Мудрые мысли

Вениамин Александрович Каверин (настоящая фамилия — Зильбер, Veniamin Aleksandrovich Kaverin)

(6 (19) апреля 1902, Псков, Российская империя - 2 мая 1989 Москва, СССР)

Русский советский писатель. Лауреат Сталинской премии второй степени (1946).

Цитата: 52 - 68 из 125

Кто изменит этому честному слову - не получит пощады, пока не сосчитает, сколько в море песку, сколько деревьев в лесу, сколько с неба падает дождевых капель. Захочет идти вперед - посылай назад, захочет идти налево - посылай направо. Как я ударяю шапкой о землю, так гром поразит того, кто нарушит это честное слово. Бороться и искать, найти и не сдаваться.
(«Два капитана»)

Кто не знает, что представляет собою «история болезни» – скучная вещь, сухой протокол беды, кончающейся смертью или выздоровлением, или ни тем, ни другим.
(«Два капитана»)

Кто писал о «музыке души»? Ее-то и слышит тот, кто любит. А все другие слышат в лучшем случае гаммы, а то и уличный шум.
(«Два капитана»)

Лежу и думаю о том, что любовь — это, в сущности, простейший способ познания мира и что подлинную сущность человека видит только тот, кто действительно любит. Кто писал о «музыке души»? Её-то и слышит тот, кто любит. А все другие слышат в лучшем случае гаммы, а то и уличный шум...
(«Два капитана»)

любить - это значит чувствовать себя человеком
(«Два капитана»)

Любовь, о которой так много писали и пишут поэты, в сущности, всего лишь потребность быть любимым - и только.
(«Два капитана»)

...любовь - это, в сущности, простейший способ познания мира и что подлинную сущность человека видит только тот, кто действительно любит. Кто писал о *музыке души*? Её-то и слышит тот, кто любит. А все другие слышат в лучшем случае гаммы, а то и уличный шум...
(«Два капитана»)

Маленький прыжок легче сделать, чем большой. Однако, желая перепрыгнуть широкую канаву, мы не начнем с того, что половинным прыжком прыгнем на ее дно.
(«Два капитана»)

— Между прочим, замечено, Иван Павлыч, что я всю жизнь прислоняюсь к чужим семействам. Когда маленький был — к Сковородниковым, — помните, я вам рассказывал. Потом к Татариновым. А теперь к доктору.
— Пора, брат, уже и свое завести, — серьезно сказал Кораблев.
— Нет, Иван Павлыч.
— Почему так?
— У меня не идет это дело.
Кораблев помолчал.
Он налил себе, мы чокнулись, выпили, и он снова налил.
(«Два капитана»)

Мертвые, которые считают себя живыми только потому, что видят своё дыхание в холодном воздухе.
(«Два капитана»)

Милый Пира-Полейкин, — было торопливо написано на голубоватом листке из его блокнота, — обнимаю тебя. Помни, ты веришь.
(«Два капитана»)

Мир сам по себе - картина, и тот, кто обладает редким даром живописного видения этого мира, и есть художник.
(«Два капитана»)

Мой инструктор, он же начальник школы, он же заведующий материальной и хозяйственной частью – старый летчик времен гражданской войны. Это большой веселый человек, любитель необыкновенных историй, которые он рассказывает часами, вспыльчивый и отходчивый, смелый и суеверный. Свои обязанности инструктора он понимает очень просто: он ругает меня, и чем выше от земли, тем все крепче становится ругань. Наконец она прекращается – первый раз за полгода!.. Это было великолепно! Минут десять я летел в замечательном настроении. Не ругается – как же я, должно быть, здорово веду самолет! Несмотря на шум мотора, мне показалось, что я лечу в полной тишине – непривычное состояние!
Но тут же я понял, в чем дело: телефон разъединился, и трубка болталась за бортом. Я поймал ее и вместе с ней последнюю фразу:
– Лопата! Вам бы не летать, а служить в ассенизационном обозе!
Мой инструктор самую страшную ругань соединяет с вежливым обращением «на вы»…
(«Два капитана»)

Мы в купе международного вагона Владивосток-Москва. Невероятно, но факт — десять суток мы проводим под одной крышей, не расставаясь ни днем, ни ночью. Мы завтракаем и ужинаем за одним столом. Мы видим друг друга в дневные часы — говорят, что есть женщины, которым это не кажется странным.
(«Два капитана»)

Мы кончили школу, с каждым годом она уходила все дальше от нас, и уже начинало казаться странным, что это были мы – пылкие дети, которым жизнь представлялась такою преувеличенно сложной.
(«Два капитана»)

Мы съели по яблоку и угостили соседа, маленького, небритого, сине-черного мужчину в очках, который все гадал, кто мы такие: брат и сестра — не похожи! Муж и жена — рановато!
(«Два капитана»)

Мы такие, мы умные, дельные, нам много надо, мы многое можем. Мы сотрем в порошок того, кто осмелится предположить, что для нас нет ничего святого.
(«Два капитана»)