Антонио Грамши (итал. Antonio Gramsci)

(22 января 1891, Алес, Сардиния — 27 апреля 1937, Рим)

Биография (Б. Р. Лопухов. БСЭ, 1969-1978)

Грамши (Gramsci) Антонио (23.1. 1891, Алее, о. Сардиния, — 27.4.1937, Рим), основатель и руководитель Коммунистической партии Италии, теоретик-марксист. Родился в семье мелкого служащего. В 1911—14 учился в Туринском университете на филологическом факультете. В 1913 вступил в Итальянскую социалистическую партию. В годы 1-й мировой войны 1914—18 редактировал туринский социалистический еженедельник "Иль гридо дель пополо" ("II grido del popolo"); одновременно Грамши сотрудничал в туринском издании социалистической газеты "Аванти!" ("Avanti!").

Грамши быстро проявил себя как выдающийся представитель молодого поколения итальянских революционеров, начавших борьбу против реформизма в социалистической партии. В 1917 принял участие в создании внутри партии "Революционной фракции непримиримых". После антивоенного вооруженного восстания в Турине в августе 1917 был избран секретарём местной секции социалистической партии.

Идеи ленинизма и Октябрьская социалистическая революция оказали решающее влияние на теоретическую и практическую деятельность Грамши В условиях послевоенного революционного подъёма в Италии Грамши выступил инициатором движения за создание фабрично-заводских советов, которое стало своеобразной формой борьбы итальянского пролетариата за власть в 1919—20. В борьбе за организацию фабрично-заводских советов главная роль принадлежала группе "Ордине нуово" ("Новый строй"), которую Грамши вместе с П. Тольятти, У. Террачини и др. молодыми социалистами создал в мае 1919. В еженедельнике "Ордине нуово" ("Ordine nuovo") в 1919—20 публиковались статьи Грамши, в которых на основе глубокого анализа структуры итальянского общества и особенностей его исторического развития Грамши выдвинул задачу борьбы за союз промышленного пролетариата Севера с крестьянами Юга и показал, что осуществление такого союза — важнейшая предпосылка гегемонии пролетариата в конкретных итальянских условиях. Написанный Грамши доклад туринской секции "За обновление социалистической партии" получил одобрение В. И. Ленина на 2-м конгрессе Коминтерна (1920). В ноябре 1920 абстенционисты (группа А. Бордиги), левые максималисты и группа "Ордине нуово" создали объединённую коммунистическую фракцию. В январе 1921 на 17-м съезде Итальянской социалистической партии в Ливорно эта фракция порвала с реформистами и центристами и основала Коммунистическую партию Италии (КПИ).

В 1922—23 Грамши был делегатом от КПИ в Исполкоме Коминтерна и жил в Советском Союзе. В 1924 по инициативе Грамши создана ежедневная газета партии "Унита" ("l'Unita"), которая, проводя линию КПИ, стремилась объединить всех трудящихся в борьбе против фашизма. В мае 1924 Грамши вернулся в Италию. Ведя настойчивую борьбу против сектантской политики руководства КПИ, возглавлявшегося Бордигой, Грамши добился создания в партии новой руководящей группы. Возглавляя в 1924—26 парламентскую группу коммунистов, Грамши разоблачал с трибуны палаты депутатов преступную политику фашизма. Одновременно Грамши продолжал теоретическую разработку проблем борьбы итальянского пролетариата.

8 ноября 1926 фашисты арестовали Грамши и сослали на о. Устика. В 1928 фашистский трибунал приговорил Грамши к 20 годам тюремного заключения (затем в результате нескольких амнистий этот срок был сокращён — он истекал в 1937). Большую часть заключения Грамши провёл в тюрьме Тури (около Бари). Тяжёлые условия жизни в тюрьме подорвали его здоровье, и через несколько дней после формального освобождения Грамши скончался.

Бесстрашный борец за дело рабочего класса, Грамши последовательно отстаивал и развивал принципы марксистской революционной теории. Грамши оставил большое теоретическое наследие, вошедшее в знаменитые "Тюремные тетради", созданные в годы заключения. Его работы в области истории, философии и культуры идейно вооружают пролетариат.

Главной целью исторических исследований Грамши была научная разработка проблемы гегемонии пролетариата. С этим тесно связаны исследования Грамши, посвященные эпохе Рисорджименто — периоду борьбы за национальное освобождение и объединение Италии в 19 в. На конкретных исторических примерах Грамши показывает, что союз с крестьянством определяет политический успех той силы, которая осуществляет руководящую роль в этом союзе. Грамши создаёт цельную марксистскую концепцию Рисорджименто. Он рассматривает Рисорджименто как буржуазную революцию, оставшуюся незавершённой главным образом потому, что в Италии не были осуществлены революционные преобразования в деревне. Сохранение феодальных пережитков, слабость демократического лагеря обусловили внутреннее бессилие т. н. либерального государства, которое особенно отчётливо выявилось после 1-й мировой войны (в начале 20-х гг.). Пролетариат, указывает Грамши, должен учесть уроки истории и в качестве гегемона революции повести за собой широкие народные массы.

Грамши стремится выявить все те кардинальные проблемы, которые не были решены в борьбе за национальное объединение и продолжали тормозить экономическое и политическое развитие страны; он исследует в историческом плане проблему разрыва между городом и деревней, Севером и Югом, интеллигенцией и народом. Особенно большое внимание уделяет Грамши изучению вопросов, связанных с проблемой экономической и политической отсталости Юга Италии, — т. и. южному вопросу, который он рассматривает прежде всего как вопрос крестьянский. Важнейшей задачей пролетариата и его авангарда — коммунистической партии Грамши считал борьбу против буржуазной идеологии.

В своих философских работах Грамши стремился дать всестороннее изложение марксизма как всеобъемлющего и цельного мировоззрения. Особое внимание он уделял проблеме связи между теорией и практикой, одним из важнейших аспектов которой был вопрос об отношениях между рабочим классом и интеллигенцией. В установлении единства между ними Грамши видел одно из главных отличий марксизма от буржуазных философских систем, и в частности от философии Б. Кроче.В противовес Кроче, который стремился спасти "высокую культуру", отделив её от политики и от масс, Грамши утверждал необходимость контакта между "простыми людьми" и интеллигенцией "...именно для того, чтобы создать интеллектуально-моральный блок, который сделает политически возможным прогресс всей массы, а не только узких группок интеллигенции" (Избранные произведения, т. 3, М., 1959, с. 22). Выступая против тенденций осуществить единство "на низком уровне масс", Грамши считал, напротив, необходимой борьбу за интеллектуальное возвышение масс. Критикуя всякого рода упрощения марксистской теории, Грамши, в частности, писал по поводу вульгаризации проблемы соотношения базиса и надстройки: нельзя "...представлять и объяснять любое колебание политического и идеологического барометра как непосредственное выражение изменений в базисе..." (там же, с. 98). Разрабатывая учение о гегемонии пролетариата, Грамши обращает особое внимание на проблему духовного и нравственного руководства пролетариатом массами и обществом. Грамши отстаивал идею общественно-активной роли искусства, ответственности писателя перед народом; вместе с тем он выступал против вульгаризации этих принципов, против декретирования, навязывания искусству его предмета, метода и задач. Именно в этом плане Грамши ставил и решал вопросы о взаимосвязи искусства и масс, писателя и народа, подчёркивал огромное воспитательное значение искусства.

Труды Грамши содействовали формированию в Италии плеяды философов и историков-марксистов; они имеют важное значение для всей деятельности итальянского рабочего класса и международного коммунистического движения.

Сочинения

* Opere, v. 1—10, [Torino], 1952-60;
* в рус. пер. — Избр. произв., т. 1—3, М., 1957—59;
* О литературе и искусстве, М., 1967.

Литература

* Аликата М., А. Грамши — основатель Итальянской коммунистической партии, [пер. с птал.], М., 1957:
* Бондарчук В.С., Проблемы итальянского Рисорджементо в теоретических трудах А. Грамши, "Новая и новейшая история", 1958, № 6;
* Големба А., Грамши, М., 1968; Егерман Э. Я., Антонпо Грамши о крестьянском вопросе в Италии, "Вопросы философии", 1950, №1:
* Лопухов Б. Р., А. Грамши, М., 1963;
* Мизиано К. Ф., Великая Октябрьская социалистическая революция и проблемы рабочего движения Италии в работах А. Грамши 1919—1920 гг., "Новая и новейшая история", 1957, № 2;
* Францев Ю. П., Грамши и проблема идейного воспитания масс, в сборнике: 40 лет Итальянской коммунистической партии, М., 1961:
* Togliatti P., Gramsci, Mil., 1949;
* Studi Gramsciani. Atti del convegno tenuto a Roma nei giorni 11—13 gennaio 1958, [Roma, 1958]: Gramsci e la cultura contemporanea, [v. 1-2, Roma, 1969–70].

А.Грамши и его "ТЮРЕМНЫЕ ТЕТРАДИ"

Антонио Грамши
(Antonio Gramsci)
(23.1. 1891 - 27.4.1937)
один из основателей и руководителей Компартии Италии. В 1911-14 учился в Туринском университете на филологическом факультете.

В 1913 вступил в Итальянскую социалистическую партию.

В годы 1-й мировой войны (1914-1918 редактировал социалистический еженедельник "Иль гридо дель пополо" ("II grido del popolo") и сотрудничал в туринском издании социалистической газеты "Аванти!" ("Avanti!").

В 1917 принял участие в создании внутри партии "Революционной фракции непримиримых". После вооруженного восстания в Турине в августе 1917 был избран секретарем местной секции социалистической партии. В январе 1921 вошел в основанную Коммунистическую партию Италии (КПИ). В 1922-23 Грамши был делегатом от КПИ в Исполкоме Коминтерна и жил в Советском Союзе. В мае 1924 вернулся в Италию. В 1924 по инициативе Грамши создана ежедневная газета партии "Унита" ("l'Unita"). В 1924-26 возглавлял парламентскую группу коммунистов. 8 ноября 1926 фашисты арестовали Грамши и сослали на о. Устика. В 1928 г. приговорен к 20 годам тюремного заключения (затем в результате нескольких амнистий этот срок был сокращен). Через несколько дней после формального освобождения из тюрьмы Грамши скончался.

Находясь в тюрьме написал ряд работ по истории, философии, культуре, которые были позже изданы под общим названием "Тюремные тетради".

Грамши является одним из теоретиков марксизма, который в частности считал, что политический прогресс определяется не усилиями узких групп или группировок интеллигенции, а степенью интеллектуального возвышения масс, которое должна обеспечивать интеллигенция - образованные и гуманистически ориентированные интеллектуалы и партийные активисты.

"Тюремные тетради" были написаны в тюрьме, они проходили цензуру и некоторые идеи Грамши был вынужден выражать иносказательно, что, естественно, создает трудности в понимании и интерпретации его текстов.

А.Грамши
ПАРТИИ, ГОСУДАРСТВО, ОБЩЕСТВО

Нужно подчеркнуть, что очень часто предают забвению как раз самые элементарные, самые простые понятия политики.

Первое элементарное отношение в политике состоит в том, что в реальности-то существуют правители и управляемые, руководители и руководимые. Все искусство и вся наука политики построены на этом первичном факте, от которого никуда не уйдешь.

Если даже в одной и той же группе существует деление на управляющих и управляемых, то возникает необходимость установить определенные принципы этих отношений. Ведь именно в этой области совершаются наиболее грубые «ошибки», обнаруживаются самая преступная неспособность и наиболее трудные для исправления просчеты. (Считается, что раз цели этой группы изложены, то это должно автоматически обеспечить ей полную поддержку, и поэтому нет нужды отстаивать «необходимость» и разумность этих принципов. Более того, считается бесспорным (кое-кто убежден в этом и, что еще хуже, действует в соответствии с этим «убеждением»), что поддержка «придет», даже если не попросить о ней, даже если не намечен путь, по которому предстоит двигаться. Так, например, трудно избавиться от присущего руководителям убеждения в том, что дело будет осуществлено только потому, что руководитель считает справедливым и разумным, чтобы оно было осуществлено; если этого не происходит — возлагается «ответственность» на того, кто «должен был бы...» и т.д. Так же трудно вытравить преступные замашки - пренебрежение необходимостью избегать бесполезных жертв. В самом деле, всем известно, что провал коллективных (политических) действий происходит большей частью потому, что не пытаются избежать бесплодных жертв или не учитывают жертв других и играют чужими жизнями...

Если исходить из принципа, что существуют руководители и руководимые, правители и управляемые, то несомненно, что «партии» до сих пор представляют собой самое удобное средство для подготовки руководителей и навыков руководства.

