Александр Трифонович Твардовский (Aleksandr Trifonovich Tvardovskij)

(8 (21) июня 1910, хутор Загорье, Смоленская губерния, Российская империя — 18 декабря 1971, Красная Пахра, Московская область, СССР)

Биография (Татьяна Халина. http://chtoby-pomnili.com/page.php?id=1251)

Александр Твардовский родился 21 июня 1910 года в хуторе Загорье Смоленской губернии в семье деревенского кузнеца.

Свое тяжелое крестьянское детство, прошедшее в суровые военные и революционные годы, Твардовский называл «началом всех начал». Его отец Трифон Гордеевич был строг до суровости, честолюбив до болезненности, в нем были сильно развиты собственнические замашки, и детям, причем, впечатлительному и чуткому к любой несправедливости Александру - в особенности, бывало с ним порой очень нелегко. «Родился я в Смоленщине, - писал о себе Твардовский, - в 1910 году, 21 июня, на «хуторе пустоши Столпово», как назывался в бумагах клочок земли, приобретенный моим отцом Трифоном Гордеевичем Твардовским, через Поземельный крестьянский банк с выплатой в рассрочку. Земля эта - десять с небольшим десятин, вся в мелких болотцах, «Оборках», как их у нас называли, и вся заросшая лозняком, ельником, берёзкой, - была во всех смыслах незавидна. Но для отца, который был единственным сыном безземельного солдата и многолетним тяжким трудом кузнеца заработал сумму, необходимую для первого взноса в банк, земля эта была дорога до святости. И нам, детям, он с самого малого возраста внушал любовь и уважение к этой кислой, подзолистой, скупой и недоброй, но нашей земле - нашему «имению», как он в шутку и не в шутку называл свой хутор... Местность эта была довольно дикая, в стороне от дорог, и отец, замечательный мастер кузнечного дела, вскоре закрыл кузницу, решив жить с земли. Но ему то и дело приходилось обращаться к молотку: арендовать в отходе чужой горн и наковальню, работая исполу... Отец был человеком грамотным и даже начитанным по-деревенски. Книга не являлась редкостью в нашем домашнем обиходе. Целые зимние вечера у нас часто отдавались чтению вслух какой-нибудь книги. Первое мое знакомство с «Полтавой» и «Дубровским» Пушкина, с «Тарасом Бульбой» Гоголя, популярнейшими стихотворениями Лермонтова, Некрасова, А.В.Толстого, Никитина произошло таким именно образом. Отец и на память знал много стихов - «Бородино», «Князя Курбского», чуть ли не всего Ершовского «Конька-Горбунка».

Большое влияние в детстве на формирование будущего поэта оказала «учёба» в отцовской кузнице, которая для всей округи была «и клубом, и газетой, и академией наук». Нет ничего удивительного или случайного в том, что первое стихотворение Твардовского, сочиненное в таком возрасте, когда автор еще не знал всех букв алфавита, обличало мальчишек-сверстников, разорителей птичьих гнезд, и звучало пронзительно звонко и ритмично. «Эстетику труда», о которой Твардовский впоследствии говорил на учительском съезде, ему не нужно было постигать специально - она входила в его жизнь сама, когда он «ребенком малым» видел, как под кузнечным молотом отца «рождалось все, чем пашут ниву, корчуют лес и строят дом». А часы ожидания заказчика заполнялись яростными спорами людей, жаждавших потолковать с грамотным человеком. Поэтому в сельской школе Твардовский учился с удовольствием, продолжая под руководством школьного учителя литературы писать стихи в соответствии с веяниями тогдашней поэтической моды, хотя как признавался впоследствии, выходило у него это плохо в борьбе с самим собой.

Вскоре Александр Твардовский покинул родное Загорье. К этому времени он не раз бывал в Смоленске, однажды побывал в Москве, познакомился с Михаилом Исаковским, и стал автором нескольких десятков напечатанных стихотворений. Впервые имя Александра Твардовского увидело свет 15 февраля 1925 года, когда в газете «Смоленская деревня» была опубликована его заметка «Как происходят перевыборы кооперативов». 19 июля эта же газета напечатала его первое стихотворение «Новая изба». В последующие месяцы появилось еще несколько заметок, публикация стихов Твардовского в различных газетах Смоленска, а в начале 1926 года, когда поэт специально приехал в этот город, чтобы познакомиться с Исаковским, он снова опубликовал свои стихи в газете «Рабочий путь». Художник И.Фомичев нарисовал карандашный портрет «селькора Александра Твардовского», который был напечатан на газетной странице с его стихами. В апреле 1927 года смоленская газета «Юный товарищ» поместила заметку об Александре Твардовском вместе с подборкой его стихов и фотографией - все это было объединено общим заголовком «Творческий путь Александра Твардовского». На тот момент Александру Твардовскому было всего 17 лет. По свидетельству Исаковского, «это был стройный юноша с очень голубыми глазами и светло-русыми волосами. Одет был Саша в куртку, сшитую из овчины. Шапку он держал в руках».

Твардовский переселился в Смоленск, но в редакции «Рабочего пути» никакой штатной должности для Твардовского не нашлось, и ему предложили писать заметки в хронику, что не гарантировало постоянного заработка. Твардовский согласился, хотя прекрасно понимал, что обрекает себя на полуголодное существование. Летом 1929 года, когда многие сотрудники «Рабочего пути» ушли в отпуск, Твардовского загрузили работой, посылая его с корреспондентскими заданиями в районы. Прибавились заработки, расширился круг его знакомств, в том числе - и литературных. Поэт осмелился послать свои стихи в Москву, в редакцию журнала «Октябрь», где Михаилу Светлову понравились стихотворения молодого поэта, и он напечатал их в журнале «Октябрь». После этого события смоленские горизонты стали казаться Твардовскому слишком узкими, и он переехал в столицу. Но получилось примерно то же самое, что и со Смоленском: «Меня изредка печатали, - вспоминал Твардовский, - кто-то одобрял мои опыты, поддерживая ребяческие надежды, но зарабатывал я ненамного больше, чем в Смоленске, и жил по углам, койкам, слонялся по редакциям, и меня всё заметнее относило куда-то в сторону от прямого и трудного пути настоящей учебы, настоящей жизни. Зимой тридцатого года я вернулся в Смоленск».

Трудно сказать, как бы складывалась дальнейшая литературная судьба Твардовского, если бы он остался в Москве. Главной причиной его возвращения в Смоленск была в том, что у Твардовского возросла требовательность к себе, как поэту, и он стал все чаще испытывать неудовлетворённость своими стихами. Позднее он писал: «Был период, когда я, уйдя из деревни, одно время был, по существу, оторван от жизни, вращаясь в узколитературной среде».

После возвращения в Смоленск Александр Твардовский поступил в педагогический институт. В течение первого года обучения в институте он обязался сдать экзамены за среднюю школу по всем предметам и успешно с этим справился. «Эти годы учебы и работы в Смоленске - писал впоследствии Твардовский, - навсегда отмечены для меня высоким душевным подъемом... Отрываясь от книг и учебы, я ездил в колхозы в качестве корреспондента областных газет, вникал со страстью во все, что составляло собою новый, впервые складывающийся строй сельской жизни, писал статьи, корреспонденции и вел всякие записи, за каждой поездкой отмечая для себя то новое, что открылось мне в сложном процессе становления колхозной жизни».

Начиная с 1929 года, Твардовский стал писать по-новому, добиваясь предельной прозаичности стиха. Ему, как он впоследствии рассказывал, хотелось писать «естественно, просто», и он изгонял «всякий лиризм, проявление чувства». Поэзия немедленно отомстила ему за это. В некоторых стихотворениях («Яблоки», «Стихи о всеобуче») наряду с подлинно поэтическими произведениями стали появляться и такие, например, строчки:

И сюда
Ребят больших и малых
Соберётся школьный коллектив.

Впоследствии Твардовский понял, что выбрал ошибочный путь, ибо то, что он ставил превыше всего - сюжетность, повествовательность стиха, конкретность, - выражалось у него на практике, как признал он в 1933 году, «в насыщении стихов прозаизмами, «разговорными интонациями» до того, что они переставали звучать как стихи и все в общем сливалось в серость, безобразность... в дальнейшем эти перегибы доходи подчас до абсолютной антихудожественности». Поэту пришлось пройти долгий и трудный путь поисков, прежде чем он окончательно разуверился в жизненности полупрозаического стиха. Целое десятилетие он бился над решением мучительной задачи - «найти себя в себе самом». Твардовский прошел в молодости тернистый путь ученичества, подражания, временных успехов и горьких разочарований вплоть до отвращения к своим собственным писаниям, безрадостного и унизительного хождения по редакциям. Неудовлетворенность собой сказалась и на обучении в педагогическом институте, который он бросил на третьем курсе, и доучивался в Московском институте истории, философии и литературы, куда поступил осенью 1936 года. Произведения Твардовского печатались в период с 1931-го по 1933-й годы, но сам он считал, что только после написания им поэмы о коллективизации «Страна Муравия» в 1936 году, он состоялся как литератор. Эта поэма имела успех у читателей и критики. Выход этой книги изменил жизнь поэта: он окончательно переехал в Москву, в 1939 году окончил МИФЛИ, выпустил книгу стихов «Сельская хроника».

В 1939 году Твардовский был призван в ряды Красной Армии и участвовал в освобождении Западной Белоруссии. Во время начала войны с Финляндией Твардовский получил офицерское звание, и служил в должности специального корреспондента военной газеты.

Первое утро Великой Отечественной войны застало Твардовского в Подмосковье, в деревне Грязи Звенигородского района, в самом начале отпуска. Вечером того же дни он был в Москве, а сутки спустя был направлен в штаб Юго-Западного фронта, где ему предстояло работать во фронтовой газете «Красная Армия». Некоторый свет на жизнь поэта во время войны проливали его прозаические очерки «Родина и чужбина», а также воспоминания Е.Долматовского, В.Мурадяна, Е.Воробьева, 0.Верейского, знавших Твардовского в те годы, В.Лакшина и В.Дементьева, которым впоследствии Александр Трифонович немало рассказывал о своей жизни. Так, В.Лакшину он рассказал: «В 1941 году под Киевом... едва вышел из окружения. Редакция газеты Юго-Западного фронта, в которой он работал, размещалась в Киеве. Приказано было не покидать город до последнего часа... Армейские части уже отошли за Днепр, а редакция все еще работала... Твардовский спасся чудом: его взял к себе в машину полковой комиссар, и они едва выскочили из смыкавшегося кольца немецкого окружения».

Весной 1942 года Твардовский вторично попал в окружение - на этот раз под Каневом, из которого, по словам И.С.Маршака, вышел опять-таки «чудом». В середине 1942 года Твардовский был перемещен с Юго-Западного фронта на Западный, и до самого конца войны его родным домом стала редакция фронтовой газеты «Красноармейская правда». Стала она родным домом и легендарного Тёркина. По воспоминаниям художника 0.Верейского, рисовавшего портреты Твардовского и иллюстрировавшего его произведения, «он был удивительно хорош собой. Высокий, широкоплечий, с тонкой талией и узкими бедрами. Держался он прямо, ходил, расправив плечи, мягко ступая, отводя на ходу локти, как это часто делают борцы. Военная форма очень шла ему. Голова его горделиво сидела на стройной шее, мягкие русые волосы, зачесанные назад, распадались в стороны, обрамляя высокий лоб, Очень светлые глаза его глядели внимательно и строго. Подвижные брови иногда удивленно приподнимались, иногда хмурились, сходясь к переносью и придавая выражению лица суровость. Но в очертаниях губ и округлых линиях щёк была какая-то женственная мягкость».

В 1940 году, после окончания вооруженного конфликта с Финляндией, имя Теркина едва ли было известно многим за пределами Ленинграда и Карельского перешейка, да и сами авторы фельетонных куплетов о нем смотрели на свое детище несколько свысока, снисходительно, как на нечто несерьезное. «Мы по справедливости не считали это литературой», - заметил впоследствии Твардовский. Но если его соавторы по «финскому» «Теркину», как только кончились бои на перешейке, были уже одержимы иными замыслами, то Твардовский постоянно думал о том, что теперь, в мирное время, он должен написать о минувшей войне что-то крупное и серьезное. Его воображению уже рисовались отдельные эпизоды, из которых сложится путь его героя, но сам герой оставался еще неясным.

20 апреля 1940 года, в день, когда его приняли в члены ВКП(б), Твардовский сделал запись в дневнике: «Вчера вечером или сегодня утром герой нашелся, и сейчас я вижу, что только он мне и нужен, именно он, Вася Теркин! Он подобен фольклорному образу. Он - дело проверенное. Необходимо только поднять его, поднять незаметно, по существу, а по форме почти то же, что он был на страницах «На страже Родины». Нет, и по форме, вероятно, будет не то. А как необходима его веселость, его удачливость, энергия и неунывающая душа для преодоления сурового материала этой войны! И как много он может вобрать в себя из того, чего нужно коснуться! Это будет веселая армейская шутка, но вместе с тем в ней будет и лиризм. Вот когда Вася ползет, раненный, на пункт и дела его плохи, а он не поддается - это все должно быть поистине трогательно...»

Так родился удивительный герой - Вася Теркин из деревни, но работающий где-то в городе или на новостройке. Весельчак, острослов и балагур. Соврать он может, но не только не преувеличит своих подвигов, а, наоборот, неизменно представляет их в смешном, случайном, настоящем виде. Поэма «Василий Теркин» писалась Твардовским на протяжении всей войны и стала его самым известным произведением. Будучи от природы чужд всякого тщеславия, Твардовский действительно довольно безразлично относился к тому, сколько в будущем посвятят его книге статей, исследований, диссертаций и читательских конференций. Но для него было очень важно, чтобы его книга, доставившая столько радости «на войне живущим людям», продолжала и после войны жить в народном сознании. Твардовский рассказывал: «А где-то в 1944 году во мне твердо созрело ощущение, что «Василий Теркин» - это лучшее из всего написанного о войне на войне. И что написать так, как написано это, никому из нас не дано». Для Твардовского «Книга про бойца» была самым серьезным личным вкладом в общее дело - в Победу над смертельной опасностью фашизма: «Каково бы ни было ее собственно литературное значение, для меня она была истинным счастьем. Она мне дала ощущение законности места художника в великой борьбе народа, ощущение очевидной полезности моего труда, чувство полной свободы обращения со стихом и словом в естественно сложившейся непринужденной форме изложения. «Теркин» был для меня во взаимоотношениях писателя со своим читателем моей лирикой, моей публицистикой, песней и поучением, анекдотом и присказкой, разговором по душам и репликой к случаю».

Почти одновременно с «Теркиным» и стихами «Фронтовой хроники» Твардовский написал поэму «Дом у дороги». Сам автор собственными глазами войну «с той стороны» не виде, однако, немалую роль во всем том, что толкнуло Твардовского писать «Дом у дороги», играли обстоятельства сугубо личные: его родная Смоленщина более двух лет была оккупирована. Там жили его родители и сестры, - и чего только он за это время о них не передумал. Правда, ему, можно сказать, повезло: Смоленскую область в 1943 году освобождали войска Западного фронта, с которым была связана его армейская судьба, и он в первые дни после освобождения от оккупантов смог увидеть свои родные места. Твардовский так описывал это событие: «Родное Загорье. Только немногим жителям здесь удалось избежать расстрела или сожжения. Местность так одичала и так непривычно выглядит, что я не узнал даже пепелище отцовского дома».

В 1950-60-х годы им была написана поэма «За далью – даль». Наряду со стихами Твардовский всегда писал прозу. В 1947 году он опубликовал книгу о минувшей войне под общим заголовком «Родина и чужбина». Проявил он себя и как глубокий, проницательный критик в книгах «Статьи и заметки о литературе» в 1961 году, «Поэзия Михаила Исаковского» в 1969 году, а также написал статьи о творчестве Самуила Маршака и Ивана Бунина в 1965 году.

Твардовский активно работал над завершением поэтической истории о Василии Теркине. Заключительная ее часть называлась «Теркин на том свете», также он старался наиболее полно изложить свои мысли о том, что стало делом всей его жизни, - о поэзии. Едва ли не самое важное из всех касающихся этой темы стихотворений было «Слово о словах» в 1962 году, создание которого было продиктовано острой тревогой за судьбу отечественной литературы и призывом к читателю бороться за ценность и действенность слова.

Проходили годы, война отодвигалась все дальше в прошлое, но боль от ощущения потерь у Твардовского не уходила. Чем лучше становилась жизнь, тем острее он чувствовал необходимость напоминать о тех, кто заплатил за это своей жизнью. Знаменательные даты и события нередко служили Твардовскому поводом для того, чтобы лишний раз заставить читателя вспомнить о тех, кто погиб, отстаивая будущее своего, народа. В 1957 году страна праздновала сорокалетие революции, и среди многих произведений, написанных к юбилею, было стихотворение Твардовского «Та кровь, что пролита недаром».

