Мудрые мысли

Джон Эрнст Стейнбек (англ. John Ernst Steinbeck, Jr.)

(27 февраля 1902, Салинас, Калифорния, США — 20 декабря 1968, Нью-Йорк, США)

Американский прозаик, автор многих известных всему миру романов и повестей: «Гроздья гнева» (1939), «К востоку от Эдема» (1952), «О мышах и людях» (1937) и др.; лауреат Нобелевской премии по литературе (1962).

Цитата: 460 - 475 из 475

Я дам вам выпить - высокий холодный бокал из рук высокой горячей женщины.
(«Зима тревоги нашей»)

Я достаточно тщеславен, чтобы знать цену своим чарам.
(«Зима тревоги нашей»)

Я думал о том, что во всех нас была святость, когда мы жили одной семьей, и все человечество было свято, пока оно было едино. Но святость эта покинула нас, лишь только какой-то один дрянной человек ухватил зубами кусок побольше и убежал с ним, отбиваясь от остальных. Вот такой человек и убил нашу святость.
(«Гроздья гнева»)

Я заметил, богатые особенно страдают неудовлетворенностью. Одень человека, насыть, дай ему хороший дом - и он умрет с тоски.
(«На восток от Эдема»)

Я и раньше знал, а теперь открыл заново, что наивернейший способ завладеть чьим-нибудь вниманием, получить помощь, заставить собеседника развязать язык - это признаться, что ты не знаешь дороги. Человек, который способен пнуть ногой в живот умирающую с голоду родную мать, потому что она мешает ему пройти, часами с величайшей охотой будет давать указания первому встречному (причем совершенно неправильные), когда тот признается, что сбился с пути.
(«Путешествие с Чарли в поисках Америки»)

- Я коварный, - сказал я. - И в свое время я намерен посягнуть на твою честь.
(«Зима тревоги нашей»)

Я люблю ее, и это странно, ведь в ней все то, что мне ненависно в других, но тем не менее я души в ней не чаю.
(«Зима тревоги нашей»)

— Я не слишком верю в кровь, — сказал Самюэл. — По-моему, когда обнаруживаешь в своих детях зло или добро, все оно самим тобою же посеяно в них уже после рождения на свет.
— Нельзя из свиньи сделать скаковую лошадь.
— Нельзя, — сказал Самюэл. — Но можно сделать очень быстроногую свинью.
(«К востоку от Эдема»)

Я обещал помочь и помогу: все встанет на свои места. Только не вынуждайте меня ставить на место еще и вас.
(«На восток от Эдема»)

Я пробовал вспомнить, как я жил до Мэри, но память ничего не подсказывала, пробовал вообразить, как бы я жил без нее, но воображение рисовало только какую-то серую неопределенность в траурной рамке.
(«Собрание сочинений в шести томах. Том 6. Зима тревоги нашей, Путешествие с Чарли в поисках Америки.»)

Я работал и пел:

Зима тревоги нашей позади,
К нам с солнцем Йорка лето возвратилось.

Я знал, что это не песня, но все-таки я ее пел.
(«Зима тревоги нашей»)

Я с детства испытываю своеобразное волнение перед свежим покровом снега или инея. Точно вступаешь вступаешь в какой-то новый мир, и всего тебя пронизывает радость открытия, первого соприкосновения с чем-то чистым, нетронутым, неоскверненным.
(«Зима тревоги нашей»)

Я себя спрашиваю: *А что такое благодать, ликование духом?* И отвечаю: *Это любовь. Я людей так люблю, что бывает сердце кровью исходит*. И опять спрашиваю: *А Иисуса ты разве не любишь?* Думаю, думаю... *Нет, я такого не знаю. Историй всяких про него слышал много, а люблю только людей. Сердце исходит кровью от такой любви; хочется мне, чтобы они были счастливые, потому и учу их: может, думаю, у них от этого жизнь станет лучше*.
(«Гроздья гнева»)

Я тащился домой через минное поле истины. Будущее было засеяно всхожими зубами дракона.
(«Зима тревоги нашей»)

Я тебе расскажу, как люди живут в тюрьме. О том, когда тебя выпустят на волю, думать нельзя. Рехнешься. Думать надо о сегодняшнем дне, о завтрашнем, о бейсболе в субботу. Так и надо жить. Так живут все бессрочники. Новички — те лбом о дверь бьются. Всё считают, сколько им еще сидеть. Зачем тебе это? Живи со дня на день.
(«Гроздья гнева»)

Я хотел рассказать тебе про Санта Роху. Ты знаешь, она ездит верхом на лошадях. В ней нет ни следа женской стыдливости... совсем нет, а красота ее не так уж и велика.
(«Морской ястреб. Золотая чаша. Приключения Бена Ганна»)

Я, вероятно, толком не знал ни своих детей, ни жены. Возможно, потому, что они были всегда рядом. Странная это штука - знать. Что люди знают - не более, чем какие-то мелочи. Есть умы дальнозоркие и есть близорукие. Я никогда не умел видеть вещей, которые находились со мною рядом. Ну, например, у меня гораздо более четкие представления о Парфеноне, чем о собственном доме.
(«Райские пастбища»)