Следует обратить внимание на то, что там, где устанавливаются тоталитарные режимы, традиционная функция института верховной власти присваивается на деле определенной партией, которая является тоталитарной именно потому, что выполняет эту функцию. Хотя всякая партия является выразителем интересов социальной группы, и только одной определенной социальной группы, тем не менее определенные партии при известных условиях представляют интересы такой группы, поскольку они осуществляют равновесие и выполняют роль арбитра между интересами собственной группы и других социальных групп, а также заботятся о том, чтобы развитие представляемой ими группы шло при согласии и с помощью союзных ей социальных групп, если они не являются прямо, решительно враждебными ей группами. Конституционная формула, определяющая положение короля (или президента республики), - «царствует, но не управляет», — представляет собой юридически оформленное выражение этой арбитражной функции, выражение заботы конституционных партий о том, чтобы не «разоблачать» корону или президента. Содержащееся в конституции положение о том, что глава государства не несет ответственности за действия правительства, и положение о министерской ответственности представляют собой казуистическое выражение общего принципа, состоящего в защите концепции государственного единства, концепции согласия управляемых с государственной деятельностью вне зависимости от того, кто входит в состав правительства и какая партия находится у власти.

При господстве тоталитарной партии эти конституционные положения теряют свое значение и деятельность функционировавших в соответствии с ними институтов ослабевает. Однако выполнение этой функции арбитра берет на себя тоталитарная партия, превозносящая абстрактную концепцию «государства» и старающаяся различными способами создать впечатление того, будто функция «беспристрастной силы» осуществляется действенно и эффективно.

Можно отметить, что во многих странах современного мира органические, основные партии вследствие необходимости вести политическую борьбу или по другим соображениям разбиты на фракции... Поэтому часто случается, что духовный генеральный штаб органической партии не принадлежит ни к одной из таких фракций, а действует так. как если бы он был самостоятельно существуюшей руководящей силой, стоящей над партиями; и подчас люди этому даже верят. Эту функций можно очень точно изучить, если исходить из того, что газета (или ряд газет) , журнал (или ряд журналов) являются «партиями» или «партийными фракциями» или выполняют «функцию определенной партии». В этой связи следовало бы поразмышлять над теми функциями, которые «Таймс» выполняет в Англии, которые принадлежали «Коррьере делла сера» в Италии, а также о тех функциях, которые выполняет так называемая «информационная» и «аполитичная» и даже спортивная и техническая печать. Впрочем, это явление обнаруживает очень интересные черты в таких странах, где безраздельно господствует тоталитарная партия, ибо такая партия не выполияет больше чисто политических функций - она выполняет теперь только технические, пропагандистские и полицейские функции , а также функции нравственного и культурного воздействия. Политическая функция выполняется в таком случае косвенным путем, потому что если отсутствуют другие легальные партии, то всегда существуют некоторые фактические партии и тенденции, которые нельзя подавить легальным путем; полемика и борьба против них напоминает игру в жмурки. Во всяком случае, несомненно одно, что р тоталитарных партиях преобладают культурные функции, а язык политики превращается в политический жартон, то есть политические вопросы облекаются в культурные формы и как таковые становятся неразрешенными.

Существуют два типа «партии». Один тип ее может представлять собой элиту, деятелей культуры, функции которых заключаются в том, чтобы с позиций культуры и общих идеологических принципов осуществлять руководство широким движением родственных между собой партий (которые являются в действительности фракциями одной и той же органической партии). Второй тип, появившийся в более близкий к нам период, представляет собой не элиту, а массовую партию, причем политическая роль массы заключается только в том, что она должна (подобно армии) во всем следовать и доверять открытому или скрытому политическому центру (открытый политический центр часто является механизмом управления в руках тех сил, которые стремятся остаться в тени и действуют косвенно, через посредников и через «посредническую идеологию») . Масса служит здесь попросту средством для «маневра», и ее «занимают» моральными наставлениями, сентиментальными внушениями, мессианскими мифами о наступлении легендарной эпохи, во время которой сами собой будут разрешены все бедствия, устранены все противоречия современности.

Вопрос о том, когда можно считать партию сформировавшейся, то есть имеющей ясную и постоянную цель, вызывает оживленную полемику и часто, к сожалению, порождает даже партийную спесь, не менее смешную и опасную ,чeм «национальная спесь», о которой писал Вико.

Трудно допустить, чтобы какая-либо политическая партия (представляющая господствующую группу, а также и подчиненные социальные группы) не выполняла также и полицейскую функцию, то есть функцию защиты определенного узаконенного политического порядка.

Показав это со всей отчетливостью, вопрос следует поставить по-другому, а именно как вопрос о тех путях и о тех способах, с помощью которых осуществляется эта функция. Что лежит в ее основе - репрессии или убеждение, носит ли она реакционный или прогрессивный характер? Выполняет ли данная партия свою полицейскую функцию с целью сохранения порядка, который является внешним, чуждым живым силам истории и сковывает их развитие, или эти ее действия продиктованы стремлением поднять народ на новую ступень цивилизации, политическое и правовое устройство которой составляет ее программную цель? В самом деле, закон находит тех, кто его нарушает, во-первых, среди реакционных социальных элементов, которых он лишил власти; во-вторых, среди прогрессивных элементен, которых закон подавляет; в-третьих, среди тех элементов, которые не достигли того уровня цивилизованности, который выражает закон. Поэтому выполняемая партией полицейская функция может быть прогрессивной и регрессивной: она прогрессивна, когда направлена на то, чтобы удерживать в рамках законности реакционные силы, отрешенные от власти, и поднять на уровень новой законности отсталые массы; она регрессивна, когда стремится подавить живые силы истории и сохранить уже превзойденную, антиисторическую законность, ставшую чуждой массам. А в остальном отличительным критерием какой-либо партии служит характер ее деятельности: если партия является прогрессивной, она выполняет эту функцию «демократически»; если партия является регрессивной, она выполняет эту функцию «бюрократически». Во втором случае партия представляет собой простого нерассуждающего исполнителя она является (в техническом отношении) полицейской организацией и ее название - «политическая партия» — представляет собой простую метафору, носящую мифологический характер.

Цезаризм является отражением такой ситуации, когда борющиеся между собои силы находятся в состоянии катастрофического равновесия, то есть такого равновесия, при котором продолжение борьбы может иметь лишь один исход: взаимное уничтожение борющихся сил.

Цезаризм всегда служит выходом из историко-политической ситуации, характеризующейся таким равновесием сил, которое грозит завершиться катастрофой; этот выход принимает форму «арбитража», доверенного великой личности. Цезаризм прогрессивен, когда его вмешательство помогает восторжествовать прогрессивной силе - хотя бы и с помощью определенных компромиссов и условий, ограничивающих значение одержанной победы; цезаризм носит реакционный характер, когда его вмешательство помогает восторжествовать реакционной силе также с помощью компромиссов и ограничений, но имеющих в этом случае иной смысл, иную силу, иное значение. Цезарь и Наполеон I служат примерами прогрессивного Цезаризма. Наполеона III и Бисмарка - цезаризма реакционного, Впрочем, цезаризм - это полемико-идеологическая формула... Обстоятельства могут привести к установлению цезаризма без Цезаря, без великой «героической» и представительной личности.

В современном мире явление цезаризма в общем носит особый характер... Тем не менее даже в современную эпоху для развития цезаризма имеется известное поле, более или менее широкое (в зависимости от характера страны и того места, которое она занимает в мировой структуре), потому что эта социальная форма «всегда» имеет потенциальные возможности для последующего развития и организационного оформления. Она может особенно рассчитывать на относительную слабость противостоящей ей прогрессивной силы, вытекающей из самой ее природы и особенностей ее существования, слабость, в сохранении которой эта социальная форма заинтересована; поэтому и говорят, что современный цезаризм носит скорее полицейский, а не военный характер..

Входят ли парламенты в состав государственной структуры (даже в тех странах, где они как будто бы играют максимально действенную роль), а если нет, то какую функцию они выполняют в действительности? При положительном ответе встает другой вопрос: каким образом они входят в состав государства и каким образом выполняют свою специфическую функцию? И если даже парламенты органически не входят в состав государства, то может ли это тем не менее служить свидетельством того, что их существование не имеет общегосударственного значения? И каково основание тех обвинений, которые выдвигают по адресу парламентаризма и неразрывно связанного с ним многопартийного режима? (Основание, естественно, объективно, то есть связано с тем фактом, что само существование парламентов препятствует и замедляет техническую деятельность правительства.) Вполне понятно, что представительный режим в политическом отношении может «причинить беспокойство» кадровой бюрократии, но вопрос состоит не в этом. Суть его сводится к следующему: не превратился ли представительный и многопартийный режим, предназначенный служить механизмом для отбора лучших функционеров, которые дополняли бы и уравновешивали кадровую бюрократию с тем, чтобы предотвратить окаменение, — не превратился ти этот представительный режим в препятствие, в механизм совершенно противоположного характера, и если да - то по каким причинам?

Впрочем, даже утвердительный ответ на этот вопрос не исчерпывает проблемы, ибо если даже допустить (а это как раз нужно допустить), что парламентаризм утратил свою действенность и, больше того, стал приносить вред, то отсюда вовсе не следует, что нужно реабилитировать и превозносить бюрократический режим. Нужно подумать над тем, не отождествляются ли парламентаризм и представительный режим вообще и нет ли возможности по-иному разрешить как проблему парламентаризма, так и проблему бюрократического режима.

Поскольку государство есть само упорядоченное общество, оно суверенно. Оно не может иметь юридических границ: для него не могут служить границей субъективные нормы публичного права, государство не может сказать о себе, что оно самоограничивается. Установленное право не может быть границей для государства, ибо в любой момент оно может быть изменено государством во имя новых социальных потребностей и т.д.

Пока существуют классовые государства, упорядоченное общество может существовать только как метафора, то есть только в том смысле, что и классовое государство также является упорядоченным обществом. Утописты, поскольку они выступали с критикой современного им общества, прекрасно понимали, что классовое государство не может быть упорядоченным обществом, и это подтверждается тем, что, рисуя в утопиях различные типы общества, они вводили в качестве необходимой основы задуманной реформы экономическое равенство.

Что касается этического и культурного государства то самое разумное и конкретное, что можно сказать по этому поводу, сводится, на мой взгляд, к следующему: каждое государство является этическим, поскольку одна из наиболее важных его функций состоит в том, чтобы поднимать широкие массы населения до определенного культурного и морального уровня (или типа), соответствующего потребностям развития производительных сил и, следовательно, отвечающего интересам господствующих классов. В этом смысле особенно важную роль в государстве играет школа, выполняющая позитивную воспитательную функцию. Однако в реальной действительности на достижение этой цели направлено множество других видов деятельности и инициативы, носящих так называемый частный характер, которые образуют в совокупности аппарат политической или культурной гегемонии господствующих классов.

В полемике (кстати сказать, поверхностной) о функциях государства (которая понимается в узком смысле как политико-юридическая организация) выражение «государство - ночной сторож» соответствует итальянскому выражению «государство-карабинер» и должно обозначать государство, чьи функции ограничиваются охраной общественного порядка и гарантированием соблюдения законов.

Выражение «государство - ночной сторож», которое должно, вероятно, иметь больший саркастический оттенок, чем выражение «государство-карабинер» или «государство-полицейский», принадлежит, кажется, Иссалю. Противоположностью такому государству должны служить «этическое государство» или «государство-интервенционист» ( «государство, осуществляющее вмешательство»). И нужно проводить различие между этими двумя категориями.

Концепция этического государства имеет философское и интеллектуальное происхождение (она свойственна интеллектуалам; пример — взгляды Гегеля), и ее действительно можно было бы поставить в один ряд с концепцией «государство - ночной сторож», потому что она относится скорее к самостоятельной (воспитательной и моральной) деятельности светского государства в противоположность космополитизму и тому вмешательству, которые характеризуют деятельность религиозно-церковной организации как пережитка средневековья. Концепция же государства-интервенциониста имеет экономическое происхождение и связана, с одной стороны, с протекционистскими течениями, или течениями экономического национализма, а с другой стороны — с попыткой заставить определенные государственные кадры феодального и помещичьего происхождения взять на себя «защиту» трудящихся классов от эксцессов капитализма (политика Бисмарка иДизраэли).

