Владимир Алексеевич Солоухин (Vladimir Alekseevich Solouhin)

(14 июня 1924, с. Алепино, Владимирская губерния, РСФСР, СССР - 4 апреля 1997, Москва, Российская Федерация)

Биография (В.Н.Запевалов)

Родился в крестьянской семье. После окончания школы учился во Владимирском механическом техникуме, получил специальность механика-инструменталиста. Во время Великой Отечественной войны служил в войсках особого назначения, охранявших Кремль.

С 1946 начал печатать стихи (первая публикация — стихотворение «Дождь в степи» в «Комсомольской правде»), которые писал со школьных лет.

В 1946-51 учился в Литературном институте им. М.Горького.

В 1952 вступил в КПСС.

После окончания института работал разъездным корреспондентом-очеркистом, писал репортажи о поездках по стране и загранице. Первый сборник стихов Солоухина «Дождь в степи» (1953) написан в традиционной манере. Критика отмечала в стихах «тонкую прелесть образа». Выходят сборник «Разрыв-трава» (1956), «Ручьи на асфальте» (1958), «Журавлиха» (1959) и др. В ранней лирике обнаруживается стремление к постановке таких проблем, как Родина, ее историческое прошлое и настоящее, человек и природа. Гражданская позиция автора выявляется в стихах, содержащих раздумья о смысле жизни, о взаимоотношениях поэта и народа («Партийный билет», 1948; «Колодец», 1952, и др.). В стихотворении «Разрыв-трава» (1956) поэт отстаивал свое право на личностное видение мира. Раздумьям о человеке в лирике Солоухина сопутствовала тема красоты земли («Жители земли», 1951). В сборнике «Как выпить солнце» (1961) Солоухин перейдет к белому стиху и верлибру, откажется от рифмы и размера (позднее в книге «Венок сонетов» (1975) он вновь вернется к нормативной поэтике).

Лирика Солоухина этих лет все больше приближалась к прозе. От очерковых книг о проблемах сельского хозяйства («Рождение Зерно-града», 1955; «Золотое дно», 1956) Солоухин шел к очеркам о зарубежье «За синь-морями» (1956), обернувшимся повышенным интересом к собственной земле.

В июне 1956 Солоухин совершил путешествие пешком по владимирской земле. Написанные на основе реальных впечатлений лирические повести «Владимирские проселки» (1957) и «Капля росы» (1960) принесли ему широкую известность. «Владимирские проселки» — это сорок дневниковых записей, сделанных во время путешествия по отчему краю; «Капля росы» — портрет родной деревни Алепино, «спроецированной на экран невозвратного детства обычного крестьянского мальчика» (Работа. М., 1966. С.19). Солоухин считал, что как в капле можно увидеть отражение мира, так в жизни одного села можно обнаружить нечто, характерное для всей России. Возрожденная Солоухиным форма повествования от первого лица «вписывалась в эпоху своей... обнаженной исповедальностью, резкой принципиальностью в обозначении позиции»,— писал Цветов (Капля росы. П., 1983. С.329). Повествователь подвергался самотипизации, становился лит. образом, в котором угадывались черты современника. В предисловии к первому сборнику прозы Солоухина Л.М.Леонов назвал автора «одним из интереснейших современных наших писателей второго поколения» и выразил надежду, что он «еще не раз впереди одарит нас умнейшей зрелой прозой, глубокой и звонкой стихотворной строкой» (Лирические повести. М., 1961. С.3-4).

Значительное место после лирических повестей в творчестве Солоухина заняли нашумевшие в ту пору острополемичные художественно-публицистические очерки «Письма из Русского музея» (1966), «Черные доски» (1969) о древнерусском искусстве, в которых Солоухиным подняты острейшие проблемы спасения и восстановления гибнущих памятников старины. Размышляя о роли современного человека в поступательном развитии жизни, Солоухин ставил и разрабатывал проблемы его взаимодействия с землей, природой, культурой, наследием прошлого. Традиционная для Солоухина тема «уважения к преданию» стала основой книг «Время собирать камни» (1980) и «Продолжение времени (Письма из разных мест)» (1988). В последней писатель делился своими раздумьями о печальной судьбе исторических мест, связанных с именами выдающихся деятелей русской национальной культуры (очерки об имении Р.Державина — Званке, о блоковском Шахматове, Оптиной пустыни, связанной с именами Гоголя, Достоевского, Толстого). Солоухин призывал к действенному изменению создавшегося положения в отношении к культурному наследию прошлого — памятникам старой архитектуры, живописи, музыки. В «Черных досках», «Письмах из Русского музея», а также в «Славянской тетради» (1965) формировалась солоухинская «философия патриотизма». Главная мысль художественно-публицистических книг Солоухина — ответственность человека за сохранение духовных богатств перед грядущими поколениями.

Сама жизнь, логика творческого развития писателя привели к созданию произведений, где уяснялось разнообразие законов природы, многообразие связей человека с миром: «Дом и сад» (1963) — об истории перестройки дома и закладки сада; «Григоровы острова» (1963) — о приобщении героя-повествователя к подледному лову рыбы; «Третья охота» (1967) — о «смиренной охоте брать грибы» и «Трава» (1972) — о флоре средней полосы России. Они были созданы в период интенсивного и целенаправленного изучения Солоухиным трудов А.Брема, К.Тимирязева, Н.Золотницкого и др. В солоухинских записках соединились полярные повествовательные манеры — научные и художественные, породив особую стилистику «Травы» и «Третьей охоты». Этими произведениями Солоухин пытался возродить утерянную способность удивляться чуду природы. Одновременно с «Домом и садом», «Третьей охотой» С. создал рассказы, где преобладает аналитическое начало («Летний паводок», «Зимний день», «Кувшинки», «На лыжне»). Пафос последнего рассказа — в утверждении обогащающего воздействия природы на человека, в развенчании бессмысленности самоцельных нагрузок. В этом ряду — повесть «Прекрасная Адыгене»(1973).

В конце 1950-х — в 1960-е Солоухин широко обращался к малому жанру, создал рассказы «Девочка на урезе моря», «Ледяные вершины человечества», «Варвара Ивановна» и др., в которых отражены актуальные нравственно-этические проблемы, исследующие усложняющиеся связи человека в совр. мире.

Автобиографический роман «Мать-мачеха» (1964) — первый опыт в этом жанре. Он посвящен жизни послевоенного студенчества. Главный герой — деревенский парень, сержант Митя Золушкин, несущий службу в столице. Он поступает в Литературный институт им. М.Горького, попадает в необычную среду. Прослежен трудный процесс вживания героя в городской мир, причем героя-поэта. Душа Золушкина искала простоты и естественности отношений. Солоухину важно было показать в герое рождение художника.

В начале 1960-х Солоухин пережил духовный перелом: «...я... начал прозревать и, точнее сказать, прозрел». История этого «прозрения» рассказана писателем в его романе «Последняя ступень (Исповедь вашего современника)» (1976-95). Солоухин назвал свой роман «главной книгой», которая, по его словам, была написана в 1976 «без оглядки» (т.е. без самоцензуры) и пролежала в столе писателя почти двадцать лет (одна из глав романа под названием «Читая Ленина» была опубликована в немецком издательстве «Посев» в 1988). Весь роман издан в 1995. Ознакомившийся с ним еще в рукописи Л.Леонов заметил: «Вообще ходит человек по Москве с водородной бомбой в портфеле и делает вид, что там бутылка коньяку» (Последняя ступень... С.7). «Опальное» произведение Солоухина — это исповедальный роман о мучительном пути прозрения русского писателя-самородка, о судьбе России в XX в., сущности советского строя и образа жизни в эпоху «застоя», о роковых национальных вопросах «Что делать?» и «Кто виноват?». Пафосом «прозрения» отмечены и острокритический рассказ «Похороны Степаниды Ивановны» (1967, опубликован в «Новом мире» в 1987), и повесть о детстве «Смех за левым плечом» (1989), и статья «Наваждение» (1991), книга о В.И.Ленине «При свете дня» (1992), повесть «Соленое озеро» — о трагической истории хакасского народа.

Солоухин пробовал свои силы в разных жанрах: от первого стихотворения «Дождь в степи» до «Венка сонетов» — сложной формы из пятнадцати сонетов. Известные стихи Солоухина «Мужчины» и «Лозунги Жанны д'Арк» положены на музыку. Писатель считал, что в «пределах своей профессии нужно уметь решать любые задачи», как он решал их в жанровых рамках рассказа, новеллы, лирической миниатюры («Камешки на ладони», 1977), поэмы, романа, киносценария.

В 1983-84 издательством «Художественная литература» было выпущено СС писателя в 4 т. В 1995 начат выпуск 10-томного СС.