Стучит в сердца, владеет нами,
Не отпуская ни на час,
Чтоб наших жертв святая память
В пути не покидала нас.
Чтоб нам, внимая славословью,
И в праздник нынешних побед
Не забывать, что этой кровью
Дымится наш вчерашний след.

Полёт Гагарина в космос вызвал у Твардовского особые и довольно неожиданные ассоциации. В февральской книжке «Нового мира» за 1962 год было опубликовано его стихотворение «Космонавту», в котором Гагарин не был героем из героев, и Твардовский призывал его не забывать о тех ребятах, что погибли в своих «фанерных драндулетах» в 1941 году «под Ельней, Вязьмой и самой Москвой»:

Они горды, они своей причастны
Особой славе, добытой в бою,
И той одной, суровой и безгласной,
Не променяли б на твою.

Поэт очень переживал смерть матери. «Мать моя, Мария Митрофановна, была всегда очень впечатлительна и чутка, даже не без сентиментальности, ко многому, что находилось вне практических, житейских интересов крестьянского двора, хлопот и забот хозяйки в большой многодетной семье. Ее до слёз трогал звук пастушьей трубы где-нибудь вдалеке за нашими хуторскими кустами и болотцами или отголосок песни с далёких деревенских полей, или, например, запах первого молодого сена, вид какого-нибудь одинокого деревца и т. п.» - так ещё при жизни матери писал о ней Александр Трифонович в «Автобиографии». В 1965 году он проводил её в последний путь. В этом же году им был создан цикл «Памяти матери», состоявший из четырёх стихотворений.

Когда нам платочки, носочки
Уложат их добрые руки,
А мы, опасаясь отсрочки,
К назначенной рвёмся разлуке…

Окончание «сказки» о народном герое Васе Теркине потребовало от Твардовского предельного напряжения сил. Всего ей было отдано девять лет его жизни. Именно в этом произведении Твардовский проявил себя как сатирик, и читателям было ясно, что сатирик он сильнейший, беспощадный и совершенно своеобразный, умеющий даже сатиру сочетать с лирикой. Опубликование и завершение «Тёркина на том свете» придало Твардовскому новые силы, свидетельством чему была вся его последующая лирика, о которой Константин Симонов, комментировавший совместно с Михаилом Ульяновым документальный фильм о Твардовском, сказал: «Казалось, в своей поэме «За далью - даль» Твардовский поднялся на такую вершину поэзии, что выше подняться уже невозможно. А он - сумел. И эта последняя, высочайшая его вершина - его лирика последних лет».

Последнее стихотворение Твардовского из опубликованных при жизни называлось «К обидам горьким собственной персоны», и было датировано 1968 годом. Это не значит, что больше Твардовский вообще не написал ни строки, хотя, по свидетельству А.Кондратовича, «писал с каждым годом все мучительнее и труднее». В одном из стихотворений, написанном уже на шестидесятом году жизни и опубликованном посмертно, Твардовский прощался с жизнью:

Что нужно, чтобы жить с умом?
Понять свою планиду:
Найти себя в себе самом
И не терять из виду.

И труд свой пристально любя, -
Он всех основ основа, -
Сурово спрашивать с себя,
С других не столь сурово.

Хоть про сейчас, хоть про запас,
Но делать так работу,
Чтоб жить да жить,
Но каждый час
Готовым быть к отлёту.

И не терзаться - ах да ох -
Что, близкий или дальний, -
Он всё равно тебя врасплох
Застигнет, час летальный.

Аминь! Спокойно ставь печать,
Той вопреки оглядке:
Уж если в ней одной печаль, -
Так, значит, всё в порядке.

Твардовский многие годы был главным редактором журнала «Новый мир», мужественно отстаивая право на публикацию каждого талантливого произведения, попадавшего в редакцию. Он дважды становился главным редактором «Нового мира», но именно во второй период редакторства Твардовского в «Новом мире», особенно после XXII съезда КПСС, журнал стал прибежищем антисталинских сил в литературе, символом «шестидесятничества», и органом легальной оппозиции советской власти. В 1960-е годы Твардовский в поэмах «По праву памяти» в 1987 году и «Тёркин на том свете» пересмотрел своё отношение к Сталину и сталинизму. В начале 1960-х годов Твардовский получил разрешение Хрущёва на публикацию рассказа «Один день Ивана Денисовича» Солженицына. Но новая направленность журнала (либерализм в искусстве, идеологии и экономике, прикрывающийся словами о социализме «с человеческим лицом») вызвала недовольство не столько хрущёвско-брежневской партийной верхушки и чиновников идеологических отделов, сколько так называемых «неосталинистов-державников» в советской литературе. В «Новом мире» идеологический либерализм сочетался с эстетическим традиционализмом. Твардовский холодно относился к модернистской прозе и поэзии, отдавая предпочтение литературе, развивающейся в классических формах реализма. Многие крупнейшие писатели 1960-х годов публиковались в журнале, многих журнал открыл читателю это - Ф.Абрамов, В.Быков, Ч.Айтматов, С.Залыгин, Г.Троепольский, Б.Можаев и А.Солженицын.

В течение нескольких лет велась острая литературная (и фактически идеологическая) полемика журналов «Новый мир» и «Октябрь» во главе с редактором В.Кочетовым. Стойкое идейное неприятие журнала выражали и патриоты-«державники». После снятия Хрущёва с высших постов в журнале «Огонёк» и газете «Социалистическая индустрия» была проведена кампания против «Нового мира». Ожесточённую борьбу с журналом вёл Главлит, систематически не допускавший к печати самые важные материалы. Поскольку формально уволить Твардовского руководство Союза писателей не решалось, последней мерой давления на журнал было снятие заместителей Твардовского и назначение на эти должности враждебно настроенных по отношению к Твардовскому людей. В феврале 1970 года Твардовский был вынужден сложить редакторские полномочия, и часть коллектива журнала последовала его примеру. Редакция была, по сути, разгромлена.

Вскоре после разгрома «Нового мира» у Твардовского обнаружился рак лёгких. В этот период жизни рядом с поэтом были его самые близкие люди – жена Мария Илларионовна и дочери Валентина и Ольга. Со своей женой Марией Илларионовной Александр Твардовский прожил более 40 лет. Она стала для него не только женой, но и истинным другом и соратником, посвятившим ему всю свою жизнь. Мария Илларионовна по много раз перепечатывала его произведения, ходила по редакциям, поддерживала в минуты отчаяния и депрессий. В письмах, опубликованных Марией Илларионовной после смерти поэта, видно как часто он прибегает к ее советам, как нуждается в ее поддержке. «Ты моя единственная надежда и опора» - писал ей Александр Трифонович с фронта. В творчестве Твардовского было мало стихов о любви. Мария Илларионовна Твардовская в своих воспоминаниях о муже писала: «То, что казалось ему только личным, что составляло глубинную часть души, не часто выносилось наружу. Это закон народной жизни. Он соблюдал его до конца». После смерти Твардовского, Мария Илларионовна, будучи уже пожилой женщиной, выпустила несколько книг–воспоминаний об Александре Трифоновиче, опубликовала его ранние произведения, участвовала в создании музеев поэта, издании пластинок, сохраняя память о нем до самой своей смерти. Мария Илларионовна умерла в 1991 году. Одна из дочерей поэта Валентина родилась в 1931 году, в 1954 году окончила МГУ, и стала доктором исторических наук. Другая дочь - Ольга родилась в 1941 году, в 1963 году окончила Художественный институт имени В.И.Сурикова, и стала художником театра и кино.

Александр Твардовский умер после продолжительной болезни 18 декабря 1971 года в дачном посёлке Красная Пахра Московской области, и был похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

Многие люди, близко знавшие Александра Твардовского, отмечали его необычайную жажду справедливости. Искренне веря в коммунистическую идею, он часто поступал вопреки установленной партии линии. Он отказался подписать письмо в поддержку ввода войск в Чехословакию, и открыто его осуждал. Он заступился за опального учёного Жореса Медведева, которого за книгу «Биологическая наука и культ личности» сперва уволили, а в 1970 году отправили в психиатрическую больницу. Твардовский не просто вступился - лично поехал в больницу вызволять Медведева. А на предупреждения искушённых в придворных интригах людей: «У тебя на носу юбилей - 60 лет. Тебе же не дадут Героя Соцтруда!» - ответил: «В первый раз слышу, что Героя у нас дают за трусость».

Только благодаря Александру Твардовскому в журнале «Новый Мир» была напечатана повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Александр Дементьев пытался его отговорить: «Если мы с тобой эту вещь напечатаем, то журнал мы потеряем». На что Твардовский ответил: «Если я не могу напечатать это, зачем мне тогда журнал?»

Несмотря на это, отношения между и Солженицыным и Твардовским были сложными. Он не знал до конца всех убеждений и взглядов защищаемого им писателя. Однажды в разговоре со своим литературным «крестником» Твардовский обиженно воскликнул: «Я за вас голову подставляю, а вы!». И сам Солженицын признавал, рассказывая об этой вспышке: «Да и можно его понять: ведь я ему не открывался, вся сеть моих замыслов, расчетов, ходов была скрыта от него и проступала неожиданно». Тем не менее, когда в конце 1970 года Солженицыну присудили Нобелевскую премию, смертельно больной Твардовский был этому рад, и сказал жене: «А ведь и нас вспомнят, как мы за него стояли».

Генерал армии А.Горбатов в своих воспоминаниях о Твардовском написал, что он считает его «...самым настоящим героем... Как коммунист, как человек, как поэт он брал все на себя и бесстрашно отвечал за свои честные партийные взгляды».

Многие известные литераторы того времени отмечали необыкновенную искренность произведений Твардовского. Иван Бунин в письме к Н.Телешову писал: «Я только что прочитал А.Твардовского («Василия Теркина») и не могу удержаться - прошу тебя, если ты знаком и встречаешься с ним, передай ему при случае, что я (читатель, как ты знаешь, придирчивый, требовательный) совершенно восхищен его талантом, - это поистине редкая книга: какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народный, солдатский язык - ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого слова». «Стихи неслыханной искренности и откровенности» — так воспринял позднюю лирику Александра Твардовского Федор Абрамов. «Нельзя понять и оценить поэзию Твардовского, не почувствовав, в какой мере вся она, до самых своих глубин, лирична. И вместе с тем она широко, настежь открыта окружающему миру и всему, чем этот мир богат, — чувствам, мыслям, природе, быту, политике», — писал С.Я.Маршак в своей книге «Воспитание словом».

Об Александре Твардовском был снят документальный фильм «Засадный полк».

Награды

* Лауреат Государственной премии (1941, за поэму «Страна Муравия»)
* Лауреат Государственной премии (1946, за поэму «Василий Тёркин»)
* Лауреат Государственной премии (1947, за поэму «Дом у дороги»)
* Лауреат Ленинской премии (1961, за поэму «За далью — даль»)
* Лауреат Государственной премии (1971, за сборник «Из лирики этих лет. 1959—1967»)
* Кавалер трех орденов Ленина (1939, 1960, 1967)
* Кавалер ордена Трудового Красного Знамени (1970)
* Кавалер ордена Отечественной войны I степени (1945)
* Кавалер ордена Отечественной войны II степени (1944)
* Кавалер ордена Красной Звезды

Использованные материалы:

* А.Т.Твардовский, «Автобиография»
* Кондратович А. И. «Александр Твардовский. Поэзия и личность»
* А.Т.Твардовский, «Энциклопедия: Рабочие материалы»
* Акаткин В.М. «Александр Твардовский. Стих и проза»
* Акаткин В.М. «Ранний Твардовский. Проблемы становления»
* Материалы сайта www.shalamov.ru

Биография (Сборник "Советские писатели". Автобиографии в 2-х томах. Гос. изд-во худ. литературы, М., 1959 г.)

Родился я в Смоленщине, в 1910 году, 21 июня, на «хуторе пустоши Столпово», как назывался в бумагах клочок земли, приобретенный моим отцом Трифоном Гордеевичем Твардовским через Поземельный крестьянский банк с выплатой в рассрочку. Земля эта — десять с небольшим десятин, — вся в мелких болотцах — «оборках», как у нас, их называли, и вся заросшая лозняком, ельником, березкой,— была во всех смыслах незавидна. Но для отца, который был единственным сыном безземельного солдата и многолетним тяжким трудом кузнеца заработал сумму, необходимую для первого взноса в банк, земля эта была дорога до святости. И нам, детям, он с самого малого возраста внушал любовь и уважение к этой кислой, подзолистой, скупой и недоброй, но нашей земле — нашему «имению», как в шутку и не в шутку называл он свой хутор. Местность эта была довольно дикая, в стороне от дорог, и отец, замечательный мастер кузнечного дела, вскоре закрыл кузницу, решив жить с земли. Но ему то и дело приходилось обращаться к молотку: арендовать в отходе чужой горн и наковальню, работая исполу.

В жизни нашей семьи бывали изредка просветы относительного достатка, но вообще жилось скудно и трудно и, может быть, тем труднее, что наша фамилия в обычном обиходе снабжалась еще шутливо-благожелательным или ироническим добавлением «пан», как бы обязывая отца тянуться изо всех сил, чтобы хоть сколько-нибудь оправдать ее. Между прочим, он любил носить шляпу, что в нашей местности, где он был человек «пришлый», не коренной, выглядело странностью и даже некоторым вызовом, и нам, детям, не позволял носить лаптей, хотя из-за этого случалось бегать босиком до глубокой осени. Вообще многое в нашем быту было «не как у людей».

Отец, он умер в 1949 году, был человеком грамотным и даже начитанным по-деревенски. Книга не являлась редкостью в нашем домашнем обиходе. Целые зимние вечера у нас часто отдавались чтению вслух какой-либо книги. Первое мое знакомство с «Полтавой» и «Дубровоким» Пушкина, «Тарасом Бульбой» Гоголя, популярнейшими стихотворениями Лермонтова, Некрасова, А. К. Толстого, Никитина произошло таким именно образом. Отец и на память знал много стихов: «Бородино», «Князя Курбского», чуть ли не всего ершовского «Конька-Горбунка». Кроме того, он любил и умел петь,— смолоду даже отличался в церковном хоре. Обнаружив, что слова общеизвестной «Коробушки» — только малая часть «Коробейников» Некрасова, он певал при случае целиком всю эту поэму.

Мать моя, Мария Митрофановна, здравствующая и поныне, была всегда очень впечатлительна и чутка ко многому, даже не без сентиментальности, что находилось вне практических житейских интересов крестьянского двора, хлопот и забот хозяйки в большой многодетной семье. Ее до слез трогал звук пастушьей трубы где-нибудь вдалеке за нашими хуторскими кустами и болотцами, или отголосок песни с далеких деревенских полей, или, например, запах первого молодого сена, вид какого-нибудь одинокого деревца и т. п.

Стихи писать я начал до овладения первоначальной грамотой. Хорошо помню, что первое мое стихотворение, обличающее моих сверстников, разорителей птичьих гнезд, я пытался записать, еще не зная всех букв алфавита и, конечно, не имея понятия о правилах стихосложения. Там не было ни лада, ни ряда,— ничего от стиха, но я отчетливо помню, что было страстное, горячее до сердцебиения желание всего этого — и лада, и ряда, и музыки, желание родить их на свет, и немедленно,— чувство, сопутствующее и доныне всякому замыслу. Что стихи можно сочинять самому, я понял в связи с тем, что гостивший у нас в голодное время летом дальний наш городской родственник по материнской линии, хромой гимназист, как-то прочел по просьбе отца стихи собственного сочинения «Осень»:

Листья давно облетели,
И голые сучья торчат...

Строки эти, помню, потрясли меня тогда своей выразительностью: «голые сучья» — это было так просто, обыкновенные слова, которые говорятся всеми, но это были стихи, звучащие, как из книги.

С того времени я и пишу. Из первых стихов, внушивших мне какую-то уверенность в способности к этому делу, помню строчки, написанные, как видно, под влиянием пушкинского «Вурдалака»:

Раз я позднею порой
Шел от Вознова домой.
Трусоват я был немного,
И страшна была дорога:
На лужайке меж ракит
Шупень старый был убит...

Речь шла об одинокой могиле на середине пути от деревни Ковалево, где жил наш родственник Михайло Вознов. Похоронен в ней был некто Шупень, убитый на том месте. И хотя никаких ракит там поблизости не было, никто из домашних не попрекнул меня этой неточностью: зато было складно.

По-разному благосклонно и по-разному с тревогой относились мои родители к тому, что я стал сочинять стихи. Отцу, человеку очень честолюбивому, это было лестно, но из книг он знал, что писательство не сулит больших выгод, что писатели бывают и не знаменитые, безденежные, живущие на чердаках и голодающие. Мать, видя мою приверженность к таким необычным занятиям, чуяла в ней некую печальную предназначенность моей судьбе и жалела меня.