Эти различные тенденции могут вступать в разнообразные комбинации, что и происходит на деле. Естественно, что либералы (сторонники «экономизма») выступают за государство с функциями «ночного сторожа» и хотели бы, чтобы историческая инициатива была предоставлена гражданскому обществу и различным силам, которые развиваются бурно, если существует «государство-сторож», заботящееся о том, чтобы «игра» велась «честно» и чтобы соблюдались ее законы. Интеллигенты, будь то либералы или даже сторонники государства-интервенциониста, относятся очень неодинаково к различным вопросам: они могут быть либералами в экономической области и одновременно интервенционистами в области культуры и т.д.

Мы всегда отождествляем государство и правительство, а это отождествление представляет собой как раз новое выражение экономико-корпоративной формы (здесь: формы выражения социально-экономического содержания государства. - Ред.), то есть смешения гражданского общества и общества политического, ибо следует отметить, что в общее понятие государства входят элементы, которые должны быть отнесены к понятию гражданского общества (в_этом смысле можно было бы сказать, что государство = политическое общество + гражданское общество, иначе говоря, государство является гегемонией, облеченной в броню принуждения. В доктрине государства, согласно которой существует тенденция к тому, что государству суждено исчерпать себя и раствориться в упорядоченном обществе, — в этой доктрине указанный выше вопрос занимает центральное место. Можно-представить себе, как принудительная сторона государству постепенно исчерпывает себя в результате того, что утверждаются все более значительные элементы упорядоченного общества (то есть этического государства или гражданского общества). Выражения «этическое государство» или «гражданское общество» должны были бы означать, что это «представление» о государстве без государства имелось у Крупных ученых в области политики и права постолькуку, поскольку они становились на почву чистой науки (то есть чистой утопии, поскольку она основывалась на предположении, что все люди будто бы действительно равны между собой...).

В доктрине государства как упорядоченного общества нужно будет от фазы, на которой «государство» будет равнозначно «правительству» и отождествляться с «гражданским обществом», перейти к фазе, на которой государство будет выступать в роли «ночного сторожа», то есть будет являться принудительной организацией, охраняющей развитие элементов упорядоченного общества, которые будут непрерывно умножаться, вследствие чего авторитетные и хаотические вмешательства этой организации будут постепенно сокращаться...

Если ни один тип государства действительно не может не пройти через фазу экономико-корпоративного примитивизма (то есть прямого выражения интересов господствующей социальной группы. - Ред.), то не следует ли отсюда, что содержание политической гегемонии новой социальной группы, основавшей новый тип государства, должно носить преимущественно экономическии характер? Ведь в таком случае речь идет о преобразовании экономической структуры и конкретных отношении между людьми и экономическим миром, то есть производством. Элементы надстройки не могут быть при этом слаборазвитыми; деятельность этих элементов сведется к.предвидению и борьбе, причем «плановое» начало будет играть при этом еще явно недостаточную роль; культурный план будет носить главным образом негативный характер, сведется к критике прошлого и к тому, чтобы предать забвению, старое и разрушить его, а план позитивного строительства оудет намечен еще в самых «общих чертах», которые в любой момент можно (и нужно) будет изменять, чтобы план находился в соответствии с вновь создаваемой экономической структурой.

Старые руководители общества, возглавлявшие его в интеллектуальном и нравственном отношении, чувствуют, что почва уходит у них из-под ног, понимают, что их «проповеди» становятся именно «проповедями» — вещью, чуждой действительности, голой формой, лишенной содержания, безжизненным призраком; отсюда их отчаяние и консервативные и реакционные тенденции. Из-за того, что разлагается та особая форма цивилизации, культуры и нравственности, которую они представляют, они кричат о гибели всякой цивилизации, всякой культуры, всякой нравственности и требуют от государства принятия репрессивных мер. Эти руководители образуют .сопротивляющуюся группу, стоящую вне реального исторического процесса; тем самым они увеличивают продолжительность кризиса, ибо закат определенного образа жизни и образа мышления не может происходить без кризиса. С другой стороны, люди, представляющие новый порядок, которому предстоит появиться на свет, из-за «рационалистической» ненависти к старому распространяют утопии и надуманные планы.

Что служит исходным пунктом этого нового порядка, которым чревата действительность? Мир производства, труд. В основу всякого анализа нравственных и идеологических установлений, которые предстоит создать, и принципов, которые предстоит распространить, должен оыть положен критерий максимального утилитаризма; коллективная и индивидуальная жизнь должна быть организована на базе максимального использования производственного аппарата. Развитие экономических сил на новых основах и прогрессивное развитие новой экономической структуры излечат противоречия, которые не могут отсутствовать, и откроют новые возможности для самодисциплины, то есть и для индивидуальной свободы.

Биография

ГРАМШИ АНТОНИО (GRAMSCI, Antonio) - (1891-1937) Журналист, впоследствии активист итальянской коммунистической партии (за что был подвергнут режимом Муссолини десятилетнему тюремному заключению) , один из наиболее крупных марксистских мыслителей XX в. Его работы, представлявшие собой сознательную попытку соединения социальной теории и политической практики, отличались отходом от экономического детерминизма и стремлением найти альтернативный способ интерпретации идей К. Маркса. Отход от экономического детерминизма осуществлялся при этом двояко: во-первых, через отстаивание независимости политики и идеологии от экономики, а во-вторых, через подчеркивание способности людей изменять обстоятельства своей жизни посредством борьбы. Грамши утверждал, что господство капиталистического класса не может основываться на одних лишь экономических факторах, что оно требует использования политической силы и, что еще более важно, наличия особого идеологического аппарата, обеспечивающего согласие подчиненных классов. В капиталистических обществах этот аппарат был практически представлен такими институтами гражданского общества, как церковь, семья и даже профсоюзы, тогда как политическое принуждение являлось в сущности компетенцией государства. Стабильность капиталистических обществ обусловливалась, главным образом, идеологическим господством над рабочим классом. Тем не менее, как полагал Грамши, это господство не может быть полным. поскольку рабочий класс отличается двойственным сознанием, одна часть которого формируется под воздействием класса капиталистов, тогда как другая отражает повседневное знание, основанное на повседневном жизненном опыте рабочих. Повседневное знание потенциально революционно, но для превращения в действенную силу оно должно быть развито усилиями партийной интеллигенции. Согласно Грамши, радикальное социальное изменение может иметь место только тогда, когда революционное сознание полностью развито, а в его упрочении и развитии решающую роль играет партия. Классовая борьба в значительной степени является борьбой между группами интеллектуалов, когда одна из них оказывается на стороне класса капиталистов, а другая - на стороне класса рабочих. См.: Гегемония; Господствующей идеологии тезис; Классовое сознание; Ленинизм: Марксистская социология. Библ. Mouffe (ed.) (1979)

Биография (В.Л. Абушенко)

Грамши (gramsci) Антонио (1891-1937) - итальянский философ, политолог, социолог, политический деятель. В 1911-1915 учился в Туринском университете, откуда ушел по болезни. Занялся журналистикой. Сотрудничал в изданиях социалистов: газете “Аванти!” (с 1915 – член редакции туринского издания) и еженедельнике “Гридо дель пополо”. Испытал воздействие идей итальянского неогегельянства (Кроче и Джентиле), был сторонником идей “сардинизма” (освобождения острова Сардиния от гнета “пришельцев с континента”), увлекся марксистским социализмом. Г. ставил перед собой задачу “корректировки” марксизма, интерпретируемого им как “экономический детерминизм”, с позиций культурной и исторической проблематики. С 1913 – в Итальянской социалистической партии (ИСП). Во время и после Первой мировой войны происходит радикализация его взглядов: вошел в “революционную фракцию непримиримых” (1917), стал одним из организаторов (совместно с П. Тольятти, У. Террачини и А. Тоской) нового еженедельника “Ордине нуово” (1919), был одним из идеологов движения фабрично-заводских советов как формы самоуправления рабочих (1919-1920). Неудача всеобщей забастовки в апреле 1920 в Турине послужила основанием для написания и направления доклада Национальному совету ИСП, в котором Г. дал принципиальную критику деятельности и общей линии руководства партии (опубликован под заглавием “За обновление социалистической партии”), а также сделал прогноз возможности диктатуры буржуазии в Италии. После раскола ИСП в 1921 вошел в ЦК образованной Коммунистической партии Италии (КПИ). Одновременно Г. был утвержден главным редактором “Ордине нуово” (который стал ежедневным органом КПИ). В 1922-1923 и в 1925 участвовал в работе Коминтерна в Москве. С 1923 – в Вене, где готовил издание газеты “Унита”. В апреле 1924 избран в парламент, что позволило ему вернуться на родину. С августа 1924 – генеральный секретарь ЦК КПИ. В 1926 пишет работу “Некоторые аспекты южного вопроса”, где выдвинул ряд идей, развиваемых им во всем последующем творчестве (идеи гегемонии, структуры господства, роли интеллигенции). В ноябре 1926 арестован. В 1929 осужден на 20 лет Особым трибуналом в Риме по обвинению в заговоре с целью свержения государственной власти, с 1929 по 1935 (пока позволяло здоровье) работает в тюрьме над своим основным трудом “Тюремные тетради”. С 1933 по 1935 – в клинике, куда был помещен после очередного обострения болезней. В октябре 1934 получил условное освобождение. Последние годы жизни провел в клинике в Риме. В 1947 опубликованы его “Письма из тюрьмы”, в 1948-1951 – “Тюремные тетради”. В Италии вышло его 12-томное собрание сочинений (в 80-е было предпринято новое расширенное издание). Г. работал в круге идей марксизма, квалифицируя свою позицию как философию практики, преодолевающую крайности как экономического детерминизма (Бухарин), так и идеалистических трактовок практики (Кроче). Выступал против деления марксизма на философию (диалектический материализм) и социологию (исторический материализм), провозглашая тождество философии и истории. Философия, по Г., должна быть взята в ее конкретно-исторической обусловленности, историческое (сфера человеческих действий) приоритетно перед логическим. “Философия практики” – это абсолютный “историзм”. В свою очередь, необходимо “абсолютное очеловечивание истории”. Нет истории помимо человеческих действий, активного практического отношения человека к миру. Философия должна обеспечивать “катарсический синтез” (точнее – синтезы) – способствовать высвобождению человека из-под власти экономического базиса, осознанию им себя как деятеля, способного ставить и решать социальные задачи, меняя, тем самым, общественные отношения. Рассогласование базиса и надстройки, по Г., – постоянная тенденция исторического развития. Преодоление этого рассогласования – постоянная задача практического изменения мира. Базис при этом рассматривается Г. как “реальное прошлое”, как условие настоящего и будущего, сложившееся в конкретной истории. Практическая деятельность является единственно “реальным познанием”, проверяющим идеи на их (не) воспринимаемость социальными субъектами. Теория познания должна фокусироваться не столько на объективности действительности, сколько на отношении человека к действительности. Г. вводит понятие “человечески объективного” или “всеобще субъективного”) и утверждает, что по мере развертывания практики наши субъективные знания становятся все более объективными, вскрывают всеобщие закономерности мира (во многом благодаря и критическому анализу сознания философией). Таким образом, объективное тождественно человечески объективному, которое, в свою очередь, тождественно исторически субъективному. Нет абсолютных идеальных форм, знания самого по себе. Любое знание несет в себе ограничения эпохи и культуры, в которых оно было продуцировано. Поэтому оправдание любой философии – в ее превращении (“переворачивании”) в норму практического поведения более или менее значительных групп людей. Отсюда одна из основных задач философии – исследование форм обыденного и массового сознания, их восприимчивости к новым идеям. Решая ее, марксизм пошел по пути упрощения своей сути: вместо преодоления идей немецкой классической философии, т.е. возвышения уровня философствования, воспринял ряд идей метафизического материализма, легче воспринимаемых обыденным сознанием. Это, по Г., сделало его непригодным для противостояния идеологиям образованных классов. Решить эту проблему, снять противоречия философии и обыденного сознания, высокой и низкой культуры, интеллигенции и народа, теории и практики (в конечном счете), может, согласно Г., только философия практики, ставящая своей целью конструктивную критику обыденного сознания с целью его возвышения, и противопоставление конструктивных (опять же) аргументов немарксистским видам философии. Отождествление теории и практики является, считает Г., критическим актом, в котором доказывается рациональность и необходимость практики или реалистичность и рациональность теории. В результате должна быть выработана “философия эпохи”, способная воспроизводить себя через механизм веры в обыденном сознании. Основная задача по ее выработке принадлежит интеллигенции, осуществляющей не просто интеллектуальные действия, а руководящей и организующей с позиций конкретных классов и социальных групп, теоретическое и практическое отношение людей к миру, т.е. формирующей коллективную волю. Г. различает “органическую” (специально создаваемую для решения актуальной задачи) и “традиционную” (“наследуемую” новой эпохой) интеллигенцию. Без органической интеллигенции невозможно обеспечение гегемонии социальных групп и классов в обществе. “Гегемония” – одно из центральных понятий социологии и политологии Г. Она включает в себя два уровня: горизонтальный, обеспечивающий союз под руководством доминантных группы или класса социальных сил, и вертикальный – занятие группой или классом господствующего положения в общественной жизни, возвышение их роли до общенационального, государственного уровня. Ступени гегемонии: 1) экономико-корпоративная; 2) осознания общности классовых интересов; 3) выхода интересов за рамки класса и превращения их в интересы других классов, т.е. полная гегемония. Экономика лишь создает почву для распространения определенного мышления, постановки и решения актуальных задач. Полная гегемония предполагает не только экономическое и политическое, но и интеллектуальное и моральное единство действующих субъектов на основе выработанной органической интеллигенцией философии и идеологии, оправдывающей (обосновывающей) историческую миссию доминирующего класса (группы). Полная гегемония предполагает осознание себя как субъекта общенационального процесса (“субъективная ступень гегемонии”). Неполнота гегемонии класса или группы ведет к диктатуре как форме компенсации собственной ущербности, – это искушение “цезаризмом”, одной из форм которого является фашизм. Учение о гегемонии тесно связано у Г. с его теорией власти и господства. Гегемония включает в себя две стороны: насилие (принуждение, подчинение) и согласие (убеждение, руководство), которые, взаимопроникая друг в друга, и конституируют феномен власти, реализующийся в господстве определенных социальных групп и классов. Господство выступает как производная от процессов, происходящих в политическом и гражданском обществах, и в стоящем за ними экономическом обществе. Политическое общество связано с государством, т.е. с принуждением. Гражданское – с общественными организациями, т.е. с принципами добровольности. Единство политического и гражданского обществ, устанавливаемое классом (группой), занявшим доминирующее положение (реализовавшим полную гегемонию), порождает “исторический блок” как конкретно-историческую целостность социокультурной жизни. (Понятие “исторический блок” используется Г. вместо понятия “общественно-экономическая формация”). Рассогласование исторического блока есть проявление кризиса сложившейся системы гегемонии. Достижение гегемонии предполагает “маневренную войну” как стратегию достижения господства в политическом обществе и “позиционную войну” как стратегию достижения доминантных позиций в гражданском обществе. Основная стратегия и гарант окончательного установления гегемонии – борьба за гражданское общество. Отсюда новая (расширенная) трактовка Г. современного государства (“интегральное понятие государства”) как синтеза политического и гражданского обществ (гегемония, предполагающая “этико-политическое” руководство, основанное на согласии, облекается в “броню принуждения”). Достижение государством данной ступени своего развития предполагает коренную “интеллектуально-моральную реформу” общества, т.е. преобразования в области культуры, воспитания, образования. Всякое отношение гегемонии – это, по необходимости, отношение педагогическое, отмечает Г. Отсюда его концепция “активной созидательной школы”, ориентированная на организацию самообучения людей. Таким образом, Г. создал собственную оригинальную философскую концепцию, многие положения которой созвучны и предвосхищают, во многом, идеи неомарксизма и др. направлений философской мысли второй половины 20 в.