Солоухин — лауреат Государственной премии РСФСР им. М.Горького. В 1975 в Польше за книгу «Встреча с иконами» Солоухина была присуждена премия ПАКСа им. Володжимера Петшаки. Книги писателя переведены на многие европейские языки. Сам он известен еще и как талантливый переводчик.

С 1958 по 1981 Солоухин был членом редколлегии журнала «Молодая гвардия», в последние годы своей жизни — членом редколлегии журнала «Наш современник».

Соч.:

* СС: в 4 ч. 1983-84;
* СС: в 10 т. М., 1995. Т.1-3;
* Смех за левым плечом: Книга прозы. М., 1989;
* При свете дня. М., 1992;
* Соленое озеро // Роман-газета. М., 1994. №15;
* Последняя ступень: Исповедь вашего современника. М., 1995;
* И вечный бой: Стихотворения. Венок сонетов. М., 1999;
* [Избранное] М., 1999;
* Разрыв-трава: [стихи]. М., 2001;
* Не прячьтесь от дождя: Рассказы разных лет. М., 2003.

Лит.:

* Кудрова И. Рассказы Владимира Солоухина // Новый мир. 1964. №4;
* Кучеренко. Посмотрим объективней // Октябрь. 1967. №3;
* Цветов Г. Художественно-публицистическая проза Вл.Солоухина // Жанрово-стилевые поиски советской литературы 70-х годов. Л., 1981. Вып.2;
* Леонов Б. Свидание с талантом // Владимир Солоухин. Мать-мачеха. Роман. Рассказы. М., 1980. С.5-22;
* Овчаренко А.И. Подведение итогов // Новый мир. 1985. №7. С.239-245;
* Барабаш Ю. «Тайная любовь» Гоголя? Мифы старые и новые // Вопросы литературы. 1987. №1;
* Аксенов В. Почта «Огонька» // Огонек. 1991. №32;
* Лесневский С. «Все уходит в будущее» // Литературная газета. 1997. 9 апр.;
* Бондаренко В. Хранитель России // Литературная Россия. 1997. №15;
* Копейкин А. Предпоследний певец деревни // Русская мысль. Париж. 1997. 10-16 апр.;
* Симонова И. Последняя ступень Владимира Солоухина // Независимая газета. 1997. 14 мая.

Биография

Владимир Алексеевич Солоухин (15 июня 1924 г. [село Алепино Владимирской области]- 04.04.1997 года [Москва]) - русский поэт, писатель, публицист.

Тема русской природы и духовного богатства народа - вот главная направленность его творчества, при этом он прилагал так много усилий для сохранения природного богатства Родины, а также возвращения к русским духовным традициям и нашим корням, которые уходят в эпоху до революционную, эпоху правления наших благословенных Государей и Государынь.

Вот уже минуло 11 лет, как завершилась земная жизнь Владимира Солоухина. Сегодня день памяти его - 4 апреля.

Не "лежит" душа моя, чтобы сухими биографическими строками обозначить мое глубокое уважение к нему, как личности и автору многих замечательных произведений из сферы искусства. Лучше просто как бы дать возможность самому В.А.Солоухину немного рассказать о себе. Это я и хочу воплотить в жизнь, помещая в своем дневнике стихи и одно из последних интервью Владимира Солоухина."В начале перестройки довелось быть на писательском вечере. Менялись у микрофона литераторы, пока не остались в президиуме Белов, Распутин, Солоухин. Ясно, думаю, чья очередь, автора «Владимирских проселков». И... ошибся. Солоухин был последним. «Все, полный провал! Зал ждет достойного финала, а тут травки, иконы...» - переживал я за организаторов вечера.

А Солоухин спокойно подходит к микрофону. «Из неопубликованного. - И с привычным владимирским оканьем начинает: - Вся Россия расстреляна!»

Под какими истлели росами,
Не дожившие до утра,
И гимназистки с косами,
И мальчики-юнкера?
Каких потеряла, не ведаем,
В мальчиках тех страна
Пушкиных и Грибоедовых,
Героев Бородина.
Россия - могила братская...

Это был достойный финал со шквалом искренних аплодисментов поэту.

Так состоялось для меня открытие знакомого, казалось бы, деревенщика Солоухина.

В 93-м я приехал к Солоухину в Переделкино. Брать интервью для самой демократической в ту пору газеты.

- Владимир Алексеевич, как к вам обращаться?
- От товарища, думаю, надо отказываться. Скомпрометировано. Помню, в деревне мужики ждали уполномоченных из района. «Товарищи едут!» Едут чужие люди с наганами хлеб отбирать, колхозы организовывать, в кутузку сажать. Господин - хорошее слово. Во всем мире принято. И в России было когда-то. Если мы сами себя почувствуем господами, это, конечно, войдет в обиход. Если же обращаться лично, уместнее «сударь», «милостивый государь». Еще в хрущевскую пору я предлагал ввести эти обращения.
- Тогда, сударь, позвольте полюбопытствовать, что вы делаете в Переделкине?
- Я пенсионер, милый сударь. Все основное уже написано. Но каждое утро все равно сажусь за стол.
- Пишете? Но это же сегодня не модно. Наши писатели, разделившись на правых и левых, глаголом жгут друг друга на баррикадах.
- Все это мелкая политическая возня. Писатель должен писать. Читаю интервью Юрия Нагибина. Нет, оказывается, никаких западников и славянофилов. Есть только фашисты и антифашисты из группы «Апрель». Это большевистская практика, ленинская. Наклеить ярлык и уничтожить. Просто сказать «духовенство» - было мало. Реакционное духовенство - можно расстрелять. Теперь самое ненавистное слово - патриот. Обязательно черносотенец, шовинист, фашист. Почему? Он просто любит свою Родину. И весь «Апрель», не знаю, перетянет ли одну повесть патриота Валентина Распутина?
Я в этой возне не участвую. Действую иначе. Вот написал повесть «При свете дня» о Ленине, фигура которого из-за полной непрочитанности его текстов до сих пор сохраняет ореол гения, великого вождя и учителя. Хотя население России для него было насекомыми, а интеллигенция, извиняюсь, говном.
Горбачев начинал перестройку, надеясь сохранить в чистоте коммунистическую идею и все свалить на Сталина. Но все тайное становится явным. Сталин был большевик-ленинец. Коллективизация - его рук дело, хотя задумывалась еще Троцким. Храм Христа Спасителя при нем разрушили. И еще множество церквей. Но, думаю, он понял, что мировой революции не будет. Фикция это. И тогда решил создать крепкую коммунистическую державу.
Чтобы отказаться от идеи мировой революции, требовалось отстранить всех интернационалистов. А у большевиков был один метод отстранения - расстрел.
Сталин у них отобрал власть, Россию вырвал из рук. И этого они ему простить не смогут никогда. Их самих нет. Но поднялись новые поколения. И они постараются взять реванш, вернуть позиции, которые занимали отцы, деды. Вот конкретный пример. Аркадий Гайдар был каратель, чоновец, расстреливавший крестьян в Хакасии. (Я об этом написал повесть «Соленое озеро».) А внук чуть в премьеры не пролез. Занимал бы пост Столыпина. От Столыпина до Гайдара?! Представляете?
- А не боитесь, сударь, что вас запишут в сталинисты? Это сейчас еще опаснее, чем даже патриот.
- Нет. Я - монархист. В 60-м году общее собрание московских писателей прорабатывало меня за перстень с портретом Николая II.
Я считаю монархию самым разумным способом государственного устройства. Стране нужен лидер. Вся разница - как он оказался у власти. Способов три. Первый - выборы. Но они сейчас зависят от денег, средств массовой информации, настроения толпы. Выбрали. Думает, четыре года просижу, ну восемь от силы. Все равно сменят. Чего особенно стараться-то для страны? Надо о себе позаботиться. Второй способ - захватить власть силой. Тоже не идеально. Постоянно будет мучить мысль, что кто-то захочет последовать примеру, устроит переворот. Третий способ - получить власть по наследству. Монарх будет заботиться, чтобы передать государство потомкам в лучшем виде. Не враг же он сыновьям.
- И конкретный человек у вас есть на пост монарха?
- Кроме монарха, должен еще быть народ. А вот народа у нас сейчас и нет. Путем красного террора, коллективизации, перестройки, демократической революции он превращен в раздерганное население, не способное к историческим деяниям. Надо сначала население сцементировать в народ, пробудив в нем национальное сознание. И тогда возникнет монарх.
- А как вы, сударь, относитесь к демократии?
- Это ширма, за которой группа людей, называющих себя демократами, навязывает населению свой образ мышления, вкусы, пристрастия. Демократия как цель - абсурд. Это лишь средство для достижения каких-то целей. Ленин, большевики до 17-го года все демократами были. А взяли власть - такую демократию устроили, до сих пор расхлебать не можем.
- Вся Россия расстреляна! А что впереди, Владимир Алексеевич?
- Произошло уничтожение могучего государства. Смертность уже выше рождаемости. Но, думаю, постепенно у народа появится ностальгия по государственной крепости. Не все потеряно, сударь!
Увы, интервью, отрывки из которого мы печатаем, так и не увидело свет в самой демократичной на ту пору российской газете, не боявшейся ругать режим Ельцина.
Умер Владимир Алексеевич весной 1997-го. Похоронили его в родной деревне Алепино на Владимирщине.
Россия - одна могила,
Россия - под глыбой тьмы...
И все же она не погибла,
Пока еще живы мы.
Держитесь, копите силы,
Нам уходить нельзя.
Россия еще не погибла,
Пока мы живы, друзья.

