Константиновском землемерном училище. За время своей деятельности Аксаков многое сделал для развития этого учебного заведения, подготовив полную его реорганизацию. Его работа увенчалась успехом и в мае 1835 указом императора училище было преобразовано в Константиновский межевой институт, а сам Аксаков назначен был его директором.
К этому периоду деятельности Аксакова относится и сближение его с В. Г. Белинским. Незадолго до этого их познакомил сын Аксакова Константин, участвовавший вместе с будущим критиком в кружке Н. В. Станкевича. Аксаков содействовал изданию «Оснований русской грамматики» В. Г. Белинского, а в 1838 году предоставил ему место преподавателя русского языка в институте. Белинский занимал эту должность всего несколько месяцев и уволился, решив полностью сосредоточить свою деятельность в сфере журналистики.
В 1838 году Аксаков увольняется с должности директора. Причиной этого было значительное ухудшение его здоровья и трения с попечителем института И. У. Пейкером.
«Буран»
В течение 20 – 30-х гг. основной составляющей творческой деятельности Аксакова были переводы, театральная и литературная критика и немногочисленные стихотворения.
Первым заметным опытом в прозе становится его очерк «Буран» (1833). Он был анонимно опубликован в альманахе «Денница» в 1834 г. Примечательно то, что в нём уже намечаются те черты аксаковской поэтики, которые станут характерными спустя два десятилетия. В основе сюжета очерка лежит реальное событие, известное Аксакову со слов очевидцев. В тексте присутствуют замечательные и по поэтичности, и по достоверности описания природы.
«Буран» был замечен современниками. В «Московском телеграфе» редактируемом Н. Полевым, не знавшем об авторстве Аксакова, своего идейного противника, была напечатана хвалебная заметка. Аксаковское описание бурана, впоследствии, было использовано как образец при изображении зимней бури А. С. Пушкиным в «Капитанской дочке» и Л. Н. Толстым в «Метели».
«Записки» о рыбалке и охоте
Рисунок из альбома Аксаковых
В конце 30-х годов начинается новый период жизни Аксакова. Он увольняется с государственный службы, почти полностью сосредотачиваясь на ведении хозяйственных и семейных дел. После смерти своего отца Тимофея Степановича в 1837 году он наследует довольно крупные поместья. А в 1843 г. приобретает именье Абрамцево, в 50-и верстах от Москвы. Состояние здоровья его все ухудшается. Зрение падает настолько, что он уже почти не может писать самостоятельно и диктует свои сочинения своей дочери Вере Сергеевне.
В 40-х годах претерпевает коренные изменения тематика творчества Аксакова. Он приступает к написанию «Семейной хроники», а в 1845 г. его захватывает новый замысел: написать книгу о рыбалке. В 1846-м он заканчивает над ней работу и в 1847-м публикует под названием «Записки о рыбалке». Книга стала событием литературной жизни и заслужила единодушной одобрение литературной критики. В 1854 г. выходит её 2-е издание, переработанное и существенно дополненное, а в 1856 г. – 3-е прижизненное.
Воодушевленный успехом Аксаков в 1849 г. принимается за написание книги об охоте. После трех лет напряженной работы в 1852 г. книга «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии» выходит из печати.
Книга также приобрела большую популярность, весь тираж был распродан необыкновенно быстро. Отзывы критики были ещё более одобрительные, чем на книгу о рыбалке. Среди прочих, замечательную хвалебную рецензию написал И. С. Тургенев. Однако, при подготовке ко 2-му изданию (1853) Аксаков неожиданно столкнулся с серьёзным противодействием цензуры. Лишь после напряженной и длительной борьбы ему удалось отстоять книгу.
Книги Аксакова о рыбалке и охоте были очень необычны для своего времени. От многочисленных руководств на эту тематику их отличал, прежде всего, высокий художественный уровень текста. Каждая главка книги представляла собой законченное литературное произведение – очерк, посвященный какому-либо элементу рыболовного и охотничьего снаряжения, тому или иному виду рыбы или птицы. Обращали на себя внимание поэтичные пейзажные зарисовки, меткие, остроумные описания рыбьих и птичьих повадок. Однако, в первую очередь, успеху книг у читателя способствовала особая авторская манера повествования, доверительная, основанная на богатом жизненном опыте, и личных воспоминаниях.
В процессе работы над «Записками ружейного охотника» Аксаков задумал издание ежегодного альманаха: «Охотничьего сборника», и в 1853 году подал об этом ходатайство в Московский цензурный комитет. Проект издания был отклонен. Причиной запрета послужила общая репутация семьи Аксаковых как нелояльной к действующей власти. К тому же и на самого С. Т. Аксакова, как на налицо «неблагонамеренное», ещё с начала 30-х годов было заведено и регулярно пополнялось личное дело в III Отделении.
Пока продолжалась бюрократическая процедура в Цензурном комитете, Аксаков написал более полутора десятка очерков и мелких рассказов о разных видах охоты. В итоге, после окончательного запрета на издание альманаха, из готовых материалов им был составлен и в 1855 г. опубликован сборник: «Рассказы и воспоминания охотника о разных охотах».
Аксаков и позже, почти до самой кончины, не оставлял этой своей излюбленной темы, изредка публикуя небольшие очерки в периодической печати: «Пояснительная заметка к «Уряднику сокольничья пути»» (1855), «Замечания и наблюдения охотника брать грибы» (1856), «Несколько слов о раннем весеннем и позднем осеннем уженье» (1858) и д. р.
Мемуарно-автобиографическая трилогия
Рисунок из альбома Аксаковых
История написания «Семейной хроники» растянулась почти на полтора десятилетия. Начало работы над ней относится к 1840-му году. Но вскоре Аксакова отвлекло от неё написание записок о рыбалке и охоте. Хотя он и не переставал размышлять о большой мемуарном произведении, но работа над ним возобновилась лишь в 1852 г.
По мере написания, книга публиковалась по частям в периодике: небольшой эпизод из неё появился ещё в 1846 г. в «Московском литературном и ученом сборнике». Спустя 8 лет, первый «отрывок» — в «Москвитянине» (1854), четвёртый — в «Русской беседе» (1856) и пятый — в «Русском вестнике» (1856). Параллельно Аксаков работал над «Воспоминаниями», которые в 1856 г. под одной обложкой вместе с первыми тремя отрывками «Семейной хроники» вышли отдельной книгой. В том же году Аксаков во 2-е издание добавляет оставшиеся два отрывка, и «Семейная хроника», наконец, принимает свою законченную форму.
При подготовке книги к публикации Аксаков вновь столкнулся с цензурными трудностями, особенно в отношении отрывков «Степан Михайлович Багров» и «Михайла Максимович Куролесов». Но гораздо тягостнее цензурного давления для Аксакова была необходимость сопротивление многих родственников, опасавшихся публичной огласки теневых сторон семейной жизни, каких-либо тайн и неурядиц. Многие из упомянутых лиц были ещё живы, многие внутренние конфликты сохраняли ещё остроту. В итоге о многих Аксаков был вынужден о многих событиях либо умолчать, либо упомянуть вскользь, намеком. Во многом из-за этих же причин Аксаковым не была закончена тематически примыкающая к «Семейной хронике» повесть «Наташа» (1856). В итоге было найдено компромиссное решение: отказаться от подробного рассказа о некоторых событиях и заменить реальные имена персонажей вымышленными.
«Семейная хроника» состоит из пяти отрывков. Первый отрывок посвящен описанию жизни семьи после переезда на новые земли в Уфимское наместничество. Во втором рассказывается драматичная история замужества Прасковьи Ивановны Багровой. История женитьбы и первых лет семейной жизни родителей автора. В итоге из разнородных и по теме и по стилю повествований складывается удивительно целостная картина провинциальной дворянской жизни конца XVIII века.
События, описанные в «Воспоминаниях» Аксакова происходили в период с 1801 по 1807 гг., в период его обучения в Казанской гимназии и Университете. В отличие от «Семейной хроники», материалом для которой служили преимущественно устные рассказы родных и близких, это произведение построено почти полностью на основе личных воспоминаний Аксакова. Тематически она также отличается от неё. Семейная тема отходит на задний план, и сюжетное развитее строится вокруг проблем, неизбежно возникающих в период взросления героя-подростка.
С 1854 по 1856 гг. Аксаков сосредоточено работает над написанием «Детских лет Багрова-внука». Опубликована книга была сразу целиком в 1858-м, лишь небольшой отрывок был напечатан годом раньше в периодике. Хронология её сюжета восполняет «пробел» между окончанием «Семейной хроники» и началом «Воспоминаний», и охватывает период биографии Аксакова с 1794 по 1801 годы «Детские годы Багрова-внука» заслуженно считается одним из лучших произведений, художественно описывающих душевную жизнь ребёнка, постепенное, по мере взросления, изменение его мировосприятия.
В качестве приложения к «Детским годам Багрова-внука» Аксаковым была опубликована сказка «Аленький цветочек. (Сказка ключницы Пелагеи)». Эта литературная обработка известного сюжета о красавице и чудовище, впоследствии, публикуясь отдельно, стала, наверно, самым популярным и часто издаваемым произведением Аксакова.
Мемуарно-биографическая трилогия Аксакова занимает уникальное место в русской литературе. Она сразу же была высоко оценена как литературной критикой, так и всей читающей Россией. Каждое из произведений её составляющих намечало новые пути развития жанра и служило образцом для будущих поколений писателей. До сих пор читателя не оставляют равнодушными стиль и художественные образы аксаковской мемуарно-автобиографической прозы.
Аксаков и Гоголь
Аксаков познакомился с Гоголем в 1832 году. Это знакомство можно без преувеличения назвать судьбоносным, поскольку именно влияние Гоголя как писателя было одним из важнейших факторов предопределивших все направление зрелого творчества Аксакова. В истории их взаимоотношений чередовались длительные периоды тесного общения и наоборот взаимного непонимания. При этом Аксаков был одним из первых, кто не просто ценил талант Гоголя, но увидел в нём великого писателя.
Смерть Гоголя стала большим потрясением для Аксакова. Почти сразу им было опубликовано в «Московских ведомостях» «Письмо к друзьям Гоголя» (1852) и «Несколько слов о биографии Гоголя» (1853), в которых он призвал с особым вниманием и осторожностью относиться к публикации материалов о его жизни.
Одновременно и сам Аксаков приступил к написанию мемуаров. Однако эта работа вскоре прервалась на некоторое время. Снова Аксаков её возобновил после ознакомления с «Записками о жизни Н. В. Гоголя» П. А. Кулиша в 1853. С большими перерывами работа над воспоминаниями продолжалась всю оставшуюся жизнь Аксакова, и, к сожалению, так и не была завершена. Сами мемуары охватывают период с 1832 по 1842 год, но к ним была добавлена переписка Аксаковых с Гоголем с небольшими комментариями за все дальнейшие годы. Отрывки из этих материалов были использованы П. А. Кулишем при подготовке своих книг. Полностью «История моего знакомства с Гоголем» была опубликована лишь в 1890 году.
Как и при работе над «Семейной хроникой» Аксаков вынужден был опасаться серьёзного противодействия цензуры и непонимания современников, о чём прямо писал в предисловии. Наиболее проблематичным в этом отношении было описание сложных и противоречивых взаимоотношений с Гоголем периода создания им «Выбранных мест из переписки с друзьями».
«История моего знакомства с Гоголем» до сих пор остается и важнейшим источником материалов к биографии великого писателя и образцовым произведением русской мемуарной литературы.