Грамши о гегемонии (Георгий Маев)

Осмысливая причины поражения европейской революции (в Германии, Венгрии, «красного двухлетия» в Италии), итальянский коммунист Антонио Грамши пришел к мысли, что в развитых капиталистических странах буржуазия опирается не только на мощь государственного аппарата, его репрессивных органов, но и на «силу привычки» народа, на его идейную, политическую и моральную подчиненность буржуазии. Так, оккупация итальянскими рабочими предприятий окончилась поражением не потому, что против них была использованы силы полиции и армии, наоборот, тогдашний премьер Италии, либеральный политик Джованни Джоллитти, дабы не раздражать рабочих, объявил «нейтралитет», а потому что рабочие поверили реформистским лидерам профсоюзов.

Иное положение было в России, где буржуазия из-за своей социальной слабости не имела прочного и глубокого влияния на трудящихся, благодаря чему революционные социалисты смогли организовать «фронтальную атаку» на репрессивный государственный аппарат.

Если в России старый строй опирался только на аппарат насилия, на Западе, наряду с армией, полицией, судом, сложилась целая сеть учреждений, воспитывающих трудящихся в духе послушания буржуазии, сложилась система традиций, моральных норм и устоев, которые крепко держат трудящихся в рамках капитализма.

Гегемония

Антонио Грамши обобщил эти факты и явления в понятиях гражданского общества и гегемонии. Он писал: «Можно зафиксировать два крупных надстроечных плана: тот, что можно назвать «гражданским обществом», то есть совокупностью организмов, обычно называемых «частными», и тот, который является «политическим обществом», или государством. Им соответствует функция «гегемонии», которую доминирующая группа осуществляет во всем обществе, и функция «прямого господства», или командования, которая выражается в государстве, в «юридическом» правительстве».

Суть гегемонии как морального, интеллектуального и политического господства обществом состоит в том, что сознание господствующего класса, его мировоззрение, его идеалы воспринимаются обществом как справедливые, истинные, как всеобщий здравый смысл.

Грамшианская концепция базируется на фундаментальных положениях марксизма. Еще в молодые годы Маркс и Энгельс пришли к мысли, что рабочий класс, появившись на мировой арене, в своей идеологии выходит за рамки своих корпоративных интересов и смешивает себя со всем человечеством: «Пролетариату предстоит спасти весь мир».

В «Немецкой идеологии» это свойство формулируется как закон революции: «Дело в том, что всякий новый класс, который ставит себя на место класса, господствовавшего до него, уже для достижения своей цели вынужден представить свой интерес как общий интерес всех членов общества», то есть изобразить свои мысли «как единственно разумные, общезначимые».

Развивая эту мысль, Грамши говорит, что господствующий класс и для удержания своего господства постоянно поддерживает эту иллюзию общей значимости, справедливости своего образа жизни, образа мыслей. Так, буржуазия, ниспровергая феодальный строй, выдвинула лозунг свободы, равенства и братства как общечеловеческие.

Но концепция Грамши обращены не к прошлому, а к будущему. Он пытается исследовать условия руководящей роли рабочего класса в ходе подготовки и осуществления социалистической революции и социалистического строительства. Пример гегемонии рабочего класса в революции Грамши видит в осуществлении ленинской программы демократической диктатуры пролетариата и крестьянства.

Грамши считает, что Ленин наметил «доктрину гегемонии», противопоставляя концепцию демократической диктатуры теории перманентной революции.

Трудно сказать, читал или нет Мао Цзедун работы Грамши. Но маоистская «новая демократия» - тоже пример рабочей гегемонии. Мао считал, что в союз способны вступить четыре класса общества: рабочие, крестьяне, городская мелкая буржуазия, и национальная буржуазия. Ядром, лидером народного фронта должен быть организованный рабочий класс. Крестьян Мао называет «стойкими» союзниками рабочих, городских мелких торговцев, ремесленников, интеллигенцию и представителей свободных профессий - «надежными» союзниками рабочих. Что касается национальной буржуазии (которая стоит где-то посередине между мелкой буржуазией и связанной с транснациональными корпорациями крупной буржуазией), то она союзник рабочих лишь «в известной степени и в известные периоды».

Китайские рабочие, осуществляя гегемонию в рамках «новой демократии», подготовили переход к социалистической революции в своей стране.

Для Италии во времена Грамши, как, впрочем, и теперь, было актуальным противоречие между рабочим Севером и крестьянским Югом. Грамши полагал, что решить этот вопрос можно будет только после того, как «главным действующим лицом южного вопроса» станет «революционный рабочий Турина». Грамши пишет, что система классовых союзов позволит рабочим мобилизовать всех трудящихся на борьбу против капитализма.

Гражданское общество

Гегемония складывается в гражданском обществе. Что такое гражданское общество? Грамши понимает под ним сеть частных организаций господствующего класса, прямо не включенных в аппарат государственной власти: профессиональные, культурные, общественные, религиозные, благотворительные организации и политические партии, средства массовой информации. Через них господствующий класс насаждает свою идеологию, свое мировоззрение, развивает и укрепляет свое политическое влияние, добивается поддержки своей политики со стороны союзников и подчиненных социальных групп.

И здесь Грамши опирается на Маркса. Правда, в «18 брюмера Луи Бонапарта» Маркс пишет, что государство душит и подавляет гражданское общество, дабы не дать общественному мнению» создать свои собственные, не зависимые от правительственной власти органы». По мнению Маркса, гражданское общество охватывает и экономику, и идеологию, и культуру. Это «целая общественная надстройка различных и своеобразных чувств, иллюзий, образов мыслей и мировоззрений», это «старые апостолы вольтерьянства и эклектической философии», с одной стороны, и иезуиты - с другой, это «борьба газетных писак» и «дискуссионные клубы в салонах и трактирах», это школа и университет.

Именно на явлениях надстроечного характера и фиксирует свое внимание Грамши. Известный исследователь творчества Грамши, Бадолини охарактеризовал концепцию Грамши следующим образом: «Общество является блоком различных элементов, которые объединяются в социальной практике. Грамши различает три элемента: экономический, социальный, политический. Первая из трех концепций (элементов) – «экономическое общество» - была предметом исследования Карла Маркса, который представил свою главную работу как критику политической экономии. В этом отношении Грамши руководствуется результатами работы Маркса. Вторая концепция (элемент) – «гражданское или социальное общество» - означает все те импульсы, которые, выходя из изменений в экономике, пронизывают общество во всех направлениях, пересекают все его составные части и отражаются в сознании людей. Главный из этих импульсов происходит из борьбы классов и порождает классовое сознание».

Понятие «гражданское общество» Грамши применяет, как правило, для обозначения того, как аппараты гегемонии распространяют идеологию господствующего класса. Эта концепция «гражданского общества» тесно связана с концепцией «политического общества».

Политическое общество

Под «политическим обществом» Грамши понимает государство как правительственный аппарат, действующий на основе формальных процедур и регулирующий свою деятельность юридическими нормами. Он включает в себя органы принуждения. Общим признаком «гражданского общества» и «политического общества» двум элементам надстройки, является то, что через них определенный класс осуществляет свое господство, выступает как исторический класс, определяющий сущность эпохи. На основе этого признака Грамши выявляет различия между этими сторонами надстройки. Они обнаруживаются в методах, органах, характере деятельности.

Организации «гражданского общества» действуют неформально, их решения не имеют юридической силы, не обеспечиваются государственным принуждением, они имеют только моральный авторитет. «Политическое общество» опирается, как правило на принуждение, на юридическую силу законов.

Грамши отмечает наличие двух параллельных аппаратов господствующего класса: аппаратов гегемонии и аппаратов принуждения. Грамши ссылается на историка Возрождения Гвиччардини, полагавшего, что две вещи абсолютно необходимы для государства: оружие и религия. Не случайно буржуазия ниспровержение феодального государства начала с критики католической Церкви, которая в средние века была институтом гегемонии феодальной аристократии. Буржуазия, дабы утвердить свою гегемонию, предложила взамен католической религии различные версии протестантизма, а потом религию разума, энциклопедизм, вольтерьянство и прочее.

Грамши дополняет формулу Гвиччардини своими определениями: государству необходимы сила и согласие, принуждение и убеждение, политика и мораль, право и свобода, порядок и дисциплина, управление и самоуправление. Вот методы, с помощью которых господствующий класс осуществляет «функцию руководства» в «гражданском обществе» и «функцию господства» в «политическом обществе».

Иными словами, в сфере «гражданского общества» господствующий класс ищет себе союзников, добивается от других классов и социальных групп поддержки и согласия, пресловутого консенсуса, короче говоря, - «концентрирует согласие».

Однако «гражданское общество» есть неразрывная часть общества в целом. Поэтому «гражданское общество» становится ареной столкновения интересов различных социальных классов и групп. Здесь проявляется влияние не только господствующего класса, но и класса-антогониста, который сопротивляется гегемонии. Когда методы убеждения перестают действовать, господствующий класс прибегает к методам принуждения, применяет силу, закон, установленный «политическим обществом», то есть государственным аппаратом.

Грамши показывает, что между «гражданским обществом» и «политическим обществом» существует не только взаимодействие, но и взаимопроникновение. Допустим, государственные школы, университеты – это элементы «гражданского общества», которые находятся под непосредственным контролем государства. Парламент – институт «политического общества», который пополняется за счет институтов «гражданского общества». Переходным элементом между «гражданским обществом» и «политическим обществом» являются политические партии. Грамши пишет, что в реальной жизни некоторых стран политическая партия играет роль «главы государства», но в отличие от институтов власти «не царствует», не правит юридически, а осуществляет свою фактическую власть через «гражданское общество».