Лет тринадцати я как-то показал свои стихи одному молодому учителю. Ничуть не шутя, он сказал, что так теперь писать не годится: все у меня до слова понятно, а нужно, чтобы ни с какого конца нельзя было понять, что и про что в стихах написано,— таковы современные литературные требования. Он показал мне журналы с некоторыми образцами тогдашней — начала 20-х годов — поэзии. Какое-то время я упорно добивался в своих стихах непонятности. Это долго не удавалось мне, и я пережил тогда, пожалуй, первое по времени горькое сомнение в своих способностях. Помнится, я, наконец, написал что-то уж настолько непонятное ни с какого конца, что ни одной строчки вспомнить не могу оттуда и не знаю даже, о чем там шла речь. Помню лишь факт написания чего-то такого.

Летом 1924 года я начал посылать небольшие заметки в редакции смоленских газет. Писал о неисправных мостах, о комсомольских субботниках, о злоупотреблениях местных властей и т. п. Изредка заметки печатались. Это делало меня, рядового сельского комсомольца, в глазах моих сверстников и вообще окрестных жителей лицом значительным. Ко мне обращались с жалобами, с предложениями написать о том-то и том-то, «протянуть» такого-то в газете... Потом я отважился послать и стихи. В газете «Смоленская деревня» появилось мое первое напечатанное стихотворение «Новая изба». Начиналось оно так:

Пахнет свежей сосновой смолою,
Желтоватые стены блестят.
Хорошо заживем мы с весною,
Здесь на новый, советский лад...

После этого я, собрав с десяток стихотворений, отправился в Смоленск к М. В. Исаковскому, работавшему там, в редакции газеты «Рабочий путь». Принял он меня приветливо, отобрал часть стихотворений, вызвал художника, который зарисовал меня, и вскоре в деревню пришла газета со стихами и портретом «селькора-поэта А. Твардовского».

Михаилу Исаковскому, земляку, а впоследствии другу, я очень многим обязан в своем развитии. Он, единственный из советских поэтов, чье непосредственное влияние я всегда признаю и считаю, что оно было благотворным для меня. В стихах своего земляка, уже известного в наших краях поэта, я увидел, что предметом поэзии может и должна быть окружающая меня жизнь советской деревни, наша непритязательная смоленская природа, собственный мой мир впечатлений, чувств, душевных привязанностей. Пример его поэзии обратил меня, в моих юношеских опытах, к существенной объективной теме, стремлению рассказывать и говорить в стихах о чем-то интересном не только для меня, но и для тех простых, неискушенных в литературном отношении людей, среди которых я продолжал жить. Ко всему этому, конечно, необходима оговорка, что писал я тогда очень плохо, ученически беспомощно, подражательно.

В развитии и росте моего литературного поколения было, мне кажется, самым трудным и для многих моих сверстников губительным то, что мы, втягиваясь в литературную работу, выступая в печати и даже становясь уже «профессиональными» литераторами, оставались людьми без сколько-нибудь серьезной общей культуры, без образования. Поверхностная начитанность, некоторая осведомленность в «малых секретах» ремесла питала в нас опасные иллюзии.

Обучение мое прервалось по существу с окончанием сельской школы. Годы, назначенные для нормальной и последовательной учебы, ушли. Восемнадцатилетним парнем я пришел в Смоленск, где «е мог долго устроиться не только на учебу, но даже на работу — по тем временам это было еще нелегко, тем более что специальности у меня никакой не было. Поневоле пришлось принимать за источник существования грошовый литературный заработок и обивать пороги редакций. Я и тогда понимал незавидность такого положения, но отступать было некуда,— в деревню я вернуться не мог, а молодость позволяла видеть впереди, в недалеком будущем только хорошее.

Когда в московском «толстом» журнале «Октябрь» М. Светлов напечатал мои стихи, и кто-то где-то отметил их в критике, я заявился в Москву. Но получилось примерно то же самое, что со Смоленском. Меня изредка печатали, кто-то одобрял мои опыты, поддерживал ребяческие надежды, но зарабатывал я не намного больше, чем в Смоленске, и жил по углам, койкам, слонялся по редакциям, и меня все заметнее относило куда-то в сторону от прямого и трудного пути настоящей учебы, настоящей жизни. Зимой 1930 года я вернулся в Смоленск и прожил там лет шесть-семь, до появления в печати поэмы «Страна Муравия».

Период этот — может быть, самый решающий и значительный в моей литературной судьбе. Это были годы великого переустройства деревни на основе коллективизации, и это время явилось для меня тем же, чем для более старшего поколения — Октябрьская революция и гражданская война. Все то, что происходило тогда в деревне, касалось меня самым ближайшим образом в житейском, общественном, морально-этическом смысле. Именно этим годам я обязан своим поэтическим рождением. В Смоленске я, наконец, принялся за нормальное ученье. С помощью ныне покойного смоленского партийного работника А. Н. Локтева поступил я в педагогический институт без приемных испытаний, но с обязательством сдать в первый же год все необходимые предметы за среднюю школу, в которой я не учился. Мне удалось в первый же год выровняться с моими однокурсниками, успешно закончить второй курс, с третьего я ушел по сложившимся обстоятельствам и доучивался уже в Московском институте истории, философии и литературы (МИФЛИ), куда поступил осенью 1936 года.

Эти годы учебы и работы в Смоленске навсегда отмечены для меня высоким душевным подъемом. Никаким сравнением я не мог бы преувеличить испытанную тогда впервые радость приобщения к миру идей и образов, открывшихся мне со страниц книг, о существовании которых я ранее не имел понятия. Но, может быть, все это было бы для меня «прохождением» институтской программы, если бы одновременно меня не захватил всего целиком другой мир, реальный нынешний мир потрясений, борьбы, перемен, происходивших в те годы в деревне. Отрываясь от книг и учебы, я ездил в колхозы в качестве корреспондента областных газет, вникал со страстью во все, что составляло собою новый, впервые складывающийся строй сельской жизни, писал статьи, корреспонденции и вел всякие записи, за каждой поездкой отмечая для себя то новое, что открылось мне в сложном и величественном процессе колхозной жизни.

Около этого времени я совсем разучился писать стихи, как писал их прежде, пережил крайнее отвращение к «стихотворству» — составлению строк определенного размера, с обязательным набором эпитетов, подыскиванием редких рифм и ассонансов, стремлением попасть в известный, принятый в тогдашнем поэтическом обиходе тон.

Моя поэма «Путь к социализму», озаглавленная так по названию колхоза, о котором шла речь, была сознательной попыткой говорить в стихах обычными для разговорного, делового, отнюдь не «поэтического» обихода словами:

В одной из комнат бывшего барского дома
Насыпан по самые окна овес.
Окна побиты еще во время погрома
И щитами завешены из соломы,
Чтобы овес не пророс
От солнца и сырости в помещенье.
На общем хранится зерно попеченье...

Поэма, выпущенная по рекомендации очень благожелательного к молодым Эд. Багрицкого в 1931 году издательством «Молодая гвардия», встречена была в печати, в общем положительно. Но я не мог не почувствовать сам, что такие стихи — езда со спущенными вожжами, утрата ритмической дисциплины стиха — проще говоря, не поэзия. И вернуться к стихам в прежнем, привычном духе я уже не мог. Новые возможности погрезились мне в организации стиха из его элементов, входящих в живую речь,— из оборотов и ритмов пословицы, поговорки, присказки. Вторая моя поэма, «Вступление», вышедшая в Смоленске в 1933 году, была данью таким именно односторонним поискам «естественности» стиха:

Жил на свете Федот,
Был про него анекдот:
— Федот, какой умолот?
— Как и прошлый год.
— А каков укос?
— Чуть не целый воз.
— А как насчет сала?
— Кошка украла...

По материалу, содержанию, даже намечавшимся в общих чертах образам обе эти поэмы предваряли «Страну Муравию», написанную в 1934—1936 годах. Но для этой новой моей вещи я должен был на собственном трудном опыте разувериться в возможности стиха, который утрачивает свои основные природные начала: музыкально-песенную основу, энергию выражения, особую эмоциональную окрашенность.

Пристальное знакомство с образцами большой отечественной и мировой поэзии и прозы подарило мне еще такое «открытие», как законность условности в изображении действительности средствами искусства. Условность хотя бы фантастического сюжета, преувеличение и смещение деталей живого мира в художественном произведении перестали мне казаться пережиточными моментами искусства, противоречащими реализму изображения. А то, наблюденное и добытое из жизни мною лично, что я носил в душе, гнало меня к новой работе, к новым поискам. То, что я знаю о жизни,— казалось мне тогда,— я знаю лучше, подробней и достоверней всех живущих на свете, и я должен об этом рассказать. Я до сих пор считаю подобное чувство не только законным, но и обязательным в осуществлении всякого серьезного замысла.

Историю замысла «Страны Муравии», подсказанного одним из тогдашних выступлений А. А. Фадеева, я позднее изложил в специальной заметке «О «Стране Муравии». Со «Страны Муравии», встретившей весьма одобрительный прием у читателей и критики, я начинаю счет своим писаниям, которые могут характеризовать меня как литератора. Выход этой книги в свет послужил причиной значительных перемен и в моей личной жизни. Я переехал в Москву; в 1938 году вступил в ряды Коммунистической партии, в 1939 году окончил МИФЛИ, выпустил книгу новых стихов «Сельская хроника».

Осенью 1939 года я был призван в ряды РККА и участвовал в освободительном походе наших войск в Западную Белоруссию. По окончании похода я был уволен в запас, но вскоре вновь призван и — уже в офицерском звании, но в той же должности спецкорреспондента военной газеты — участвовал в войне с Финляндией. Месяцы фронтовой работы, в условиях суровой зимы 1940 года, в какой-то мере предварили для меня собственно военные впечатления Великой Отечественной войны. А мое участие в создании фельетонного персонажа «Васи Теркина» в газете «На страже родины» (ЛВО) — это по существу начало моей основной литературной работы в годы Отечественной войны. Но дело в том, что глубина всенародно-исторического бедствия и всенародно-исторического подвига в Отечественной войне с первых дней отличили ее от каких бы то ни было иных войн, и тем более военных кампаний.

Это, конечно, и определило существенное отличие теперешнего «Василия Теркина» от того, прежнего «Васи».

Историю зарождения и создания этой моей книги я пытался подробнее изложить в своей статье «Ответ читателям «Василия Теркина». Здесь же скажу только, что «Книга про бойца», каково бы ни было ее собственно литературное значение, в годы войны была для меня истинным счастьем: она дала мне ощущение очевидной полезности моего труда, чувство полной свободы обращения со стихом и словом в естественно сложившейся, непринужденной форме изложения. «Теркин» был для меня во взаимоотношениях поэта с его читателем — воюющим советским человеком,— моей лирикой, моей публицистикой, песней и поучением, анекдотом и присказкой, разговором по душам и репликой к случаю. Впрочем, все это, мне кажется, более удачно выражено в заключительной главе самой книги.

Почти одновременно с «Теркиным» и стихами «Фронтовой хроники» я начал еще на войне, но закончил уже после войны поэму «Дом у дороги». Тема ее — война, но с иной стороны, чем в «Теркине»,— со стороны дома, семьи, жены и детей солдата, переживших войну. Эпиграфом этой книги могли бы быть строки, взятые из нее же:

Давайте, люди, никогда
Об этом не забудем...

Всегда наряду со стихами я писал прозу — корреспонденции, очерки, рассказы, выпустил еще до «Муравии» нечто вроде небольшой повести «Дневник председателя колхоза» — результат моих деревенских записей «для себя». В 1947 году опубликовал книгу о минувшей войне под общим заглавием «Родина и чужбина»; вместе с последующими очерками и рассказами она входит в IV том собрания моих сочинений. В замыслах же и предположениях на будущее проза издавна занимает у меня, пожалуй, наиболее обширное место.

Связанный со Смоленщиной не только памятью отчих мест, детства и ранней юности, годами жизни в Смоленске в пору моего литературного ученичества, но и годами войны, когда вместе с частями фронта вступал на пепелище освобождаемой от оккупантов родной стороны, я и в послевоенные годы не утрачивал этой связи. Не удивительно, что мотивы и образы «смоленской стороны» так часто представлены во всех моих стихах и поэмах, рассказах и очерках.

Но так же естественно, что с годами, расширением жизненного и литературно-общественного опыта, поездками по стране и за ее пределы — расширялось и, так сказать, поле действительности, становившейся основой моих писаний.

Могу сказать, что если Смоленщина, со всей ее неповторимой и бесценной для меня памятью, досталась мне, как говорится, от отца с матерью, то уже, например, Сибирь, с ее суровой и величественной красой, природными богатствами, гигантскими стройками и сказочно-широкими перспективами, я обретал для себя уже сам в зрелые годы. Правда, интерес и влечение к Сибири и Дальнему Востоку были у меня задолго до моих поездок в эти края, с отроческих лет, под влиянием книг и отчасти переселенческих мечтаний и планов отца, то и дело возникавших у него в полном противоречии с привязанностью к своему загорьевскому «имению».

Эту новую мою связь — связь с «иными краями» я сознательно развиваю и укрепляю с конца сороковых годов, когда впервые побывал на востоке страны, и она непосредственно сказалась в главной моей работе последних лет — книге «За далью — даль», а также в лирике и очерках.

Но как только автобиография оставляет форму прошедшего времени, продолжение ее как таковой становится, по крайней мере, нескромным и уж во всяком случае, не может заменить собою делания ее, то есть написания новых вещей, о которых автору позволительнее высказываться после их появления перед судом читателя.

Биография (Paдиo Шaлoм. передача прозвучала в эфире 18.06.10)

21 июня – день рождения Александра Трифоновича Твардовского, выдающегося поэта 20 века и мужественного редактора легендарного журнала «Новый мир» эпохи 50-х-60-х годов. Эта дата не только календарно, но и по существу связана с другой серьезной датой – 22 июня началась война с фашистской Германией, война, поэтическим героем которой стал образ солдата Василия Теркина в одноименной поэме Твардовского.

У Твардовского, с первых и до последних дней войны военного корреспондента, есть много пронзительных стихов о войне. Одно из них – потрясающее «Я убит подо Ржевом». Вот строки из него:

Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте, На левом,
При жестоком налете.

Я не слышал разрыва
И не видел той вспышки, -
Точно в пропасть с обрыва -
И ни дна, ни покрышки.

И во всем этом мире
До конца его дней -
Ни петлички, ни лычки
С гимнастерки моей…

Летом, в сорок втором,
Я зарыт без могилы.
Всем, что было потом,
Смерть меня обделила…

Братья, в этой войне
Мы различья не знали:
Те, что живы, что пали, -
Были мы наравне…

Я вам жить завещаю -
Что я больше могу?..

Горевать – горделиво,
Не клонясь головой.
Ликовать – не хвастливо
В час победы самой.

И беречь ее свято,
Братья, счастье свое, -
В память воина-брата,
Что погиб за нее.

Стихотворение это написано вскоре после войны, от лица погибших,. А спустя 20 лет – от лица выживших – он сказал такие скорбные слова о комплексе их невольной вины:

Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В то, что они – кто старше, кто моложе -
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь,-
Речь не о том, но все же, все же, все же…

Но конечно главное произведение Твардовского о войне – «Василий Теркин. Книга про бойца». Поэма, её герой и сам автор получили поистине всенародное признание – от рядового читателя до самых тонких ценителей поэзии. Один из них, Нобелевский лауреат Иван Алексеевич Бунин, так писал в письме из Парижа московскому писателю Телешеву:

«… я только что прочитал книгу Твардовского «Василий Теркин» и не могу удержаться – прошу тебя… передать ему при случае, что я… совершенно восхищен его талантом – это поистине редкая книга: какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необык-новенный народный солдатский язык… Возможно, что он останется автором только одной этой книги, начнет писать хуже, но даже и это можно будет простить ему за «Теркина» (конец цитаты).

Бунин, знаток и ценитель русской литературы, никакому другому прижизненному поэту, да ещё советскому, не давал подобной высокой оценки.

Твардовского называли «живым классиком», продолжателем лермонтовско-некрасовской линии в русской поэзии. Характерна запись в дневнике Корнея Чуковского, знатока и исследователя творчества Некрасова (ноябрь 1957г.):

«Был у меня сегодня Твардовский… Такое чувство, будто у меня был Некрасов. Я робею перел ним как гимназист. Поэмы «Муравия» и «Теркин» – для меня драгоценны, и мне странно, что такой ПОЭТ (это слово написано Чуковским заглавными буквами) здесь у меня в Переделкине, сидит и курит как обыкновенные люди» (конец цитаты).

Жизнь Твардовского была сложной, в чем-то удачливой, в чем-то печальной, а в целом – скорей трагичной. Родился он в 1910г. на хуторе Загорье на Смоленщине. Отец – деревенский кузнец, мать – дочь обедневшего дворянина.