Мемуарная проза
Работа над мемуарно-биографической трилогией воодушевила Аксакова, и постепенно у него возник замысел написания большого мемуарного произведения охватывающего период его жизни 20 – 30-х годов. И хотя замысел этот остался неосуществленным, в ходе работы над ним Аксаков создал целый ряд замечательных по своему художественному качеству мемуарных очерков. В 1852 им написаны «Воспоминание о М. Н. Загоскине» «Биография М. Н. Загоскина» и «Знакомство с Державиным», в 1854 – «Яков Емельянович Шушерин и современные ему театральные знаменитости», а в 1856 – «Воспоминание об Александре Семеновиче Шишкове».
В течение двух лет с 1856 по 1858 год он работает над «Литературными и театральными воспоминаниями», которые тематически должны были продолжить мемуарные очерки о Г. Р. Державине, Я. Е. Шушерине и А. С. Шишкове. Публиковались они в нескольких номерах «Русской беседы», а затем были включены в «Разные сочинения С. Т. Аксакова» (1858). Публикация их была прохладно встречена критикой, в том числе Н. А. Добролюбовым. Аксакова обвиняли в субъективности и пристрастности по отношению к друзьям молодости. Но спустя полтора столетия именно эта черта его творчества стала восприниматься как одно из главных его достоинств.
В 1858 для благотворительного сборника в пользу студентов Казанского Университета Аксаков пишет очерк «Собирание бабочек» дополняющий его студенческие воспоминания. Последним же опубликованным при жизни автора произведением Аксакова стала «Встреча с мартинистами».
Аксаковские «субботы»
Усадьба Абрамцево
Аксаков занимает особое место в истории русской культуры не только благодаря своему замечательному литературному творчеству. Дом Аксаковых в течение многих десятилетий был центром притяжения для большого круга писателей, журналистов, ученых и театральных деятелей.
В 20 – 30-е годы в его доме регулярно по субботам собирались М. С. Щепкин, М. Н. Загоскин, М. П. Погодин, А. А. Шаховской, А. Н. Верстовский, Н. И. Надеждин и многие другие.
Постепенно этот круг стал пополняться друзьями его детей Константина и Ивана славянофилами: А. С. Хомяковым, И. В. Киреевский, Ю. Ф. Самариным. На десятилетия дом Аксаковых стал одним из важнейших мест, где зарождалось, и развивалось движение славянофилов.
После того как Аксаковым было приобретено именье Абрамцево, частыми посетителями там стали: Н. В. Гоголь, И. С. Тургенев, С. П. Шевырев и многие, многие другие.
Сам Сергей Тимофеевич Аксаков, его супруга Ольга Семеновна и дети Константин Сергеевич, Иван Сергеевич, Вера Сергеевна Аксаковы создавали и поддерживали в своем доме, как атмосферу гостеприимства, так и высокий уровень интеллектуальных дискуссий.
«Русская литература чтит в нём лучшего из своих мемуаристов, незаменимого культурного бытописателя-историка, превосходного пейзажиста и наблюдателя жизни природы, наконец, классика языка» (А. Горнфельд)
Аксаков Сергей Тимофеевич (Aksakov Sergej Timofeevich)
Аксаков Сергей Тимофеевич (Aksakov Sergej Timofeevich)
Аксаков Сергей Тимофеевич (Aksakov Sergej Timofeevich)
Литература
* Durkin A. R. Sergei Aksakov and Russian Pastoral. New Brunswick, 1983.
* Лобанов, М. П. Сергей Тимофеевич Аксаков. - М.: Мол. гвардия, 1987 (2-е изд., 2005). (Жизнь замечательных людей).
* Машинский С. И. С. Т. Аксаков. Жизнь и творчество. М., 1973
Биография
Аксаков Сергей Тимофеевич (Aksakov Sergej Timofeevich)
Отпрыск старинного дворянского рода, Аксаков несомненно имел в детстве живые впечатления гордого семейного сознания этой родовитости. Герой прославившей его автобиографии, дедушка Степан Михайлович, мечтал о внуке именно как о продолжателе "знаменитого рода Шимона" - сказочного варяга, племянника короля норвежского, выехавшего в Россию в 1027 году.
Сергей Тимофеевич - сын Тимофея Степановича Аксакова(1759 - 1832) и Марии Николаевны Зубовой, дочери помощника оренбургского наместника, родился в Уфе 20 сентября 1791 года. Любовь к природе - совершенно чуждую его матери, насквозь горожанке - будущий писатель унаследовал от отца. В первоначальном развитии его личности все отходит на второй план пред воздействием степной природы, с которой неразрывно связаны первое пробуждение его наблюдательности, его первое жизнеощущение, его ранние увлечения. Наряду с природой, крестьянская жизнь вторгалась в пробуждающуюся мысль мальчика. Крестьянский труд возбуждал в нем не только сострадание, но и уважение; дворовые были свои не только юридически, но и душевно. Женская половина дворни, как всегда, хранительница народно-поэтического творчества, знакомила мальчика с песнями, со сказками, со святочными играми. И "Аленький цветочек", записанный много лет спустя по памяти о рассказе ключницы Пелагеи, - случайный обрывок того огромного мира народной поэзии, в который вводили мальчика дворня, девичья, деревня. Но ранее народной литературы пришли городская, по преимуществу переводная; старый приятель матери Аничков привел мальчика в неистовый восторг разрозненной коллекцией "Детского чтения" А. И. Новикова.
В мир стихотворной лирики ввела его "Детская библиотека" Кампе, переведенная Шишковым; громадное впечатление произвели на него также сочинения Ксенофонта - "Анабазис" и история Кира младшего. Это уже был переход от детских книжек к настоящей литературе. С характерным для него упоением он погрузился в "Россиаду" Хераскова и сочинения Сумарокова ; тут же его "сводили с ума" сказки "Тысячи и одной ночи", а рядом с ними читались "Мои безделки" Карамзина и его же "Аониды". Длинный ряд книжных воспоминаний Аксакова показывает, как мало можно считать обстановку, в которой прошло его раннее детство, заурядной обстановкой помещичьего захолустья XVIII века.
Довольно рано к влияниям домашним и деревенским присоединились влияния казенной школы. И казанская гимназия, куда Аксаков поступил на десятом году, и новый воспитатель, суровый и умный Карташевский, и товарищи, и новые интересы - все это сводилось в целый мир, благотворно влиявший на открытую впечатлениям душу. Гимназия была выше обычного уровня; даже по замыслу основателей она должна была представлять собой нечто более законченное - нечто вроде лицея. В гимназии Аксаков провел всего три с половиною года, конец которых запечатлен новыми литературными интересами. Это был, прежде всего, театр, который всегда так занимал Аксакова, особенно в впервой половине его литературной деятельности, и с которым сблизил его товарищ, Александр Панаев, "охотник до русской словесности", "обожатель Карамзина", издатель рукописного журнала "Аркадские пастушки", в котором не решился, однако, принять участие Аксаков, пописывавший втайне. Через год с лишним - в университете - Аксаков уже сам издавал журнал вместе с И. Панаевым. Он пробыл в университете, продолжая также брать уроки в гимназии, до пятнадцати с половиной лет, но эти полтора года много значат в его развитии. Трудно даже сказать, что сыграло здесь большую роль: собирание бабочек или товарищеский журнал, увлечение театром или литературные споры. Собственно "научных сведений" - как он сам жалуется - он вынес из университета немного: однако, что-то носилось в воздухе аудиторий, что-то заражало идеализмом пытливости и знания. Французские лекции натуралиста Фукса, несомненно, сыграли серьезнейшую роль в упрочении той врожденной наблюдательности Аксаков, которая впоследствии давала И.С. Тургеневу право ставить его в известных отношениях выше Бюффона. Здесь он осмыслил свою любовь к природе, здесь закрепил любовь к литературе. Среди казанских гимназистов, пламенно, но поверхностно преклонявшихся пред Карамзиным, один Аксаков оказался, после некоторых колебаний, убежденным сторонником Шишкова. В университете затеяли спектакли. Аксаков быстро выдвинулся среди юных исполнителей; шумный успех сопровождал его выступления и окрылял его; он был даже руководителем любительского кружка. Репертуар был для своего времени довольно прогрессивный: не только "коцебятина", но и отрывки из "Разбойников" Шиллера. Начинающий артист нашел высокий образец в актере и драматурге Плавильщикове, казанские гастроли которого сопровождались восторгами весьма юного студенчества.
Получив от университета аттестат "с прописанием таких наук, какие знал только понаслышке и каких в университете еще не преподавали", Аксаков провел год в деревне и в Москве, а затем переехал с семьей в Петербург. Карташевский уже приготовил для своего питомца должность переводчика в комиссии составления законов, где он сам состоял помощником редактора. В Петербурге произошло первое сближение Аксакова с литературными деятелями - как и можно было ожидать, не теми, которые являлись представителями прогрессивных течений в литературе. Он сблизился с артистом Шушериным, бывал у адмирала Шишкова, познакомился со многими актерами и писателями, еще более пламенно увлекался театром, много беседовал о литературе, но ни из чего не видно, чтобы какие бы то ни было искания в той или другой области занимали его. О политической мысли и говорить нечего; она проходила мимо него, и он вполне присоединялся к вкусам Шишкова. Князь Шихматов казался ему великим поэтом. У Шишкова собирались Державин и Дмитриев, гр. Хвостов, князь Шаховской и другие, составившие потом консервативную "Беседу русского слова"; литературный авторитет стариков был незыблем. В их высоком стиле перевел Аксаков софоклова "Филоктета" - конечно, с французского перевода Лагарпа, - и "Школу мужей" Мольера, причем, по позднейшему признанию автора, эта "комедия отчасти переложена на русские нравы, по существовавшему тогда варварскому обычаю". В эти годы Аксаков жил то в Петербурге, то в Москве, то в деревне. После женитьбы (1816) на Ольге Семеновне Заплатиной Аксаков пытался поселиться в деревне.
Пять лет он прожил с родителями, но в 1820 году был выделен, получив в вотчину то самое Надеждино (Оренбургской губернии), которое некогда было поприщем злодейств изображенного им Куроедова, и, переехав на год в Москву, зажил широко, открытым домом. Возобновились старые литературные связи, завязались новые. Аксаков вошел в писательскую и литературную жизнь Москвы и напечатал свой перевод десятой статиры Буало (Москва, 1821). Но открытая жизнь в Москве была не по карману. Пробыв год в Москве, Аксаков переехал, ради экономии, в Оренбургскую губернию и прожил в деревне до осени 1826 года. Здесь Аксаков написал напечатанное в "Вестнике Европы" (1825 год, No 4, "Эпиграмма") совершенно незначительное четверостишье, направленное против какого-то "журнального Дон-Кихота" - быть может, Н. Полевого, - и идиллию "Рыбачье горе" ("Московский Вестник", 1829 год, No 1) - как бы стихотворное предварение будущих "Записок об уженьи рыбы", в ложноклассической манере, но с живыми колоритными подробностями. Были за это время напечатаны в "Вестнике Европы" (1825) также две критические статьи Аксакова: "О переводе "Федры" (Лобанова) и "Мысли и замечания о театре и театральном искусстве". В августе 1826 года Аксаков расстался с деревней - и навсегда. Наездом он бывал здесь, живал подолгу в подмосковной, но в сущности до смерти оставался столичным жителем. В Москве он встретился со своим старым покровителем Шишковым, теперь уже министром народного просвещения, и легко получил от него должность цензора. О цензорской деятельности Аксакова говорят различно; есть указания, достойные веры и не вполне благоприятные. Но в общем он был мягок; формализма не выносила его натура. Близость с Погодиным расширила круг литературных знакомых. "Новыми и преданными друзьями" его стали Юрий Венелин, профессора П. С. Щепкин, М. Г. Павлов, потом Н. И. Надеждин . Обновились и театральные связи; частым гостем был М.С. Щепкин ; бывали Мочалов и другие. В 1832 году Аксакову пришлось переменить службу; от должности цензора он был отставлен за то, что пропустил в журнале И.В. Киреевского "Европеец" статью "Девятнадцатый век". При связях Аксакова ему не трудно было пристроиться, и в следующем году он получил место инспектора землемерного училища, а затем, когда оно было преобразовано в Константиновский межевой институт, был назначен первым его директором и устроителем.