Статья-интервью "Владимир Солоухин: Россия еще не погибла, пока мы живы, друзья!"
Автор: Евгений ЧЕРНЫХ

Взошедший на вершину (К 75-летию Владимира Солоухина) (Александр Кузнецов, Источник: Газета "Завтра", No: 26(291), 29 июня 1999.)

Владимиру Солоухину, замечательному русскому писателю, ныне исполнилось бы 75 лет. Его уже нет с нами — но есть у нас его книги, а у него — наши любовь и память, и есть ненависть его врагов, врагов России. Можно не удивляться полностью русофобским ОРТ и НТВ — но даже государственный канал РТР, содержащийся на наши, народные, русские деньги,— ни слова не сказал о юбилее Владимира Солоухина! Это ведь не Окуджава, не Василь Быков с его проклятиями всем москалям, не Борис Васильев, призывающий к расстрелу патриотов... Их юбилеи — громки и навязчивы. Солоухинская дата — окружена молчанием. Забыт талантливейший, прекрасный русский писатель, известный всему народу. И все «демократические» газеты, журналы, телепрограммы этого «не замечают». Разве что какая-нибудь литкозявка вроде Дмитрия Быкова опять может сказать: а кому, мол, этот Солоухин нужен?

Он нужен русскому народу. Он нужен русскому государству. Поздравим же друг друга, всех настоящих читателей и ценителей его творчества с 75-летием Владимира Солоухина. Его книги живут сегодня и будут жить всегда.
Владимир БОНДАРЕНКО

Позвонил однажды мой товарищ по альпинизму и говорит: «Один мой друг хочет познакомиться с Солоухиным. Мы на колесах, давай поедем к нему в Переделкино». Я ответил, что не могу, неудобно его беспокоить. Товарищ мой понять этого не мог: «Вы же старые друзья, в горах вместе были. Подумаешь, беспокоить»... Как я мог объяснить ему мое отношение к Солоухину? Да, мы знакомы и дружны пятьдесят лет; да, мы всегда были на «ты»; да, нас связывало многое, но... Но я всегда чувствовал себя младшим братом Владимира Алексеевича, он мой учитель. Хотя мы почти ровесники, именно он, его книги определяли мое место на земле. И, думаю, не только мое.

После войны я учился в Театральной школе-студии Ю. А. Завадского, а сестра моя Лидия была студенткой Московского городского театрального училища. Она была красавицей, вокруг нее всегда вились поклонники, в том числе и студенты Литинститута. Я же в то время сыграл уже главные роли в трех фильмах, меня тоже знали. И вот мы, театральные студенты, дружили с литинститутскими. На площади Пушкина в одноэтажном доме располагался тогда знаменитый «бар номер четыре». Мы собирались там, читали стихи, с задором молодости и не без рисовки говорили об искусстве, театре, литературе.

Солоухин не очень-то выделялся в то время. Моим кумиром был Григорий Поженян. Он ходил весь в орденах и медалях, стихи свои читал с таким напором, что никто из поэтов перед ним не мог устоять. Говорил, что чемпион Черноморского флота по боксу — и действительно победоносно работал кулаками в нередко возникавших драках. Во дворе «дома Герцена» я сделал тогда фотографию: стоят у дерева Тендряков, Солоухин, Поженян, Шуртаков и Годенко. Лет через сорок предложил им сняться у того же дерева, однако к тому времени Солоухин, да и все остальные, уже не могли не только вместе сниматься, но и сесть рядом не согласились бы — так развела всех жизнь. Тот же Поженян, например, состоял в одном Союзе писателей, мы — в другом.

Тогда же, в 1947 году, все выглядело иначе. Первыми поэтами считались Урин, Кобзев, Калиновский... Расула Гамзатова, например, худого, носатого, в шинели (хотя на фронте он не был), никто всерьез не принимал, и ни о каких евтушенках мы тоже слыхом не слыхивали. Но вот остались со мной навсегда строки, произносимые низким солоухинским голосом, с его владимирским говором:
Здесь гуще древесные тени,
Отчетливей волчьи следы,
Свисают сухие коренья
До самой холодной воды.

Случилось так, что в одночасье бросил я навсегда кино, театр и ушел в горы. Четверть века работал тренером по альпинизму и горным лыжам. «Потом Саша Кузнецов,— вспоминает Солоухин в «Прекрасной Адыгене»,— внезапно исчезает из Москвы, пренебрегая хорошо начавшейся дорогой киноактера». Долгие годы я был выключен из всякой театральной и литературной жизни. Но вот на зимовке, высоко в горах Тянь-Шаня написал вдруг повесть «Сидит и смотрит в огонь». Послал ее в «Молодую гвардию». И надо же... Повесть попадает на отзыв к Солоухину. Он не может понять: тот ли это Саша, и узнает — тот.

Когда я оставил альпинизм как профессию, мы стали видеться, нас объединяла любовь к старине, к иконам, финифти, мелкой пластике. Мне от деда остались старые книги, Солоухин многие из них пересмотрел. Однажды я со своими студентами вывез из разрушаемой церкви несколько больших храмовых икон. Иначе они бы погибли. Поставил их в институте в каморке под лестницей и забыл про них. Года через два вспомнил и говорю Солоухину:

— Володя, у меня в институте давно уже стоят черные совсем доски. Не хочешь взглянуть?
— Давай поглядим.
Приехал он на своем «козле» и забрал их, а я поехал домой. Через несколько часов звонит:
— Саша, приезжай немедленно.
— А что такое?
— Увидишь.
Приехал, смотрю, иконы эти разложены по столам и над ними колдуют два реставратора.
— Деисус семнадцатого века,— говорит мне Володя. — Это твои вещи. Решай, что будешь делать.
— Что мне решать,— отвечаю,— в моей «хрущевской» квартире места для них нет. Дарю их тебе.

Деисус, прекрасно отреставрированный, сделался гордостью его коллекции, он висит в гостиной.

Приходилось слышать, будто Владимир Солоухин скуповат, что он, мол, этакий деревенский кулачок, готовый обманывать бедных старушек, собирая иконы. Что ж, люди всегда судят о других по себе, и тот, кто видел в собирании икон Солоухиным что-то нечистоплотное, прежде всего сам нечист душой. Я не знал случая, чтобы он что-то продал или кого-то обманул. Поменял — да, дело коллекционерское. Просто он собиратель широкого размаха, знаток и тонкий ценитель древнерусского искусства. Надо понимать, что такое коллекционерство. Перечтите первые страницы «Черных досок», если не помните, не стану их пересказывать. Он всегда дарил свои книги, а как-то раз даже привез мне из Болгарии кожаные шорты, которые я до сих пор ношу. Так что не замечал я его прижимистости.

Помню еще бесконечные споры: открытие Солоухиным для широкого круга людей православной иконы — добро или зло? Находилось немало утверждавших, будто Солоухин своей книгой вызвал нездоровый интерес к нашим святыням, образовался целый криминальный промысел, стали-де грабить церкви и старушек. Но лучше ли было бы, чтобы иконы продолжали рубить на растопку и покрывать ими бочки с огурцами? Что осталось бы от них после хрущевской антицерковной кампании? А воровской промысел — это другое, существует же нынче настоящий промысел по ограблению дач. Тут корни иные, и поглубже... Спор же разрешил патриарх Алексий II, сказав на отпевании Солоухина в храме Христа Спасителя: «Владимир Алексеевич первым начал духовное возрождение нашей жизни».

Однажды, живя и работая в Переделкине, я встретил Владимира Алексеевича, возвращающегося из магазина. В бесформенной шапке и несуразной какой-то куртке, он шел по тропинке вдоль шоссе и нес в руках две сумки. Этакий на вид мужик-строитель или механик из гаража. Хотя держался он всегда прямо и выступал с достоинством. Готовил он себе сам, мне не приходилось видеть у него на даче кого-нибудь из домашних.