Грамши пишет, что представительный и многопартийный режим служит механизмом для отбора лучших функционеров, которые должны дополнять и уравновешивать кадровую бюрократию, чтобы она не окостенела.

Проанализировав связь между «гражданским обществом» и «политическим», Грамши приходит к выводу, что под государством следует понимать не только аппарат принуждения, но и «частный аппарат гегемонии». Он выводит следующую формулу: государство - это гегемония, «защищенная броней принуждения».

Итак, подведем итог. В представлении Грамши гегемония – это такая форма диктатуры класса, которая опирается не только на голое насилие, принуждение, но и на систему классовых союзов, на идейное и культурное главенство. Гегемония складывается в тех странах, где есть более или менее развитое «гражданское общество», развитые классовые структуры. Она, по мнению Грамши, возникает впервые в развитых буржуазных государствах, хотя он признает, что в феодальных государствах роль гегемона играла церковь.

Что касается России, то здесь буржуазия не смогла создать развитое «гражданское общество». В России даже буржуазные демократы выступали под именем социалистов. «На Востоке государство было всем, - пишет Грамши, - гражданское общество находилось в первичном аморфном состоянии. На Западе между государством и обществом были упорядоченные отношения, и, если государство начинало шататься, тотчас выступала наружу прочная структура гражданского общества. Государство было лишь передовой траншеей, позади которой была прочная цепь крепостей и казематов». Поэтому, по мнению Грамши, западным рабочим революционерам предстоит не только сломать аппарат принуждения, как писал Ленин в «Государстве и революции», но и подорвать аппарат гегемонии, вырвать трудящихся из-под культурного, морального, идейно-политического влияние буржуазии, нужно разрушить «буржуазный здравый смысл».

Грамши видел, что на Западе мировая война разрушила все завоевания либеральной идеологии, государство взяло на себя роль распределителя ресурсов, милитаризм, не эффективный с точки зрения либеральной экономики, превратился в наиболее мощное средство аккумуляции и сохранения прибыли. То есть гражданское общество было существенно ослаблено, однако буржуазия сохранила свою гегемонию, что и привело к поражению европейской революции.

Грамши, кроме того, показывает, что существует промежуточная стадия между открытой диктатурой политического общества и традиционной гегемонией. «Промежуточное положение между согласием и силой занимают коррупция и обман, характерные для определенных ситуаций, когда становится трудно осуществлять гегемонию, а использование силы чревато большими опасностями». Похожее положение сложилось сейчас в России, когда господствующий класс не создал институтов гегемонии, но использование силы для него самого «чревато большими опасностями».

Исторический блок

Грамши указывал, что гегемония берет свое начало в базисе, в отношениях собственности. «Базис и надстройка формируют исторический блок», - писал он.

Но Грамши в отличие, скажем, от Маркса исследовал не влияние базиса на надстройку, а наоборот – активную реакцию надстройки на базис. В этом отношении Грамши продолжает Ленина, который тоже внимательно изучал эту тенденцию.

Грамши, опровергая упрощенные взгляды на отношения между базисом и надстройкой, критиковал мнение, что экономический кризис обязательно спровоцирует кризис политический.

Одновременно Грамши полемизировал с Кроче, утверждавшим, что для марксистов базис – «непознаваемый бог». Кстати, в случае с Кроче видно, что даже лучшие философы мира имеют весьма вульгарные представления о революционных идеях, об учении марксизма. Если что-либо Маркс и исследовал досконально, так это базис.

Грамши намечает два рычага активности надстройки: идеологию и политику, которые скрепляют базис и надстройку в «исторический блок». Из понятия «исторический блок» вытекает другое определение – «блок власти». Политический блок – это совокупность определенных классов и их фракций, социальных слоев и групп, которые более или менее прочно сплачиваются вокруг господствующего класса.

Вот примеры «блока власти»:

1) Демократическая диктатура пролетариата и крестьянства в Советской России;
2) «Народная демократия» в Китае
3) Союз рабочих, мачетерос и крестьян на Кубе.

Таким образом, политическое общество + гражданское общество = «блок власти», надстройка; политическое общество + гражданское общество + базис = исторический блок.

Политическая инициатива

В те моменты истории, писал Грамши, когда ее движение, автоматически вызванное экономическим фактором, замедляется или даже ликвидируется под воздействием традиционной идеологии, на первый план выходит политическая сила, которую Грамши называет «политической инициативой».

Политическая инициатива – это импульс к изменению, к переделке исторического блока, создание нового исторического блока, в рамках которого будет снято противоречие между экономикой и политикой.

Интеллигенция

Большое значение в распространении гегемонии играет интеллигенция. Интеллигенты, считал Грамши, служат «приказчиками» господствующей группы, они обеспечивают согласие широких масс населения с тем образом жизни, который диктуется господствующим классом.

Грамши пишет, что в истории Европы формирование современных государств как раз связано с отрывом интеллигенции от церкви, и процесс этот завершился французской революцией, то есть созданием первого настоящего буржуазного государства.

«Маневренная война» и «позиционная война»

Серьезное внимание Грамши уделял вопросам соотношению гегемонии и революционной борьбы. Сравнивая классовую борьбу с войной, он вводит два понятия «маневренная война» и «позиционная война».

«Маневренная война» - это фронтальная атака, насильственное разрушение старых государственных структур, решительный разрыв с прошлым. Такой была Великая французская революция.

«Позиционная война» (или «пассивная революция») – это постепенная модернизация через серию реформ и национальных войн. Такими были буржуазные революции в Англии, Италии, Германии, Австро-Венгрии).

Грамши считал, что в Европе с 1921 года в классовой борьбе пролетариата наступила фаза «позиционной войны». Перед пролетариатом высокоразвитых стран стоит задача организации политических союзов, распространения идеологии рабочего класса, расширения сети классовых организаций, борьбы за определенные промежуточные позиции до завоевания политической власти. Кстати, строительство социализма в СССР Грамши рассматривал, как фазу «позиционной войны» в мировом революционном процессе.

«Позиционная война», как и «пассивная революция» - это поэтапное, медленное, как говорит Грамши, «молекулярное» продвижение класса к власти, подрыв буржуазной гегемонии.

Грамши говорит об «окопной», «позиционной» ВОЙНЕ. О временной передышке перед фронтальным наступлением. Но ревизионисты на свой лад истолковали положение Грамши о «позиционной войне». Всем известный ревизионист, родоначальник «еврокоммунизма», генеральный секретарь ИКП Пальмиро Тольятти в середине 50-х годов выдвинул концепцию, как бы исходя из учения Грамши о «позиционной войне», выдвинул концепцию «реформы–революции». Структурные реформы, последовательно затрагивая экономику, государство, социальные отношения, культуру, выводит Италию за логику капитализма. В ходе этих реформ, настаивал Тольятти, вызревает гегемония рабочего класса в обществе. По мнению Тольятти, борьба за эти цели развертывается в рамках нынешнего государства, сохраняющего свою буржуазную природу до тех пор, пока не произойдет качественный скачок. Но имея в качестве отправного пункта нынешнюю государственную структуру, действуя в рамках буржуазной демократии, в которой участвуют широкие народные массы, осуществляя глубокие реформы, можно добиться таких результатов, которые изменили бы существующий «блок власти» и создали бы условия для появления нового блока. Речь, таким образом, идет не о свержении буржуазии, сломе старой государственной машине, как учили Маркс, Энгельс и Ленин, а о постепенном, мирном выдавливании буржуазии из «блока власти» в рамках существующего государства.

Чем закончилось это выдавливание, известно: «историческим компромиссом» между ревизионистами и христианскими демократами (против которого боролись «Красные бригады»), а затем самоликвидацией Итальянской компартии, превращении ее в Демократическую партию левых сил. О невозможности реформистского пути к социализму говорит и современный опыт Бразилии, где президент, лидер Партии трудящихся Инасио Лула стал заложником национальной буржуазией.

Тольятти подменил сложное учение Грамши о колебании ритмов революционной борьбы банальным реформизмом. Грамши, полемизируя с вульгарной диалектикой Прудона, доказывал, что нельзя поглотить государственный аппарат, поскольку «тезис» должен быть разрушен «антитезисом». По мысли Грамши, «позиционная война» переходит в «маневренную», последняя неотделима от первой, не говоря о том, что манера ведения войны не диктуется прихотью, а вытекает из соотношения сил и способностями противника.

Пролетарская гегемония

Через какие институты пролетариат завоевывает гегемонию? Большое значение играет партия. Только в партии и через партию пролетариат способен овладеть философией и политикой, стать политическим руководителем, считает Грамши. Это мнение итальянского коммуниста совпадает с ленинским положением о «привнесении» революционной партией революционного сознания в рабочий класс.

Прежде всего партия, по Грамши, является вождем и организатором революции. Грамши подчеркивает, что пролетарская партия является вождем-основателем нового типа государства.

Это довольно спорное утверждение, учитывая реальный опыт революционной практики масс в России, да и в Италии тоже, где совершенно спонтанно возникли рабочие и крестьянские Советы. Сам Грамши понимал всю новизну Советов, оправдывал роспуск Учредительного собрания.

В Италии в «красное двухлетие» на предприятиях возникли фабричные Советы. Грамши увидел в них органы пролетарской диктатуры, прообраз пролетарского государства, которое заменяет капиталиста автономией производителей, как в промышленных, так и в административных функциях. По идее Грамши, Советы возникают снизу параллельно агонии буржуазного государства. Он рассматривает двоевластие как необходимый этап революции.

Грамши считал, что в период революционного подъема фабричные советы осуществляют контроль и подготовку рабочего класса к завоеванию политической власти, а по мере нарастания революции они должны расширять власть на предприятиях, провинции, стране. Другой исторический лидер Компартии Италии Амадео Бордига называл этот подход анархо-синдикалистским, полагая, что советы должны быть органами исключительно политической власти.

А Грамши соединял экономику с политикой. «Если верно, что новое общество будет основано на труде и координации энергии производителей, места, где они работают, где действуют совместно станут завтра центрами социального организма и должны принять роль директивных органов современного общества». То есть институтами гегемонии.

Вывод

Грамши творчески применил марксизм к действительности развитых капиталистических стран, но он не был догматиком, его концепция – «творческая ересь», апокриф марксизма, который дополняет, обогащает его фундаментальные положения. Но это не имеет ничего общего с ревизионизмом, который опровергает основные положения революционной теории, отказывается от деталей несущей конструкции учения. Грамши осмыслил ситуацию, применил марксизм на итальянской национальной почве. Здесь уместно напомнить известное положение Ленина, что «все нации придут к социализму», но «придут не совсем одинаково, каждая внесет своеобразие в ту или иную форму демократии, в ту или иную разновидность диктатуры пролетариата, в тот или иной темп социалистических преобразований разных сторон общественной жизни». К сожалению, это положение часто забывают троцкисты, считая, что все революции надо оценивать с точки зрения Переходной программы 4 Интернационала. Не будем забывать, что на русский марксизм большое влияние оказали идеи Чернышевского, а, скажем, кубинские революционеры восприняли идеи Хосе Марти. На Грамши большое влияние оказали политические идеи Николо Макиавелли, исторический идеализм Бенедетто Кроче. Но это не значит, что Грамши создал версию итальянского социализма. Его идеи сейчас актуальны не только для стран, где развито гражданское общество, но и для России, где революционерам еще предстоит инициировать создание институтов рабочей гегемонии для «позиционной войны» с буржуазной системой.

Биография (Семигин Г.Ю. Антология мировой политической мысли)

(1891—1937)—выдающийся итальянский мыслитель, основатель и руководитель Итальянской коммунистической партии (ИКП). Участвовал в 20-х годах в рабочем движении. В 1926 г. арестован властями. Интеллектуальное творчество Грамши стимулировалось марксизмом. Развиваемая им. оригинальная точка зрения по проблемам философии, истории, политики дала мощный толчок идейному развитию мыслителей разных стран и разных ориентаций. Основную тему его главного произведения “Тюремные тетради” можно обозначить так: разработка политической теории (философии) марксизма. Грамши не просто стремился реабилитировать волю, сознание, человеческую активность в качестве существенных факторов исторического процесса, но и впервые определил предмет политической философии (“философии практики”) как рассмотрение действительности с точки зрения духовно-практической деятельности. Для него исследование реальности с точки зрения должного, понятого разумеется не в моралистическом, а политическом смысле, является единственно реалистическим, основанным на историзме истолкованием действительности. “Тюремные тетради” он писал в тюрьме, куда был заточен на 20 лет по приговору фашистского трибунала. Все шесть лет (1929—1935), в течение которых он работал над этим трудом, ему приходилось преодолевать неимоверные физические страдания, связанные с тюремной обстановкой, недостатком литературы, болезнями. Лишь полное истощение сил заставило его за полтора года до смерти прекратить работу над рукописью. “Тюремные тетради” впервые были опубликованы в 1948—1951 гг. туринским издательством Эйна-уди. На русском языке в сокращенном виде они появились в 1959 г. Первая часть (из трех) полного текста “Тюремных тетрадей” издана в 1991 г. (Текст подобран И. К. Пантиным.)