В 1925г. состоялся поэтический дебют 15-ти летнего Твардовского: в газете “Смоленская деревня” напечатаны его стихи “Новая изба”. Молодого поэта поддержал Михаил Исаковский, которого Твардовский называл своим настоящим учителем. В 1929 Твардовский уезжает в Москву в поисках постоянной литературной работы, в 1930 — возвращается в Смоленск, где поступает в Пединститут, публикует в местных газетах кореспонденции, пишет стихи..

В период коллективизации родители и братья Твардовского были раскулачены и сосланы в Сибирь. Это событие нашло поэтическое осмысление и выражение в зрелых стихах, посвященных матери поэта. Одно из них, «Перевозчик-водогребщик», было положено на музыку Юлием Эдельштейном, который ныне является членом Израильского правительства. А прозвучит оно сейчас для вас в проникновенном исполнении израильтянки Ларисы Герштейн.

Александра Твардовского спасло от высылки то, что он к тому времени уже несколько лет жил отдельно от семьи в Смоленске и работал в газете. Но ярлык «сын кулака» время от времени еще долго на него наклеивали с попытками жестких оргвыводов. Их удалось ему избежать благодаря различным счастливым обстоятельствам. Одно из них – публикация поэмы «Страна Муравия», написанной в 1936г. Так называлась справедливая страна, о которой рассказывалось в крестьянских сказках. В поисках её странствует герой поэмы, Никита Моргунок, и надеется, что такой страной станет колхозная деревня. Несмотря на проколхозный в конечном счете настрой поэмы, цензура долго её не пропускала, особенно придиралась к строкам, в которых описывалась процедура выселения кулаков. Эти строки не вошли в первые публикации поэмы. Их удалось опубликовать дишь в конце жизни Твардовского.

Вот эти строки:

Их не били, не вязали,
Не пытали пытками.
Их везли, везли возами
С детьми и пожитками.
А кто сам не шел из хаты,
Кто кидался в обмороки,
Милицейские ребята
Выводили под руки.

Невинные (по сегодняшним понятиям) строки. Но по тем временам дело было нешуточное. Сохранился «Протокол общего собрания писателей г.Смоленска» от 18 сентября 1937г. В нем отмечалась необходимость разоблачения и ликвидации троцкистско-бухаринской группы, в составе которой среди других был указан и Твардовский. К тому времени Твардовский был уже в Москве и учился в Московском институте истории, философии и литературы (знаменитом ИФЛИ).

Ему повезло – Сталину понравилась поэма. И по его указанию, когда в 1939г. награждалась большая группа писателей, 29-ти летний студент ИФЛИ был включен в неё и получил высшую награду – орден Ленина, ставший индульгенцией поэту и началом официального признания и даже (можно сказать) флирта между властью и поэтом. Твардовский получил в 1941г. Сталинскую премию за «Страну Муравию». Позже он получил еще две Сталинские премии: за поэму «Василий Теркин» и поэму «Дом у дороги», Ленинскую премию за поэму « За далью – даль» и в 1971г. – государственную премию за сборник лирики. Был награжден тремя орденами Ленина и другими орденами. Много лет был секретарем Союза писателей СССР, членом Ревизионной комиссии и кандидатом в члены ЦК КПСС.

Но флирт был успешен до тех пор, пока власть не начинала сомневаться в благонадежности и правоверности поэта.

Твардовский не был ни антисоветчиком, ни диссидентом. Он был убежденным коммунистом и дисциплинированным членом партии, но (если можно так выразиться) – либерального толка, и питал иллюзии на возможность «очеловечивания» социализма советского типа. Однако советская власть обладала инстинктом самосохранения и пресекала в зародыше всякие идеологические шатания и попытки либеральных реформ. И, как показала история, была в этом смысле права – строй не поддавался реформации изнутри, реформация и послабления привели его к гибели.

Конфликты Твардовского с властью возникли с момента, когда он стал редактором журнала «Новый мир». Твардовский руководил «Новым миром» два периода: 1950-54 и 1958-1971 годы. Особо блистательным журнал был во второй период. Не перечислить всех замечательных публикаций, а также писателей и поэтов, которым дал дорогу в свет журнал. Публиковавшиеся в нем художественные произведения, литературно-критические и общественно-политические материалы способствовали формированию идеологии шестидесятников, подготовивших будущие изменения в стране эпохи перестройки.

Выхода очередного номера с нетерпением ждала буквально вся читающая страна. Друзья журнала – чтобы насладиться его чтением, враги – чтобы в очередной раз обрушиться на него с критикой. Новая направленность журнала вызвала недовольство так называемых «неосталинистов» в советской литературе. В течение нескольких лет велась литературная полемика журналов «Новый мир» и «Октябрь». Литературная борьба все более приобретала политическую окраску. Редколлегию обвиняли в антисоветизме, антипартийности, антинародности, антипатриотизме. Главное политуправление Советской Армии запретило выписывать «Новый мир» в армейские библиотеки. Ожесточённую борьбу с журналом вёл Главлит, систематически не допускавший к печати самые важные материалы.

Поскольку формально уволить Твардовского руководство Союза писателей не решалось, последней мерой давления на журнал было снятие заместителей Твардовского и назначение на эти должности враждебных ему людей. В феврале 1970г. Твардовский был вынужден уйти в отставку, коллектив редколлегии ушёл вместе с ним. Это был фактически разгром журнала. Вскоре Твардовский заболел раком желудка и умер в декабре 1971г.

За несколько лет до кончины Твардовский написал редкое для себя «самовыражающее» стихотворение. В нем он как бы подводил итог прожитой жизни.

На дне моей жизни,
на самом донышке
Захочется мне
посидеть на солнышке,
На теплом пенушке.
И чтобы листва
красовалась палая
В наклонных лучах
недалекого вечера.
И пусть оно так,
что морока немалая -
Твой век целиком,
да об этом уж нечего.
Я думу свою
без помехи подслушаю,
Черту подведу
стариковскою палочкой:
Нет, все-таки нет,
ничего, что по случаю
Я здесь побывал
и отметился галочкой.

Да, случайность рождения, мимолетность самой жизни, но надежда, что она прожита не напрасно – вот круг важных тем этого небольшого философско-психологического стихотворения. Можно с полным основанием сказать, что жизнь Твардовский прожил не напрасно.

Твардовский, как известно, не был антисемитом. И более того, антисемитов не любил, о чем свидетельствует один забавный эпизод. Два антисемита, прозаик Бубеннов (автор романа «Белая береза) и драматург Суров, подрались однажды в Доме писателей. Оружием одного из сражающихся, как рассказывали очевидцы, стала вилка, которую он вонзил своему оппоненту в зад. Сражению этому был посвящен сонет, написанный в соавторстве Эммануилом Казакевичем и Александром Твардовским.

Суровый Суров не любил евреев,
Он к ним враждой старинною пылал,
За что его не жаловал Фадеев
И А. Сурков не очень одобрял.
Когда же Суров, мрак души развеяв,
На них кидаться чуть поменьше стал,
М. Бубеннов, насилие содеяв,
Его старинной мебелью долбал.
Певец березы в ж… драматурга
Со злобой, словно в сердце Эренбурга,
Столовое вонзает серебро.
Но, следуя традициям привычным,
Лишь как конфликт хорошего с отличным
Решает это дело партбюро.

Биография

Родился в деревне Загорье (Смоленская губерния) в семье крестьянина-кузнеца. Учился в сельской школе, затем в Смоленском педагогическом институте, но с третьего курса ушёл и в 1939 окончил Московский институт философии, литературы и истории.

Писать стихи начал рано: в 14 лет отважился послать их в смоленскую газету «Рабочий путь», где тогда работал М. Исаковский, который помог юному поэту напечататься.

В 1936 была издана первая его крупная поэма «Страна Муравия». Она получила широкую известность.

В 1939 был призван в Красную Армию, участвовал в завоевании Западной Белоруссии. С началом войны с Финляндией уже в офицерском звании находился на фронте в качестве военного корреспондента. В годы Великой Отечественной войны работал во фронтовых газетах.

Очень широкую известность получила поэма Твардовского «Василий Теркин» (1941-1945). Это произведение стало главным в творчестве поэта. В 1946 закончил начатую ещё в войну поэму «Дом у дороги». В 1950-1960 была написана поэма «За далью – даль». Наряду со стихами Твардовский писал прозу: в 1947 опубликовал книгу о минувшей войне «Родина и чужбина».

В 1950 -1954, 1958 -1970 был главным редактором журнала «Новый мир», мужественно отстаивал право на публикацию каждого талантливого произведения, попадавшего в редакцию.

Вскоре после снятия с поста и практически полной смены редакции журнала умер от рака легких.

Александр Трифонович Твардовский: стихи последних лет

В 1939 году одному из выпускников МИФЛИ на государственных экзаменах по литературе достался билет: «Страна Муравия». Этим студентом оказался сам автор этого произведения Александр Твардовский...

Так говорят, а возможно, этого не было. Но по времени это могло иметь место, потому что действительно, когда сдавал госэкзамены Александр Трифонович Твардовский, в вопроснике числилось это его новое поэтическое произведение...

Александр Трифонович Твардовский родился в 1910 г., в деревне Загорье, Смоленской губернии, в семье крестьянина–кузнеца. До 1928 г. жил в деревне, учился в школе, работал в кузнице, был секретарем сельской комсомольской ячейки.

С 1924 г. стал печатать заметки и стихи в смоленских газетах. С 1928 г. жил в Смоленске, учился в педагогическом институте, сотрудничал в местных газетах и журналах. Много ездил по Смоленщине, в только что возникшие тогда колхозы и, как он сам пишет, «вникал со страстью во все, что составляло собою новый, впервые складывающийся строй сельской жизни». Именно этим годам он обязан своим поэтическим рождением.

В 1936 г. А. Твардовский приехал в Москву и учился на филологическом факультете Московского института истории, философии и литературы, который окончил в 1939 г. Во время Великой Отечественной войны работал во фронтовой печати.

«Счет своим писаниям» А. Твардовский начинает с поэмы «Страна Муравия» (1936), в которой на полусказочном сюжете – странствии крестьянина–единоличника Никиты Моргунка в поисках мужицкого рая – показана широкая картина великого социалистического перелома в деревне. Вслед за «Страной Муравией» А. Твардовский выпустил лирические сборники: «Дорога», «Сельская хроника», «Загорье». Средь фронтовых тревог и будней родилась у А. Твардовского изумительная «книга про бойца» – поэма «Василий Теркин», получившая всенародное признание. Эта книга, писал А. Твардовский в автобиографии, была «моей лирикой, моей публицистикой, песней и поучением, анекдотом и присказкой, разговором по душам и репликой к случаю». Поэмы «Дом у дороги» (1946), «За далью – даль» (1960), «Теркин на том свете» (1962) – таковы дальнейшие работы замечательного советского поэта–эпика. Поэма А. Твардовского «За далью – даль» в 1961 г. была удостоена Ленинской премии.

Наряду со стихами Твардовский всегда писал прозу. В 1947 опубликовал книгу о минувшей войне под общим заглавием «Родина и чужбина».

Проявил себя и как глубокий, проницательный критик: книги «Статьи и заметки о литературе» (1961), «Поэзия Михаила Исаковского» (1969), статьи о творчестве С.Маршака, И.Бунина (1965).

Многие годы Твардовский был главным редактором журнала «Новый мир», мужественно отстаивая право на публикацию каждого талантливого произведения, попадавшего в редакцию. Его помощь и поддержка сказались в творческих биографиях таких писателей, как Ф.Абрамов, В.Быков, Ч.Айтматов, С.Залыгин, Г.Троепольский, Б.Можаев, А.Солженицын и др.

18 декабря 1971 А.Твардовский скончался после тяжелой болезни.

Стремление сказать самое существенное и объективное о нашей жизни – едва ли не главное свойство поэтического творчества А. Твардовского. Судьбы народа, его пути к общему счастью, духовная красота и сила советских людей, их беспримерный трудовой подвиг в последние десятилетия нашей истории, государство и личность, общественное назначение искусства и художника – вот круг вопросов, которые вдумчиво и глубоко охватывает эпос и лирика поэта. А. Твардовского отличает превосходное знание народной жизни, народного характера и правдивость истинного реалиста, убежденного сторонника «правды сущей, правды, прямо в душу бьющей». Его гибкий, меткий, всем доступный и будто врезающийся в суть предмета стих органически тяготеет к народному присловию, к шутке, он впитал в себя наиболее живые традиции устного поэтического творчества и уроки русских поэтов–классиков, в первую очередь Некрасова.

Понятие «стихи последних лет» объединяет лирические циклы, опубликованные в журнале «Новый мир» 1965–1969 годов под заголовками «Из лирики этих лет», «Стихи из записной книжки», «Из записной книжки». К печати эти подборки стихов готовил сам автор.

Стихи эти имеют особую эстетическую значимость. Константин Симонов по этому поводу говорил: «Казалось, в своей поэме «За далью – даль» Твардовский поднялся на такую вершину поэзии, что выше подняться невозможно. А он сумел. И эта последняя, высочайшая его вершина – его лирика последних лет». «Стихи неслыханной искренности и откровенности» – так воспринял Федор Абрамов позднюю лирику Александра Твардовского. «Нельзя понять и оценить поэзию Твардовского, не почувствовав, в какой мере вся она, до самых своих глубин, лирична. И вместе с тем она широко, настежь открыта окружающему миру и всему, чем этот мир богат, – чувствам,мыслям, природе, быту, политике», – писал С. Я. Маршак в своей книге «Воспитание словом».

В статье об А. А. Ахматовой А. Т. Твардовский высказал самую дорогую для себя мысль: «Поэзия Ахматовой – это прежде всего подлинность, невыдуманность чувств,поэзия, отмеченная необычайной сосредоточенностью и взыскательностью нравственного начала… В целом – это лирический дневник много чувствовавшего и много думавшего современника сложной и величественной эпохи». Эти слова были определены эстетической близостью двух художников слова, стремившихся выйти за пределы узкой композиционной формы краткого лирического стихотворения. Их привлекало создание лирических циклов как своеобразной новой структурной формы большого масштаба. У Твардовского работа над такими циклами проходила в течение многих лет. «Это – настоящий реквием, простой, величавый и скорбный».

Эти слова С. Я. Маршака относятся к таким «проникновенным стихам» А. Твардовского, как «Я убит подо Ржевом…» (1945–1946), «В тот день, когда окончилась война…» (1948), «Сыну погибшего воина» (1949–1950), «Их памяти» (1949–1951), «22 июня 1941 года» (1950), «Жестокая память» (1951), «Лежат они, глухие и Немые…», «Я знаю, никакой моей вины…» (1966). Они составили стихотворный цикл,отличающийся тематическим и эмоциональным единством и свойственной художественному мышлению А. Твардовского повышенной ретроспективностью. Нельзя не заметить, как часто в его стихах сталкивается прошлое и настоящее, повторяются слова «память», «памятный». Они выносятся в заглавия стихотворений, становятся ключевыми

в развитии темы. С них нередко начинаются лирические признания поэта, его размышления:

Нам памятна каждая пядь
И каждая наша примета
Земли, где пришлось отступать
В пыли сорок первого лета.
(«У славной могилы», 1943)

И чем бездомней на земле
Солдата тяжкий быт,
Тем крепче память о семье
И доме он хранит.
(«Зачем рассказывать о том», 1943)

Память трудной годины,
Память боли во мне.
Память горя сурова,
Память славы жива.
(«Москва», 1947)

Обращение к прошлому, к памяти позволяет постичь высшие моменты бытия. Память питает лиризм поэта, восстанавливает то, что было подлинным счастьем и радостью. Жизнью. Миром. Представление о нем создают те «подвижные картины», с которых начинается стихотворение «Жестокая память». Обращает на себя внимание лиризм воспоминаний, переданный в мягком, неторопливом, певучем звучании стиха. Но «Жестокая память» – это и стихи, впитавшие в себя напряжение и драму истории, иные подробности и приметы времени: «окопная маскировка», «дым горячих воронок», «угарная пыль похода», «соль солдатской спины», «сражений грохочущий вал». Все это вбирает в себя метафорический образ потрясающей силы:

Июль сорок первого года,
Кипящее лето войны.

«У каждого настоящего поэта обязательно есть стихи, выделяющиеся из прочих, возвышающиеся над остальными. Они становятся достоянием различных антологий,хрестоматий. В этом ряду, – считает К. Ваншенкин, – безусловно, и «Я убит подо Ржевом…». В своей заметке «О стихотворении «Я убит подо Ржевом…» поэт рассказывает об истории его создания, о поездке под Ржев осенью 1942 года. «Форма первого лица в «Я убит подо Ржевом…» показалась мне наиболее соответственной идее единства живых и павших «ради жизни на земле». Трагизм хода истории был для Твардовского очевиден. И он сумел рассказать об этом по–своему. Названия стихотворений «Я убит подо Ржевом…» и «Лежат они, глухие и немые…» возвращают нас в памятную, тяжелейшую пору, которую переживала страна.

Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Этот месяц был страшен.
Было все на кону.