— Ну пойдем, пойдем, Саша. Заходи.
На первом этаже дома жил тогда Борис Можаев, Солоухин — наверху. Закусывали грибами. Владимир Алексеевич, возвращаясь из своей деревни Алепино, скупил у шоссе все продававшиеся грибы, свалил несколько ведер в багажник, привез домой и засолил. О своем собственном способе засолки грибов, простом и быстром, он рассказывал не без гордости. Грибы, действительно, были хороши. Повспоминали горы, посетовали на смутное время. В этот раз он подарил мне только что вышедшую книгу «При свете дня».
— Что теперь?— спрашиваю.
— Заканчиваю новую книжку, «Соленое озеро» называется. Тоже история, я тебе скажу... В «Наш современник» отдам.
И он рассказал, что товарищи из Хакассии снабдили его архивными документами о подавлении Аркадием Голиковым последнего оплота противников большевизма и советской власти. Голиков, будущий писатель Аркадий Гайдар, с юности имел садистские задатки. В тринадцать лет он уже по ночам стрелял на улицах в людей для собственного удовольствия. Мать, видя, что дело плохо, пристроила его в ЧОН (Части особого назначения), в расстрельную команду. Нам со школы внушили, что Гайдар, мол, в шестнадцать лет командовал полком, а он на самом деле был расстрельщиком. Когда произошло крестьянское восстание на Тамбовщине, Тухачевский взял его на эту роль, там уничтожались целые деревни. Оставалась непокоренной только Хакассия, и его послали туда. Голиков там так зверствовал, что за садизм советская власть его приговорила к расстрелу. Спас Голикова-Гайдара тот же Тухачевский, поместив в сумасшедший дом, где он пробыл довольно долго. А выйдя, стал добреньким детским писателем...
Пишу об этом лишь потому, что мало кому удалось прочитать «Соленое озеро». Вещь была напечатана в № 4 «Нашего современника» в 1994 году. Но что такое журнальный тираж? Вышло «Соленое озеро» в Хакассии и отдельной книгой, но мало кто ее видел. Не удивлюсь, если узнаю, что ее скупили и уничтожили. Так лопнул еще один надутый шарик, проткнутый Солоухиным, но, увы, и этого не заметили. Не по телевидению же об этом рассказывать! С его экрана Егор Гайдар тут же на всю страну рассказывал, как он гордится своим дедом. Я тогда спросил Владимира Алексеевича:
— А ты не боишься?
Володя широко улыбнулся и ответил:
— У меня девиз, как у Чингисхана. Знаешь его?
— Нет.
— «Боишься — не делай, делаешь — не бойся».

Немало страниц написано Владимиром Алексеевичем по одной из главных наших проблем — по так называемому еврейскому вопросу. Скажем, в книге «При свете дня» ему посвящены целые страницы. Сионисты называли его антисемитом. О нет, не так все просто! Он был большим знатоком этого вопроса, изучал специальную литературу, письма Пастернака, Мандельштама, Эренбурга и других известных евреев, и никогда не шел на поводу у экстремистов, у той же «Памяти».

В своем дневнике я нашел запись, сделанную 3 декабря 1974 года. «Обедали в ЦДЛ с Солоухиным и Гамзатовым. Еще с нами сидел поэт Сергей Поделков. Речь зашла о Гумилеве и Мандельштаме.

— Я купил в Париже два тома воспоминаний Мандельштамихи,— говорит Солоухин,— и вот там есть такой эпизод. Мандельштам написал о Сталине:
Кремлевский горец,
Душегуб и межеборец.

Как реагировал на это Пастернак? Он сказал: «Ося, как ты мог так написать?! Ведь ты же еврей!» Вот ты все знаешь,— с некоторой иронией обратился он к Поделкову,— скажи, что он хотел этим сказать? Мне так надо это знать, что я даже думал поехать к Мандельштамихе, она еще жива.

— Ясное дело,— ответил Поделков,— разве ты не знаешь, какие покаянные письма писал в ЦК сам Пастернак?
— Это я знаю...
— Ну вот.
— Значит эта фраза и означает: «Ты еврей, потому ты должен быть скрытен и осторожен»...
Стали спорить. Гамзатов молчал, со скукой посматривая по сторонам».

В последний раз мы виделись с Владимиром Алексеевичем за год до его кончины. Перед этим он приехал в Москву на мой юбилей, выступал на вечере в Большом зале ЦДЛ, говорил добрые слова. А потом я приехал к нему в Переделкино. Он заметно сдавал. Разрыхлел как-то, какой-то постоянный насморк к нему привязался. На стуле возле кровати пузырьки, пипетки, таблетки. У ног лежит собака, тоже старая и такая же добрая и толстая. О России он говорил спокойно, бесстрастно и даже как-то отреченно. И хотя читал Солоухин на своих последних вечерах: «Россия еще не погибла, пока мы живы, друзья» — в отношении ближайших перспектив настроен был весьма пессимистически.

...Вспоминаю наше восхождение на вершину горы Адыгене.

За свою жизнь я видел несколько тысяч новичков в альпинизме. Не все они побывали на вершине, всегда был отсев. Одни не выносили тренировок, подчас довольно жестоких, другие не верили в себя. Новичками, как правило, были молодые люди. А тут почти пятидесятилетний, громоздкий, отвыкший от физической работы Солоухин шел и шел вверх. Он, конечно, думал, рассчитывал свои силы, без этого никак нельзя. В восхождении на вершину заключена модель достижения жизненной цели. Подготовка, взвешивание своих возможностей. Солоухин сразу понял это и потому тренировался и усердно осваивал технику альпинизма.

За все время он ни разу не пожаловался и не посетовал на то, что связался с этим делом. Хотя один раз при первом нашем походе на ледник Володя разбудил меня ночью:

— Я, знаешь... как бы мне не умереть.
— Что такое?— испугался я.
— Видишь, как я дышу? Вздох, а потом сразу несколько частых, частых. Так бывает при инфаркте.
— Володя, спи спокойно,— ответил я, улыбаясь в темноте палатки. — Это так называемое чейн-стоковское дыхание. Ты просто еще не акклиматизировался. Мы все-таки на трех с половиной тысячах. Обычное явление. На следующем выходе его уже не будет.

Спустились в лагерь — оказывается, приехал Чингиз Айтматов. Привез хорошего вина.

— Нет, Чингиз, нет,— мотает головой Солоухин. — Мы тренируемся.
— Немножко-то можно,— настаивает Айтматов,— немножко не повредит. — Солоухин смотрит на меня. Я молчу.
— Нет, Чингиз, извини, не могу. Я хочу подняться на вершину. Мы с тобой еще сто раз выпьем, а восхождения у меня больше не будет. Один раз в жизни. Не могу.
Мы распили это вино, когда все кончилось.

Владимир Алексеевич не говорил о своих переживаниях, но я видел, что перед восхождением его одолевали сомнения: идти или не идти? Я смотрел на висящие на его лбу и щеках клочья кожи от лопнувших волдырей (солнечные ожоги), на распухшие его губы и понимал, что «идут кровопролитные бои». Но не вмешивался. Мне и хотелось, чтобы он поднялся на вершину, и в то же время беспокоился за него и Ольгу. Только прочтя повесть «Прекрасная Адыгене», я узнал, что варилось в его голове под смешной зеленой шапочкой с вертикальными полосками: «Миллионы, миллиарды людей живут на земле, не делая восхождений на вершины, и ничего ведь, живут. Точно все клином сошлось на этой вершине Адыгене! Объяви утром, что ты не хочешь идти, и группа уйдет без тебя. Скажи, что неважно себя чувствуешь. Силой не потащат...

Ход этих мыслей показался мне настолько нелепым, нереальным и фантастическим, что я даже вздрогнул, сбросив с себя дремоту, которой тепло и сладко наливалось усталое тело.

Не говоря о том, что я хочу (хочу и хочу!) взойти на вершину, разве возможно отказаться от восхождения перед всем честным народом в последний момент?»

Что испытывает человек на вершине? Особенно на своей первой вершине? О... сколько людей, столько и высказываний по этому поводу. Владимиру Алексеевичу простая тянь-шаньская вершина Адыгене (4404 м) далась трудно. Тем дороже она стала. Вот что он шептал про себя, когда склон кончился, пошел вниз и показалась зубчатая линия горизонта, а перед ней целая страна гребней, вершин, ледников: «Двадцать первое августа одна тысяча девятьсот семьдесят второго года. Десять часов утра. Мне сорок восемь лет. Я стою на вершине Адыгене. Уже ничего нельзя сделать. Никогда не будет меня, не стоявшего на вершине Адыгене, а всегда буду я, совершивший восхождение, преодолевший все, что надо было преодолеть, достигнувший вершины и стоящий на ней. Я стою на вершине Адыгене».