В 1839 году Аксаков, теперь обеспеченный большим состоянием, которое досталось ему после смерти отца, покинул службу и, после некоторых колебаний, уже не возвращался к ней. Писал он за это время мало, и то, что он писал, очень незначительно: ряд театральных рецензий в "Драматических прибавлениях" к "Московскому Вестнику" и в "Галатее" (1828 - 1830) несколько небольших статей. Его перевод мольеровского "Скупого" шел на московском театре в бенефис Щепкина. В 1830 году напечатан в "Московском Вестнике" (без подписи) его рассказ "Рекомендация министра". Наконец, в 1834 году в альманахе "Денница" появился, также без подписи, его очерк "Буран". Это - первое произведение, говорящее о настоящем Аксакове. "Буран" - первый вестник о том, что создавалась надлежащая среда, что впечатлительный Аксакова поддавался новым влияниям, более высоким, более плодотворным. Не сверху, от литературных знаменитостей, не извне шли они, но снизу, от молодежи, изнутри, из недр аксаковской семьи. Подрастали сыновья Аксакова, мало похожие на него по темпераменту, по умственному складу, по жажде знаний, по влечению к общественному воздействию, по идейным интересам. Дружба с сыновьями, несомненно, имела значение в развитии литературной личности Аксакова. Впервые консервативная не только по идеям, а, главным образом, по общему складу мысль зрелого Аксакова встретилась с кипением молодых умов; впервые видел он перед собой то творчество жизни, ту борьбу за мировоззрение, с которой не познакомили его ни догматы Карташевского, ни университетские впечатления, ни поучения Шишкова, ни водевили Писарева. Конечно, переродиться от этого не мог сорокалетний человек, установившийся и по натуре не ищущий; но речь идет только о том влиянии, которое должна была произвести на Аксакова близкая его сыну пылкая молодежь, с ее высокими умственными запросами, с ее чрезвычайной серьезностью, с ее новыми литературными вкусами. Характернейшим проявлением этих вкусов было отношение нового поколения к Гоголю. Аксаков был наблюдателен и в ранней молодости, но писал все время ничтожнейшие стишки и статейки, потому что не только в творениях "высокого стиля", в направлении Державина, Озерова, Шишкова, но в более реальной, сентиментальной повести Карамзина тонкая наблюдательность и трезвая правдивость Аксакова не могли найти применения. Он родился несколько раньше времени. Его дарование было создано для новых форм литературного творчества, но не в его силах было создать эти формы. И когда он их нашел - быть может, не только у Гоголя, но и в "Капитанской дочке" и "Повестях Белкина", - он сумел воспользоваться тем богатством выражения, которое они предоставляли его природной наблюдательности. Не человек Аксаков переродился, а в нем родился писатель. Это было в половине тридцатых годов, и с тех пор творчество Аксакова развивалось плавно и плодотворно.
Вслед за "Бураном" начата была "Семейная хроника". Уже в эти годы известная популярность окружала Аксакова. Имя его пользовалось авторитетом. Академия Наук избирала его не раз рецензентом при присуждениях наград. Он считался мужем совета и разума; живость его ума, поддерживаемая близостью с молодежью, давала ему возможность двигаться вперед если не в общественно-политическом или морально-религиозном мировоззрении, основам которого, усвоенным в детстве, он всегда оставался верен, то в конкретных проявлениях этих общих начал. Он был терпим и чуток. Не будучи не только ученым, но и не обладая достаточной образованностью, чуждый науки, он, тем не менее, был каким-то нравственным авторитетом для своих приятелей, из которых многие были знаменитые ученые. Подходила старость, цветущая, покойная, творческая. Милые устные рассказы Аксакова побудили его слушателей добиваться того, чтобы они были записаны. Но, временно оставив "Семейную хронику", он обратился к естественнонаучным и охотничьим воспоминаниям, и его "Записки об уженьи рыбы" (Москва, 1847) были первым его широким литературным успехом. Автор не ждал его, да и особенно ценить не хотел: он просто для себя "уходил" в свои записки. А у него было от чего "уходить" в эти годы, если не от огорчений, то просто от массы событий, захватывавших его, от массы фактов жизни личной и общественной.
Идейная борьба, захватившая всех, достигла чрезвычайного напряжения, и быстро стареющий Аксаков не мог переживать ее перипетий. Он болел, зрение его слабело - и в подмосковном сельце Абрамцеве, в уженьи на идиллической Воре, он охотно забывал о всех злобах дня. "Записки ружейного охотника Оренбургской губернии" вышли в 1852 году и вызвали еще более восторженные отзывы, чем "Уженье рыбы". Среди этих отзывов наиболее интересна известная статья И.С. Тургенева. Одновременно с охотничьими воспоминаниями и характеристиками назревали в мысли автора рассказы о его детстве и его ближайших предках. Вскоре по выходе "Записок ружейного охотника" стали появляться в журналах новые отрывки из "Семейной хроники", а в 1856 году она вышла отдельной книгой... Все спешили наперерыв отдать дань уважения таланту маститого мемуариста, и это шумное единогласие критики было лишь отголоском громадного успеха книги в обществе. Все отмечали правдивость рассказа, уменье соединить историческую истину с художественной обработкой. Радости литературного успеха смягчали для Аксакова тяготы этих последних лет. Материальное благосостояние семьи пошатнулось; здоровье Аксакова становилось все хуже. Он почти ослеп - и рассказами, и диктовкой воспоминаний заполнял то время, которое не так еще давно отдавал рыбной ловле, охоте и деятельному общению с природой. Целый ряд работ ознаменовал эти уже последние годы его жизни. Прежде всего "Семейная хроника" получила свое продолжение в "Детских годах Багрова внука". "Детские годы" (отдельно вышедшие в 1858 году) неровны, менее закончены и менее сжаты, чем "Семейная хроника". Некоторые места принадлежат к лучшему, что дал Аксаков, но здесь нет уже ни той ширины картины, ни той глубины изображения, которые придают такую значительность ограниченному мирку "Семейной хроники". И критика отнеслась к "Детским годам" без былого восторга. Длинный ряд второстепенных литературных работ продвигался вперед параллельно с семейными воспоминаниями Аксакова. Частью, как, например, "Замечания и наблюдения охотника брать грибы", они примыкают к естественнонаучным наблюдениям его, в значительной же части продолжают его автобиографию. Его "Литературные и театральные воспоминания", вошедшие в "Разные сочинения" (М., 1858), полны интересных мелких справок и фактов, но бесконечно далеки по значению от рассказов Аксакова о его детстве. Более глубокое значение имеет и могла бы иметь еще большее, если бы была закончена "История моего знакомства с Гоголем", показавшая, что мелочный характер литературных и театральных воспоминаний Аксакова никоим образом не означает старческого падения его дарования. Эти последние сочинения писаны в промежутках тяжкой болезни, от которой Аксаков скончался 30 апреля 1859 года в Москве.
Об Аксакове справедливо было сказано, что он рос всю жизнь, рос вместе со своим временем, и что его литературная биография есть как бы воплощение истории русской литературы за время его деятельности. Он не был самостоятелен и не мог создать форм, подходящих к его простой натуре, его бесконечной правдивости; консерватор не по убеждениям, не по идеям, но по ощущениям, по всему складу своего существа; он преклонялся пред признанными традиционными формами высокого стиля - и долго не мог выразить себя достойным образом. Но когда новые формы реального повествования были не только созданы, но и реабилитированы, когда "Повести Белкина" и "Вечера на хуторе близ Диканьки" внедрили в общее сознание, что простой правдивый рассказ не ниже высокой литературы, что душевное содержание, доселе отрезанное от нее литературной условностью, имеет и другие, более скромные по виду и более жизненные по существу формы, Аксаков честно отлил в эти формы то, что без них должно было остаться бесформенной массой устных рассказов и воспоминаний. Русская литература чтит в нем лучшего из своих мемуаристов, незаменимого культурного бытописателя-историка, превосходного пейзажиста и наблюдателя жизни природы, наконец, классика языка. Интерес к его сочинениям не убит хрестоматиями, давно расхватавшими отрывки охотничьих и семейных воспоминаний Аксакова, как образцы неподражаемой ясности мысли и выражения. В первое полное собрание сочинений Аксакова не вошли: его рассказ "Рекомендация министра" и полная редакция "Истории знакомства с Гоголем". В новое собрание сочинений, под редакцией А.Г. Горнфельда, снабженное вступительными статьями и примечаниями, не включены ранние литературные опыты, переводы и рецензии. Из вышедших в 1909 году - с прекращением авторского права - очень неполных популярных собраний сочинений некоторые (Поповой, Сытина, Тихомирова и др.) сопровождаются биографическими статьями и комментариями. Отдельно сочинения Аксакова издавались многократно.
Биография
Аксаков Сергей Тимофеевич (Aksakov Sergej Timofeevich)
Предки и родители Сергея Аксакова
Аксаков Сергей Тимофеевич - знаменитый русский писатель.
Отпрыск старинного дворянского рода, Аксаков несомненно имел в детстве живые впечатления гордого семейного сознания этой родовитости. Герой прославившей его автобиографии, дедушка Степан Михайлович, мечтал о внуке именно как о продолжателе "знаменитого рода Шимона" - сказочного варяга, племянника короля норвежского, выехавшего в Россию в 1027 году. Сергей Тимофеевич - сын Тимофея Степановича Аксакова (1759 - 1832) и Марии Николаевны Зубовой, дочери помощника оренбургского наместника, родился в Уфе 20 сентября 1791 года.
Любовь к природе Сергея Тимофеевича Аксакова
Любовь к природе - совершенно чуждую его матери, насквозь горожанке - будущий писатель унаследовал от отца. В первоначальном развитии его личности все отходит на второй план пред воздействием степной природы, с которой неразрывно связаны первое пробуждение его наблюдательности, его первое жизнеощущение, его ранние увлечения. Наряду с природой, крестьянская жизнь вторгалась в пробуждающуюся мысль мальчика. Крестьянский труд возбуждал в нем не только сострадание, но и уважение; дворовые были свои не только юридически, но и душевно. Женская половина дворни, как всегда, хранительница народно-поэтического творчества, знакомила мальчика с песнями, с сказками, с святочными играми. И "Аленький цветочек", записанный много лет спустя по памяти о рассказе ключницы Пелагеи, - случайный обрывок того огромного мира народной поэзии, в который вводили мальчика дворня, девичья, деревня.
Юноша Аксаков учился в Казанской гимназии, затем в университете. В 1807 году он переехал в Москву, затем в Петербург, работал переводчиком при комиссии по составлению законов.