ТЮРЕМНЫЕ ТЕТРАДИ

Нужно подчеркнуть, что чаще всего предаются забвению как раз основные элементы, самые простые понятия, присущие политике; с другой стороны, повторяясь бесконечное число раз, они становятся опорой политики того, кто является необходимым для коллективного действия.

Первый элемент состоит в том, что действительно существуют правители и управляемые, руководители и руководимые. Все искусство и вся наука политики построены на этом первичном факте, от которого никуда не уйдешь (при известных общих условиях). Вопрос о его происхождении составляет самостоятельную проблему, требующую отдельного изучения (по крайней мере можно и нужно будет изучить эту проблему с целью выяснения, каким образом можно свести до минимума масштабы этого явления и даже полностью изжить его, изменяя некоторые идентичные условия, обнаруживающие свое воздействие в этом направлении). Но факт остается фактом: существуют руководители и руководимые, правители и управляемые. Исходя из существования этого факта следует рассмотреть, каким образом можно осуществить наиболее эффективное руководство (при определенных целях), и в связи с этим — как можно наилучшим образом подготовить руководителей (в этом, точнее говоря, и состоит первая задача политики как науки и как искусства). С другой стороны, следует рассмотреть, как находить пути наименьшего сопротивления, т.е. наиболее рациональные пути, обеспечивающие повиновение руководимых, или управляемых.

Основная предпосылка при подготовке руководителей заключается в следующем: желают ли, чтобы всегда существовали правители и управляемые, или же стремятся создать такие условия, при которых исчезнет необходимость в существовании этого разделения? Иными словами, исходят ли из предпосылки, что человечество вечно будет разделено, или же считают, что это деление является только преходящим историческим явлением, связанным с определенными условиями? Необходимо тем не менее отдавать себе ясный отчет в том, что деление на правителей и управляемых , если даже в конечном счете оно восходит к разделению на социальные группы, постоянно существует (если брать вещи такими, какими они являются на деле) даже в рамках одной и той же группы, хотя бы она и была однородной в социальном отношении; в известном смысле можно сказать, что это разделение является результатом разделения труда, техническим явлением. На совпадении этих моментов спекулируют те, кто видит во всем только “техническую” сторону, все сводит к “технической” необходимости и т.д. чтобы не рассматривать главную проблему.

Вследствие того что даже в одной и той же группе существует деление на правителей и управляемых, возникает необходимость установить ряд непреложных принципов, а между тем именно на этой почве совершаются наиболее грубые “ошибки”, которые проявляются в самой преступной неспособности и наиболее трудны для исправления. Считается, что если изложены принципы самой группы, то это должно автоматически обеспечить ей полную поддержку, и поэтому нет нужды отстаивать “необходимость” и разумность этих принципов. Более того, считается бесспорным (кое-кто убежден в этом и, что еще хуже, действует в соответствии с этим “убеждением”), что поддержка “придет”, даже если не попросить о ней, даже если не намечен путь, по которому предстоит двигаться. Так, например, трудно вытравить присущий руководителям “кадорнизм”*1* , т. е. убеждение в том, что дело будет осуществлено только потому, что руководитель считает справедливым и разумным, чтобы оно было осуществлено; если этого не происходит, возлагается “ответственность” на того, кто “должен был бы...” и т. д. Так же трудно вытравить преступные замашки, состоящие в том, что пренебрегают необходимостью избегать бесполезных жертв. В самом деле, всем известно, что провал коллективных (политических) действий происходит большей частью потому, что не пытаются избежать бесплодных жертв или не учитывают жертв других и играют чужими жизнями. Каждый знает из рассказов офицеров фронтовиков, как солдаты действительно рисковали жизнью, когда это было очень необходимо, и, напротив, как солдаты бунтовали, когда видели, что их жизнями пренебрегают. Например, одна рота оказалась в состоянии голодать много дней, так как видела, что продовольствие нельзя доставить в сложившейся обстановке, но она начинала бунтовать, если пища не выдавалась хотя бы один раз из-за невнимательности, бюрократизма и т.д.

Этот принцип распространяется на все действия, которые сопряжены с жертвами. В соответствии с этим принципом после любой неудачи необходимо прежде всего найти руководителей, несущих ответственность за поражение, имея в виду непосредственную ответственность. Например, фронт состоит из отдельных частей, и в каждой части имеются свои руководители; возможно, что руководители в одной части фронта несут за поражение большую ответственность, чем руководители другой. Однако это никогда не исключает ответственности каждого руководителя — речь идет только о большей или меньшей степени ответственности.

Если исходить из принципа, что существуют руководители и руководимые, правители и управляемые, то, несомненно, что “партии” до сих пор представляют собой самый удобный способ для выработки руководителей и навыков руководства (“партии” могут выступать под самыми различными названиями, даже под вывеской антипартии и “отрицания партий”; но даже так называемые независимые (“индивидуалисты”) в действительности являются партийными людьми, только они хотели бы быть “вождями” милостью божией или по глупости тех, кто следует за ними).

Развитие общего понятия, содержащегося в выражении “государственный дух”. Это выражение имеет вполне точное, исторически определенное значение. Но возникает вопрос: существует ли что-либо подобное тому, что называется “государственным духом”, в любом серьезном движении, т.е. в таком, которое не является лишь произвольным выражением индивидуализма (более или менее обоснованного) отдельных лиц, а более или менее [исторически] оправданно? В то же время понятие “государственный дух” предполагает “непрерывность” как по отношению к прошлому (через сохранение традиции), так и по отношению к будущему, т. е. предполагает, что всякое действие составляет определенный момент в цепи сложного процесса, который начался в прошлом и которому предстоит развиваться в будущем. Нести ответственность за этот процесс, за участие в этом процессе, за солидарность с силами, материально “невидимыми”, но ощущаемыми как деятельные, активные и принимаемые в расчет, как если бы они были “материальными” и физически ощутимыми,—вот что именно называют в определенных случаях “государственным духом”.

Очевидно, что такое понимание “длительности” движения должно носить конкретный, а не абстрактный характер, т.е. в известном смысле не должно переходить определенные границы. Предположим, что наиболее узкими границами служат предшествующее и будущее поколения, а это уже немало, ибо поколения исчисляются не тридцатью годами до или тридцатью годами после сегодняшнего дня, их надо понимать органически, исторически. Что представляет собой поколение с исторической точки зрения, с точки зрения его органических черт, легко понять по крайней мере на примере отношения к старому поколению: мы солидарны с людьми, ставшими уже глубокими стариками и олицетворяющими в себе “прошлое”, которое еще живо среди нас, которое нужно знать, с которым нужно свести счеты, которое является одним из элементов настоящего и одной из предпосылок будущего. Соответствующим образом мы относимся также к детям, к возникающим, растущим поколениям, за которые мы несем ответственность. (К этому не имеет отношения культ “традиции”, который носит тенденциозный характер, включает в себя отбор и определенную цель, т.е. является базой идеологии.) Но если можно говорить, что “государственный дух” в таком его понимании присущ всем, то необходимо время от времени бороться против его извращений и уклонений от него.

Существует “жест ради жеста”, “борьба ради борьбы” и т.п., в особенности, убогий и мелочный индивидуализм, который является прихотливой формой удовлетворения минутных порывов и т.п. (В .действительности все это лишь разновидности итальянской “аполитичности”, принимающей различные живописные и причудливые формы.) Индивидуализм есть лишь выражение звериной аполитичности; в сектантстве также выражается “аполитичность”, и действительно, при его внимательном рассмотрении оно оказывается формой личного “покровительства”, поскольку при этом отсутствует партийный дух, являющийся основным элементом “государственного духа”. Показать, что партийный дух является основным элементом государственного духа — в этом состоит одна из актуальных и особенно важных задач, подлежащих разрешению. Напротив, “индивидуализм” — это нечеловеческая, звериная черта, “восхищающая иностранцев”, подобно тому как вызывают восхищение повадки обитателей зоологического сада.

[...] Выше уже отмечалось, что если бы в современную эпоху был написан новый “Государь”*2*, то его главным действующим лицом была бы не героическая личность, а определенная политическая партия, которая — в различные времена и при различных внутренних отношениях' различных наций — стремится к основанию нового типа государства (будучи сознательно и с исторической необходимостью основана для этой цели).

Следует обратить внимание на то, что там, где устанавливаются тоталитарные режимы, традиционная функция института верховной власти присваивается на деле определенной партией, которая является тоталитарной именно потому, что выполняет эту функцию. Хотя всякая партия является выразителем интересов социальной группы и только одной определенной социальной группы, тем не менее определенные партии при известных условиях представляют интересы такой группы, поскольку они осуществляют равновесие и выполняют роль арбитра между интересами собственной группы и других социальных групп, а также заботятся о том, чтобы развитие представляемой ими группы шло при согласии и с помощью союзных ей социальных групп, если они не являются прямо, решительно враждебными ей группами. Конституционная формула, определяющая положение короля (или президента республики) -— “царствует, но не управляет”, представляет собой юридически оформленное выражение этой арбитражной функции, выражение заботы конституционных партий о том, чтобы не “разоблачать” корону или президента. Содержащееся в конституции положение о том, что глава государства не несет ответственности за действия правительства, и положение о министерской ответственности представляет собой казуистическое выражение общего принципа, состоящего в защите концепции государственного единства, концепции согласия управляемых с государственной деятельностью вне зависимости от того, кто входит в состав правительства и какая партия находится у власти.

При господстве тоталитарной партии эти конституционные положения теряют свое значение, и деятельность функционировавших в соответствии с ними институтов ослабевает. Однако выполнение этой функции арбитра берет на себя тоталитарная партия, превозносящая абстрактную концепцию “государства” и старающаяся различными способами создать впечатление того, будто функции “беспристрастной силы” осуществляются действенно и эффективно.

Является ли необходимым политическое действие (в узком смысле), чтобы можно было говорить о “политической партии”? Можно отметить, что во многих странах современного мира органические, основные партии вследствие необходимости вести политическую борьбу или по другим соображениям разбиты на фракции, каждая из которых именует себя “партией” и даже независимой партией. Поэтому часто случается, что духовный генеральный штаб органической партии не принадлежит ни к одной из таких фракций, а действует так, как если бы он был самостоятельно существующей руководящей силой, стоящей над партиями; и подчас люди этому даже верят. Эту функцию можно очень точно изучить, если исходить из того, что газета (или ряд газет), журнал (или ряд журналов) являются также “партиями” или “партийными фракциями” или выполняют “функцию определенной партии”. В этой связи следовало бы подумать о той функции, которую “Таймс” выполняет в Англии, которая принадлежала “Коррьере делла сэра” в Италии, а также о той функции, которую выполняет так называемая информационная и аполитичная и даже спортивная и техническая печать. Впрочем, это явление обнаруживает очень интересные черты в таких странах, где безраздельно господствует тоталитарная партия, ибо такая партия не выполняет больше чисто политических функций — она выполняет теперь технические, пропагандистские и полицейские функции, а также функции нравственного и культурного воздействия. Политическая функция выполняется в таком случае косвенным путем, потому что если отсутствуют другие легальные партии, то всегда существуют некоторые фактические партии и тенденции, которые нельзя подавить легальным путем; полемика и борьба против них напоминают игру в жмурки. Во всяком случае, несомненно одно, что в тоталитарных партиях преобладают культурные функции, порождающие политический жаргон, т. е. политические вопросы облекаются в культурные формы и как таковые становятся неразрешимыми.

Но одна традиционная партия имеет по существу “косвенный” характер, т. е. она прямо, откровенно выступает как партия, выполняющая чисто “воспитательную” (“lucus” и др.), морализирующую, культурную (sie) роль. Речь идет о либертаристском движении*3* причем даже так называемое прямое действие (террор) рассматривается как “пропаганда” примером. Это в большей степени может укрепить мнение о том, что либертаристское движение не является самостоятельным, а существует на периферии других партий с целью их “воспитания”. Можно говорить о том, что либертаризм присущ любой органической партии. (Что представляют собой интеллектуальные или мыслящие либертарии, как не один из аспектов такой “периферийной деятельности” по отношению к крупным партиям господствующих социальных групп?) Сама секта приверженцев “экономизма” была историческим аспектом этого явления.