Слова эти написаны с полной достоверностью – и чисто внешней, и психологической. Это ощущение человека, который был сам участником событий, когда «было все на кону», когда «решалась судьба Отечества». «Форма первого лица» и обнажает, и затушевывает авторское присутствие в стихе. В другом стихотворении – «Лежат они, глухие и немые…» оно проявляется в элегическом звучании стихотворной фразы, щемяще–грустной интонации, в выборе слова:

Лежат они, глухие и немые,
Под грузом плотной от годов земли –
И юноши, и люди пожилые,
Что на войну вслед за детьми пошли,
И женщины, и девушки–девчонки,
Подружки, сестры наши, медсестренки,
Что шли на смерть и повстречались с ней…

Поставленные рядом, два эти стихотворения образуют смысловое и эмоционально– лирическое единство. Это своего рода поэтическая дилогия, в которой постигается судьба фронтового поколения, воссоздается его духовный, нравственный портрет. Поэт словно бы предвосхищает судьбы павших:

...зарыт без могилы…
Там, куда на поминки / Даже мать не придет,
Всем, что было потом, / Смерть меня обделила…

История создания стихотворения «В тот день, когда окончилась война…» по–своему замечательна. О ней можно прочитать в книге А. Кондратовича «Александр Твардовский» в главе «Заметки о лирике». Повторив первую строку стихотворения, вынеся ее в заголовок, поэт тем самым утвердил мысль о значительности, важности исторического момента – кончилась война! В стихотворении ситуация драматизирована: происходящее не описывается, а развертывается перед нами. Исторические воспоминания о «том дне» пережиты Твардовским глубоко лично. Это трагедийное повествование, в котором поэт развивает тему «большой разлуки», «великого прощания». Стихотворение обретает летописную трагедийную торжественность и значительность. По мере развития темы усиливается эмоциональное напряжение стиха. В эпически мерном движении строк мы чувствуем элегическую печаль, которая имеет действенную силу катарсиса:

И только здесь, в особый этот миг,
Исполненный величья и печали,
Мы отделялись навсегда от них:
Нас эти залпы с ними разлучали.

Лирика отражает процессы внутренней жизни автора. В стихах Твардовского с годами стала явственнее проступать искренность личных признаний, а в поэтической манере – исповедальность тона. В справедливости сказанного убеждает стихотворение, завершающее реквием, – «Я знаю – никакой моей вины...»:

Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они – кто старше, кто моложе –
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, –
Речь не о том, но все же, все же, все же...
Об этом стихотворении много писали.

«Удивительное стихотворение. Ведь всего–навсего одна и та незаконченная, как бы затихающая в глубоком, уже бессловесном раздумье фраза. И слова – все до одного обычные, ни одного по видимости поэтичного. А возникло из этих обиходных слов чудо поэзии»
(А. Кондратович).

«Казалось бы, что может сделать один художник в разливанном море всеобщего безумия?.. И конечно же, прав поэт, сказавший, что вроде бы и нет его вины в том, что война вспыхнула как очевидный акт безумия и что она была тяжелой и кровопролитной. И тем не менее не случаен этот горький вздох запоздалого сожаления, близкого к ощущению собственной вины: «...но все же, все же, все же...»
(Б. Можаев).

Григорий Бакланов в своих воспоминаниях о Твардовском заметил: «Это «все же» не одного его сопровождало и сопровождает в послевоенной выпавшей нам жизни. Но только он мог так за всех сказать».

У Твардовского «невозможность забвения, неизбывное ощущение как бы себя в них, а их в себе» выражается с редкой обнаженностью чувств. Стихи обрываются на одной из кульминаций мысли. Поэт остается один на один со своими воспоминаниями, мы имеем дело с чистой рефлексией. А в самой незавершенности мы не можем не видеть драматического начала. Недоговоренность, стихи, остановленные на полуфразе, получают особенную выразительную силу, таят в себе загадку, скрытый смысл, который приковывает читателя.

Твардовский представляет собой явление исключительной цельности. Это Мастер, мысль которого обращена к тем нравственным и эстетическим заветам, которым должен следовать художник слова и которые связаны с его духовными исканиями. Традиционная в русской литературе тема «О поэте и поэзии» получила в лирике Твардовского неординарное решение. Следует прежде всего отметить ее исповедальный характер.

В стихах на эту тему чаще всего обозначается ситуация: «поэт наедине с самим собой».

Она неоднозначна, что сказывается на интонации, выборе слов, на характере авторской исповеди. В стихотворении «Изведав жар такой работы...» поэт показан в минуты вдохновения («жар работы» – сказано автором). Две короткие строфы, убыстренный ритм стиха, слова в один–два слога словно бы «подгоняют» друг друга; поэт в волнении торопится записать их – все это помогает понять состояние лирического героя.

Изведав жар такой работы,
Когда часы быстрей минут,
Когда забудешь, где ты, что ты,
И кто, и как тебя зовут;
Когда весь мир как будто внове
И дорога до смерти жизнь...

Радость переживаемой минуты поэт приглушает ироническим обращением к самому себе: «От сладких слез, что наготове, / По крайней мере удержись».

В стихотворении «Стой, говорю: всему помеха...» поэт показан в ином состоянии. Он резок, категоричен, бескомпромиссен по отношению к себе. Он вершит бесстрашный суд над собой.

Стой, говорю: всему помеха –
То, что, к перу садясь за стол,
Ты страсти мелочной успеха
На этот раз не поборол.
Ты не свободен был. И даже
Стремился славу подкрепить...
Прочь этот прах, расчет порочный...

И здесь сюжет лирического стихотворения приобретает не фабульную, а психологическую остроту. Причем началом стихотворения служит сама кульминация чувств, непосредственно вводящая в мир волнующих поэта мыслей: «мелочные страсти», «успех», «слава», «расчет порочный» – все это мнимые ценности, «прах», они делают поэта несвободным. Такая открытость в выражении поэтического чувства не может не найти отклик в душе читателя. Он почувствует эмоциональный контраст, на котором строится это стихотворение. Резкие фразы первой строфы («Стой...», «Прочь...») сменяются плавными строчками второй части стихотворения, в которой высказаны заветные желания:

А только б сладить со строкой.
А только б некий луч словесный
Узреть, не зримый никому,
Извлечь его из тьмы словесной
И удивиться самому.
И вздрогнуть, веря и не веря
Внезапной радости своей,
Боясь находки, как потери,
Что с каждым разом все больней.

Счастлив бывает поэт в те минуты, когда ему это удается. Такой мотив получил свое развитие в стихотворении «Не хожен путь...», которое завершается словами:

Такая служба твоя, поэт,
И весь ты в ней без остатка.
– А страшно все же?
– Еще бы – нет!
И страшно порой,
Да – сладко!

Доверительность признаний поэта, разговорная интонация, диалогическая форма поэтического текста, своеобразие синтаксиса с его выразительным тире – все направлено на раскрытие высокой темы: «Поэт и его призвание». И здесь очень сильным оказывается не столько логический смысл, сколько смысл эмоциональный, созданный лирической композицией. Ход лирических размышлений Твардовского подчинен поискам ответа на вопрос: «Что нужно, чтобы жить с умом?» Именно с него начинается одно из стихотворений 1969 года. Ответ содержится в заветах, которые оставил поэт:

Понять свою планиду:
Найти себя в себе самом
И не терять из виду.
И труд свой пристально любя, –
Он всех основ основа, –
Сурово спрашивать с себя,
С других не столь сурово.

Как видим, и вопрос этот, и поиски ответа на него оказались этически значимыми для самого автора и для его читателя. Они придали восприятию жизни ту особую проникновенность, ту эстетическую «новизну», о которой, как о желанном открытии, писал Твардовский в стихотворении «Нет ничего, что раз и навсегда...»:

Все в этом мире – только быть на страже –
Полным–полно своей, не привозной,
Ничьей и невостребованной даже,
Заждавшейся поэта новизной.

Эстетическая программа поэта, его нравственное кредо выражены в стихотворениях «О сущем», «Вся суть в одном–единственном завете...», «Час мой утренний, час контрольный...», «Собратьям по перу», «Не много надобно труда», «Слово о словах», «Моим критикам». Эти стихи полны духовного смысла. Они – «мера личности» поэта.

В них утверждается высокое, общезначимое:

А я лишь смертный. За свое в ответе,
Я об одном при жизни хлопочу:
О том, что знаю лучше всех на свете,
Сказать хочу. И так, как я хочу.
– Мне нужно, дорого до слез
В итоге – твердое сознанье,
Что честно я тянул мой воз.
Верно, горшки обжигают не боги,
Но обжигают их – мастера!

Заметим: эти и другие подобные признания, которым сообщена сила афоризма, Твардовский ставит в конец стихотворения. Тем самым концовку он делает ударной, лирическое напряжение идет не на спад, а, напротив, к своему усилению. Перед нами предстает личность незаурядная, по–человечески неординарная. Каждое сказанное здесь слово – о высоком назначении человека, о смысле и цели его жизни, долге, совести, ответственности. Твардовский жил и писал в соответствии с дорогими ему нравственными заветами. Незадолго до кончины он подготовил к печати сборник стихотворений и поэм.

Он вышел в 1971 году. Раздел лирики завершился стихотворением «К обидам горьким собственной персоны...». Оно было написано в 1968 году. «Более мрачного периода, чем 68–й, я не знаю», – писал А. Кондратович, ведущий сотрудник журнала «Новый мир».

«Вряд ли у «Нового мира» был такой отчаянный период», – говорит А. Твардовский.

Психологическая ситуация, в которой оказался поэт в ту пору, раскрывается в словах: «обиды горькие» («ожог обиды» – подтвердит М. И. Твардовская). Первая строфа говорит и о кризисе душевного состояния автора, и о его преодолении:

К обидам горьким собственной персоны
Не призывать участье добрых душ.
Жить, как живешь, своей страдой бессонной, –
Взялся за гуж – не говори: не дюж.

Хорошо известная пословица не выглядит здесь литературной цитатой. Она, как и слова высокого стиля («душа», «судьба», «тропа», «жить», «живешь», «соступая»), направлена на передачу того, что стало убеждением Твардовского. Ключевая мысль стихотворения выражена в чеканных формулировках:

С тропы своей ни в чем не соступая,
Не отступая – быть самим собой.
Так со своей управиться судьбой,
Чтоб в ней себя нашла судьба любая
И чью–то душу отпустила боль.

«Мера личности» поэта обнаружила себя в каждой строке этого стихотворения, наполняя глубоким смыслом девиз: «Быть самим собой!» Какой смысл заложен в эти слова, проясняет дневниковая запись Твардовского, сделанная 4 марта 1959 года: «В литературном деле самая трудная и решающая форма ответственности, как это ни парадоксально на первый взгляд, это форма личной ответственности за себя как литератора, т. е. твоя работа, то, что пишешь ты, беллетрист, очеркист, критик... Труднее всего писателю отвечать за себя, – а не за литературу в целом – это как раз легко... Отвечать – это суметь быть самим собою, быть личностью. Талант – это личность...» (Знамя. – 1989. – № 9. – С. 144). По–своему комментирует слова Твардовского «Быть самим собой!» Сергей Залыгин. Заканчивая свою статью о Твардовском (Новый мир. – 1990. – № 6), он написал: «Поэт, а значит, и артист: он жизнь не играл, он ею жил. Как мог, как умел и как не умел».

Биография (А. Т. Литературная энциклопедия: В 11 т. - [М.], 1929-1939.)

А. Т. Твардовский - русский поэт и общественный деятель.

Член КПСС с 1940. Депутат Верховного Совета РСФСР 2, 3, 5, 6-го созывов. На XIX съезде партии (1952) избран членом Центральной Ревизионной Комиссии, на XXII (1961) - кандидатом в члены ЦК КПСС. В 1950-54 и 1958-70 - главный редактор журнала «Новый мир».

Сын кузнеца, «человека грамотного и даже начитанного по-деревенски», Твардовский рано приобщился к чтению. Учился в сельской школе, позднее в Смоленском педагогическом институте, на филологическом факультете Московского института истории, философии и литературы, который окончил в 1939 г.

Детство и юность Твардовского прошли в пореволюционной деревне, которая, по его определению, «...была охвачена жизнедеятельным порывом...» По-своему отразилось это и в судьбе Твардовского, начавшего писать стихи с раннего детства, селькора с 1924, корреспондента смоленских газет в пору коллективизации. Судьба крестьянина в эти годы стала темой ранних произведений Твардовского: поэм «Путь к социализму» (1931) и «Вступление» (1933), «Сборника стихов. 1930 - 1935» (1935).

Но с подлинной художественной силой и наибольшим реализмом тема коллективизации воплотилась в поэме «Страна Муравия» (1936; Государственная премия, 1941). Герой поэмы Никита Моргунок не только наблюдает во время своих странствий картины крестьянской жизни в пору «великого перелома», но и сам воплощает драму нелёгкого расставания с прежними иллюзиями. Язык поэмы простой, разговорный и в то же время красочный, богатый образами.

В лирике 30-х гг., составившей сборники «Дорога» (1938), «Сельская хроника» (1939) и «Загорье» (1941), Твардовский стремился уловить изменения человеческих характеров в колхозной деревне, создать образы её людей.

Участие Твардовского в освобождении Западной Белоруссии в 1939 и в финской кампании в качестве корреспондента военной печати подготовило его обращение к образу воина, в котором лучшие черты национального характера обогащены влиянием новых идеалов.

В образе Василия Тёркина, героя «Книги про бойца» (1941-45; Государственная премия, 1946), автор воплотил значительность, многообразие мыслей и чувств своих соотечественников, «...присущую всем суровую и сосредоточенную думу о судьбах родины, пережившей величайшие испытания». Эта книга, писал Твардовский в автобиографии, была «моей лирикой, моей публицистикой, песней и поучением, анекдотом и присказкой, разговором по душам и репликой к случаю».

«Это поистине редкая книга, - писал И. А. Бунин. - Какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всём и какой необыкновенный народный солдатский язык - ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого слова!» Ответившая на живейшую потребность миллионов людей осознать смысл происходящих событий - «смертного боя» с фашизмом, ярко выразившая моральные идеалы народа, книга Твардовского получила огромную известность, вызвала многочисленные подражания, стихотворные продолжения, инсценировки и т.д. Помимо неё Твардовский в 1941-45 создал многочисленные стихи, объединённые во «Фронтовую хронику», очерки, корреспонденции.

В послевоенном творчестве Твардовский во многом по-новому, всё глубже и разностороннее осмысливает исторические судьбы народа, «...мир большой и трудный...»

В поэме «Дом у дороги» (1946; Государственная премия, 1947) с огромной трагической силой изображена судьба солдата Андрея Сивцова и его семьи, угнанной при отступлении врагом. «Счастье - не в забвеньи!» - таков морально-этический пафос этой поэмы и многих лирических стихов Твардовского послевоенных лет.

Широким по охвату лирико-публичистическим произведением явилась поэма Твардовского «За далью - даль» (1950-60; Ленинская премия, 1961). Путевой дневник поэта перерастает здесь в исповедь сына века, современника, которого «две дали... влекут к себе одновременно»: сложнейший, полный героики и трагизма период, пережитый народом, и - будущее, богатое новыми замыслами и свершениями. Книга Твардовского многосторонне и многокрасочно отобразила общественное умонастроение 50-х годов, когда «...в дела по-новому вступил его, народа, зрелый опыт и вместе юношеский пыл.»

Высказанные в поэме остро полемические суждения Твардовского об искусстве, долге художника во многом перекликаются с его сатирической поэмой «Тёркин на том свете» (1954-63), где создан своеобразный гротескный образ «потустороннего мира», представлены, по словам автора, «...в сатирических красках те черты нашей действительности - косность, бюрократизм, формализм, - которые мешают нашему продвижению вперёд...»

Чертами лирической летописи, запечатлевшей перемены, происходящие в жизни народа, характеризуются сборники Твардовского «Стихи из записной книжки» (1961) и «Из лирики этих лет, 1959 - 1967» (1967; Государственная премия, 1971).

Напряжённые раздумья о жизни, времени, людях характерны и для прозы Твардовского.

Вдумчивым критиком, верным традициям классической литературы, проявил себя Твардовский в книгах «Статьи и заметки о литературе» (1961) и др.

Своей организационно-редакторской деятельностью, примером собственного творчества, общественно-литературного поведения Твардовский достойно продолжал традиции русской литературы. Его помощь и поддержка ощутимо сказалась в творческой биографии многих писателей.

В своём творчестве Твардовский правдиво и страстно запечатлел важнейшие, ключевые этапы жизни народа, общества. Народность, демократизм, доступность его поэзии достигаются богатыми и разнообразными средствами художественной выразительности. Простой, лишённый орнаментальных украшений народный слог органически сплавляются в его поэзии с высокой языковой культурой, идущей от русской классики, от традиций Пушкина и Некрасова, и с современной лексикой.

