Мудрые мысли

Уильям Сомерсет Моэм (англ. William Somerset Maugham)

(25 января 1874, Париж, Франция - 16 декабря 1965, Ницца, Франция)

Английский писатель, один из самых преуспевающих прозаиков 1930-х.

Цитата: 358 - 374 из 544

Он вдруг подумал, что всю жизнь гонялся за тем, что внушали ему другие - устно и в книгах, - не понимая, чего жаждет его собственная душа. Всю жизнь он пытался поступать так, как велел ему рассудок, а не гак, как требовало сердце. И вот теперь он с радостью отмахнулся бы от всех своих выдуманных идеалов. Он вечно жил будущим, завтрашним днем, а настоящее, сегодняшнее всегда уходило у него из-под рук. А чего стоят эти идеалы? Он подумал о своей мечте свести в стройный и прекрасный узор бессчетные и бессмысленные явления жизни; как же он не заметил, что самый простой узор человеческой жизни - человек рождается, трудится, женится, рожает детей и умирает - и есть самый совершенный? Отказаться от всего ради личного счастья - может быть, и означает поражение, но это поражение лучше всяких побед.
(«Бремя страстей человеческих»)

Он вечно жил будущим, завтрашним днем, а настоящее, сегодняшнее всегда уходило у него из под рук. А чего стоят эти идеалы? Он подумал о своей мечте свести в стройный и прекрасный узор бессчетные и бессмысленные явления жизни; как же он не заметил, что самый простой узор человеческой жизни - человек рождается, трудится, женится, рожает детей и умирает - и есть самый совершенный?
(«Бремя страстей человеческих»)

Он ее ненавидел, он ее презирал, он любил ее всем своим существом.
(«Бремя страстей человеческих»)

Он еще не знал, какую бескрайнюю, каменистую, полную опасности пустыню приходится преодолеть путешественнику по жизни, прежде чем он придет к примирению с действительностью. Ведь это иллюзия, будто юность всегда счастлива, – иллюзия тех, кто давно расстался с юностью; молодые знают, сколько им приходится испытывать горя, ведь они полны ложных идеалов, внушенных им с детства, а придя в столкновение с реальностью, они чувствуют, как она бьет их и ранит.
(«Бремя страстей человеческих»)

Он знал, что нужда делает человека мелочным, жадным, завистливым, калечит душу и заставляет видеть мир в уродливом и пошлом свете; когда вам приходится считать каждый грош, деньги приобретают чудовищное значение; нужно быть обеспеченным, чтобы относиться к деньгам так, как они этого заслуживают.
(«Бремя страстей человеческих»)

Он научился сохранять внешнее спокойствие, владеть собой при любых обстоятельствах, не выставлять напоказ своих переживаний.
(«Бремя страстей человеческих»)

Он непритворно принимал свою похоть за возвышенные чувства, слабодушие - за непостоянство артистической натуры, лень - за философское спокойствие. Ум его, пошлый в своих потугах на утонченность, воспринимал все в чуть-чуть преувеличенном виде, расплывчато, сквозь позолоченный туман сентиментальности. Он лгал, не зная, что лжет, а когда другие его в этом попрекали, говорил, что ложь прекрасна. Словом, он был идеалист.
(«Бремя страстей человеческих»)

Он писал рассудком, а между тем отлично знал, что всякая мало-мальски хорошая картина пишется сердцем.
(«Бремя страстей человеческих»)

Он показывал Филипу пошлый, вульгарный Париж, но Филип глядел на него глазами, ослепленными восторгом. Ранним утром он выбегал из отеля, шел на Елисейские поля, стоял на площади Согласия. Был июнь, и Париж серебрился в прозрачном воздухе. Сердце Филипа было переполнено любовью к людям. *Вот она, - думал он, - настоящая романтика*
(«Бремя страстей человеческих»)

Он понял, казалось, что человек не должен обрекать свою жизнь на произвол случайности, ибо воля его могуча; он, казалось, увидел, что самоограничение может быть не менее страстным и решительным, чем покорность страстям, а внутренняя жизнь может быть столь же разнообразной, многогранной, содержательной и богатой событиями, как жизнь покорителя чужих стран и исследователя неведомых земель.
(«Бремя страстей человеческих»)

Он понял, что добро и зло – понятия относительные и люди просто приспосабливают эти понятия к своим целям.
(«Бремя страстей человеческих»)

Он приобрел прекраснейшую привычку на свете – привычку читать...
(«Бремя страстей человеческих»)

Он скрепя сердце покорялся пожиравшей его страсти. Он знал, что все человеческое преходяще и потому рано или поздно всему должен настать конец. На это он возлагал все свои надежды. Любовь точила его, как червь, высасывала все его жизненные соки; она поглощала все его существо целиком, не оставляя ему ни других радостей, ни других интересов.
(«Бремя страстей человеческих»)

Он тут же вспомнил, сколько из-за нее пережил, и ему стало дурно от одной мысли об этом. Но это были только воспоминания. Глядя на нее, он понял, что больше ее не любит. Как не жалел он ее, но, слава Богу, теперь он был от нее свободен. Печально ее рассматривая, Филип спрашивал себя, почему его прежде так дурманила эта страсть.
(«Бремя страстей человеческих»)

Он часто слышал, с каким презрением люди говорят о деньгах; интересно, пробовали они когда-нибудь без них обходиться? Он знал, что нужда делает человека мелочным, жадным, завистливым, калечит душу и заставляет видеть мир в уродливом и пошлом свете; когда вам приходится считать каждый грош, деньги приобретают чудовищное значение; нужно быть обеспеченным, чтобы относиться к деньгам так, как они этого заслуживают.
(«Бремя страстей человеческих»)

Он чувствовал, что никогда не преодолеет своей страсти, но при этом знал, что время излечивает все.
(«Бремя страстей человеческих»)

Она боялась оставить его одного, преследовала его своим вниманием и, когда его страсть утихала, старалась снова возбудить ее, ибо только в эти мгновения могла питать иллюзию, что он принадлежит ей...
(«Луна и грош»)