Так вошел он в наш клан, в нашу общину, стал «своим».

И вот больше нет на свете Владимира Алексеевича. Только его книги. Ни позвонить, ни встретиться, ни посоветоваться. Не услышать его неподражаемый голос. Как это странно.

Писатели, наверное, как горные вершины: одна из них повыше, другая пониже, одна проще, другая посложнее. Все вместе — горная страна. В горах нашей жизни Владимир Солоухин — одна из самых высоких вершин. По крайней мере, для меня.

Каким был Солоухин? Разным. На протяжении своей жизни он постоянно менялся. От секретаря комсомольской организации и правоверного коммуниста — до поборника православия. Перед смертью он причастился и исповедовался. Пути мировоззрения Владимира Солоухина от «Мать-мачехи» до «При свете дня», от стихотворения «Дождь в степи» до стихотворения «Россия еще не погибла» проложены по трагической истории России второй половины ХХ века. Мы тому свидетели. И это вместе с его огромным талантом тоже относится к его величию.

Биография

«За годы жизни Господь судил Владимиру Алексеевичу многое сделать и пережить. Однако во всех жизненных обстоятельствах он всегда являл пример принципиальности, честности и верности своему призванию. Он прошел долгий, насыщенный многими событиями и испытаниями творческий путь. Сегодня В.А.Солоухина знают как выдающегося писателя современности, внесшего свой весомый вклад в сокровищницу мировой культуры. Создание высокохудожественных литературных произведений, многочисленные выступления в российской и зарубежной печати, участие во многих общественно значимых акциях, труды по воссозданию Храма Христа Спасителя - нее эти и другие дела Владимир Алексеевич с успехом осуществлял на протяжении всей своей жизни. И, видимо, промыслительно, что его отпевание было совершено в воссозданной всероссийской святыне. Своим подвижническим служением искусству, мудрым словом и добрым делом он, посредством данного от Бога таланта, убедительно свидетельствовал о любви к России, приверженности высоким христианским идеалам и вере в великую духовную силу нашего народа. Посему Владимир Алексеевич снискал заслуженный авторитет и признание, а его вдохновенное творчество неизменно привлекало и привлекает к себе внимание культурной общественности.
Господь да упокоит душу его в селениях Небесных и да сотворит ему вечную память.»

Алексий, Патриарх Московский и всея Руси

Владимир Алексеевич Солоухин родился в крестьянской семье. Его мать Степанида Ивановна, знала наизусть множество стихов Некрасова, Сурикова, А. К. Толстого. Что отразилось на сыне, который, таким образом, столкнулся с поэзией в четрыхлетнем возрасте. Окончив школу, в 1938 - 1942 Солоухин учился в инженерном училище во Владимире, получил специальность механика-инструменталиста. В два последние предвоенные года (1939-1940) во Владимирской газете «Призыв» появилось несколько стихотворений студента Солоухина.

Дальнейшая судьба Владимира Солоухина сложилась так, что он с 1942 года, после окончания техникума служил в воинской части охраняющей Кремль, в 1945 году забрел на занятия Литературного объединения. Проводящими занятия там можно было видеть Луговского, Тихонова, Сельвинского, Антокольского, Щипачева, Коваленкова, а участвующими в занятиях Луконина, Межирова, Гудзенко, Михаила Львова, Юлию Друнину, Недогонова, Наровчатова, Павла Шубина, и др. Благодаря этому, после службы в армии, Владимир Солоухин начал всерьёз заниматься литературной деятельностью. В 1951 году окончил Литературный институт. Работал членом редколлегии журнала «Молодая Гвардия» (1958—1981), членом редколлегии, а затем Совета редакции журнала «Наш современник».

В 1953 опубликовал первый поэтический сборник «Дождь в степи». Впоследствии вышли следующие его сборники пейзажной и философской лирики: «Разрыв-трава» (1956), «Колодец» (1959), «Как выпить солнце» (1961), «Имеющий в руках цветы» (1962), «Жить на земле» (1965), «Седина» (1977), «Стихотворения» (1982). Первоначально стихи Солоухина были традиционны по форме, но со временем он отказался от рифмы и метра, всё более приближая свои стихи к прозе. Чаще всего Солоухин обращался к деревенской и религиозной темам. Владимир Солоухин является видным представителем «писателей-деревенщиков».

В своей публицистике конца 1950-х — начала 1960-х годов писатель высказывается как русский патриот, указывает на необходимость сохранения национальных традиций, размышляет о путях развития русского искусства. В течение многих лет Солоухин вёл активную борьбу за сохранение русских традиций и с этой целью использовал в своём творчестве разные формы, жанры, чаще всего публицистические. В принципе, всё его творчество, за исключением автобиографического романа «Мать-мачеха» (1964), носит публицистический характер. Широкую известность ему принесли документальные повести «Владимирские просёлки» (1957) и «Капля росы» (1960), в которых Солоухин высказывался на темы, связанные с современными проблемами деревенской жизни.

В 1975 году в журнале «Москва» была опубликована нашумевшая автобиографическая повесть «Приговор». Вообще автобиографическая проза занимает особое место в наследии Солоухина, автор осмысляет историю России XX-го века («Последняя ступень», «При свете дня», «Солёное озеро», «Чаша»). В них, стоя на православно-националистических позициях, он резко критикует атеистическое, интернационалистское, либеральное и коммунистическое мировоззрение. Солоухин активно выступал в защиту русской иконописи. Эту тему он поднимал в своих книгах «Письма из Русского музея» (1966) и «Чёрные доски» (1969). Сохранению памятников старины, заботе об исторической памяти народа Солоухин также посвятил свои книги «Время собирать камни» (1980), «Продолжение времени» (1982), «Смех за левым плечом» (1989) и множество публицистицеских выступлений на страницах печати.

Умер Владимир Солоухин в Москве 4 апреля 1997. Похоронен в родном селе Алепино.

Биография (Большая Советская Энциклопедия)

Солоухин Владимир Алексеевич (р. 14.6.1924, с. Алепино Ставровского района Владимирской области), русский советский писатель. Член КПСС с 1952. Окончил Литературный институт им. М. Горького (1951). Печатается с 1945. Родина, ее прошлое и настоящее, родная природа — главные темы поэзии С.: сборники стихов "Дождь в степи" (1953), "Журавлиха" (1959), "Имеющий в руках цветы" (1962), "Жить на земле" (1965), "Аргумент" (1972) и др. Ее характеризует тяга к философскому осмыслению жизни, индивидуальность стиля и стиха (часто это белый стих). Проза С. — очерковые книги "Владимирские проселки" (1957), "Капля росы" (1960), "Третья охота" (1967), как и многие из его рассказов, — лирична, насыщена воспоминаниями о деревенском детстве, раздумьями о судьбах рус. деревни. Опубликовал роман "Мать-мачеха" (1964) из жизни послевоенного студенчества. Публицистика С. (книга "Письма из Русского музея", 1966, и др.) содержит размышления, во многом полемические, о путях рус. искусства и национальных традициях. Произведения С. переведены на иностранные языки. Награжден орденом "Знак Почета" и медалями.

Соч.: Избр. произв., т. 1—2, М., 1974: Приговор. Лирический репортаж, "Москва", 1975, № 1.

Лит.: Турков А., Действенная летопись, "Новый мир", 1958, № 10; Друцэ И., В гостях у Солоухиных, "Дружба народов", 1960, № 7: Кудрова И., Рассказы Владимира Солоухина, "Новый мир", 1964, № 11; Кучеренко Г., Посмотрим объективней..., "Октябрь", 1967, № 3; Вс., Школа прозы, "Литературная Россия", 1974, 5 апр.

Биография

Владимир Алексеевич Солоухин родился 14 июня 1924 года в селе Алепино Владимирской области в крестьянской семье.

По окончании школы поступил во Владимирский механический техникум. Во время Великой Отечественной войны попал в войска особого назначения, охранявшие Кремль.

После войны поступил в литературный институт, а с 1946 года начал публиковать стихи. Работал в журнале «Огонек». В 1952 году Владимир Солоухин вступил в КПСС.

Писатель много печатался в столичной прессе, но популярность пришла лишь с лирической повестью «Владимирские проселки» - дневниковые записи о родных местах. Повесть была замечена и критикой, и известными писателями, в частности – Леонидом Леоновым, назвавшим его «одним из интереснейших современных наших писателей второго поколения». Еще больший шум наделали «Письма из Русского музея» (1966) и «Черные доски» (1969) – острополемические документальные повести о сохранении русской культуры.