Таким образом, выявляются две формы “партии”, сводящей непосредственное политическое действие к голой абстракции. Во-первых, она может представлять собой elite деятелей культуры, функции которых заключаются в том, чтобы с точки зрения культуры, с точки зрения общих идеологических принципов осуществлять руководство огромным движением родственных между собой партий (которые являются в действительности функциями одной и той же органической партии). Во-вторых, в более близкий период такая партия представляет собой не elite, а массовую партию, причем политическая роль массы заключается только в том, что она должна (подобно армии) во всем следовать и доверять открытому или скрытому политическому центру (открытый политический центр часто является механизмом управления в руках тех сил, которые стремятся остаться в тени и действуют косвенно, через посредников и через “посредническую идеологию”). Масса служит здесь попросту “маневренной силой”, и ее “занимают” моральными наставлениями, сентиментальными внушениями, мессианскими мифами о наступлении легендарной эпохи, во время которой сами собой будут разрешены все бедствия, устранены все противоречия современности.

Чтобы написать историю политической партии, в действительности приходится решать целый ряд проблем, значительно более сложных, чем думает, например, Роберт Ми хельс*4* хотя он и считается специалистом в этой области. Что должна представлять собой история партии? Должна ли она быть простым повествованием о внутренней жизни политической организации, о ее возникновении, о первых группах, на основе которых она образовалась, об идеологической борьбе, в которой формируется ее программа и ее мировоззрение? Будь это так, получилась бы история огранических групп интеллигенции, а чего доброго, и политическая биография отдельной личности. Поэтому рамки картины должны быть более широкими и вместительными.

История партии должна быть историей определенной массы людей, которые следуют за инициаторами, поддерживая их своим доверием, своей преданностью, своей дисциплиной, или “реалистически” критикуют их, оставаясь пассивными (к начинаниям инициаторов) или вовсе рассеиваясь. Но следует ли рассматривать эту массу как состоящую только из членов партии? Достаточно ли будет проследить историю съездов, результаты голосования и т.д., т.е. всю совокупность деятельности во всех ее формах, в которых партийная масса проявляет свою волю? Совершенно очевидно, что следует также принимать в расчет ту социальную группу, выразителем интересов и передовой частью которой является партия, иными словами, история партии не может не быть историей определенной социальной группы. Но эта группа не существует изолированно — у нее есть друзья, родственные ей группы, противники и враги. Только сложная картина всего комплекса социальных, государственных (а часто также и международных) отношений дает правильное представление об истории определенной партии . Поэтому можно сказать, что написать историю партии — значит написать с определенной монографической точки зрения историю страны в целом, выделяя ее наиболее характерную сторону. Партия имеет большее или меньшее значение и влияние именно в зависимости от того, в какой степени ее собственная деятельность отражает и предопределяет весь ход исторического развития страны. Таким образом, самый метод написания истории партии показывает, каков взгляд ее автора на вопрос о том, что представляет собой партия и чем она должна быть. У сектанта вызывают воодушевление незначительные факты внутрипартийной жизни, которые имеют для него тайный смысл и наполняют его мистическим энтузиазмом. Историк, определяя значение каждого фактора и события в рамках общей картины, уделяет, однако, главное внимание реальной боеспособности партии, направляющей силе ее воздействия, позитивного и негативного, благодаря которой она внесла свой вклад в осуществление одних и предотвращение других событий.

Вопрос о том, когда можно считать партию сформировавшейся, т.е. имеющей ясную и постоянную цель, вызывает оживленную полемику и часто, к сожалению, порождает даже партийную спесь, не менее смешную и опасную, чем “национальная спесь”, о которой писал Вико*5*. Действительно, можно сказать, что партия никогда не будет окончательно оформлена в том смысле, что историческое развитие выдвигает новые задачи и обязанности, а также в том смысле, что по отношению к некоторым партиям применим тот парадокс, что окончательное оформление и завершение развития этих партий произойдет тогда, когда они прекратят свое существование, т.е. когда они станут исторически бесполезными. Так, поскольку каждая партия является принадлежностью класса, очевидно, что партия, стремящаяся уничтожить деление на классы, достигнет самой высшей и совершенной формы своего развития тогда, когда перестанет существовать, потому что перестанут существовать классы, а следовательно, и выразители их интересов. Но здесь необходимо указать на особый момент в этом процессе развития, наступающий вслед за тем моментом, когда партия может существовать, а может и не существовать в том смысле, что необходимость ее существования не стала еще “безусловной” и зависит в “огромной степени” от существования личностей с исключительной силой воли и с исключительной целеустремленностью.

Когда партия становится исторически “необходимой”? Тогда, когда условия ее “триумфа”, ее неизбежного превращения в правительственную партию находятся по крайней мере в стадии формирования и позволяют с уверенностью предвидеть их последующее развитие. Но можно ли при этих условиях утверждать, что партию не смогут уничтожить обычными средствами? Для ответа на этот вопрос нужно развить следующий тезис: для того чтобы существовала партия, необходимо добиться слияния воедино трех основных элементов (т. е. групп элементов).

1) Наиболее распространенный элемент — обычные, средние люди. Их вклад состоит не в привнесении творческого духа или духа высокой организации, а в их дисциплинированности и преданности. Несомненно, что без них партия не могла бы существовать, но также несомненно, что партия не могла бы существовать, если бы состояла “только” из них. Они представляют собой силу постольку, поскольку есть кому обеспечить их централизацию, организацию и дисциплинированность: если бы не было этой связующей силы, они раздробились бы на бесчисленные частицы, обессилили друг друга и бесследно исчезли. Нельзя отрицать, что каждый из этих людей может стать одной из таких связующих сил; но в качестве таковых о них говорят именно тогда, когда они не являются такой силой и не в состоянии быть ею; или же если они и являются такой силой, то только в узких границах, что не имеет политического значения и остается без последствий.

2) Главный связующий элемент, осуществляющий централизацию в национальном масштабе и делающий эффективной и мощной совокупность тех сил, которые, будучи представлены самим себе, оказались бы равными нулю или немногим больше того. Этот момент обладает мощной связующей силой — централизующей, дисциплинирующей и даже (вероятно, в силу этих качеств) изобретательной (если рассматривать “изобретательность” в определенном направлении, в соответствии с определенной расстановкой сил, с определенными перспективами, а также с определенными предпосылками).

Конечно, партия также не могла бы сформироваться только из одного этого элемента; тем не менее это формирование обеспечивалось бы им в большей мере, чем первым из рассматриваемых элементов.

Принято говорить о генералах без армии, но в действительности значительно легче создать армию, чем вырастить генералов. Также бесспорно, что уже существующая армия разрушается, если она оказывается без генералов. Между тем если существует группа военачальников, умеющих сотрудничать между собой, хорошо понимающих друг друга и стремящихся к общим целям, то дело не станет и за созданием армии даже там, где ее вовсе не существует.

3) Средний элемент, который соединил бы первый элемент со вторым, который установил бы контакт между ними не только в “физическом”, но также в нравственном и духовном отношениях. В действительности для каждой партии существуют “определенные пропорции” между этими тремя элементами, и максимальный эффект достигается тогда, когда такие “определенные пропорции” претворяются в жизнь. Исходя из этих соображений можно сказать, что партию нельзя уничтожить обычными средствами в том случае, когда существует в качестве необходимого условия второй элемент, чье возникновение связано с существованием объективных материальных условий, пусть еще непрочных и неустойчивых (если второй элемент отсутствует , всякое рассуждение бессмысленно), и когда вследствие этого не могут не сформироваться два других элемента, т. е. первый, который, в свою очередь, неизбежно создает третий как свое продолжение и как средство собственного выражения.

Для того чтобы все это осуществилось, должно сложиться твердое убеждение, что определенное разрешение назревших проблем является необходимостью. Без этого убеждения не сможет образоваться второй элемент, который легче всего разбить из-за его немногочисленности; но необходимо, чтобы этот элемент, даже в случае, если он будет разбит, оставил после себя фермент, который позволил бы ему снова возродиться. Но где этот фермент сможет лучше прижиться и лучше сформироваться, как не в первом и третьем элементах, которые, очевидно, наиболее однородны со вторым? Поэтому основная деятельность второго элемента должна быть направлена на создание такого фермента. Критерием в оценке второго элемента должна служить, во-первых, его реальная деятельность вообще, а во-вторых, его подготовка, связанная с возможностью его разрушения. Трудно сказать, какой из этих моментов является более важным. Поскольку в борьбе всегда нужно предвидеть возможное поражение, подготовка собственных преемников имеет столь же важное значение, как и то, что делается непосредственно для победы.

По поводу партийной “спеси” можно сказать, что она еще опаснее, чем “национальная спесь”, о которой писал Вико. Почему? Потому что нация не может не существовать, и в самом факте ее существования всегда можно обнаружить (даже проявляя добрые намерения и приводя убедительные доказательства) веление судьбы и особый глубокий смысл. Партия же может прекратить свое существование по собственной воле. Никогда не нужно забывать, что в борьбе между нациями каждая из наций заинтересована в том, чтобы Другая была ослаблена внутренней борьбой, и что партии являются как раз участниками этой борьбы. Следовательно, всегда может возникнуть вопрос, существуют ли партии благодаря своим собственным силам, в силу собственной необходимости или, наоборот, только потому, что в этом заинтересованы другие (и действительно, в полемике этот момент никогда не упускается из виду; напротив, он даже настойчиво подчеркивается, особенно тогда, когда дается такой ответ, который не оставляет сомнений; а это и означает, что вопрос этот возбуждал и оставлял сомнения). Но тот, кто стал бы мучиться этим сомнением, был бы, конечно, дураком. В политическом отношении этот вопрос имеет лишь кратковременное значение. В истории так называемого национального вопроса бесчисленное число раз имело место иностранное вмешательство в пользу тех национальных партий, которые боролись против внутренних устоев враждующих государств, так что, когда говорят, например, о “восточной” политике Кавура*6* следует подумать о том, шла ли речь о “политике” , т.е. о постоянной линии поведения, или о Ловком ходе, сделанном в определенный момент и рассчитанном на ослабление Австрии и предвидении войны 1859 и 1866 гг. Точно так же в мадзинистских движениях в начале 1870 г. (например, в деле Барсанти)*7* усматривают вмешательство Бисмарка, который, предвидя войну с Францией и опасность итало-французского союза, надеялся с помощью внутренних конфликтов ослабить Италию. В событиях, происшедших в июне 1914 г., некоторые также видят вмешательство австрийского генерального штаба в связи с предстоящей войной.

Как видим, казуистические приемы весьма многочисленны, поэтому по данному вопросу нужно иметь ясную точку зрения. Если признать, что все, что кто-то делает, всегда идет кому-то на пользу, то в таком случае важно всеми способами стремиться действовать на пользу самому себе, т. е. добиваться полной победы. Во всяком случае, нужно с презрением отвергать партийную “спесь” и вместо нее опираться на конкретные, факты. Кто исходит не из конкретных фактов, а из партийной “спеси” и руководствуется ею в политике, тот, бесспорно, заставляет усомниться в себе, как в серьезном политике. Излишне добавлять, что партии должны избегать такого положения, когда их действия, пусть даже “оправданные”, выглядели бы как игра на руку кому-то другому (особенно, если этот “кто-то” — иностранное государство), но если кто-либо попытается спекулировать на этом, то тут уже ничего не поделаешь.

Трудно допустить, чтобы какая-либо политическая партия (представляющая господствующую группу, а также и подчиненные социальные группы) не выполняла также и полицейскую функцию, т. е. функцию защиты определенного узаконенного политического порядка.

Показав это со всей отчетливостью, вопрос следует поставить по-другому, а именно как вопрос о тех путях и о тех способах, с помощью которых осуществляется эта функция. Что лежит в ее основе — репрессии или убеждение, носит ли она реакционный или прогрессивный характер? Выполняет ли данная партия свою полицейскую функцию с целью сохранения порядка, который является внешним, чуждым живым силам истории и сковывает их развитие, или эти ее действия продиктованы стремлением поднять народ на новую ступень цивилизации, политическое и правовое устройство которой составляет ее программную цель? В самом деле, закон находит тех, кто его нарушает, во-первых, среди реакционных социальных элементов, которых он лишил власти; во-вторых, среди прогрессивных элементов, которых закон подавляет; в-третьих, среди тех элементов, которые не достигли того уровня цивилизации, который закон может представлять. .Поэтому выполняемая партией полицейская функция может быть прогрессивной и регрессивной: она прогрессивна, когда направлена на то, чтобы удержать в рамках законности реакционные силы, отрешенные от власти, и поднять на уровень новой законности отсталые массы; она регрессивна, когда стремится подавить живые силы истории и сохранить уже превзойденную, антиисторическую законность, ставшую чужой массам. А в остальном отличительным критерием какой-либо партии служит характер ее деятельности: если партия является прогрессивной, она выполняет эту функцию “демократически” (в смысле демократического централизма); если партия является регрессивной, она выполняет эту функцию “бюрократически” (в смысле бюрократического централизма). Во втором случае партия представляет собой простого нерассуждающего исполнителя, она является (в техническом отношении) полицейской организацией и ее название — “политическая партия” — представляет собой простую метафору, носящую мифологический характер.