Реалистическая чёткость образа, интонационная гибкость, богатство и смелое варьирование строфического построения стихов, умело и с тонким чувством меры применяемая звукопись, аллитерации и ассонансы - всё это сочетается в стихах Твардовского экономно и гармонично, делая его поэзию одним из самых выдающихся явлений литературы.

Переводил стихи белорусских, украинских и других поэтов.

Произведения Твардовского переведены на многие иностранные языки.

Твардовский был членом Советского комитета защиты мира, вице-президентом Европейского сообщества писателей (1963-68), секретарём правления СП СССР (1950-54 и 1959-71).

ТВАРДОВСКИЙ Александр Трифонович [1910-] - современный поэт. Родился в Западной области, в семье кулака. В юношеском возрасте, порвав с семьёй, начал самостоятельно зарабатывать. Впервые стал печататься в газетах и журналах Смоленска в 1925. Многочисленные газетные очерки, повесть «Дневник председателя колхоза», поэмы «Путь к социализму», «Вступление» посвящены одной теме - колхозному строительству и явились своего рода творческой подготовкой поэта к созданию основного его произведения - «Страна Муравия» [1936]. Это поэма с полусказочным, условным сюжетом. Действие её относится примерно к 1930-1931. Герой поэмы «последний единоличник» - Никита Моргунок, мечтающий о сказочной стране Муравии - символе единоличного крестьянского счастья, в которой свято соблюдается принцип частной собственности: «колодец твой, и ельник твой, и шишки все еловые». На простой телеге уезжает он из родного села в поисках легендарной Муравии. Дорожные приключения Моргунка - его встречи с бродячим попом, с раскулаченными врагами, его наблюдения над новым, счастливым колхозным бытом - составляют сюжет поэмы, смысл которой сводится к утверждению торжества колхозного строя. Собственнические иллюзии героя разбиты: вместо легендарной страны Муравии перед ним открывается дорога в светлую и радостную колхозную жизнь.

В своей поэме, чуждой псевдонародного украшательства и стилизации, Твардовский широко использует фольклорные жанры, разнообразные народные ритмы, реалистически воспроизводит лексику новой, советской деревни. И в стиле и в композиции поэмы заметно влияние Некрасова, в частности его поэмы «Кому на Руси жить хорошо». Твардовский также является автором ряда лирических стихотворений, связанных главным образом с деревенской тематикой. В 1939 награждён орденом Ленина.

Библиография: I. Путь к социализму, поэма, изд. «Молодая гвардия», М., 1931; Дневник председателя колхоза, Западн. обл. изд., Смоленск, 1932; Вступление, поэма, Запгиз, Смоленск, 1933; Стихи о зажиточной жизни (совместно с Н. Рыленковым и С. Фиксиным), Зап. обл. гос. изд., Смоленск, 1934; Молочный колхоз, Запгиз, Смоленск, 1934 [стихи для детей]; Сборник стихов (1930-1935), Запгиз, Смоленск, 1936; Страна Муравия, поэма, Огиз - Запгиз, Смоленск, 1936; то же, «Советский писатель», М., 1936; то же, Гослитиздат, 1937; На льдине, Огиз - Запгиз, Смоленск, 1936 [стихи для детей]; Стихи, изд. «Советский писатель», М., 1937.

Биография (Реферат)

Твардовский родился в 1910 году в деревне Загорье Починковского района Смоленской области в семье крестьянина, сельского кузнеца.

Отец поэта, Трифон Гордеевич, при всех его достоинствах был строг до суровости, честолюбив до болезненности, в нем были сильно развиты собственнические замашки, и детям - а впечатлительному и чуткому ко всякой несправедливости Александру в особенности - бывало с ним порой очень нелегко.

И все-таки условия, в которых протекало детство будущего поэта, складывалось так, что он мог постигать сущность крестьянской работы и прелесть родной природы, впитывать стихи классиков и учиться преодолевать трудности, ценить плоды человеческого труда и развивать в себе любознательность, проникаться непримиримостью к жадности, жестокости, трусости, подлости и лицемерию и давать простор своим безудержным мечтам, настойчиво добиваться цели и вырабатывать в себе еще на пороге юности определенный моральный кодекс - высокий нравственный кодекс советского гражданина и русского поэта.

Большое влияние в детстве на формирование будущего поэта оказало его приобщение к труду, и прежде всего «учеба» в отцовской кузнице, которая для всей округи была « и клубом, и газетой, и академией наук».

К этому времени Саша Твардовский успел прочесть уже немало книг, но тогда-то, еще совсем малышом, он открыл свою первую книжку и стал ее самостоятельно читать. Это была «Капитанская дочка» Пушкина. Много позднее он писал:

«Я помню формат книги, ее запах, помню, как я был счастлив, что сам открыл эту неизвестную мне со слуха историю.
Я был охвачен ею и засиделся у окна избы дотемна…»

Самой дорогой, самой заветной своей книгой Твардовский называет томик стихотворений Некрасова, который отец в голодном 1920 году приобрел на Базаре в Смоленске, выменяв па картошку.

С детства вобрал в себя поэт безбрежность родимых пространств, с детства глубоко задумался о ценности человеческой жизни и неизбежности смерти (стихотворение «Мне памятно как умирал мой дед» . С детства выработал он в своем сознании высокие моральные принципы. Потому, не поняв и не узнав Твардовского-подростка невозможно понять и познать его как зрелого поэта.

На восемнадцатом году жизни Александр Твардовский покинул родное Загорье. К этому времени он уже не раз был в Смоленске, однажды побывал в Москве, лично познакомился с М. В. Исаковским, стал автором нескольких десятков напечатанных стихотворений.

В 1924 году Твардовский вступает в комсомол. С 1925 года начинается его литературная (точнее сказать, селькоровская) деятельность. В смоленских газетах печатаются его заметки, главным образом критикующие местные власти за их безответственность, злоупотребления и т.п. К нему идут люди из Загорья и окрестных деревень, просят написать о местных неполадках, разоблачить кого-то в газете… Юноша понимает, что такое отношение людей ко многому его обязывает, и начинает себя готовить к более широкому поприщу.

Впервые имя Твардовского увидело свет 15 февраля 1925 года. В газете «Смоленская деревня» была опубликована его заметка «Как происходят перевыборы кооперативов». 19 июля этаже газета напечатала его первое стихотворение «Новая изба». В последующие месяцы появилось еще несколько заметок, корреспонденций, стихов Твардовского в различных газетах Смоленска; а в начале 1926 года он снова публикует свои стихи в газете «Рабочий путь». В апреле 1927 года смоленская газета «Юный товарищ» помещает заметку об Александре Твардовском вместе с подборкой его стихов и фотографий - все это объединено общим заголовком «Творческий путь Александра Твардовского». А было Александру 17 лет.

Летом 1929 года поэт осмелился послать свои стихи в Москву, в редакцию журнала «Октябрь». И - о счастье! Михаил Светлов напечатал стихи 19-летнего Твардовского. После этого события смоленские горизонты стали казаться ему слишком узкими, и он устремился в столицу. «Но получилось примерно то же самое, что со Смоленском. Меня изредка печатали, кто-то одобрял мои опыты, поддерживая ребяческие надежды, но зарабатывал я не намного больше, чем в Смоленске, и жил по углам, койкам, слонялся по редакциям, и меня все заметнее относило куда-то в сторону от прямого и трудного пути настоящей учебы и настоящей жизни. Зимой 30 года я вернулся в Смоленск…»

Трудно сказать, как бы складывалась литературная судьба Тв., если бы он остался в Москве, что было вовсе не исключено, имей он постоянное и надежное жилье. У Твардовского возросла требовательность к себе как к поэту, и он сам стал все чаще испытывать неудовлетворенность своими стихами.

В 1932 году Тв., уже имея семью, становится студентом Смоленского Педагогического Института. Учиться решил после того, как прочитал первую книгу романа Н. Островского «Как закалялась сталь». Роман, по его собственному признанию, «поглотил залпом».

Попробуем внимательнее присмотреться к творчеству Тв. 1925-1935 гг. Если сопоставить его прозу, стихи и поэмы начального периода, то можно прийти к таким выводам: в прозе он почти также силен, как в поэзии; его поэмы несколько слабее, чем лирические стихи. Существенность содержания, ясность и прозрачность формы, красота меткого и умного русского слова—в этих постоянных свойствах лирики Твардовского легко увидеть продолжение тех традиций, что утвердились в нашей поэзии со времен Пушкина и Некрасова.

Лирика Твардовского—это по преимуществу выражение самых простых, доступных любому труженику, но вместе с тем наиболее глубоких и общих человеческих чувств. Она открывает душе такие основы человеческой жизни, как труд, родина, любовь, земля...

Ранние стихи Тв., безусловно, отмечены печатью одаренности, хотя иногда (особенно это относится к стихам 1926-29 гг.) в них можно заметить невольное подражание поэтам старших поколений - Бунину, Есенину, Исаковскому. Но та же зоркость, та же наблюдательность, что и в прозе, свойственны ранней лирике поэта, что справедливо отметил в своих мемуарах Н. В. Исаковский. Многие из стихов («В глуши», «Родное», «Ночной сторож», «Перевозчик», «Весенние строчки», «Матросу») передают настроения жителя сельского захолустья, томящегося по иной, более интересной, хотя и более трудной жизни. Картины родной природы проникнуты грустью:

Дорог израненные спины,
Тягучий запах конопли…
До заморозков в город не пробраться
Сквозь не живой болотный полукруг.

Тоскливой кажется поэту повседневная работа жителей этой глуши, хотя он прекрасно понимает ее необходимость. «Незаменимый, как замок», ночной сторож

Совсем готовым встретил вечер,
Оделся, осмотрел ружье…
Всю ночь другим заняться нечем -
Чубук с досадою жует.
Темнеет стешка у постройки,
Вперед, назад - и никаких!
Трезор - и тот давно притих,
А ты ходи, а хочешь стой тут.

Начиная с 1929 года Тв. стал писать по-новому, добиваясь предельной прозаичности стиха. Ему, как он впоследствии рассказывал, хотелось писать «естественно, просто», и он изгонял «всякий лиризм, проявление чувство». Поэзия немедля отомстила ему за это. В некоторых стихотворениях («Яблоки», «Стихи о всеобуче») наряду с подлинно поэтическими стали появляться и такие, например, строчки:

И сюда
Ребят больших и малых
Соберется школьный коллектив.

Или:

Это представитель городской,
Машет он уверенно рукой.

Впоследствии Тв. понял, что это ошибочный путь, ибо то, что он ставил превыше всего - сюжетность, повествовательность стиха, конкретность, - выражалось у него на практике, как признал он в 1933 году, «в насыщении стихов прозаизмами, «разговорными интонациями» до того, что они переставали звучать как стихи и все в общем сливалось в серость, безобразность… В дальнейшем эти перегибы доходили подчас до абсолютной антихудожественности».

Твардовский обладает неослабеваемо острым и постоянным чувством родины.

Еще в 30-е годы он написал несколько прекрасных стихотворений, полных чувства любви к родному краю («Друзьям», «За тысячи верст...», «Поездка в Загорье»). Война, захват Смоленщины врагом вызвали в его сердце, переполненном оскорблением, гневом и болью, новый прилив этой сыновней любви.

В «Автобиографии» Тв. писал, что с третьего курса института он ушел «по сложившимся обстоятельствам». «В те годы, - подтверждает А. Кондратович, - началась работа над «Страной Муравией», потребовавшая таких сил, что пришлось оставить учебу». Дата выхода в свет этой поэмы (1936), самым малым разрывом во времени, стало началом все более широкого осознания того немаловажного для нашей литературы факта, что в ней появился поэт, обещающий стать истинно народным.

Ее герой, Никита Моргунок, мечтавший о счастье и свободном труде на своей земле, понял и осознал, что счастье может быть только в колхозной жизни. Читать эти стихи сегодня, когда открылась правда о коллективизации, уничтожении целых семей, истреблении лучших, самых умных и трудолюбивых хозяев, страшновато.

«Со «Страны Муравии», встретившей одобрительный прием у читателей и критики, я начинаю счет своим писаниям, которые могут характеризовать меня как литератора», - так определили в «Автобиографии» значение этой поэмы сам автор.

Следующим этапом творчества Тв. по праву называют его работу над знаменитым стихотворением «Ленин и печник». Этот этап отделяет от «Страны Муравии» пять лет работы - с 1936 по 1941 гг., очень много значившие в становлении личности поэта.

Вскоре, с осени 1936 года, Тв. становится студентом третьего курса МИФЛИ и поселяется в столице. Все знавшие его студентом подчеркивали его собранность и целеустремленность, аккуратность и сосредоточенность, привычку рано вставать и тут же приниматься за дело. Любые проявления богемности были ему всегда отвратительны.

А. Кондратович, учившийся в те же годы в МИФЛИ двумя курсами раньше Тв., свидетельствует: «Учебы, не составлявшая главного содержания жизни Тв., была для него делом очень важным, не проходным и уж, конечно, не средством для получения диплома. Чем бы ни занимался Тв., он занимался только всерьез и основательно, отдавая этому делу в данный момент все свои силы».

За годы учебы он выпустил три сборника стихов: «Стихи», «Дорога», «Сельская хроника» .

В 1938 году Тв. стал кандидатом в члены ВКП(б), а в январе 1939 года вместе с некоторыми другими писателями награжден орденом Ленина. В одном списке с ним оказались такие ветераны советской литературы, как Н. Асеев, Н. Тихонов, В. Катаев, Е. Петров, Я. Купала, Я. Колас, М. Шолохов. Позднее Тв. признавался: «Конечно, я не ожидал такой награды, вообще не ожидал никакой награды. И когда мне сказали, что я награжден орденом Ленина, я вначале не поверил… И было чувство и радости, и неловкости - столько стариков получили награды меньшего веса или не получили вовсе».

Едва успев окончить институт, Тв. был призван в Красную Арию и принял участие в освобождении Западной Белоруссии (1939г.). Затем был демобилизован, а с началом советско-финляндского вооруженного конфликта призван вновь - так же, как и раньше, в должности спецкорреспондента военной газеты, но уже в офицерском звании («писатель с двумя шпалами», - говорит он о себе, - т.е. батальонный комиссар),

За исключением нескольких дней, проведенных в Ленинграде, Тв. всю войну был на Карельском перешейке. Испытал винтовочный и орудийный обстрел, замерзал на ледяном ветру, видел множество убитых и раненных, узнал быт фронтовых землянок и блиндажей. Чуть не ежедневно в газете Ленинградского военного округа «На страже Родины» появляются его очерки, корреспонденции, стихи, а также куплеты о Васе Теркине, которые писались совместно с А. Щербаковым, С. Вашенцевым, Ц. Солодарем и другими как стихотворные подписи к рисункам Фомичева и Брискина. Вскоре после окончания войны, весной 1940 года, Тв. был награжден орденом Красной Звезды и демобилизован.

Первое утро Великой Отечественной войны застало Тв. в Подмосковье, в деревне Грязи Звенигородского района, в самом начале отпуска. Вечером того же дня он был в Москве, а сутки спустя - направлен в штаб Юго-Западного фронта, где ему предстояло работать во фронтовой газете «Красная Армия».

Некоторый свет на жизнь поэта во время войны проливают его прозаические очерки «Родина и чужбина», а также воспоминания Е. Доматовского, В. Мурадяна, Е. Воробьева, О. Верейского, знавших Тв. в те годы. Так, Е. Воробьеву он рассказал, что «в 1941 году под Киевом … он едва вышел из окружения». Весной 1942 года он вторично попал в окружение - на этот раз под Каневом, из которого, по словам И. С. Маршака, вышел опять-таки «чудом». В середине 42-го года Тв. был перемещен с Юго-Западного на Западный, и теперь до самого конца войны его родным домом стала редакция фронтовой газеты «Красноармейская правда». Стала она родным домом и легендарного Теркина.

По воспоминаниям художника О. Верейского, рисовавшего портреты Тв. и иллюстрировавшего его произведения, «он был удивительно хорош собой. Высокий, широкоплечий, с тонкой талией и узкими бедрами. Держался он прямо, ходил, расправив плечи, мягко ступая, отводя на ходу локти, как это часто делают борцы. Военная форма очень шла ему. Голова его горделиво сидела на стройной шее, мягкие русые волосы, зачесанные назад, распадались в стороны, обрамляя высокий лоб. Очень светлые глаза его глядели внимательно и строго. Подвижные брови иногда удивленно приподнимались, иногда хмурились, сходясь к переносью и придавая выражению лица суровость. Но в очертаниях губ и округлых линиях щек была какая-то женственная мягкость».

Во время войны выявилось еще одна характерная черта Тв.: он не только никогда не щеголял своей храбростью, но, напротив, не редко подчеркивал те моменты, когда испытывал чувство страха. Но по свидетельству А. Аборского это был человек недюжинной личной храбрости. Наряду с храбростью Александр Трифонович обладал также изрядной физической силой (видно, не зря в детстве время в отцовской кузнице), твердостью руки и верностью взгляда. Неудивительно, что он стал чемпионом гарнизона по игре в городки. О. Верейский вспоминает: «он очень любил проявлять свою недюжинную физическую силу, т.е. не показывать ее, а просто выпускать на волю. То он колол дрова для кухни, то рыл новую землянку, никогда не упускал случая подтолкнуть, вытащить из грязи застрявшую машину, а то боролся с немногими охотниками помериться с ним силами, с готовностью принимал участие в застольных сборищах, на которых с охотой и старанием пел старинные народные песни».