Сближение Аксакова с литературными деятелями
В Петербурге произошло первое сближение Аксакова с литературными деятелями. В эти годы Аксаков жил то в Петербурге, то в Москве, то в деревне. После женитьбы (1816) на Ольге Семеновне Заплатиной Аксаков пытался поселиться в деревне. Пять лет он прожил с родителями, но в 1820 году был выделен, получив в вотчину то самое Надеждино (Оренбургской губернии), которое некогда было поприщем злодейств изображенного им Куроедова, и, переехав на год в Москву, зажил широко, открытым домом. Возобновились старые литературные связи, завязались новые. Аксаков вошел в писательскую и литературную жизнь Москвы и напечатал свой перевод десятой статиры Буало (Москва, 1821). Но открытая жизнь в Москве была не по карману. Пробыв год в Москве, Аксаков переехал, ради экономии, в Оренбургскую губернию и прожил в деревне до осени 1826 года.
В августе 1826 года Аксаков расстался с деревней - и навсегда. Наездом он бывал здесь, живал подолгу в подмосковье, но в сущности до смерти оставался столичным жителем. В Москве он встретился со своим старым покровителем Шишковым, теперь уже министром народного просвещения, и легко получил от него должность цензора. Близость с Погодиным расширила круг литературных знакомых. "Новыми и преданными друзьями" его стали Юрий Венелин, профессора П.С.Щепкин, М.Г.Павлов, потом Н.И.Надеждин . Обновились и театральные связи; частым гостем был М.С.Щепкин; бывали Мочалов и другие.
В 1832 году Аксакову пришлось переменить службу; от должности цензора он был отставлен за то, что пропустил в журнале И.В. Киреевского "Европеец" статью "Девятнадцатый век". При связях Аксакова ему не трудно было пристроиться, и в следующем году он получил место инспектора землемерного училища, а затем, когда оно было преобразовано в Константиновский межевой институт, был назначен первым его директором и устроителем.
В 1839 году Аксаков, теперь обеспеченный большим состоянием, которое досталось ему после смерти отца, покинул службу и, после некоторых колебаний, уже не возвращался к ней. Писал он за это время мало, и то, что он писал, очень незначительно: ряд театральных рецензий в "Драматических прибавлениях" к "Московскому Вестнику" и в "Галатее" (1828 - 1830) несколько небольших статей. Его перевод мольеровского "Скупого" шел на московском театре в бенефис Щепкина. В 1830 году напечатан в "Московском Вестнике" (без подписи) его рассказ "Рекомендация министра".
Первые произведения настоящего Аксакова - писателя
Наконец, в 1834 году в альманахе "Денница" появился, также без подписи, его очерк "Буран". Это - первое произведение, говорящее о настоящем Аксакове. "Буран" - первый вестник о том, что создавалась надлежащая среда, что впечатлительный Аксакова поддавался новым влияниям, более высоким, более плодотворным. Не сверху, от литературных знаменитостей, не извне шли они, но снизу, от молодежи, изнутри, из недр аксаковской семьи.
Подрастали сыновья Аксакова, мало похожие на него по темпераменту, по умственному складу, по жажде знаний, по влечению к общественному воздействию, по идейным интересам. Дружба с сыновьями, несомненно, имела значение в развитии литературной личности Аксакова. Впервые консервативная не только по идеям, а, главным образом, по общему складу мысль зрелого Аксакова встретилась с кипением молодых умов; впервые видел он перед собой то творчество жизни, ту борьбу за мировоззрение, с которой не познакомили его ни догматы Карташевского, ни университетские впечатления, ни поучения Шишкова, ни водевили Писарева. Конечно, переродиться от этого не мог сорокалетний человек, установившийся и по натуре не ищущий; но речь идет только о том влиянии, которое должна была произвести на Аксакова близкая его сыну пылкая молодежь, с ее высокими умственными запросами, с ее чрезвычайной серьезностью, с ее новыми литературными вкусами. Характернейшим проявлением этих вкусов было отношение нового поколения к Гоголю.
Аксаков был наблюдателен и в ранней молодости, но писал все время ничтожнейшие стишки и статейки, потому что не только в творениях "высокого стиля", в направлении Державина, Озерова, Шишкова, но в более реальной, сентиментальной повести Карамзина тонкая наблюдательность и трезвая правдивость Аксакова не могли найти применения. Он родился несколько раньше времени. Его дарование было создано для новых форм литературного творчества, но не в его силах было создать эти формы. И когда он их нашел - быть может, не только у Гоголя, но и в "Капитанской дочке" и "Повестях Белкина", - он сумел воспользоваться тем богатством выражения, которое они предоставляли его природной наблюдательности. Не человек Аксаков переродился, а в нем родился писатель. Это было в половине тридцатых годов, и с тех пор творчество Аксакова развивалось плавно и плодотворно.
Вслед за "Бураном" начата была "Семейная хроника". Уже в эти годы известная популярность окружала Аксакова. Имя его пользовалось авторитетом. Академия Наук избирала его не раз рецензентом при присуждениях наград. Он считался мужем совета и разума; живость его ума, поддерживаемая близостью с молодежью, давала ему возможность двигаться вперед если не в общественно-политическом или морально-религиозном мировоззрении, основам которого, усвоенным в детстве, он всегда оставался верен, то в конкретных проявлениях этих общих начал. Он был терпим и чуток. Не будучи не только ученым, но и не обладая достаточной образованностью, чуждый науки, он, тем не менее, был каким-то нравственным авторитетом для своих приятелей, из которых многие были знаменитые ученые.
Подходила старость, цветущая, покойная, творческая. Милые устные рассказы Аксакова побудили его слушателей добиваться того, чтобы они были записаны. Но, временно оставив "Семейную хронику", он обратился к естественнонаучным и охотничьим воспоминаниям, и его "Записки об уженьи рыбы" (Москва, 1847) были первым его широким литературным успехом. Автор не ждал его, да и особенно ценить не хотел: он просто для себя "уходил" в свои записки. А у него было от чего "уходить" в эти годы, если не от огорчений, то просто от массы событий, захватывавших его, от массы фактов жизни личной и общественной. Идейная борьба, захватившая всех, достигла чрезвычайного напряжения, и быстро стареющий Аксаков не мог переживать ее перипетий. Он болел, зрение его слабело - и в подмосковном сельце Абрамцеве, в уженьи на идиллической Воре, он охотно забывал о всех злобах дня. "Записки ружейного охотника Оренбургской губернии" вышли в 1852 году и вызвали еще более восторженные отзывы, чем "Уженье рыбы". Среди этих отзывов на
иболее интересна известная статья И.С. Тургенева. Одновременно с охотничьими воспоминаниями и характеристиками назревали в мысли автора рассказы о его детстве и его ближайших предках.
Вскоре по выходе "Записок ружейного охотника" стали появляться в журналах новые отрывки из "Семейной хроники", а в 1856 году она вышла отдельной книгой... Все спешили наперерыв отдать дань уважения таланту маститого мемуариста, и это шумное единогласие критики было лишь отголоском громадного успеха книги в обществе. Все отмечали правдивость рассказа, уменье соединить историческую истину с художественной обработкой.
Последние годы Сергея Аксакова
Радости литературного успеха смягчали для Аксакова тяготы этих последних лет. Материальное благосостояние семьи пошатнулось; здоровье Аксакова становилось все хуже. Он почти ослеп - и рассказами и диктовкой воспоминаний заполнял то время, которое не так еще давно отдавал рыбной ловле, охоте и деятельному общению с природой.
Целый ряд работ ознаменовал эти уже последние годы его жизни. Прежде всего "Семейная хроника" получила свое продолжение в "Детских годах Багрова внука". "Детские годы" (отдельно вышедшие в 1858 году) неровны, менее закончены и менее сжаты, чем "Семейная хроника". Некоторые места принадлежат к лучшему, что дал Аксаков, но здесь нет уже ни той ширины картины, ни той глубины изображения, которые придают такую значительность ограниченному мирку "Семейной хроники". И критика отнеслась к "Детским годам" без былого восторга.
Его "Литературные и театральные воспоминания", вошедшие в "Разные сочинения" (М., 1858), полны интересных мелких справок и фактов, но бесконечно далеки по значению от рассказов Аксакова о его детстве. Более глубокое значение имеет и могла бы иметь еще большее, если бы была закончена "История моего знакомства с Гоголем", показавшая, что мелочный характер литературных и театральных воспоминаний Аксакова никоим образом не означает старческого падения его дарования.
Эти последние сочинения писаны в промежутках тяжкой болезни, от которой Аксаков скончался 30 апреля 1859 года в Москве.
Об Аксакове справедливо было сказано, что он рос всю жизнь, рос вместе со своим временем, и что его литературная биография есть как бы воплощение истории русской литературы за время его деятельности. Он не был самостоятелен и не мог создать форм, подходящих к его простой натуре, его бесконечной правдивости; консерватор не по убеждениям, не по идеям, но по ощущениям, по всему складу своего существа; он преклонялся пред признанными традиционными формами высокого стиля - и долго не мог выразить себя достойным образом. Но когда новые формы реального повествования были не только созданы, но и реабилитированы, когда "Повести Белкина" и "Вечера на хуторе близ Диканьки" внедрили в общее сознание, что простой правдивый рассказ не ниже высокой литературы, что душевное содержание, доселе отрезанное от нее литературной условностью, имеет и другие, более скромные по виду и более жизненные по существу формы, Аксаков честно отлил в эти формы то, что без них должно было остаться бесформенной массой устных рассказов и воспоминаний.
Русская литература чтит в нем лучшего из своих мемуаристов, незаменимого культурного бытописателя-историка, превосходного пейзажиста и наблюдателя жизни природы, наконец, классика языка. Интерес к его сочинениям не убит хрестоматиями, давно расхватавшими отрывки охотничьих и семейных воспоминаний Аксакова, как образцы неподражаемой ясности мысли и выражения.
Источник информации: www.aksakov.net.ru
Биография
В истории отечественной культуры заметное место занимает Сергей Тимофеевич Аксаков–автор произведений «Детские годы Багрова–внука», «Семейная хроника», «Записки об уженье рыбы» и др. Аксаков–изумительный психолог отроческой души. Обладал каким-то непостижимым даром изображать природу и человека слитно, в неразлучном единстве. Значение С. Т. Аксакова как писателя-мемуариста переросло не только общественные рамки, но даже и государственные. Имя С.Т. Аксакова приобрело мировую известность.
В жизни и творчестве Константина Сергеевича Аксакова (1817-1860) отчетливо выделяются два внутренне взаимосвязанных, но внешне несхожих периода. Аксаков 1840-1850-x годов - человек, всецело обращенный к "земному делу" (выражение самого Аксакова), передовой боец славянофильской партии, автор таких острокритических сочинений, как "О внутреннем состоянии Россини" (1855) и "Опыт синонимов. Публика - народ" (1857), писатель, чьи драматические произведения, стихотворения, а подчас и филологические труды, столь же злободневны, как его публицистические выступления. Аксаков 1830-х годов - мыслитель, занятый "отвлеченностью философской" (по определению поэтов кружка Н. В. Станкевича), самоуглубленный лирик, человек, ревностно оберегающий суверенность своего внутреннего мира.
Сергей Тимофеевич Аксаков родился в родовитой, но обедневшей дворянской семье 20 сентября 1791 года в городе Уфе. Отец его, Тимофей Степанович, служил прокурором верхнеземского суда в Уфе. В городе и в имении Ново-Аксаково Бугурусланского уезда Оренбургской области прошли его детские годы. С детства Аксаков любил рыбную ловлю, охоту, собирание ягод.