Печатается по: Грамши А. Избранные произведения в трех томах. Т. 3. M., 1956—1959. С. 130—143.

ПРИМЕЧАНИЯ

*1* Кадорнизм — диктаторские, бюрократические методы руководства. Термин образован от фамилии Луиджи Кадорна — главнокомандующего итальянскими войсками во время первой мировой войны.
*2* Речь идет о книге “Государь” итальянского политического мыслителя Н.Макиавелли (1469—1527), которую Грамши оценивал очень высоко.
*3* Либертаристское движение — в данном контексте анархистское движение.
*4* См. с. 185 данного издания.
*5* Вико Джамбаттиста (1668—1744) — итальянский мыслитель. Выдвинул идею циклического характера развития общества, развития, аналогичного возрастам человека — детству, юности и зрелости. Исторические законы, по Вико, регулируют и направляют стихийную борьбу людей за их цели и идеалы, вместе с тем именно эта борьба проторяет дорогу исторической необходимости. Главный труд — “Основания новой науки об общей природе наций” (1725).
*6* Кавур Камилло Бенсо (1810—1861)—итальянский политический деятель умеренно-либерального толка эпохи борьбы за объединение Италии. Сначала был премьер-министром Сардинского королевства, после объединения страны стал главой итальянского правительства. Н. Г. Чернышевский относил Кавура “к партии .рутины”. “Восточная” политика Кавура — политика в отношении Австрии, оккупировавшей большую часть Апеннинского полуострова.
*7* Барсанти Пьетро — капрал, напавший 24 мая 1870 г. вместе с группой республиканцев на военную казарму с целью привлечь солдат на сторону мадзинистов. Попытка Барсанти провалилась, и он был расстрелян по приговору суда.

ИЗДАНИЯ ПРОИЗВЕДЕНИЙ

* Грамши А. Избранные произведения в трех томах. М., 1956— 1959;
* Он же. Тюремные тетради в трех частях. Часть первая. М. 1991;
* Он же. Избранные произведения. М., 1980. Обратно в раздел Политология

Биография (ru.wikipedia.org)

Детство

Антонио Грамши был четвёртым из семи детей в семье мелкого служащего Франческо Грамши. Ещё в юности у Грамши проявился интерес к литературе. Ранее увлечение социализмом брата Дженнаро (итал. Gennaro) сильно повлияло на его дальнейшее развитие.

В 1897 году его отец по подозрению в злоупотреблении служебным положением был посажен в тюрьму на 5 лет. Вскоре после этого его мать с детьми переехала в Гиларцу, где Антонио окончил начальную школу. В 11 лет он на два года поступил на работу в налоговую службу в Гиларце, чтобы помочь своей семье, чрезвычайно стеснённой в материальном плане. Тем не менее, он продолжил учиться самостоятельно, и в конце концов вернулся в школу, где обнаружились его блестящие способности по большинству предметов.

Политическая деятельность

В 1911—1914 годах, благодаря премии на учёбу для нуждающихся студентов из провинций бывшего Королевства Сардинии, учился в Туринском университете на филологическом факультете. В числе других студентов-претендентов на эту премию был и Пальмиро Тольятти, будущий главный секретарь Итальянской коммунистической партии (ИКП).

В 1915 году, несмотря на перспективы успешной академической работы, он стал активным членом Итальянской социалистической партии и начал активную журналистскую карьеру.

В годы Первой мировой войны редактировал туринский социалистический еженедельник «Il Grido del Popolo» («Крик народа»), одновременно сотрудничая с туринским изданием социалистической газеты «Avanti!» («Вперёд!»). Грамши проявил себя как выдающийся представитель молодого поколения итальянских революционеров, начавших борьбу против реформизма в социалистической партии. В 1917 году принял участие в создании внутри партии «Революционной фракции непримиримых». После антивоенного вооруженного восстания в Турине в августе 1917 года был избран секретарём местной секции социалистической партии.

Октябрьская социалистическая революция 1917 года послужила активизирующим фактором его деятельности. В условиях послевоенного революционного подъёма в Италии Грамши выступил инициатором движения за создание фабрично-заводских советов, которое стало своеобразной формой борьбы итальянского пролетариата за власть в 1919—1920 годах. В мае 1919 года вместе с П. Тольятти, У. Террачини и другими молодыми социалистами создал еженедельник «L'Ordine Nuovo» («Новый порядок»). В январе 1921 года стал членом новообразованной Итальянской коммунистической партии.

В 1922—1923 годах Грамши был делегатом от ИКП в Исполкоме Коминтерна и жил в Советском Союзе. 25 ноября 1922 года произошла его встреча с В. И. Лениным. В это же время он женится на Юлии Апполониевне Шухт (1896—1980), дочери революционера А. А. Шухтова, близкого друга семьи Ульяновых и лично В. И. Ленина. Ю. А. Шухт родила Грамши двух сыновей. В мае 1924 года Грамши вернулся в Италию. В том же году по инициативе Грамши создана ежедневная газета партии «l'Unita» («Единство»). Возглавляя в 1924—1926 годах парламентскую группу коммунистов, Грамши выступал с трибуны палаты депутатов с жёсткой критикой политики фашизма.

Тюремное заключение

8 ноября 1926 года за революционную деятельность фашисты арестовали Грамши и сослали на остров Устика. В 1928 году фашистский трибунал приговорил его к 20 годам тюремного заключения (затем в результате нескольких амнистий этот срок был сокращён — он истекал в 1937 году). Там и были написаны почти три тысячи страниц, составивших ядро творческого наследия Грамши — знаменитые «Тюремные записки». Кроме того, интерес представляют его письма к Татьяне Шухт, сестре его жены, и к другим (всего писем насчитывается около 500). Большую часть заключения Грамши провёл в тюрьме в Тури (около Бари).

Кроме родных и близких, Грамши очень помог его друг, экономист Пьеро Сраффа, который на свои деньги покупал книги, нужные Грамши в тюрьме. Тяжёлые условия жизни в тюрьме подорвали его здоровье, и через несколько дней после формального освобождения Грамши умер от кровоизлияния в мозг, ставшего следствием очень напряжённой и тяжёлой жизни. Был кремирован и поспешно захоронен (в присутствии только брата Карло и свояченицы Татьяны) на римском монументальном кладбище Верано (см. итал. Cimitero del Verano). Однако, в соответствии с волей покойного и его товарищей по партии, его прах — следуя его атеистическим убеждениям — был после освобождения Италии перезахоронен на Римском некатолическом кладбище (Тестаччо).

Творческое наследие

Антонио Грамши оставил после себя многочисленные труды по вопросам истории, философии и культуры.

Мысль Грамши концентрируется вокруг основополагающих задач развития общества: политических, социальных, культурных, философских, экономических, исторических и других. Одним из важнейших направлений мысли Грамши является теория гегемонии. В своих работах он тщательно анализирует марксизм, который называет «философией практики» (в его работах подчёркивается неразрывная связь теоретических построений и реальной деятельности).

Грамши утверждает необходимость контакта между «простыми людьми» и интеллигенцией, считая необходимой борьбу за интеллектуальное возвышение масс. Задача интеллигенции — донести «высокие» достижения культуры до народных масс, популяризовать их, превращая тем самым в основу для практической деятельности. Грамши отстаивает идею общественно-активной роли искусства, ответственности писателя перед народом.

Критикуя упрощения марксистской теории, сведение к механистичности, жёсткой детерминированности, Грамши пишет по поводу вульгаризации проблемы соотношения базиса и надстройки марксизма: нельзя «…представлять и объяснять любое колебание политического и идеологического барометра как непосредственное выражение изменений в базисе…».

В записях, которые Антонио Грамши вел в тюрьме в первой половине 1930-х годов, он попытался всесторонне проанализировать феномены фашизма и тоталитаризма как результат кризиса политических и социальных структур в Италии и Европе в первые два десятилетия XX века. Как он считал, политическая диктатура явилась результатом неспособности правящего класса получить поддержку широких социальных групп. Авторитаризм есть форма «пассивной революции», попытка верхов проводить модернизацию экономики, не меняя социальных структур.

С целью выхода из тупика тоталитаризма Грамши предлагает комплекс «интеллектуальных и духовных преобразований, которые совершат на национальном уровне то, что либерализму удалось сделать лишь для блага узких слоев населения».

В советское время его теория считалась оппортунистической, публиковались только выборочные произведения, хотя он, как и многие другие авторы, придерживавшиеся левых взглядов, признавался серьезным философом и видным политическим деятелем еще в сталинские времена.

Библиография

Труды

* Gramsci A. Quaderni del carcere. A cura di V. Gerratana. Torino, 1975
* Грамши А. Избранные произведения: Т. 1—3. — М., 1957—59.
* Грамши А. Статьи из «Ордине нуово». — Проблемы революции. — Проблемы культурной жизни / Грамши Антонио. — М.: Госполитиздат, 1960. — 126 с.
* Грамши А. О литературе и искусстве / Пер. с итальянского Э. Егермана и В. Бондарчука. Авт. предисл. и ред. А. Лебедев. — М.: Прогресс, 1967. — 263 с.
* Грамши А. Избранные произведения: [пер. с итал.] / [Под общ. ред. И. В. Григорьевой и др.; Вступит. статья Г. П. Смирнова; Примеч. И. В. Григорьевой, К. Ф. Мизиано]. — М.: Политиздат, 1980. — 422 с.
* Грамши А. Формирование человека (Записки о педагогике) / Грамши А. — М.: Педагогика, 1983. — 224 с.
* Грамши А. Тюремные тетради. Часть первая. — М.: Издательство политической литературы, 1991. ISBN 5-250-00897-6
* Грамши А. Искусство и политика. архивный файл

Из «Тюремных тетрадей»

* Грамши А. Проблемы культуры. Фетишизм. текст
* Грамши А. Критерии литературной критики. текст
* Грамши А. Литературная критика. текст
* Грамши А. Партии, государство, общество. текст
* Грамши А. Автобиографические заметки. текст
* Грамши А. Возникновение интеллигенции. текст

О Грамши

* Аликата М. А. Грамши — основатель Итальянской коммунистической партии / Пер. с итал. — М., 1957.
* Бондарчук В. С. Проблемы итальянского Рисорджементо в теоретических трудах А. Грамши // Новая и новейшая история. — 1958. — № 6.
* Големба А. Грамши. — М.: Молодая гвардия, 1968. — 190 с.: ил. («Жизнь замечательных людей»).
* Гринько В. С. Антонио Грамши — философия катарсиса
* Егерман Э. Я. Антонио Грамши о крестьянском вопросе в Италии // Вопросы философии. — 1950. — № 1.
* Лопухов Б. Р. А. Грамши. — М., 1963.
* Мизиано К. Ф. Великая Октябрьская социалистическая революция и проблемы рабочего движения Италии в работах А. Грамши 1919—1920 гг. // Новая и новейшая история. — 1957. — № 2.
* Францев Ю. П. Грамши и проблема идейного воспитания масс // 40 лет Итальянской коммунистической партии: Сб. — М., 1961.
* Хигерович Р. Бойцов не оплакивают: Повесть об Антонио Грамши. — М.: Политиздат, 1979. — 416 с., ил. («Пламенные революционеры»); то же. — М.: Детская литература, 1982.
* Серебряков С. Л. Гражданское общество, свобода, ответственность / Серебряков С. Л. // Социально-гуманитарные знания. — 2003. № 3. С. 122—135.
* Грецкий М. Н. Антонио Грамши // Альтернативы.
* Маев Г. Грамши о гегемонии
* Лестер, Джереми. Теория гегемонии Антонио Грамши и её современное звучание (недоступная ссылка)
* Giuseppe Fiori. Vita di Antonio Gramsci (1966)
* Jose Maria Laso Prieto. Introduccion al pensamiento de Gramsci. Ayuso. 1973.

Дата публикации на сайте: 4 октября 2012.