Мудрые мысли
(5 июля 1889, Мезон-Лаффит, Франция — 11 октября 1963, Милли-ла-Форе, Франция)
Французский писатель, художник и режиссёр, предвосхитивший появление сюрреализма.
Цитата: 69 - 85 из 144
Мода умирает молодой. Вот почему ее легковесность так весома.
Мы ютим в себе ангела и его же сами беспрестанно шокируем. А надо бы стать хранителями этого ангела.
Надо уметь быть пристрастным. Человек беспристрастный любить не может...
Надрыв и надсада - свидетельсво дурного воспитания. Чем легче слог, тем целомудреннее произведение.
Необычайные существа и их асоциальное поведение составляют очарование мира множеств, который их отторгает. Жуть берет от скорости, достигаемой вихрем, где вольно дышат эти трагические и легкие души. Начинается это с ребячеств; поначалу в них видят всего лишь игру.
(«Ужасные дети»)
Нет большего заблуждения, чем думать, что вдохновение приходит со стороны — я говорю о людях, которые склонны видеть в нём нечто таинственное из разряда чудес. Вдохновение приходит только из наших глубин, из зон, над которыми человек почти не имеет власти. Вдохновение не безупречно, оно не падает к нам с небес.
(«Ужасные дети»)
Ни перед кем так не робеешь, как перед детьми и девушками. Слишком многое отделяет нас от тех и других. Непонятно, как прервать молчание и приспособиться к их уровню.
(«Ужасные дети»)
Ни тот, ни другая не руководствовались желанием нравиться. Эти эксперименты были делом личным и никого не касались.
(«Ужасные дети»)
Но у пятиклассников пробуждающаяся сила еще подчинена темным инстинктам детства. Инстинктам животным, растительным, проявления которых трудно уловить, потому что в памяти они удерживаются не прочнее, чем какая-нибудь минувшая боль, и потому что дети умолкают при виде взрослых. Умолкают, принимают защитные позы иных царств. Эти великие лицедеи умеют мигом ощетиниться, подобно зверю, или вооружиться смиренной кротостью растения и никогда не открывают темных обрядов своей религии. Мы знаем разве только то, что она требует хитростей, даров, скорого суда, застращивания, пыток, человеческих жертвоприношений. Подробности остаются невыясненными, и у посвященных есть свой язык, которого не понять, даже если вдруг незаметно их подслушать.
(«Ужасные дети»)
Обаяние Даржелоса начало переходить в иное качество. Не то чтобы оно ослабело. Напротив, школьный кумир вырастал, отрывался от земли, возносился в небеса детской. Его подбитые глаза, крутые кудри, толстые губы, большие руки, венценосные колени мало-помалу принимали форму созвездия. Они двигались по своим орбитам, разделенные пустотой. Короче, Даржелос превращался вместе со своей фотографией в сокровище. Оригинал и изображение совмещались. Оригинал больше не был нужен. Абстрактный образ идеализировал прекрасное животное, пополнял аксессуары магического круга, и Поль, освобожденный, с упоением наслаждался болезнью, которая теперь представлялась ему сплошными каникулами.
(«Ужасные дети»)
Одно из искусств ... -- это магическое выведение пятен. Их не сводят -- их возводят.
И вот дурная слава, став действительно славой, дает не меньшие преимущества, чем добрая. Она требует и не меньших усилий.
(«Двойной шпагат»)
Он неумело убивал время, которое мастерски убивало его.
(«Ужасные дети»)
Он... неумело убивал время, которое мастерски убивало его.
(«Ужасные дети»)
Она выходила только купить какой-нибудь сюрприз, тут же возвращаясь, чтоб его спрятать.
(«Ужасные дети»)
Она же их, несчастных, любила. Это ведь из сочувствия, их страсти она сделала их своими жертвами.
(«Ужасные дети»)
Опиум похож на религию, как иллюзионист на Иисуса.
От прелести его наворачивались слезы.
(«Ужасные дети»)