Дальние прогулки в лес или в степь заложили в нем глубокие, мощные пласты впечатлений, которые позднее, спустя десятилетия, стали неиссякаемыми источниками художественного творчества. Маленький Аксаков любил слушать рассказы крепостной няни Пелагеи, один из которых впоследствии обработал в известную сказку «Аленький цветочек». В 1801 году мальчика привезли в Казань, где определили в местную гимназию. Там с перерывами из-за болезни, он учился до 1804 года, после чего в возрасте 14 лет был переведен в, только что открывшийся Казанский университет. В университете Аксаков успешно выступал в любительском театре и издавал рукописный «Журнал наших знаний». Не окончив университет, переехал в Петербург, чтобы начать работать чиновником в комиссии по составлению законов.
Как тонкий и большой художник Аксаков заявил о себе в 1839 году, когда ему было сорок три года, очерком «Буран», ставшим хрестоматийным произведением, образцом пейзажной живописи. Это произведение было написано под влиянием Гоголя. Аксаков умел изображать природу и человека слитно в неразлучном единстве.
Английский писатель Вильям Хадсон в автобиографической книге «Далекое и прошлое», считающейся в Англии классическим произведением о детстве, говоря о сложности художественного изображения жизни детей, назвал «Детские годы Багрова-внука» самым крупным достижением автобиографического жанра во всей мировой литературе. Есть еще один жанр у Аксакова–охотничьи рассказы и очерки, где С. Т. Аксаков также является непревзойденным.
Вскоре он перестал "выдумывать", перестал взвинчивать себя на "высокий штиль", садясь за письменный стол, а это все, что требовалось. Он начал рассказывать публике то, что действительно знал, любил и помнил. Он знал природу средней полосы России, любил ее и до мелочности помнил все ее впечатления, знал, любил и помнил предания собственного семейства и, доверившись своей любви, создал свои знаменитые "Записки об уженьи рыбы", "Записки ружейного охотника", и, наконец, свою "Семейную хронику" - этот лучший из известных мне исторических документов стародворянской жизни.
Охотничьи записки Сергея Тимофеевича имели громкий успех. Имя автора, до тех пор известное лишь его литературным приятелям, прогремело по всей читающей России. Его изложение было признано образцом прекрасного "стиля", его описания природы - дышащими поэзией, его характеристика "птиц и зверей" - мастерскими портретами. "В ваших птицах больше жизни, чем в моих людях", - говорил ему Гоголь. И, правда, под пером Аксакова эти птицы жили своей несложной красивой жизнью...
Но "Записки об уженьи рыбы" и "Ружейного охотника" были лишь пробами талантливого пера. Весь обломовский гений Аксакова проявился лишь в его знаменитой "Семейной хронике". Такой преданности семейным преданиям, такой любви к родному углу, такой памяти о своей родне - вы не найдете ни в какой другой русской книге. Раскрывши первую страницу, вы уже видите, чем вспоено, вскормлено, на чем выросло сердце Сергея Тимофеевича Аксакова, что дало ему устои на всю жизнь, что образовало его взгляд, его темперамент. Любовь к прошлому, к своему родному - проникает каждую строку и неотразимо действует на читателя. "Наряду с пейзажем и общим колоритом свежести и непосредственности, - говорит С.А. Венгеров, - остается неизменным в "Семейной хронике" и другой элемент, сообщающий такую высокую художественную ценность звероловным книжкам Сергея Тимофеевича, - его уменье давать яркие и выпуклые характеристики. И так в тех же звероловных книжках это умение тоже имеет своим источником удивительную беллетрическую память Сергея Тимофеевича, пронесшую через многие десятилетия сотни и тысячи характерных подробностей. Само собою, разумеется, что человек, проявивший поразительную наблюдательность относительно нравов птиц, рыб и зверей, тем в большей степени должен был проявить ее, когда дело коснулось близких ему людей и обстановки, среди которой он провел наиболее впечатлительные годы жизни. И действительно, число сохранившихся в памяти Сергея Тимофеевича подробностей о помещичьей жизни было так велико, что в "Детских годах Багрова-внука" оно ему даже сослужило весьма дурную службу, загромоздив рассказ чрезмерным множеством мелочей. Но в "Семейной хронике" именно это поразительное богатство деталей придало всему произведению удивительную сочность и жизненность. Кто знаком с "Семейной хроникой" даже только по вошедшему во все хрестоматии "Доброму дню Степана Михайловича", согласится, конечно, что едва ли во всей русской литературе есть другая, более полная физиологическая картина помещичьей жизни доброго старого времени, с ее удивительной смесью симпатичнейшего добродушия и дикого, подчас даже зверского самодурства. И как во всех истинных шедеврах литературы яркость и полнота картин и характеристик "Семейной хроники" отнюдь не связана с болтливостью. Много ли занимают места портреты добродетельного деспота Степана Михайловича, бесцельно рвущейся куда-то Софьи Николаевны, ее кроткого и симпатичного мужа, наконец, характерной черты Куролесовых? Каких-нибудь 1,1 с 1/2 листа. Да и вся-то "Семейная хроника" со всей галереей действующих лиц ее, со всеми ее разнообразными событиями, растянувшимися на пространстве многих лет, занимает меньше 15 листов разгонистой печати. А между тем, как все это резко запечатлевается в воображении читателя, как живо вырисовывается во весь свой рост. Такова сила истинно художественных приемов". Несомненно, что горячая родственная любовь продиктовала Аксакову его книгу. А между тем, может ли быть что-нибудь отвратительнее нравов, выведенных в ней? Добролюбов, человек другого класса, другого времени, не нашел в "Хронике" ничего, кроме правдивой картины невыразимой мерзости: "Неразвитость нравственных чувств, - пишет он, - извращение естественных понятий, грубость, ложь, невежество, отвращение от труда, своеволие, ничем не сдержанное, - представляются нам на каждом шагу в этом прошедшем (изображенном в "Хронике"), теперь уже странном, непонятном для нас и, скажем с радостью, невозвратном... Да, все эти поколения, прожившие свою жизнь даром, на счет других, - все они должны были бы почувствовать стыд, горький стыд при виде самоотверженного труда своих крестьян. Они должны бы были вдохновиться примером этих людей и взяться за дело с полным сознанием, что жизнь тунеядца презренна и что только труд дает право на наслаждение жизнью. Они не совестились присвоить себе это наслаждение, отнимая его у других. Горькое, тяжелое чувство сдавливает грудь при воспоминании о давно минувших несправедливостях и насилиях..."
"Горького, тяжелого чувства" не было и не могло быть у С. Аксакова; напротив, его отношение к описываемому чисто родственное. Пороли - по-родственному, собирали оброк - по-родственному, продавали людей - и это по-родственному. Патриархальность нравов - и все тут. С этой точки зрения Хомяков был прав, утверждая, что С. Т. Аксаков "первый из наших литераторов взглянул на русскую жизнь положительно, а не отрицательно".
В сущности, говоря, то настроение, которое создало "Семейную хронику", было распространено впоследствии Константином Аксаковым на всю старорусскую, допетровскую жизнь.
"Семейная хроника" может представиться положительным произведением, но только для человека известного класса, известного слоя общества, видящего идеал государственного и общественного устройства в патриархальности. Таким и был С.Аксаков.
Более глубокое значение имеет и могла бы иметь еще большее, если бы была закончена "История моего знакомства с Гоголем", показавшая, что мелочный характер литературных и театральных воспоминаний Аксакова никоим образом не означает старческого падения его дарования. Эти последние сочинения писаны в промежутках тяжкой болезни, от которой он скончался 30 апреля 1859 года в Москве.
О нем справедливо было сказано, что он рос всю жизнь, рос вместе со своим временем, и что его литературная биография есть как бы воплощение истории русской литературы за время его деятельности. Он не был самостоятелен и не мог создать форм, подходящих к его простой натуре, его бесконечной правдивости; консерватор не по убеждениям, не по идеям, но по ощущениям, по всему складу своего существа…
Русская литература чтит в нем лучшего из своих мемуаристов, незаменимого культурного бытописателя-историка, превосходного пейзажиста и наблюдателя жизни природы, наконец, классика языка. Интерес к его сочинениям не убит хрестоматиями, давно расхватавшими отрывки охотничьих и семейных воспоминаний Аксакова, как образцы неподражаемой ясности мысли и выражения.
Читая произведения С. Т. Аксакова, мы с полным правом можем сказать о них словами В. Г. Белинского, и к Крылову: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!». Аксаков всегда стремился к простоте языка, но вместе с тем он свободно владел всеми богатствами русской речи, включая в текст своих произведений слова, неумно употребляемые. Известный литературовед С. А.
Венгеров правильно заметил, что если когда-нибудь изучат словарь Аксакова, то он окажется одним из самых точных, обильных разнообразными оттенками. С.Т. Аксаков вошел в историю литературы как писатель-реалист, как большой знаток и ценитель сокровищ русского языка.
Биография
Знаменитый русский писатель. Отпрыск старинного дворянского рода, Аксаков, несомненно, получил в детстве живые впечатления гордого семейного сознания этой родовитости. Дедушка Степан Михайлович мечтал, что внук станет именно продолжателем "знаменитого рода Шимона" – легендарного варяга, племянника короля норвежского, выехавшего в Россию в 1027 г.
Сергей Тимофеевич Аксаков (1791-1859), русский писатель, литературный и театральный критик. Член-корреспондент Петербургской АН (1856). Выходец из старинного дворянского рода, отец славянофилов И. С. Аксакова и К. С. Аксакова и мемуаристки В. С. Аксаковой. Родился 20 сентября (1 октября) 1791 года в Уфе, но вырос в пределах нашей области в селе Аксакове (Багрово в «Семейной хронике») ныне Бугурусланского района
Именно природа Оренбургского края наполнила душу Сережи Аксакова, вошла в него такой благодатью, что это осталось на всю жизнь обостренным чувством родной земли, ее тихой прелести и красоты, и эти места дали потом писателю не только фон, но и все содержание для его будущих произведений.
После гимназии учился в университете Казани (не окончил курса), несколько лет служил в Петербурге, где познакомился с Державиным и Шишковым, укрепившим "русское направление" молодого Аксакова.
В 1811 году переехал в Москву. Вошел в литературно-театральную среду, сблизился с С. Н. Глинкой, занимался театральными переводами (из Шиллера, Мольера и др.). В 1816 году, женившись, уехал в село Ново-Аксаково, с 1826 года жил преимущественно в Москве и своих подмосковных усадьбах, постоянно выступая с литературной и театральной критикой в журналах "Вестник Европы", "Московский вестник", в газете "Молва" и других московских изданиях. В 1827-1832 годах цензор Московского цензурного комитета; уволен за пропуск в печать шуточной баллады В. А. Проташинского (под псевдонимом Елистрат Фитюлькин) "Двенадцать спящих будошников", выказавшей "непочтительное отношение к московской полиции", и 3-го номера журнала "Европеец" И. В. Киреевского с окончанием "крамольной" статьи последнего "Девятнадцатый век" (что способствовало сближению их семей). С 1833 года инспектор московского Константиновского землемерного училища, с преобразованием его в 1835 году в Межевой институт - первый его директор (до 1838 года).