Стихи А.Твардовского военных лет - это хроника фронтовой жизни, состоявшей не только из героических подвигов, но и из армейского, военного быта и лирические взволнованные воспоминания о родной Смоленщине, ограбленной и оскорбленной врагами земле, и стихи, близкие к народной песне, написанные на мотив "Позарастали стежки-дорожки...". В стихах поэта военных лет звучит и философское осмысление человеческой судьбы в дни всенародной трагедии

В годы войны создана А.Твардовским и самая знаменитая его поэма "Василий Теркин". Его герой стал символом русского солдата, его образ - предельно обобщенный, собирательный, народный характер в лучших его проявлениях. И вместе с тем Теркин - это не абстрактный идеал, а живой человек, веселый и лукавый собеседник. В его образе соединились и богатейшие литературные и фольклорные традиции, и современность, и автобиографические черты, роднящие его с автором (недаром он смоленский, да и в памятнике Теркину, который нынче решено поставить на смоленской земле, совсем не случайно решено обозначить портретное сходство героя и его создателя). Теркин - это и боец, герой, совершающий фантастические подвиги, описанные с присущей фольклорному типу повествования гиперболичностью (так, в главе "Кто стрелял?" он из винтовки сбивает вражеский самолет), и человек необычайной стойкости - в главе "Переправа" рассказано о подвиге - Теркин переплывает ледяную реку, чтобы доложить, что взвод на правом берегу,- и умелец, мастер на все руки. Написана поэма с той удивительной классической простотой, которую сам автор обозначил, как творческую задачу:

"Пусть читатель вероятный
Скажет с книжкою в руке:
- Вот стихи, а все понятно,
Все на русском языке".

В 1944 году вся редакция «Красноармейской правды» вошла в состав третьего Белорусского фронта. Вместе с бойцами и офицерами этого фронта Тв. встретил День Победы.

В сентябре 1945 года подполковник Тв. демобилизованный первым из своей писательской группы, покидает Бобруйск, где находилась после войны редакция. Впереди - Москва, встреча с семьей и новые страницы жизни, творчества.

В свои 35 лет он знаменит и занимает ряд ответственных постов: избран в правление союза писателей; является членом Комитета по Государственным премиям СССР; назначен председателем Комиссии по работе с молодыми авторами; назван во всех учебниках советской литературы.

Тем не менее, самому Тв., «любителю жизни мирной», как выразился он о себе в «Книге про бойца», было очень нелегко и непросто в послевоенные годы вновь обратиться к мирным темам: то, что было пережито за четыре года кровавой войны, цепко удерживало его музу. Неслучайно именно в эти годы, когда война стала событием недавнего прошлого и уже стало возможно осмыслить ее с позиций послевоенных, он создает такой шедевр, как «Я убит подо Ржевом». Бои под Ржевом были самыми кровопролитными в истории войны, стали ее самой трагической страницей. Все стихотворение - это страстный монолог мертвого, его обращение к живым. Обращение с того света, обращение, на которое имеет право лишь мертвый - так судить о живых, так строго требовать от них ответа. Стихотворение завораживает ритмом своих анапестов, оно довольно велико по объему, но прочитывается на едином дыхании. Знаменательно, что в нем несколько раз звучит обращение, восходящее к глубоким пластам традиций: традиции древнерусского воинства, традиции христианской. Это обращение "братья".

В эти же годы пишет стихи такой силы, как «Москва», «Сыну погибшего воина», «в тот день, когда окончилась война». Все они - о войне. То, что не войне, как правило, значительно слабее.

В 1950 году Тв. был назначен главным редактором «Нового мира». В это же время, несмотря на значительно сократившееся количество времени, начал свое новое крупное произведение - поэму «За далью - даль».

Поэма «За далью - даль» состоит из 15 глав. Писалась она десять лет (1950-1960 гг.). Ее трудно назвать эпическим произведением. Описаний здесь очень мало (виды, мелькающие за окном, вагонные соседи, Александровский централ). Событий всего два (перекрытие Ангары и встреча с другом детства). Все остальное - авторские воспоминания или раздумья, или, как выразился сам Тв., «отступленья, восклицанья, да оговорок этих тьма». Основное событие, описываемое в поэме, величественно и грандиозно. Это - работа по строительству Иркутской ГЭС.

Любителям произведений исключительно остросюжетных читать «За далью - даль» покажется скучным, да автор и не старался для них «плетень художества плести». Поэма рассчитана на мыслящего читателя, на читателя-гражданина, которого волнуют и общественные, и государственные, и мировые проблемы. Писать для такого читателя нелегко, но, быть может, потому и достигла такого уровня поэма, что автор ничего не таил от читателя:

Что горько, мне, что тяжко было
И что внушало прибыль сил,
С чем жизнь справляться торопила -
Я все сюда и заносил.

В последние десять - пятнадцать лет своей жизни Тв. был для множества своих собратьев по перу своеобразным духовным отцом благодаря своему исключительному таланту, а главным образом, благодаря известному всем чувству высокой личной ответственности за судьбы литературы, да и не только ее. «Он был нашей поэтической совестью» - так предельно точно определит нравственное значение Тв. Кайсын Кулиев.

Лет за пятнадцать до смерти Тв. писал, что жизнь его «не обделила … и столько в сердце поместила, что диву до поры - какие жесткие под силу ему ознобы и жары».

До поры…
Но вот пора настала.

18 декабря 1971 года он скончался.

Умер еще один великий поэт.
Осиротела поэзия.

Стремление сказать самое существенное и объективное о нашей жизни - едва ли не главное свойство поэтического творчества А. Твардовского. Судьбы народа, его пути к общему счастью, духовная красота и сила советских людей, их беспримерный трудовой подвиг в последние десятилетия нашей истории, государство и личность, общественное назначение искусства и художника - вот круг вопросов, которые вдумчиво и глубоко охватывает эпос и лирика поэта. А. Твардовского отличает превосходное знание народной жизни, народного характера и правдивость истинного реалиста, убежденного сторонника "правды сущей, правды, прямо в душу бьющей". Его гибкий, меткий, всем доступный и будто врезающийся в суть предмета стих органически тяготеет к народному присловию, к шутке, он впитал в себя наиболее живые традиции устного поэтического творчества и уроки русских поэтов-классиков, в первую очередь Некрасова. А. Твардовский - выдающийся представитель социалистического реализма в нашей литературе.

Биография

Родился в Смоленской губернии, на хуторе Загорье в семье деревенского кузнеца Трифона Гордеевича Твардовского. Мать Твардовского, Мария Митрофановна, происходила из однодворцев. Трифон Гордеевич был человеком начитанным — и по вечерам в их доме часто читали вслух Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Некрасова, А. К. Толстого, Никитина, Ершова. Стихи Александр начал сочинять рано, ещё будучи неграмотным, и не будучи в состоянии их записать. Первое стихотворение было гневным обличением мальчишек, разорителей птичьих гнёзд.

Учась в школе Твардовский в 14 лет стал селькором смоленских газет, а в 1925 году там были опубликованы его стихи.

В 1929 году Твардовский уезжает в Москву в поисках постоянной литературной работы, в 1930 — возвращается в Смоленск, где поступает в Пединститут и живет до 1936 года. Этот период совпал с тяжелыми испытаниями его семьи: родители и братья были раскулачены и сосланы. Тем не менее именно в эти годы выходит серия очерков Твардовского “По колхозной Смоленщине” и его первое прозаическое произведение “Дневник председателя”(1932).

Серьезным этапом в поэтическом творчестве Твардовского стала поэма “Страна Муравия” (1934-36), посвященная коллективизации. Поиски Никитой Моргунком сказочной Страны Муравии приводят его к определенным выводам о благе или пагубности “великого перелома”, в основе открытого финала поэмы — противоречивость судьбы самого поэта и его семьи.

В 1936 году Твардовский переезжает в Москву, где поступает учиться в Московский институт истории, философии и литературы. В эти годы он много переводит классику народов СССР. Еще будучи студентом, за заслуги в области литературы награжден орденом Ленина. Всесоюзное признание и литературная слава позволяют поэту добиться возвращения из ссылки родных.

Военный путь Твардовского начался в 1939 году. Как военкор он участвует в походе в Западную Белоруссию, позднее в Финской кампании 1939-40-х.

Подлинную славу Александру Твардовскому приносят произведения, созданные в годы Великой Отечественной войны, прежде всего поэма «Василий Теркин», герой которой обретает поистине народную любовь. Ужасы войны, ее жестокость и бессмысленность описаны в поэме «Дом у дороги», в стихотворениях «Две строчки», «Я убит подо Ржевом»...

В 1947 году вышла в свет книга очерков и рассказов под общим заглавием "Родина и чужбина". В этом же году был избран депутатом Верховного Совета РСФСР по Вязниковскому округу Владимирской области; в 1951 - по Нижнедевицкому Воронежской области.

С 1950 года Твардовский является редактором журнала «Новый мир» и занимает этот пост (с небольшим перерывом) почти до самой своей смерти.

В 1960-е годы Твардовский в поэмах «По праву памяти» (опубликована в 1987 году) и «Тёркин на том свете» пересматривает свое отношение к Сталину и сталинизму. В это же время (начало 1960-х) Твардовский получает разрешение Хрущёва на публикацию в журнале рассказа «Один день Ивана Денисовича» Солженицына.

Новая направленность журнала вызвала недовольство так называемых «неосталинистов» в советской литературе. В течение нескольких лет велась литературная полемика журналов «Новый мир» и «Октябрь» (главный редактор В. А. Кочетов).

После снятия Хрущёва в прессе была проведена кампания против «Нового мира». Ожесточённую борьбу с журналом вёл Главлит, систематически не допускавший к печати самые важные материалы. Поскольку формально уволить Твардовского руководство Союза писателей не решалось, последней мерой давления на журнал было снятие заместителей Твардовского и назначение на эти должности враждебных ему людей. В феврале 1970 года Твардовский был вынужден сложить редакторские полномочия, коллектив журнала ушёл вместе с ним.

Вскоре после разгрома его журнала (18 декабря 1971 года) Твардовский заболел и умер. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Интересные факты из жизни

* В Смоленске, Воронеже, Новосибирске и Москве именем А. Твардовского названы улицы.

Награды писателя

* Орден Ленина
* Сталинская премия второй степени (1941) — за поэму «Страна Муравия»
* Сталинская премия первой степени (1946) — за поэму «Василий Тёркин»
* Сталинская премия второй степени (1947) — за поэму «Дом у дороги»
* Ленинская премия (1961) — за поэму «За далью — даль»
* Государственная премия СССР (1971) — за сборник «Из лирики этих лет. 1959—1967»

Библиография

Поэмы:

1931 — «Путь к социализму»
1934—1936 — «Страна Муравия»
1941—1945 — «Василий Тёркин»
1946 — «Дом у дороги»
1953—1960 — «За далью — даль»
1960-е годы — «По праву памяти» (опубликована в 1987 году); «Тёркин на том свете»

Стихотворения

Проза:

1932 — «Дневник председателя»
1947 — «Родина и чужбина»
и др.

Экранизации произведений, театральные постановки

1973 — Василий Теркин (художественный фильм в жанре литературно-сценической композиции)
1979 — Василий Теркин (фильм-концерт)
2003 — Василий Теркин (анимационно-документальный фильм)

Биография

ТВАРДОВСКИЙ, АЛЕКСАНДР ТРИФОНОВИЧ (1910–1971), русский советский поэт. Родился 8 (21) июня 1910 в д. Загорье Смоленской губ. Отец Твардовского, крестьянин-кузнец, был раскулачен и сослан. Трагическая судьба отца описана Твардовским в поэме По праву памяти (1967–1969, опубл. 1987).

Твардовский писал стихи с детства. В 1931 была опубликована его первая поэма Путь к социализму. Учась в Смоленском педагогическом институте, а затем в Московском институте философии, литературы и истории (МИФЛИ), который окончил в 1939, Твардовский писал также статьи. Известность ему принесла поэма Страна Муравия (1936, Государственная премия, 1941), повествующая о поисках крестьянином Никитой Моргунком страны всеобщего счастья.

После выхода Страны Муравии один за другим были изданы сборники стихов Твардовского Стихи (1937), Дорога (1938), Сельская хроника (1939), Загорье (1941). В 1939–1940 Твардовский служил в армии в качестве военного журналиста, участвовал в походе на Польшу и в финской кампании. В годы Великой Отечественной войны был фронтовым корреспондентом различных газет. Свою лирику военных лет поэт называл «фронтовой хроникой», определяя этим названием ее содержание и стилистические особенности.

В 1941 Твардовский начал работать над поэмой Василий Теркин, которой дал подзаголовок Книга про бойца. Первые главы были напечатаны в сентябре 1942 в газете «Красноармейская правда», в том же году ранний вариант поэмы вышел отдельной книгой. Окончательный вариант был завершен в 1945. В статье Как был написан «Василий Теркин» Твардовский писал о том, что образ главного героя был придуман в 1939 для постоянной юмористической рубрики в газете Ленинградского военного округа «На страже Родины». Случайно найденный образ, писал Твардовский, «захватил меня без остатка». Первоначальный юмористический замысел приобрел формы эпического повествования, поэма стала для автора «моей лирикой, моей публицистикой, песней и поучением, анекдотом и присказкой, разговором по душам и репликой к случаю». В поэме «просто парень сам собой» Василий Теркин стал главным героем народной войны. Как и всем героям мирового эпоса, ему даровано бессмертие (не случайно в поэме 1954 Теркин на том свете он попадает в загробный мир, напоминающий своей мертвечиной советскую действительность) и одновременно – живой оптимизм, делающий его олицетворением народного духа.

Поэма имела огромный успех у читателей. Василий Теркин стал фольклорным персонажем, по поводу чего Твардовский заметил: «Откуда пришел – туда и уходит». Книга получила и официальное признание (Государственная премия, 1946), и высокую оценку современников. И.Бунин писал о ней: «Это поистине редкая книга. Какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народный язык – ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературного слова!»

Определяя главное направление своего творчества, Твардовский писал: «Лично я, наверное, во всю свою жизнь уже не смогу отойти от сурового и величественного, бесконечно разнообразного и так мало приоткрытого в литературе мира событий, переживаний и впечатлений военного периода». Поэтическим воплощением этой мысли стали его знаменитые лирические стихотворения Я убит подо Ржевом... и Я знаю, никакой моей вины... Военной теме посвящена и поэма о трагической судьбе солдата Сивцова и его семьи Дом у дороги (1946), которую Твардовский назвал «лирической хроникой».

В 1950 Твардовский был назначен главным редактором журнала «Новый мир», но в 1954 был смещен с поста за демократические тенденции. В 1958 Твардовский снова возглавил «Новый мир», пригласив в него своих единомышленников – критиков и редакторов В.Лакшина, И.Виноградова, А.Кондратовича, А.Берзер и др. Благодаря его усилиям в «Новом мире», ставшем средоточием и символом «оттепели», были опубликованы произведения В.Овечкина, В.Быкова, Ф.Абрамова, Б.Можаева, Ю.Трифонова, Ю.Домбровского и др. В 1961 Твардовскому удалось опубликовать повесть А.Солженицына Один день Ивана Денисовича.

В 1970 Твардовский был смещен с поста главного редактора. Это обострило тяжелую душевную ситуацию, в которой он находился, будучи, с одной стороны, крупной фигурой в партийно-советской иерархии, а с другой – «неофициальным оппозиционером». Несмотря на официальное признание поэмы За далью даль (1950–1960, Ленинская премия, 1961), поэмы Твардовского По праву памяти и Теркин на том свете не были опубликованы.

Умер Твардовский в Красной Пахре близ Москвы 18 декабря 1971.

Биография

Твардовский Александр Трифонович родился 21 июня 1910 на хуторе Загорье ныне Починковского района Смоленской области в семье сельского кузнеца. Детство поэта пришлось на первые послереволюционные годы, а в юности ему довелось на своей собственной судьбе познать, как проводилась коллективизация. В тридцатые годы его отец был "раскулачен" и выслан из родной деревни. Об этих тяжелых годах ярко рассказал в своих мемуарах брат поэта Иван Трифонович. Новые хозяева жизни не посчитались даже с тем, что Трифон Гордеевич вместе с семьей сам обрабатывал землю и не нищенствовал только благодаря своему трудолюбию. Они ничего не имели и против революции - наоборот даже, новые порядки казались им началом "счастливого светлого будущего".