В исторических и лирических повестях Солоухин формулирует свою «философию патриотизма», становится одним из ярких лидеров так называемой русской партии.

С удовольствием Владимир Алексеевич писал и научно-популярные повести о травах, о ловле рыбы, о грибах, о саде.

Рано написал автобиографический роман «Мать-мачеха» (1964) о собственной жизни. Затем серию автобиографических произведений он продолжил в «Прекрасной Адыгене», «Приговоре» и, конечно же, в итоговой исповедальной книге «Последняя ступень» (1976-1995).

Книга пролежала в столе писателя целых 20 лет. По выражению Владимира Бондаренко, «в то время (т.е. в конце 1970-х гг.) это был бомба, посильнее «Архипелага ГУЛАГа». Конечно же, автора ждали крупные неприятности, но и мировая слава. Увы, Владимир Алексеевич не рискнул и даже тянул с публикацией в годы перестройки. Более того, все-таки вышла она в сокращенном виде. Как и ожидалось, большого интереса уже не вызвала. Когда-то в семидесятые Леонид Леонов говорил по прочтении книги: «Ходит человек по Москве с водородной бомбой в портфеле и делает вид, что там бутылка коньяку». В конце концов, она и оказалась бутылкой коньяку. В ряду острой публицистики перестроечного времени повесть уже не выделялась ничем. Скорее, заметили «Соленое озеро» - повесть о палаче хакасского народа Аркадии Гайдаре – и последнюю его повесть о русской эмиграции «Чаша».

Был членом редколлегии журналов «Молодая гвардия» и «Наш современник». Последовательно занимал православные и монархические позиции.

Скончался Владимир Солоухин 4 апреля 1997 года в Москве. Похоронен на родине, в селе Алепино.

Владимир Солоухин о себе

Я родился в июне 1924 года в небольшом, но старинном селе Алепине в сорока верстах от города Владимира. Я родился десятым (последним) в крестьянской, можно бы сказать, патриархальной семье. Действительно, седобородый дед Алексей Дмитриевич был как бы главой семьи, хотя семья была уже в сущности не его, а Алексея Алексеевича, моего отца, моей матери Степаниды Ивановны и нас – десятерых братьев и сестер (четыре брата). Патриархальность семьи нарушалась и тем, что старшие сестры уже учились в городах: одна – во Владимире в губернской образцовой гимназии, а другая (Катюша) окончила в Москве какие-то медицинские курсы.

На Западе ученые люди считают, что первые семь лет жизни человека закладывают фундамент личности и определяют ее дальнейший ход развития. Я должен сказать, что мои первые семь лет были счастливейшими годами жизни. Вокруг меня была российская, доколхозная еще деревня (впоследствии разоренная и уничтоженная), с яблонями и пасеками, с частными лошадьми, со скрипом телег, с колокольным звоном, с праздниками и сенокосами, со светлой речкой Борщей, с грибными переселками, с васильками во ржи.

Совпало так, что Катюша упала с лошади и повредила позвоночник. На целую зиму она прервала свое московское учение и житье, лежала неподвижно в верхней горнице и читала мне вслух Лермонтова и Пушкина. А мне еще только четыре – пятый. Но, видимо, тогда-то и попали мне в душу первые зерна поэзии. Черные облака, плывущие мимо яркой луны.

Моя, так сказать, литературная жизнь началась с декламации чужих стихов. «На смерть поэта» я декламировал (запомнил со слуха) уже в четыре года, а свои стишки начал кропать только в пятом классе под воздействием детской влюбленности в семиклассницу Надю Сергиевскую, дочку черкутинского дьячка.

Учась во Владимирском механическом техникуме (бывшее «Мальцевское училище»), я опубликовал в газете «Призыв» несколько стихотворений. К счастью, они у меня не сохранились.

В августе 1942 года меня призвали в армию, как и всех моих сверстников. Но, в отличие от них, сложивших головы при первом же соприкосновении с фронтовым огнем (говорят, что парней 1924 года рождения уцелело около трех процентов), я оказался в Полку Специального Назначения (лотерея и рулетка судьбы), который теперь называется Кремлевским, а также Президентским полком. 1942-1946-й – годы службы. Последнее звание – сержант, последняя должность – командир отделения.

В эти годы я в форме «кремлевца» усердно посещаю московские литературные кружки и объединения. Уже заметили меня (мои стихи) Луговской, Кирсанов, Антокольский, Сельвинский, руководившие литобъединениями, я пошел в Литературный институт, где меня принимали в студенты Федор Васильевич Гладков и Василий Казин. Со мной вместе учились Расул Гамзатов, Юрий Бонадерв, Юрий Трифанов, Евгений Винокуров, Владимир Тендряков, Юлия Друнина, Владимир Вушин, Константин Ваншенкин, Семен Шуртаков, Игорь Кобзев, Виктор Гончаров, Григорий Поженян, Эдуард Асадов, Инна Гофф, Ольга Кожухова, Наум Мандель (Коржавин), Бенедикт Сарнов, Герман Валиков, Отар Челадзе, а также болгарские, албанские, румынские и польские молодые писатели.

Вся остальная биография – в моих книгах. В сборниках стихотворений: «Дождь в степи», «Журавлиха», «Имеющий в руках цветы», «Ручьи на асфальте», «Аргумент», «Седина», «Городская весна», «Как выпить солнце», «Разрыв-трава», «Северные березы».

В прозаических книгах (называю, как и в первом случае, только главные): «Владимирские проселки», «Капля росы», «Мать-мачеха», «Закон Набата», «Письма из Русского музея», «Черные доски», «Алепинские пруды», «Бедствие с голубями», «Свидание в Вязниках», «Под одной крышей», «Смех за левым плечом», а также в книгах «постсоветского» периода: «При свете дня», «Соленое озеро», «Последняя ступень».

Немножко функционировал: разъездной корреспондент «Огонька», член редколлегии «Литературной газеты», член Комитета по присуждению Ленинских премий, зам.председателя Московской писательской организации, президент общественного «Комитета по возрождению храма Христа Спасителя». Много переводил: бурятский эпос «Гэсер», киргизский эпос «Манас», Расула Гамзатова «Мой Дагестан» в двух томах, три романа Григола Абашидзе, роман Исмаила Шихлы, роман Фридока Халваши, книги стихов Лилянны Стефановой, Павла Боцу, роман Благи Димитровой «Страшный суд» и многое, многое другое.

Лауреат Госпремии РСФСР им. Горького, польской премии, узбекской премии и якутской премии им. Алексея Кулаковского.

В моем детстве отмечался не день рождения, а День ангела. У меня он 28 июля – на празднование – на празднование святого равноапостольного Владимира.

Когда же дело дошло до документов, получилось разночтение. В одном месте стояло 14 июня, в другом – 17 июня. Сестра Катюша сказала: «Насчет чисел не знаю, но ты родился в Духов день. Мы, девчонки, гуляли в Черкутине, а папа на тарантасе повез Елизавету Павловну (акушерку) в Алепино». Духов день в 1924 году был 16 июня.

Тогда я принял решение отмечать свой день рождения в Духов день. Беда в том, что он в зависимости от Пасхи меняет числа. Так мое семидесятилетие попало на 20 июня, а в 1995 году день рождения выпал на 12 июня. Но я, конечно, не сетую. Сейчас мне идет восьмой десяток. Я женат, дважды отец, трижды дед и один раз прадед. Жизнь продолжается.

Биография

Владимир Алексеевич Солоухин родился 14 июня 1924 года в селе Алепине в сорока верстах от Владимира, на берегу маленькой речки Ворщи, в крестьянской патриархальной семье. Деревенское детство, начальная школа в родном Алепине (сто четырнадцать ребятишек из десятка окрестных деревенек), семилетка в соседнем селе Черкутине, затем Владимирский механический техникум (бывшее Мальцевское училище) и диплом технолога по инструментальному производству. Никто не знает, почему из ста четырнадцати сверстников и сверстниц в начальной школе одного обуяла страсть сочинять стихи.

Солоухин о себе

Из дополнительных, вспомогательных обстоятельств надо отметить два. Моя мать, Степанида Ивановна, знала наизусть довольно много стихов Некрасова, Сурикова, А. К. Толстого. "Не ветер бушует над бором...", "Поздняя осень, грачи улетели...", "Влас", "Где гнутся над омутом лозы...", "Колокольчики мои - цветики степные...", "Вечер был, сверкали звезды...", "Вот моя деревня, вот мой дом родной..." и многое другое в том же роде было мной схвачено и запомнено наизусть с материнского голоса в четырехлетнем возрасте.