С конца 1820-х годов гостеприимный и хлебосольный дом Аксакова - один из центров литературной жизни Москвы, и хотя именно здесь организационно сложилось славянофильство, исключительные благородство и терпимость хозяина сделали его двери открытыми для приверженцев самых разных направлений. Аксаковские "субботы" посещали актеры и литераторы М. П. Погодин, С. В. Шевырев, известный композитор, автор оперы на сюжет из древнерусской истории "Аскольдова могила" Верстовский - большой друг Аксакова, Щепкин, И. И. Панаев, Гоголь, не раз читавший там свои произведения и отметивший 1 апреля 1849 года у Аксакова на Сивцевом Вражке свое сорокалетие, у него бывали как славянофилы (А. С. Хомяков, И. В. Киреевский и П. В. Киреевский и др.), так и их оппоненты (Н. В. Станкевич - до 1837 года, Герцен, М. А. Бакунин, В. Г. Белинский, которого Аксаков устроил в Межевой институт преподавателем и которому помог издать в долг его "Грамматику", Т. Н. Грановский, Чаадаев, известный переводчик Н. Х. Кетчер и др., а позднее - Загоскин, Лев Толстой, Шевченко, декабрист С.Г.Волконский.
Яркие картины бытовой и литературно-театральной жизни Москвы запечатлены в мемуарах Аксакова "Воспоминания" (1956) и особенно в "Литературных и театральных воспоминаниях" (1858). Получили известность стихи Аксакова (главным образом направленные против школы "романтиков", а также патриотические и стилизующие народные песни, в т.ч. "Уральский казак", 1821), его басни, социально-обличительные фельетоны, очерк "Буран" - предвестие пейзажно-описательной и автобиографической прозы Аксакова. Вершиной последней, как и всего художественного творчества Аксакова, стали "Записки об уженье рыбы" (1847, первоначально под названием "Записки об уженье"; 2-е дополненное изд. 1854), "Записки ружейного охотника Оренбургской губернии" (1852, 2-е дополненное изд. 1853), "Рассказы и воспоминания охотника о разных охотах" (1855) и особенно книга "воспоминаний прежней жизни" "Семейная хроника" (1856) с ее продолжением - повестью "Детские годы Багрова-внука" (1858; ее "Приложение" - классика отечественной детской литературы, "сказка ключницы Пелагеи" "Аленький цветочек"), в живом и непосредственном бытописании проводившие мысль о целительной силе природы и высоконравственности патриархального образа жизни (которому следовал и сам Аксаков - мудрый и терпимый друг многих современников, любящий отец четырнадцати детей).
Созданные на оренбургском материале, книги Аксакова приобрели общерусское значение. «Превосходная книга Аксакова «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии» облетела всю Россию», — пишет Н. А. Некрасов. «Такой книги у нас еще не бывало», — утверждал И. С. Тургенев.
Читая описания оренбургской степи, мы словно вдыхаем ее неповторимый аромат и видим милые сердцу каждого оренбуржца «приземистый рассыпчатый ковыль, сизый горный шалфей, белую низенькую полынь, чабер и богородскую траву…». Говоря о связях Аксакова с оренбургским краем, можно без конца цитировать его книги — настолько насыщены они «оренбургским элементом».
Никакая другая местность нашей необъятной страны не описана так обстоятельно и точно и вместе с тем так любовно и художественно, как описана в книгах Аксакова эта часть Оренбуржья, его «аксаковская зона».
С. Т. Аксакова мы, можем по праву считать исследователем Оренбургского края, ибо его произведения в своей совокупности составляют целую энциклопедию по нашему краю, по которой можно изучать его природу, прекрасно знакомиться с его флорой и фауной и вместе с тем получить отчетливое представление о населении края, каким оно было полтора века назад, об этническом его составе, социальной структуре, о быте и нравах.
Аксаков оставил также книгу "Биография М. Н. Загоскина" (1853), мемуары "История моего знакомства с Гоголем" (полностью опубл. 1890), очерки "Собирание бабочек", "Очерк зимнего дня" и "Встреча с мартинистами" (все 1859), в котором критиковал "масонов" с позиции своего "русского направления" и любви ко "всему ясному, прозрачному, легкому и свободно понимаемому".
Умер Аксаков в Москве 30 апреля (12 мая) 1859 года.
Любовь к природе – совершенно чуждую его матери, истой горожанке, – будущий писатель унаследовал от отца. В первоначальном развитии его личности все отходит на второй план пред воздействием степной природы, с которой неразрывно связаны первое пробуждение его наблюдательности, его первое жизнеощущение, его ранние увлечения. Наряду с природой крестьянская жизнь вторгалась в пробуждающуюся мысль мальчика. Крестьянский труд рождал в нем не только сострадание, но и уважение. Женская половина дворни, как всегда, хранительница народно-поэтического творчества, знакомила мальчика с песнями, сказками, святочными играми. И "Аленький цветочек", записанный много лет спустя по памяти с рассказа ключницы Пелагеи, – лишь малый обрывок того огромного мира народной поэзии, в который вводили мальчика дворня, девичья, деревня. Но ранее народной литературы пришла городская. С характерным для него упоением он погрузился в "Россиаду" Хераскова и сочинения Сумарокова; его "сводили с ума" сказки "Тысячи и одной ночи", а наряду с ними читались "Мои безделки" Карамзина и его же "Аониды".
Довольно рано к влияниям домашним и деревенским присоединились влияния казенной школы. И казанская гимназия, куда Аксаков поступил на десятом году жизни, и новый воспитатель, суровый и умный Карташевский, и товарищи, и новые интересы – все это сводилось в целый мир, благотворно влиявший на открытую впечатлениям душу. Гимназия была выше обычного уровня; даже по замыслу основателей она должна была представлять собой нечто вроде лицея. В гимназии Аксаков провел всего три с половиной года, конец которых обогащен новыми литературными интересами. В университете он пробыл лишь полтора года, продолжая также брать уроки в гимназии, но эти полтора года много значат в его развитии. Трудно даже сказать, что сыграло здесь большую роль: собирание бабочек или товарищеский журнал, который он издавал вместе с И. Панаевым, увлечение театром или литературные споры. Французские лекции натуралиста Фукса, несомненно, сыграли серьезнейшую роль в упрочении той врожденной наблюдательности Аксакова, которая впоследствии давала И. С. Тургеневу право ставить его в известных отношениях выше Бюффо-на. Здесь он осмыслил свою любовь к природе, здесь закрепил любовь к литературе.
Получив университетский аттестат, Аксаков провел год в деревне и в Москве, а затем переехал с семьей в Петербург. Карташевский уже приготовил для своего питомца должность переводчика в комиссии составления законов, где он сам состоял помощником редактора. В Петербурге Аксаков сблизился с артистом Шушериным, бывал у адмирала Шишкова, познакомился со многими актерами и писателями, пламенно увлекался театром, много беседовал о литературе, но не видно, чтобы какие бы то ни было искания в той или другой области занимали его. О политической мысли и говорить нечего; она проходила мимо него, и он вполне присоединялся к вкусам Шишкова. Князь Шихматов казался ему великим поэтом. У Шишкова собирались Державин и Дмитриев, граф Хвостов, князь Шаховской и другие, составившие потом консервативную "Беседу русского слова". В эти годы Аксаков жил то в Петербурге, то в Москве, то в деревне. После женитьбы (1816) на Ольге Семеновне Заплатиной он пытался поселиться в деревне. Пять лет он прожил с родителями, но в 1820 г. получил в вотчину то самое Надеждино (Оренбургской губернии), которое некогда было поприщем злодейств изображенного им Куроедова.
В августе 1826 г. Аксаков расстался с деревней – и навсегда. Наездом он бывал здесь, живал подолгу в своей подмосковной, но, в сущности, до смерти оставался столичным жителем. В Москве он встретился со своим старым покровителем Шишковым, теперь уже министром народного просвещения, и легко получил от него должность цензора. О цензорской деятельности Аксакова говорят различно, но, в общем, он был мягок; формализма не выносила его натура. Близость с Погодиным расширила круг литературных знакомых. "Новыми и преданными друзьями" его стали Юрий Венелин, профессора П. С. Щепкин, М. Г. Павлов, потом Н. И. Надеждин. Обновились и театральные связи; частым гостем был М. С. Щепкин; бывали Мочалов и др. В 1832 г. Аксакову пришлось переменить службу; от должности цензора он был отставлен за то, что пропустил в журнале И. В. Киреевского "Европеец" статью "Девятнадцатый век". При связях Аксакова нетрудно было пристроиться, и в следующем году он получил место инспектора землемерного училища, а затем, когда оно было преобразовано в Константиновский межевой институт, был назначен первым его директором и устроителем. В 1839 г. Аксаков, теперь обеспеченный большим состоянием, которое досталось ему после смерти отца, покинул службу и, после некоторых колебаний, уже не возвращался к ней. Писал он все это время мало, и то, что он писал, очень незначительно: ряд театральных рецензий и несколько небольших статей. Его перевод мольеровского "Скупого" шел на московском театре в бенефис Щепкина. В 1830 г. напечатан в "Московском Вестнике" (без подписи) его рассказ "Рекомендация министра". Наконец, в 1834 г. в альманахе "Денница" появился, также без подписи, его очерк "Буран". Это – первое произведение, говорящее о настоящем Аксакове.
Подрастали сыновья, мало похожие на Аксакова темпераментом, умственным складом, идейными интересами. Пылкая молодежь, с ее высокими умственными запросами, с ее чрезвычайной серьезностью, с ее новыми литературными вкусами не могла иметь влияния на сорокалетнего человека, по натуре не склонного к переменам. Аксаков родился несколько раньше времени. Его дарование было создано для новых форм литературного творчества, но не в его силах было создать эти формы. И когда он их нашел – быть может, не только у Гоголя, но и в "Капитанской дочке" и "Повестях Белкина", – он сумел воспользоваться тем богатством выражения, которое они предоставляли его природной наблюдательности. В нем родился писатель. Это было в половине 30-х гг., и с тех пор творчество Аксакова развивалось плавно и плодотворно. Вслед за "Бураном" начата была "Семейная хроника".
Уже в эти годы известная популярность окружала Аксакова. Имя его пользовалось авторитетом. Академия наук избирала его не раз рецензентом при присуждениях наград. Он считался мужем совета и разума; живость его ума, поддерживаемая близостью с молодежью, давала ему возможность двигаться вперед если не в общественно-политическом или морально-религиозном мировоззрении, основам которого, усвоенным в детстве, он всегда оставался верен, то в конкретных проявлениях этих общих начал. Он был терпим и чуток. Не будучи не только ученым, но и не обладая достаточной образованностью, чуждый науки, он тем не менее был нравственным авторитетом для своих приятелей, из которых многие были знаменитые ученые. Подходила старость, цветущая, покойная, творческая.
Временно оставив "Семейную хронику", он обратился к естественно-научным и охотничьим воспоминаниям, и его "Записки об уженье рыбы" (1847) были его первым широким литературным успехом. Автор не ждал его, да и особенно ценить не хотел: он просто для себя "уходил"в свои записки. Идейная борьба, захватившая всех, достигла чрезвычайного напряжения, и быстро стареющий Аксаков не мог переживать ее перипетий. Он болел, зрение его слабело, и в подмосковном сельце Абрамцеве, в уженье на идиллической Воре, он охотно забывал о всех злобах дня. "Записки ружейного охотника Оренбургской губернии" вышли в 1852 г. и вызвали еще более восторженные отзывы. Среди этих отзывов наиболее интересна известная статья И. С. Тургенева.
