Мудрые мысли
(6 (19) апреля 1902, Псков, Российская империя - 2 мая 1989 Москва, СССР)
Русский советский писатель. Лауреат Сталинской премии второй степени (1946).
Цитата: 103 - 119 из 125
«Стареют, когда этого хотят», — говорят французы.
(«Два капитана»)
Страсть сама по себе счастье, и заглушать ее в себе, бороться с ней – что может быть глупее?
(«Два капитана»)
Сухари, по-видимому, нужно было взять с собой не только в уме. Было уже время обеда, и я попробовал пообедать в уме. Но из этого ничего не вышло, хотя было невозможно более отчетливо увидеть, как я ем суп с большим, густо посоленным куском хлеба.
(«Два капитана»)
Так бывает, когда, слушая музыку, думаешь о *своём*, и оказывается, что *своё* - это та же музыка, которую ты всё-таки слышишь.
(«Два капитана»)
Такая красота вокруг, а на душе тяжело. Море, поглотив «Титаник» с тремя тысячами жизней, по-прежнему красиво.
(«Два капитана»)
Теперь я знал, что в сказках далеко не все правда, а многое - неправда. У Кота в сапогах не было сапог, Иванушка-дурачок никогда не мчался на Сивке-бурке, вещей Каурке. Никогда не существовала пещера Лейхтвейса, о которой, еще и перевирая, рассказывал мне брат. Но для поющей дудочки в душе осталось особое место. Все было неправдой, а она - если и неправдой, так какой-то особенной, которая важнее, чем правда.
(«Два капитана»)
«Тик-так, – застучал метроном. – Веришь - не веришь».
Это сердце стучало и молилось зимней ночью, в голодном городе, в холодном доме, в маленькой кухне, чуть освещенной желтым огоньком коптилки, которая слабо вспыхивала, борясь с тенями, выступавшими из углов. Да спасет тебя любовь моя! Да коснется тебя надежда моя! Встанет рядом, заглянет в глаза, вдохнет жизнь в помертвевшие губы! Прижмется лицом к кровавым бинтам на ногах. Скажет: это я, твоя Катя. Я пришла к тебе, где бы ты ни был. Я с тобой, что бы ни случилось с тобой. Пускай другая поможет, поддержит тебя, напоит и накормит - это я, твоя Катя. И если смерть склонится над твоим изголовьем и больше не будет сил, чтобы бороться с ней, и только самая маленькая, последняя сила останется в сердце - это буду я, и я спасу тебя.
(«Два капитана»)
То разгорается, то гаснет фонарик, то горе, то радость освещает его колеблющийся свет.
(«Два капитана»)
– Ты думаешь, я сошел с ума? Нет, просто надоели эти скоты, которые мешают жить и работать! Надоели карьеристы, доносчики, лицемеры! И знаешь, кто виноват в том, что они командуют нами? Мы! Мы слишком вежливы, мы обходим скользкие места, мы боимся говорить правду. Мы терпим и учим других терпеть, а они тем временем действуют – и решительно, умело!
(«Два капитана»)
Устала я не от труда, а от борьбы с собственной душой. Не умею я применяться к жизни, все хочется приложить к ней свое, а это «свое», воспитанное в мечтах, слишком хрупко и разлетается на куски при первом же столкновении.
(«Два капитана»)
Фонари не зажгутся, и я ее не узнаю... Фонари зажгутся, но она не придет... Фонари не зажгутся, и она меня не узнает.
(«Два капитана»)
Хорошо скользить, когда есть высота
Плохо выравнивать на уровне крыши!
Саня, не нужно собой рисковать,-
Тетушка просит летать пониже.
(«Два капитана»)
– Что же вы теперь будете делать с вашей мистической верой в плесень, Татьяна?
– Работать.
– Очень хорошо. Подпольно? В плане нет этой темы.
– И не было.
– А вы не боитесь, что Крамов…
– Нет, Петр Николаевич. В крайнем случае я постараюсь доказать, что с помощью плесени нельзя совершать политические убийства.
(«Два капитана»)
Эвенок Чолкар приезжает из школы домой.
Луною улыбка блестит в его узких глазенках.
Быстро с нарт соскочил он и радостно машет рукой, -
В чум вливаются свежесть и радость ребенка…
(«Два капитана»)
Это был доктор, который спрашивал у ненцев, где находится Ванокан.
– Там? – кричал он сердито и показывал рукой на юг.
– Там, там, – соглашались ненцы.
– Там? – он показывал на восток.
– Там.
Потом ненцы все, как один, стали показывать на юго—восток, и доктор нарисовал на снегу огромную карту побережья Северного Ледовитого океана. Но и это мало помогло делу, потому что ненцы отнеслись к географической карте как к произведению искусства, и один из них, еще совсем молодой, изобразил рядом с картой оленя, чтобы показать, что и он умеет рисовать…
(«Два капитана»)
Это ничего не значит. тебя не пускают. Но все равно - ты путешественник по призванию, по страсти. Только путешественник мог спросить, сколько лет рыбе, которую мы сьели за обедом... Только путешественники так боятся канцелярских бумаг. Только путешественники так стесняются. когда дарят цветы. Только путешественники так свистят и думают о своем и по утрам мучат своих жен зарядкой из двадцати четырех упражнений
(«Два капитана»)
Это покажется тебе наивным ,даже нелепым,но тайная надежда,что ты любишь только меня,никогда не оставляла меня.Может быть,потому что все мои встречи с другими-это ты.И теперь,когда я спокойнее смотрю на свое прошлое,я вижу,что не было у меня большего счастья,чем наша любовь,со всеми ее унижениями и обидами-давно прощенными и даже чем-то дорогими.
(«Два капитана»)