К четырехлетнему же возрасту (если не раньше) относится и другое похожее обстоятельство. Моя старшая сестра Екатерина (по-домашнему, нашему, Катюша) повредила тогда позвоночник, упав с лошади, и, будучи целую зиму малоподвижной, много занималась со мной, читая вслух. А книги ее были - большие с картинками однотомники Пушкина и Лермонтова.

Тамара, лежащая в гробу (врубелевская, надо полагать), и ангел, летящий по небу полуночи были первыми отпечатками на детской душе. Так что когда в школе пришлось учить по требованию тогдашней школьной программы стихи, то приоритета они не имели. Я был уже, как сказали бы ученые люди,- иммунен. Оспа была привита.

В два последние предвоенные года (1939-1940) во Владимирской газете "Призыв" появилось несколько стихотворений студента механического техникума, но, к счастью, в моих бумагах они не сохранились, а достать газеты того времени теперь не просто.

Дальнейшая судьба молодого человека сложилась так, что он с 1942 года (сразу же после окончания техникума) стал жить в Москве (служил в воинской части) и в 1945 году забрел на занятия самого большого и интересного тогда Литературного объединения.

Проводящими занятия там можно было видеть Луговского, Тихонова, Сельвинского, Антокольского, Щипачева, Коваленкова, а участвующими в занятиях Луконина, Межирова, Гудзенко, Михаила Львова, Юлию Друнину, Недогонова, Наровчатова, Павла Шубина, ну и более молодую поросль.

Удивительно не то, что я чему-то научился на занятиях этого Литобъединения, что-то узнал там и понял,- удивительна та быстрота, с которой произошли психологические и прочие перемены.От стихов, о которых мне теперь как-то не хотелось бы и вспоминать, за несколько недель я проскочил путь к стихам, которые мечтал бы написать теперь; приблизившись к шестидесятилетнему возрасту, приходится признаться, что в юности поэту как бы шутя, как бы сами собой удаются такие вещи, достичь которых он стремится потом всю жизнь, обогащаясь знаниями и накапливая опыт.

Обращаясь к самой ранней лирике, я вижу, что, конечно, тогда я не смог бы написать "Венок сонетов", как и многие более поздние стихи (скажем, "Лозунги Жанны д'Арк"), но зато никогда и не возвратить уже той печати непосредственности (пусть граничащей с наивностью), которая лежит на первых стихотворениях и которая, может быть, дороже в поэзии благоприобретенного опыта и умения.

Но в целом стихи - самое радостное и дорогое, что было и есть у меня в жизни. Что касается расположения их по разделам, то в этом тоже есть свой смысл и своя закономерность. В первый раздел мне захотелось включить стихи того далекого для меня времени, когда я впервые почувствовал их как свою профессию от Литературного объединения 1945 года до окончания Литературного института в 1951 году.

"Дождь в степи"- фактически мое первое стихотворение, опубликованное в "центральной" печати в июне 1946 года. С этим стихотворением я поступал в Литературный институт, оно было моим первым публичным выступлением на большом вечере поэзии в Центральном Доме литераторов в 1947 году. "Дождь в степи" - называлась моя первая стихотворная книжица в 1953 году.

Это мой дебют и мое, так сказать, крещение. Поэтому стихотворение "Дождь в степи" открывает четырехтомник. "Как выпить солнце" - особый раздел не только в этом издании, но и в биографии поэта. В 1960 году неожиданно написались четыре стихотворения ("Яблоко", "Не прячьтесь от дождя", "Как выпить солнце", "Полеты"), которые и положили начало этому разделу, а в жизни - целой особенной полосе.

Так называемый "верлибр", или, по-русски говоря, свободный стих, когда отказываются от стихотворного размера, от рифмы, от строфы и вообще от всех признаков привычного традиционного стихосложения. Но ведь стихи есть высшая форма организации человеческой речи. Может ли дезорганизованная речь претендовать на звание поэзии?

Дело в том, что до определенной степени речь в свободном стихе вовсе не дезорганизованна. Отсутствие привычных атрибутов восполняется иными средствами: интонацией, внутренними конструкциями поэтической фразы, ритмичными повторами, наконец, смыслом, заключенным в своеобразные, но четкие формулы.

Не надо представлять себе дело так, что поэт писал, писал "нормальные" стихи, а потом решил с понедельника писать по-новому. Видимо, какая-то внутренняя логика привела к этому. Стало казаться необходимым и естественным то, что еще вчера могло казаться искусственным и вообще невозможным.

Правда, путь свободного стиха полон соблазнов и, в случае, если изменит чувство меры или при желании злоупотребить, чреват самыми тяжелыми последствиями. Но в пределах разумного свободный стих не только допустим, но и интересен новыми возможностями и новой степенью выразительности. Так или иначе, дань была отдана.

При возвращении на "стезю" амплитуда колебания потребовала своей жертвы, я бы даже сказал, искупления в виде "Венка сонетов"- формы самой строгой и самой сложной, какая только существует в поэзии, но подробнее об этом - в маленьком предисловии, предпосланном "Венку" на соответствующих страницах этого тома.

Не имея возможности похвастаться широтой и прямизной поэтического проспекта, на который вывели бы меня мои стихи, я могу сказать только, что я шел по земной, вьющейся меж деревьев и трав незамысловатой, но - хочется верить - своей тропе.

Рецензия на текст В. Солоухина

В. Солоухин – известный русский писатель, прекрасный стилист, и на этот раз остается верен себе: в самых обычных вещах обнаруживает сложное и удивительно прекрасное. Данный фрагмент текста посвящен описанию раннего летнего утра. Автор как будто стремится «во всем дойти до самой сути», за внешним увидеть скрытое, в обыденном явлении передать неповторимое, яркое, впечатляющее. Здесь он выступает как поэт – настолько поэтичен созданный им облик летнего утра. Следует отметить, что развернутое описание раннего утра создается только одним образом – каплей росы. Но настолько многозначен и многоцветен этот образ, что создается впечатление как будто ты сам находишься на росистом лугу, купаешься в лучах восходящего солнца, ловишь яркие мгновения прекрасного.

Как же создается этот образ? В чем мастерство писателя? Вот капли росы: «одни мерцают глубокой зеленью, другие – чисто кровавого цвета, третьи – матово светятся, четвертые – молочно-голубые», пятые, шестые… Их так много, цвета их постоянно меняются, оттеняют друг друга, «заставляют быть то синими, то желтыми». Все цвета радуги можно увидеть в этих каплях росы. Если сказать, что все это создается яркими эпитетами, значит разрушить зримость этого образа, потому что не простые это эпитеты, это радуга красок, разлитая на холсте художника, это живопись большого мастера. И сам он все время в поиске все новых и новых оттенков, солнечных бликов, оттого и светятся капли росы, блестят, разгораясь ярким пламенем. Неповторимая метафоричность образа создается нанизыванием цветовых эпитетов, обилием глагольных форм, передающих чередование разноцветного блеска (мерцают, светятся, разноцветное горение сочетается, кидают свои цветные тени, покоится роса). Мотив света, жизни определяет эту часть текста, и можно уже ощутить, попробовать на вкус влажную еще «земную живительную свежесть». Нет, не прав В. Солоухин, когда он пишет, что «нельзя передать на словах того состояния души и тела, которое охватывает человека, когда он ранним утром идет по росистому цветущему лугу». Читая эту часть текста, ощущаешь свое единство с этим природным миром. Душа и природа гармонично слились, душа открыта и жадно вдыхает этот благоухающий мир света и красок. И потому, очевидно, вторая часть текста открывается предостережением читателю: «Вы проснетесь позже <…> когда в поля, луга нахлынет зной и все высушит, и все погасит, и вы будете думать, что таким всегда и бывает окружающий вас мир». Поистине мудра пословица «кто рано встает, тому Бог подает». Авторская модальность этой части сводится именно к этой народной мудрости, развернутой в образе вишневого сада. Цветущий сад открывается людям, знающим цену его цветения, людям наблюдательным и трудолюбивым, встающим с восходом солнца, людям, которым не чуждо чувство прекрасного на земле.

Образ вишневого сада в этой части текста восходит к знаменитому чеховскому образу. Явная аллюзия из «Вишневого сада» помогает понять истинный смысл высказывания автора, заключенный в последней фразе: «Ведь тому, кто никогда не видел цветения вишневого сада, невозможно, глядя на голые кусты, вообразить, как бывает в цветущем саду». «Вишневый сад» А. П. Чехова – пьеса-предостережение, финальное размышление В. Солоухина также является напоминанием о том, что только красота окружающего мира способна вызвать душевный отклик.

Биография (О. Платонов. Святая Русь: энциклопедический словарь, 2001 г.)