Одновременно с охотничьими воспоминаниями и характеристиками вызревали замыслы рассказов о детстве и ближайших предках. Вскоре по выходе "Записок ружейного охотника" стали появляться в журналах новые отрывки из "Семейной хроники", а в 1856 г. она вышла отдельной книгой. Все спешили наперерыв отдать дань уважения таланту, и это шумное единогласие критики было лишь отголоском громадного успеха книги в обществе. Все отмечали правдивость рассказа, умение соединить историческую истину с художественной обработкой. Радости литературного успеха смягчали для Аксакова тяготы этих последних лет. Материальное благосостояние семьи пошатнулось; здоровье Аксакова становилось все хуже. Он почти ослеп – и рассказами, и диктовкой воспоминаний заполнял то время, которое не так еще давно отдавал рыбной ловле, охоте и деятельному общению с природой.
Целый ряд работ ознаменовал эти уже последние годы его жизни. "Семейная хроника" получила свое продолжение в "Детских годах Багрова-внука". Длинный ряд второстепенных литературных работ подвигался параллельно с семейными воспоминаниями. Частью, как, например, "Замечания и наблюдения охотника брать грибы", они примыкают к его естественно-научным наблюдениям, в значительной же части продолжают его автобиографию. Вышли "Литературные и театральные воспоминания", вошедшие в "Разные сочинения" (1858), "История моего знакомства с Гоголем". Эти последние сочинения писаны в промежутках тяжкой болезни, от которой Аксаков скончался в Москве.
Об Аксакове справедливо было сказано, что он рос всю жизнь, рос вместе со своим временем и что его литературная биография есть как бы воплощение истории русской литературы за время его деятельности. Русская литература чтит в нем лучшего из своих мемуаристов, незаменимого культурного бытописателя-историка, превосходного пейзажиста и наблюдателя жизни природы, наконец, классика языка.
БДЭЭ-История человечества
Биография
Аксаков, Сергей Тимофеевич, знаменитый русский писатель. Отпрыск старинного дворянского рода, А. несомненно имел в детстве живые впечатления гордого семейного сознания этой родовитости. Герой прославившей его автобиографии, дедушка Степан Михайлович, мечтал о внуке именно как о продолжателе "знаменитого рода Шимона" - сказочного варяга, племянника короля норвежского, выехавшего в Россию в 1027 году. С. Т. - сын Тимофея Степановича А. (1759 - 1832) и Марии Николаевны Зубовой, дочери помощника оренбургского наместника, родился в Уфе 20 сентября 1791 года. Любовь к природе - совершенно чуждую его матери, насквозь горожанке - будущий писатель унаследовал от отца. В первоначальном развитии его личности все отходит на второй план пред воздействием степной природы, с которой неразрывно связаны первое пробуждение его наблюдательности, его первое жизнеощущение, его ранние увлечения. Наряду с природой, крестьянская жизнь вторгалась в пробуждающуюся мысль мальчика. Крестьянский труд возбуждал в нем не только сострадание, но и уважение; дворовые были свои не только юридически, но и душевно. Женская половина дворни, как всегда, хранительница народно-поэтического творчества, знакомила мальчика с песнями, с сказками, с святочными играми. И "Аленький цветочек", записанный много лет спустя по памяти о рассказе ключницы Пелагеи, - случайный обрывок того огромного мира народной поэзии, в который вводили мальчика дворня, девичья, деревня. Но ранее народной литературы пришли городская, по преимуществу переводная; старый приятель матери Аничков привел мальчика в неистовый восторг разрозненной коллекцией "Детского чтения" А.И. Новикова . В мир стихотворной лирики ввела его "Детская библиотека" Кампе, переведенная Шишковым ; громадное впечатление произвели на него также сочинения Ксенофонта - "Анабазис" и история Кира младшего. Это уже был переход от детских книжек к настоящей литературе. С характерным для него упоением он погрузился в "Россиаду" Хераскова и сочинения Сумарокова ; тут же его "сводили с ума" сказки "Тысячи и одной ночи", а рядом с ними читались "Мои безделки" Карамзина и его же "Аониды". Длинный ряд книжных воспоминаний А. показывает, как мало можно считать обстановку, в которой прошло его раннее детство, заурядной обстановкой помещичьего захолустья XVIII века. Довольно рано к влияниям домашним и деревенским присоединились влияния казенной школы. И казанская гимназия, куда А. поступил на десятом году, и новый воспитатель, суровый и умный Карташевский, и товарищи, и новые интересы - все это сводилось в целый мир, благотворно влиявший на открытую впечатлениям душу. Гимназия была выше обычного уровня; даже по замыслу основателей она должна была представлять собой нечто более законченное - нечто вроде лицея. В гимназии А. провел всего три с половиною года, конец которых запечатлен новыми литературными интересами. Это был, прежде всего, театр, который всегда так занимал А., особенно в впервой половине его литературной деятельности, и с которым сблизил его товарищ, Александр Панаев, "охотник до русской словесности", "обожатель Карамзина", издатель рукописного журнала "Аркадские пастушки", в котором не решился, однако, принять участие А., пописывавший втайне. Через год с лишним - в университете - А. уже сам издавал журнал вместе с И. Панаевым. Он пробыл в университете, продолжая также брать уроки в гимназии, до 15 1/2 лет, но эти полтора года много значат в его развитии. Трудно даже сказать, что сыграло здесь большую роль: собирание бабочек или товарищеский журнал, увлечение театром или литературные споры. Собственно "научных сведений" - как он сам жалуется - он вынес из университета немного: однако, что-то носилось в воздухе аудиторий, что-то заражало идеализмом пытливости и знания. Французские лекции натуралиста Фукса, несомненно, сыграли серьезнейшую роль в упрочении той врожденной наблюдательности А., которая впоследствии давала И.С. Тургеневу право ставить его в известных отношениях выше Бюффона. Здесь он осмыслил свою любовь к природе, здесь закрепил любовь к литературе. Среди казанских гимназистов, пламенно, но поверхностно преклонявшихся пред Карамзиным, один А. оказался, после некоторых колебаний, убежденным сторонником Шишкова. В университете затеяли спектакли. А. быстро выдвинулся среди юных исполнителей; шумный успех сопровождал его выступления и окрылял его; он был даже руководителем любительского кружка. Репертуар был для своего времени довольно прогрессивный: не только "коцебятина", но и отрывки из "Разбойников" Шиллера. Начинающий артист нашел высокий образец в актере и драматурге Плавильщикове , казанские гастроли которого сопровождались восторгами весьма юного студенчества. Получив от университета аттестат "с прописанием таких наук, какие знал только понаслышке и каких в университете еще не преподавали", А. провел год в деревне и в Москве, а затем переехал с семьей в Петербург. Карташевский уже приготовил для своего питомца должность переводчика в комиссии составления законов, где он сам состоял помощником редактора. В Петербурге произошло первое сближение А. с литературными деятелями - как и можно было ожидать, не теми, которые являлись представителями прогрессивных течений в литературе. Он сблизился с артистом Шушериным , бывал у адмирала Шишкова, познакомился со многими актерами и писателями, еще более пламенно увлекался театром, много беседовал о литературе, но ни из чего не видно, чтобы какие бы то ни было искания в той или другой области занимали его. О политической мысли и говорить нечего; она проходила мимо него, и он вполне присоединялся к вкусам Шишкова. Князь Шихматов казался ему великим поэтом. У Шишкова собирались Державин и Дмитриев , гр. Хвостов , князь Шаховской и другие, составившие потом консервативную "Беседу русского слова"; литературный авторитет стариков был незыблем. В их высоком стиле перевел А. софоклова "Филоктета" - конечно, с французского перевода Лагарпа, - и "Школу мужей" Мольера, причем, по позднейшему признанию автора, эта "комедия отчасти переложена на русские нравы, по существовавшему тогда варварскому обычаю". В эти годы А. жил то в Петербурге, то в Москве, то в деревне. После женитьбы (1816) на Ольге Семеновне Заплатиной А. пытался поселиться в деревне. Пять лет он прожил с родителями, но в 1820 году был выделен, получив в вотчину то самое Надеждино (Оренбургской губернии), которое некогда было поприщем злодейств изображенного им Куроедова, и, переехав на год в Москву, зажил широко, открытым домом. Возобновились старые литературные связи, завязались новые. А. вошел в писательскую и литературную жизнь Москвы и напечатал свой перевод десятой статиры Буало (Москва, 1821). Но открытая жизнь в Москве была не по карману. Пробыв год в Москве, А. переехал, ради экономии, в Оренбургскую губернию и прожил в деревне до осени 1826 года. Здесь А. написал напечатанное в "Вестнике Европы" (1825 год, № 4, "Эпиграмма") совершенно незначительное четверостишье, направленное против какого-то "журнального Дон-Кихота" - быть может, Н. Полевого , - и идиллию "Рыбачье горе" ("Московский Вестник", 1829 год, № 1) - как бы стихотворное предварение будущих "Записок об уженьи рыбы", в ложноклассической манере, но с живыми колоритными подробностями. Были за это время напечатаны в "Вестнике Европы" (1825) также две критические статьи А.: "О переводе "Федры" (Лобанова) и "Мысли и замечания о театре и театральном искусстве". В августе 1826 года А. расстался с деревней - и навсегда. Наездом он бывал здесь, живал подолгу в подмосковной, но в сущности до смерти оставался столичным жителем. В Москве он встретился со своим старым покровителем Шишковым, теперь уже министром народного просвещения, и легко получил от него должность цензора. О цензорской деятельности А. говорят различно; есть указания, достойные веры и не вполне благоприятные. Но в общем он был мягок; формализма не выносила его натура. Близость с Погодиным расширила круг литературных знакомых. "Новыми и преданными друзьями" его стали Юрий Венелин , профессора П.С. Щепкин , М.Г. Павлов , потом Н.И. Надеждин . Обновились и театральные связи; частым гостем был М.С. Щепкин ; бывали Мочалов и другие. В 1832 году А. пришлось переменить службу; от должности цензора он был отставлен за то, что пропустил в журнале И.В. Киреевского "Европеец" статью "Девятнадцатый век". При связях А. ему не трудно было пристроиться, и в следующем году он получил место инспектора землемерного училища, а затем, когда оно было преобразовано в Константиновский межевой институт, был назначен первым его директором и устроителем. В 1839 году А., теперь обеспеченный большим состоянием, которое досталось ему после смерти отца, покинул службу и, после некоторых колебаний, уже не возвращался к ней. Писал он за это время мало, и то, что он писал, очень незначительно: ряд театральных рецензий в "Драматических прибавлениях" к "Московскому Вестнику" и в "Галатее" (1828 - 1830) несколько небольших статей. Его перевод мольеровского "Скупого" шел на московском театре в бенефис Щепкина. В 1830 году напечатан в "Московском Вестнике" (без подписи) его рассказ "Рекомендация министра". Наконец, в 1834 году в альманахе "Денница" появился, также без подписи, его очерк "Буран". Это - первое произведение, говорящее о настоящем А. "Буран" - первый вестник о том, что создавалась надлежащая среда, что впечатлительный А. поддавался новым влияниям, более высоким, более плодотворным. Не сверху, от литературных знаменитостей, не извне шли они, но снизу, от молодежи, изнутри, из недр аксаковской семьи. Подрастали сыновья А., мало похожие на него по темпераменту, по умственному складу, по жажде знаний, по влечению к общественному воздействию, по идейным интересам. Дружба с сыновьями, несомненно, имела значение в развитии литературной личности А. Впервые консервативная не только по идеям, а, главным образом, по общему складу мысль зрелого А. встретилась с кипением молодых умов; впервые видел он перед собой то творчество жизни, ту борьбу за мировоззрение, с которой не познакомили его ни догматы Карташевского, ни университетские впечатления, ни поучения Шишкова, ни водевили Писарева . Конечно, переродиться от этого не мог сорокалетний человек, установившийся и по натуре не ищущий; но речь идет только о том влиянии, которое должна была произвести на А. близкая его сыну пылкая молодежь, с ее высокими умственными запросами, с ее чрезвычайной серьезностью, с ее новыми литературными вкусами. Характернейшим проявлением этих вкусов было отношение нового поколения к Гоголю . А. был наблюдателен и в ранней молодости, но писал все время ничтожнейшие стишки и статейки, потому что не только в творениях "высокого стиля", в направлении Державина, Озерова , Шишкова, но в более реальной, сентиментальной повести Карамзина тонкая наблюдательность и трезвая правдивость А. не могли найти применения. Он родился несколько раньше времени. Его дарование было создано для новых форм литературного творчества, но не в его силах было создать эти формы. И когда он их нашел - быть может, не только у Гоголя, но и в "Капитанской дочке" и "Повестях Белкина", - он сумел воспользоваться тем богатством выражения, которое они предоставляли его природной наблюдательности. Не человек А. переродился, а в нем родился писатель. Это было в половине тридцатых годов, и с тех пор творчество А. развивалось плавно и плодотворно. Вслед за "Бураном" начата была "Семейная хроника". Уже в эти годы известная популярность окружала А. Имя его пользовалось авторитетом. Академия Наук избирала его не раз рецензентом при присуждениях наград. Он считался мужем совета и разума; живость его ума, поддерживаемая близостью с молодежью, давала ему возможность двигаться вперед если не в общественно-политическом или морально-религиозном мировоззрении, основам которого, усвоенным в детстве, он всегда оставался верен, то в конкретных проявлениях этих общих начал. Он был терпим и чуток. Не будучи не только ученым, но и не обладая достаточной образованностью, чуждый науки, он, тем не менее, был каким-то нравственным авторитетом для своих приятелей, из которых многие были знаменитые ученые. Подходила старость, цветущая, покойная, творческая. Милые устные рассказы А. побудили его слушателей добиваться того, чтобы они были записаны. Но, временно оставив "Семейную хронику", он обратился к естественнонаучным и охотничьим воспоминаниям, и его "Записки об уженьи рыбы" (Москва, 1847) были первым его широким литературным успехом. Автор не ждал его, да и особенно ценить не хотел: он просто для себя "уходил" в свои записки. А у него было от чего "уходить" в эти годы, если не от огорчений, то просто от массы событий, захватывавших его, от массы фактов жизни личной и общественной. Идейная борьба, захватившая всех, достигла чрезвычайного напряжения, и быстро стареющий А. не мог переживать ее перипетий. Он болел, зрение его слабело - и в подмосковном сельце Абрамцеве, в уженьи на идиллической Воре, он охотно забывал о всех злобах дня. "Записки ружейного охотника Оренбургской губернии" вышли в 1852 году и вызвали еще более восторженные отзывы, чем "Уженье рыбы". Среди этих отзывов наиболее интересна известная статья И.С. Тургенева. Одновременно с охотничьими воспоминаниями и характеристиками назревали в мысли автора рассказы о его детстве и его ближайших предках. Вскоре по выходе "Записок ружейного охотника" стали появляться в журналах новые отрывки из "Семейной хроники", а в 1856 году она вышла отдельной книгой... Все спешили наперерыв отдать дань уважения таланту маститого мемуариста, и это шумное единогласие критики было лишь отголоском громадного успеха книги в обществе. Все отмечали правдивость рассказа, уменье соединить историческую истину с художественной обработкой. Радости литературного успеха смягчали для А. тяготы этих последних лет. Материальное благосостояние семьи пошатнулось; здоровье А. становилось все хуже. Он почти ослеп - и рассказами и диктовкой воспоминаний заполнял то время, которое не так еще давно отдавал рыбной ловле, охоте и деятельному общению с природой. Целый ряд работ ознаменовал эти уже последние годы его жизни. Прежде всего "Семейная хроника" получила свое продолжение в "Детских годах Багрова внука". "Детские годы" (отдельно вышедшие в 1858 году) неровны, менее закончены и менее сжаты, чем "Семейная хроника". Некоторые места принадлежат к лучшему, что дал А., но здесь нет уже ни той ширины картины, ни той глубины изображения, которые придают такую значительность ограниченному мирку "Семейной хроники". И критика отнеслась к "Детским годам" без былого восторга. Длинный ряд второстепенных литературных работ подвигался вперед параллельно с семейными воспоминаниями А. Частью, как, например, "Замечания и наблюдения охотника брать грибы", они примыкают к естественнонаучным наблюдениям его, в значительной же части продолжают его автобиографию. Его "Литературные и театральные воспоминания", вошедшие в "Разные сочинения" (М., 1858), полны интересных мелких справок и фактов, но бесконечно далеки по значению от рассказов А. о его детстве. Более глубокое значение имеет и могла бы иметь еще большее, если бы была закончена "История моего знакомства с Гоголем", показавшая, что мелочный характер литературных и театральных воспоминаний А. никоим образом не означает старческого падения его дарования. Эти последние сочинения писаны в промежутках тяжкой болезни, от которой А. скончался 30 апреля 1859 года в Москве. Об А. справедливо было сказано, что он рос всю жизнь, рос вместе со своим временем, и что его литературная биография есть как бы воплощение истории русской литературы за время его деятельности. Он не был самостоятелен и не мог создать форм, подходящих к его простой натуре, его бесконечной правдивости; консерватор не по убеждениям, не по идеям, но по ощущениям, по всему складу своего существа; он преклонялся пред признанными традиционными формами высокого стиля - и долго не мог выразить себя достойным образом. Но когда новые формы реального повествования были не только созданы, но и реабилитированы, когда "Повести Белкина" и "Вечера на хуторе близ Диканьки" внедрили в общее сознание, что простой правдивый рассказ не ниже высокой литературы, что душевное содержание, доселе отрезанное от нее литературной условностью, имеет и другие, более скромные по виду и более жизненные по существу формы, А. честно отлил в эти формы то, что без них должно было остаться бесформенной массой устных рассказов и воспоминаний. Русская литература чтит в нем лучшего из своих мемуаристов, незаменимого культурного бытописателя-историка, превосходного пейзажиста и наблюдателя жизни природы, наконец, классика языка. Интерес к его сочинениям не убит хрестоматиями, давно расхватавшими отрывки охотничьих и семейных воспоминаний А., как образцы неподражаемой ясности мысли и выражения. В первое полное собрание сочинений А. (Мартынова, под редакцией И.С. Аксакова и П.А. Ефремова , СПб., 1886, 6 тт.; последнее издание Карцова) не вошли: его рассказ "Рекомендация министра" и полная редакция "Истории знакомства с Гоголем" ("Русский Архив", 1890, VIII). В новое собрание сочинений (изд. "Просвещение", СПб., 1909, 6 тт.), под редакцией А.Г. Горнфельда , снабженное вступительными статьями и примечаниями, не включены ранние литературные опыты, переводы и рецензии. Из вышедших в 1909 году - с прекращением авторского права - очень неполных популярных собраний сочинений некоторые (Поповой, Сытина, Тихомирова и др.) сопровождаются биографическими статьями и комментариями. Отдельно сочинения А. издавались многократно. Особого упоминания заслуживают издания "Аленького цветочка", ввиду их многочисленности, и новейшее издание "Записок ружейного охотника" (М., 1910, под ред. проф. Мензбира) - ввиду научного и иллюстрационного материала, сопровождающего текст. - См. Д. Языков , "Литературная деятельность С. Т. А." ("Исторический Вестник", 1891, № 9); "Русские книги"; "Источники словаря русских писателей" С.А. Венгерова (т. I, 1900); брошюра В.И. Межова , "С. Т. А." (СПб., 1888). Важнейшие характеристики, материалы для биографии и общие оценки: "И.С. Аксаков в его письмах" (М., 1888, ч. I); статьи А.С. Хомякова и М.Н. Лонгинова в полном собрании сочинений 1886 год (т. I); Н. Юшков, "Материалы для истории русской литературы. Первый студент Казанского университета" (Казань, 1891); А. Григорьев , "Мои литературные и нравственные скитания" ("Эпоха", 1864, № 3); Н. Павлов , "А. как цензор" ("Русский Архив", 1898, кн. 5); В.И. Панаев в "Вестнике Европы" 1867 год, № 3 - 4; А. В-н, в "Вестнике Европы" 1890 год, № 9; В. Майков, в "Русском Обозрении" 1891 год, № 6; В.П. Острогорский , "С. Т. А." (СПб., 1891); С.А. Венгеров, "Критико-Биографический словарь", т. I; П.Н. Милюков , "Из истории русской интеллигенции" (СПб., 1903); Д.А. Корсаков , в "Русской Мысли", 1892 год, № 1; С.А. Архангельский в "Русском Обозрении" 1895 год, № VII - IX; К.А. Полевой , в "Историческом Вестнике", 1887 год, № 5; Шенрок , в "Журнале Министерства Народного Просвещения" 1904 год, № VIII - X; Ю. Самарин , "С. Т. А. и его литературные произведения" (в "Сочинениях", т. I, М., 1878); Алферов и др., "Десять чтений по литературе" (М., 1895); Смирнов, "Аксаковы" ("Биографическая библиотека Павленкова", СПб., 1895); Ю. Айхенвальд , "Силуэты русских писателей", выпуск I (М., 1908); А. Горнфельд, в "Русском Богатстве", 1909 год, № 4, и "Бодром Слове" 1909 год, № 9 - 10; Ветринский , в собрании сочинений изд. Поповой (1904); Сидоров, в "Собрании сочинений" изд. Сытина (1909). Из отзывов об отдельных сочинениях А. - о "Семейной хронике": П.В. Анненкова ("Воспоминания и критические очерки", т. II), Н. Г-ва (Гилярова-Платонова , "Русская Беседа" 1856 год, № 1), Дудышкина ("Отечественные Записки", 1856 год, № 4), Ф. Дмитриева ("Русский Вестник" 1856 год, № 3), П.А. Плетнева ("Журнал Министерства Народного Просвещения", 1856, № 3); о "Детских годах Багрова внука": С. Шевырева ("Русская Беседа" 1858 год, № 10), А. Станкевича ("Атеней" 1858 год, № 14), Добролюбова ("Сочинения", т. I, стр. 344 - 386); о "Записках ружейного охотника": И.С. Тургенева ("Современник" 1853 год, т. 37; перепечатано во всех полных собраниях сочинений Тургенева и А.). Некоторые письма А. напечатаны в полном собрании сочинений 1886 года, в переписке И. С. А., в "Русском Архиве" за разные годы. Портрет, писанный Крамским , - в Третьяковской галерее. А. Горнфельд.
Дата публикации на сайте 14 марта 2011.
|
Администрация НЕ несет ответственности за последствия использования материалов портала.
При копировании материала с данного сайта, обязательна АКТИВНАЯ ссылка на www.EPWR.ru и на первоисточник! Контакты:  | © 2007 - 2017 epwr.ru
|
|