(14.06.1924 - 4.04.1997), русский писатель и общественный деятель. Чувством любви к Родине и болью за ее судьбу проникнуты его повести "Владимирские проселки" (1957), "Капля росы" (1960), "Смех за левым плечом" (1984). Одним из первых поднял вопрос о бедственном положении крестьян, разоренных социалистическими экспериментами. В книге "При свете дня" (1992) показал антирусскую сущность еврейских большевиков, сознательно моривших голодом русских людей, чтобы заставить их подчиниться своей власти. В книге "Соленое озеро" (1994) вскрыл садизм и патологическую жестокость еврейских большевиков в лице одного из ярких их представителей А. Гайдара.

Солоухину принадлежит заслуга одного из зачинателей общественного движения за сохранение национального культурного достояния, исторических памятников и достопамятных мест. В развитии этого движения большую роль сыграли его книги "Письма из Русского музея" (1966), "Черные доски" (1969), "Время собирать камни" (1980). Солоухин был в числе основателей Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИК), активным деятелем "Русского клуба", а в 1990-е одним из руководителей движения за восстановление храма Христа Спасителя.

В своей последней опубликованной книге (написанной еще в 1970-е) "Последняя ступень" (1995) остро ставит вопрос о еврейском засилье в России, о стремлении иудейских вождей к мировому господству над человечеством.

Посмертно опубликованы мемуары "Чаша" (1998).

Биография (ru.wikipedia.org)

Владимир Солоухин родился 14 июня 1924 года в селе Алепине (ныне Собинского района Владимирской области) в крестьянской семье.

Окончил Владимирский механический техникум по специальности механик-инструменталист. Первые стихи были опубликованы во владимирской газете «Призыв».

После службы в РККА (1942—1945, в охране Кремля), Владимир Солоухин начал всерьёз заниматься литературной деятельностью. В 1951 году окончил Литературный институт имени А. М. Горького. Член КПСС с 1952 года. Был членом редколлегии журнала «Молодая гвардия» (1958—1981), редколлегии, а затем Совета редакции журнала «Наш современник».

На Общемосковском собрании писателей 31 октября 1958 года принял участие в обсуждении романа Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго», осуждая автора с официозных коммунистических позиций и требуя его высылки за границу[2].

В своей публицистике конца 1950-х — начала 1960-х годов писатель высказывался как русский патриот, указывал на необходимость сохранения национальных традиций, размышлял о путях развития русского искусства. В начале 60-х заинтересовался русскими иконами, стал поборником бережного отношения и внимания к ним, собирателем и специалистом по истолкованию и технике иконописи. Его публикации на эту тему встретили широкий общественный отклик.

Публичные выступления В. А. Солоухина времён «поздней перестройки» (конец 1980-х годов) проходили, в отличие от официозных речей прошлых лет, уже с позиций идеализации дореволюционной России. В статье «Читая Ленина» Солоухин одним из первых открыто высказал мысль, что необходимо пересмотреть взгляд на фигуру Ленина в истории России. В годы «перестройки» была популярна мысль, что преступления эпохи правления Сталина являются «извращением ленинских принципов», Солоухин же обосновывал противоположный тезис — что они являются закономерным продолжением ленинской политики.

Главная тема творчества Солоухина — русская деревня. Владимир Солоухин является видным представителем «писателей-деревенщиков». В 1975 году в журнале «Москва» была опубликована автобиографическая повесть «Приговор», где главному герою (от лица которого ведётся повествование) ставится онкологический диагноз и проводится хирургическая операция. В наследии писателя особое место занимает автобиографическая проза, в которой автор осмысляет историю России XX века («Последняя ступень», «При свете дня», «Солёное озеро», «Чаша»). В них, стоя на православно-националистических позициях, он резко критикует атеистическое, интернационалистское, либеральное и коммунистическое мировоззрение.

Стихи Солоухина были поначалу традиционными по форме, затем его лирика всё больше приближалась к прозе, он отказывался от рифмы и размера, разделяя стихи посредством синтаксических параллелей и повторений слов и частей предложения. Проза Солоухина по своей ассоциативной структуре и по тому, что действие в ней часто отходит на задний план, напоминает прозу К. Г. Паустовского (о творчестве которого Солоухин отзывался с глубоким пониманием); в этой прозе сочетаются публицистическая документальность и настроенность на природную лирику, исконно-крестьянское, основанное на собственных наблюдениях над жизнью колхозников, и размышлениями на искусствоведческие темы, национально-русское восхищение родиной и её культурными традициями и злободневная критика[3].

Владимир Солоухин много путешествовал, его произведения переведены на иностранные языки.

Умер 4 апреля 1997 года в Москве. Отпевание прошло в Храме Христа-Спасителя в Москве. Владимир Солоухин был первый кто был отпет в храме после его открытия[4]. Похоронен в родном селе Алепине.

Награды

* орден Трудового Красного Знамени
* орден «Знак Почёта»
* орден Дружбы народов
* Государственная премия РСФСР имени М. Горького (1979) — за повести и рассказы последних лет «Прекрасная Адыгене», «Трость», «Мёд на хлебе», «Барометр», «Варшавские этюды»

Произведения

Поэзия
* Дождь в степи (1953)
* Разрыв-трава (1956)
* Журавлиха (1959)
* Колодец (1959)
* Как выпить солнце (1961)
* Имеющий в руках цветы (1962)
* Жить на земле (1965) С лирических позиций (1965)
* Не прячьтесь от дождя (1967)
* Аргумент (1972)
* Разрыв-трава (1972)
* Славянская тетрадь (1972)
* Седина (1977)

Проза
* Рождение Зернограда (1955)
* Золотое дно (1956)
* Владимирские просёлки (1957)
* Терновник (1959)
* Капля росы (1960)
* Григоровы острова: Заметки о зимнем ужении рыбы (1963)
* Мать-мачеха (1964)
* Письма из Русского музея (1966)
* Третья охота (1967)
* Чёрные доски: Записки начинающего коллекционера (1969)
* Трава (1972)
* Прекрасная Адыгене (1973)
* Олепинские пруды (1973) Посещение 3ванки(1975)
* Приговор (1975)
* Последняя ступень: Исповедь вашего современника (1976, издано в 1995)
* Слово живое и мёртвое (1976)
* Камешки на ладони (1977)
* Время собирать камни (1980)
* Продолжение времени (1982)[5]
* Смех за левым плечом (1989)
* Древо (1991)
* При свете дня (1992)
* Солёное озеро (1994)
* Чаша (1998, опубликовано посмертно)

Исторический анекдот

Сергей Довлатов в своих «Записных книжках» («Соло на IBM»[6]) приводит следующий апокриф (дело происходит в 1953 году, в то время как Солоухин демобилизовался из армии в 1945-м):

Было это ещё при жизни Сталина. В Москву приехал Арманд Хаммер. Ему организовали торжественную встречу. Даже имело место что-то вроде почётного караула.
Хаммер прошёл вдоль строя курсантов. Приблизился к одному из них, замедлил шаг. Перед ним стоял высокий и широкоплечий русый молодец.
Хаммер с минуту глядел на этого парня. Возможно, размышлял о загадочной славянской душе.
Всё это было снято на кинопленку. Вечером хронику показали товарищу Сталину. Вождя заинтересовала сцена — американец любуется русским богатырём. Вождь спросил:
— Как фамилия?
— Курсант Солоухин, — немедленно выяснили и доложили подчинённые.
Вождь подумал и сказал:
— Не могу ли я что-то сделать для этого хорошего парня?
Через двадцать секунд в казарму прибежали запыхавшиеся генералы и маршалы:
— Где курсант Солоухин?
Появился заспанный Володя Солоухин.
— Солоухин, — крикнули генералы, — есть у тебя заветное желание?
Курсант, подумав, выговорил:
— Да я вот тут стихи пишу… Хотелось бы их где-то напечатать.
Через три недели была опубликована его первая книга — «Дождь в степи».

Примечания

1. Солоухин В. А. О траве // Дары природы / В. А. Солоухин, Л. В. Гарибова, А. Д. Турова и др. / Сост. С. Л. Ошанин — М.: Экономика, 1984. — С. 43. — 304 с. — 100 000 экз.
2. Стенограмма общемосковского собрания писателей. 31 октября 1958 г.. Антология Самиздата. Проверено 6 октября 2009.
3. Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 — М.: РИК «Культура», 1996. — 492 с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8.. — С. 397.
4. Тайна черной доски. Владимир Солоухин
5. Неопубликованный этюд из этой книги, журнал «Наш современник» № 1 за 1982 г.
6. Соло на ундервуде; Соло на IBM

Дата публикации на сайте: 30 января 2012.