Александр Трифонович учился в сельской школе. В четырнадцать лет будущий поэт стал селькором - начал посылать небольшие заметки, стихи, очерки в смоленские газеты, некоторые из них были напечатаны.

После окончания сельской школы молодой поэт пришел в Смоленск, но не мог устроиться не только на учебу, но и на работу, потому что у него не было никакой специальности. Пришлось существовать "на грошовый литературный заработок и обивать пороги редакций". Когда в московском журнале "Октябрь" Светлов напечатал стихи Твардовского, Александр Трифонович приехал в Москву, но "получилось примерно то же самое, что со Смоленском".

Зимой 1930 года он опять вернулся в Смоленск, где провел шесть лет. "Именно этим годам я обязан своим поэтическим рождением", — сказал впоследствии Твардовский. В это время он был принят в педагогический институт без вступительных экзаменов, но с обязательством за год изучить и сдать все предметы за среднюю школу. Он не только выполнил свое обязательство, но и в первый же год догнал своих однокурсников поступил в педагогический институт, но с третьего курса ушел и доучивался уже в Московском институте истории, философии и литературы (МИФЛИ), куда поступил осенью 1936 года.

Судьба крестьянина в годы коллективизации — тема первых поэм Александра Трифоновича. "Путь к социализму" (1931 год) и "Вступление" (1933 год), "Сборника стихов. 1930 -1935" (1935 год), повести "Дневник председателя колхоза" (1932 год) - с наибольшей художественной силой воплотилась в поэме "Страна Муравия" (1936 год) Её герой Никита Моргунок не только наблюдает во время своих странствий картину "великого перелома", но н сам воплощает драму расставания с прежними надеждами и иллюзиями. В стиле поэмы своеобразно преломились символика и гиперболизм сказки; её язык богат образами, идущими от восприятия мира крестьянином. За это произведение поэт в 1941 году получил Государственную премию СССР). В лирике 30-х гг. (сборники "Сельская хроника", 1939 год; "Загорье", 1941 год, и другие) Александр Трифонович стремился уловить изменения в характерах людей колхозной деревни, выразить владевшие ими чувства.

В 1939 году окончил институт, был призван в ряды Красной Армии, участвовал в освобождении Западной Белоруссии. С началом войны с Финляндией, уже в офицерском звании, был в должности спецкорреспондента военной газеты. Участие в советско-финляндской войне 1939—40 в качестве корреспондента военной печати подготовило обращение поэта к теме советского воина: цикл стихов "В снегах Финляндии" (1939—40), прозаические записи "С Карельского перешейка" (опубликованы в 1969 году).

Во время Великой Отечественной войны 1941 — 1945 годах Александр Трифонович работал во фронтовых газетах, публикуя в них стихи ("Фронтовая хроника") и очерки.

С зимы 1941-го по весну 1942-го Твардовский здесь жил и работал - в редакции фронтовой газеты «Красная Армия» в здании, теперь занимаемом Воронежским музыкальным колледжом имени Ростроповичей (там в память Александра Трифоновича открыта мемориальная доска). В здании не было достаточного количества письменных столов, и сотрудники писали на роялях. Здесь у поэта родились будущие прообразы его Тёркина, главного героя поэмы "Василий Тёркин (Книга про бойца)" (1941 - 1945 годы). Фольклорная фигура бойкого, бывалого солдата претворена в эпически ёмкий образ, воплотила глубину, значительность, многообразие мыслей и чувств так называемых рядовых, простых людей военного времени. Богатству натуры героя отвечает гибкость избранного поэтом жанра; картины, исполненные огромного трагизма, перемежаются проникновенными лирическими отступлениями или лукавой, сердечной шуткой. По признанию Александра Трифоновича, ""Теркин" был... моей лирикой, моей публицистикой, песней и поучением, анекдотом и присказкой, разговором по душам и репликой к случаю".

"Это поистине редкая книга, — писал И. А. Бунин. — Какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всём и какой необыкновенный народный солдатский язык — ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого слова!" Ярко выразившая нравственные идеалы народа, книга получила всенародную известность, вызвала многочисленные подражания, стихотворные "продолжения".

Почти одновременно с "Теркиным" и стихами "Фронтовой хроники" поэт начал законченную уже после войны поэму "Дом у дороги".

В послевоенные годы Александр Трифонович всё глубже и разностороннее осмысливает исторические судьбы народа, "мир большой и трудный". В поэме "Дом у дорога" (1946; Государственная премия СССР, 1947) с огромной трагической силой изображена судьба солдата и его семьи, угнанной в Германию. Образ Анны, картины её горького материнства на чужбине достигают большой силы обобщения, символизируя непобедимость жизни в её борьбе с насилием, смертью. Осознанию всей меры жертв и подвигов народа посвящены и многим из послевоенных стихотворений Александра Трифоновича "Я убит подо Ржевом", "В тот день, когда окончилась война" и других.

В 1950 Твардовский был назначен главным редактором журнала «Новый мир», но в 1954 был смещён с поста за демократические тенденции, наметившиеся в журнале сразу после смерти И.В.Сталина. В 1958 Твардовский снова возглавил «Новый мир», пригласив в него своих единомышленников – критиков и редакторов В.Лакшина, И.Виноградова, А.Кондратовича, А.Берзер и др. На этом посту Твардовский, по определению критика И.Ростовцевой, «выводил литературу и творческих людей из тупиков, в которые их загнали История, Время, Обстоятельства». Благодаря его усилиям в «Новом мире», ставшем средоточием и символом «оттепели», были опубликованы произведения В.Овечкина, В.Быкова, Ф.Абрамова, Б.Можаева, Ю.Трифонова, Ю.Домбровского и др. В 1961 Твардовскому удалось опубликовать повесть А.Солженицына "Один день Ивана Денисовича".

Наряду с редакторской деятельностью Александр Трифонович ни на минуту не оставлял творчество. Широким по охвату лирико-публицистических произведений явилась поэма "За далью — даль" (1953 - 1960, удостоена Ленинской премии в 1961году), где путевой дневник перерастает в страстную исповедь сына века. Книга Александря Трифоновича многосторонне и многокрасочно отразила общественное умонастроение 50-х годов. Стремясь рельефно показать современный облик народа, он искусно чередует "общие" и "крупные" планы; так, рядом с главами о больших событиях и переменах в жизни страны ("На Ангаре", "Так это было") стоят главы "Друг детства" и "Москва в пути" — рассказы о судьбах отдельных людей, каждый из которых - частичка народа, великого потока истории. Но основную "партию" в книге ведёт сам автор, который поверяет читателю волнующие его мысли и чувства. В сатирической поэме "Тёркин на том свете" (1963), встреченной разноречивыми, в том числе отрицательными, откликами печати, по словам самого автора представлены "... в сатирических красках те черты нашей действительности — косность, бюрократизм, формализм, — которые мешают нашему продвижению вперед...". Приёмами лирической летописи, с большой глубиной и драматической силой запечатлевшей перемены в жизни народа, вечный и всегда по-новому осмысливаемый круговорот природы и многообразные состояния человеческой души, характеризуются сборники "Стихи из записной книжки" (1961) и "Из лирики этих лет. 1959 - 1967" (за это произведение Твардовский был удостоен Государственной премии СССР в 1971 году), цикл "Из новых стихотворений". Напряжённые раздумья о жизни, времени, людях характерны и для прозы Александра Трифоновича (книга "Родина и чужбина", 1947 год; рассказ "Печники", 1958 год, и другие). в ней особенно отчётливо выступает свойственная поэту обострённость восприятия действительности в мозаичности и нередко противоречивости её проявлений. Вдумчивым критиком, верным традициям классической литературы, проявил себя Александр Трифонович в книге "Статьи и заметки о литературе" (1961 год), "Поэзия Михаила Исаковского" (1969 год), в статьях о творчестве С. Я. Маршака, И. А. Бунина, в речи о Пушкине, в выступлениях на 21-м и 22-м съездах партии, на 3-м съезде советских писателей.

Народность и доступность поэзии Александра Трифоновича, правдиво и страстно запечатлевшей многие ключевые события народной истории, достигаются богатыми и разнообразными художественными средствами. Простой народный слог органически сплавлен в его поэзии с высокой языковой культурой, идущей от традиций А. С. Пушкина и Н. А. Некрасова, лучших достижений русской прозы 19—20 вв. Реалистическая чёткость образа, интонационная гибкость, богатство и смелое варьирование строфического построения стихов, умело и с тонким чувством меры применяемая звукопись — всё это сочетается в стихах Александра Трифоновича экономно и гармонично, делая его поэзию одним из самых выдающихся явлений советской литературы. Его произведения переведены на многие языки народов СССР и иностранные языки. Глубокий след оставила интенсивная общественно-литературная деятельность Александра Трифоновича, являвшаяся прямым продолжением его художественного творчества. Главный редактор журнала "Новый мир" (1950 - 1954 и 1958 — 1970 годы), секретарь правления СП СССР (1950 - 1954 и 1959 — 1971 годы), вице-президент Европейского сообщества писателей (1963 — 1968 годы). Депутат Верховного Совета РСФСР 2, 3, 5, 6-го созывов. На 19-м съезде КПСС (1952) избран членом Центральной ревизионной комиссии КПСС, на 22-м съезде (1961) - кандидат в члены ЦК КПСС.

Для всякого художника, в особенности художника слова, писателя, наличие этой малой, отдельной и личной родины имеет огромное значение... В творениях подлинных художников и самых больших и более скромных по своему значению - мы безошибочно распознаем приметы их малой родины. Нежную сыновнюю привязанность к родным местам, к хутору Загорье, Смоленску, благодарную память о них Александр Трифонович пронес через всю жизнь, выразил в своих стихах, поэмах, прозе, страстной публицистике, в созданных им поэтических образах. Без сомнения, Смоленщина была нравственной и эстетической опорой в творчестве Александра Трифоновича. Она питала своими животворными соками огромный талант великого русского поэта, глубоко отразившего в своих лучших стихах, поэмах, прозе, публицистике сложный, порой трагический путь народа, которому он служил верой и правдой. Он был человеком высочайшего нравственного и гражданского облика. Идея государственности, патриотизма была началом всех начал его помыслов, истоком эпичности его поэзии. Будучи одним из основателей ''смоленской поэтической школы", Александр Трифонович постоянно поддерживал тесную связь со своими земляками-литераторами, активно участвовал в культурной жизни Смоленска и области. Он был для своих младших братьев по перу не только высочайшим примером художнической взыскательности, но и терпеливым наставником, другом, товарищем, который помогал, поддерживал их чем мог.

Александр Трифонович бы женат, его супругу звали Мария Илларионовна. В браке родилось двое детей, дочери Валентина и Ольга.

В 1967 - 1969 годах Александр Трифонович работал над поэмой «По праву памяти», в которой описывает ужасы коллективизации на примере, в том числе, собственного отца. При жизни автора произведение издано не было. Так же, как и поэма «Теркин на том свете», написанная в 1963 году.

В 1970 Твардовский смещён с поста главного редактора. Это обострило тяжёлую душевную ситуацию, в которой он находился, будучи, с одной стороны, крупной фигурой в партийно-советской иерархии, а с другой – «неофициальным оппозиционером». Кроме этого обострились и все его болезни.

Александр Трифонович умер 18 декабря 1971 в дачном посёлок близ Красной Пахры Московской области, похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

Награжден 3 орденами Ленина, 4 др. орденами, а также медалями.

24 мая 1986 года за большие заслуги перед Отечеством, родным краем, гордом Смоленском Александру Трифоновичу посмертно присвоено звание «Почетный гражданин города Смоленска».

Память Александря Трифоновича увековечена на Смоленщине. В Смоленске и Починке его именем названы улицы, установлены мемориальные доски. В Смоленске св 1990 году открыт мемориальный музей Александра Трифоновича. Это квартира по адресу Запольный переулок, д. 4, 26, в которой проживали родители поэта.

2 мая 1995 года в центре Смоленска, напротив гостиницы, над которой 25 сентября 1943 года наши ибойцы водрузили красное знамя, открыт памятник Твардовскому и его знаменитому герою - Василию Теркину. Союз писателей России учредил литературную премию имени Александра Трифоновича Твардовского «Василий Теркин». В день столетия со дня рождения Александра Трифоновича в Починке открыт бюст поэта.

Биография

“Твардовский был престраннейший поэт,
Не написавший о любви ни слова.
Он мне бурчал: ”Уж вам под сорок лет,
А машете своею пипкой снова,” -

писал Евтушенко, отмечая, сам того не ведая, едва ли не самую характерную черту занятой в поэзии 3-й Эмоции - отсутствие любовной лирики при очевидном лирическом даре и вообще тяги к выражению страстей и просто сильных чувств. Пафос Твардовский в свое творчество не пускал и не выносил у других. Всякая, излишне чувствительная, порожденная 1-й Эмоцией поэзия была ему не по нутру.

3-ю Эмоцию Твардовского ранило все крикливое, вычурное, безвкусное, даже цвет носок мог серьезно влиять на его отношение к человеку. Виктор Некрасов вспоминал: “Какие-нибудь красные носки или излишне пестрый галстук могли сразу же его настроить против человека. Так же, как и ходкие жаргонные выражения... Вообще пошлость, в любых ее проявлениях, даже самых утонченных, - а это тоже встречается как высшая форма обинтеллигентившегося мещанства, - была ему противопоказана. Я видел, как на глазах терялся у него интерес к человеку, который мог при нем сказать “вы знаете, я часами могу стоять перед “Мадонной” Рафаэля”, или что “прекрасное остается прекрасным даже в руинах, Парфенон, например...”

Между прочим, неприязнь “твардовского” к позе, патетике, пафосу иногда принимает анекдотичные формы. Например, однажды Мольтке, великий прусский военный стратег и “твардовский” по психотипу, ехал на поезде вдоль Рейна. Вечерело. Адъютант, глядя в окно, прокукарекал нечто в том духе, что Рейн особенно хорош при заходе солнца. Мольтке в ответ, едва глянув на реку, пробормотал: “Незначительное препятствие”...

Эта, едва ли не оскорбительная для немецкого сердца фраза Мольтке-”твардовского” из творчества Твардовского же очень понятно выводится и оправдывается:

“Да, есть слова, что жгут как пламя,
Что светят вдаль и вглубь - до дна,
Но их подмена словесами
Измене может быть равна.

Вот почему, земля родная,
Хоть я избытком их томим,
Я, может, скупо применяю
Слова мои к делам твоим.

Сыновней призванный любовью
В слова облечь твои труды,
Я как кощунства - краснословья
Остерегаюсь, как беды.”

Алкоголь - одно из немногих средств, умягчающих каменную снаружи душу “твардовского”, на короткий срок стаскивающих кольчугу с его уязвленной чувствительности. “Цари” вообще редко и умеренно пьют, Твардовский пил часто и неумеренно, поэтому в мемуарах сохранились картины, изображающие его в расслабленном состоянии и... после расслабления. Вот одна из них: ”Было несколько встреч в баре на Пушкинской... Твардовский сидел один. Перед ним стояла водка в стакане, кружка пива и тарелка с ломтиком красной рыбы. К рыбе он за весь вечер не притронулся.

Если в редакции Александр Трифонович был со мной корректен, суховат и я не ощущал его истинного отношения, то теперь вдруг почувствовал какое-то непроизвольное движение теплоты, интереса к себе...

Мы остались вдвоем...
Он говорил, как отец прощался, как его увозили...

И в голосе была открытая боль, что меня поразило, ведь он и старше меня, и разлука с отцом произошла давно, двадцать лет назад, а у меня тринадцать лет назад, но я думал об отце гораздо спокойнее. Боли не было, засохла и очерствела рана. А он плакал....

О чем он плакал? О безвозвратном детстве? О судьбе старика, которого любил? Или о своей собственной судьбе, столь разительно отличной от судьбы отца? С юных лет слава, признание, награды, и все за то, что в талантливых стихах воспел то самое, что сгубило отца. Он плакал, не замечая меня, наверно, и забыл, что сижу рядом...

На другой день зачем-то пришел в “Новый мир”, сидел в зальчике, разговаривал с Зинаидой Николаевной. Было начало дня. Вошел Твардовский в шубе, суровый, насупленный. Зинаиде Николаевне процедил “Добрый день”, мимо меня прошел, как мимо стула, поглядел в упор, не видя. Я пробормотал “Здрасте”, да так и остался с разинутым ртом...Ну зачем мне понадобилось после прекрасного вечера лезть ему на глаза в “Новом мире”?

Все это что-то напоминало. Я не сразу догадался - чаплинский миллионер!”

Параллель с миллионером из знаменитого фильма Чаплина абсолютно верна. Алкоголь для 3-й Эмоции - прекрасное средство эмоционального раскрепощения. Но, как всегда это бывает со спиртным, вместе с концом его действия, кончаются и чувства, и прежде распахнутые настежь ворота души с похмелья запираются еще плотнее.

Вместе с тем именно 3-я Эмоция сделала Твардовского великим поэтом. Только она могла с такой пронзительной простотой и безыскусностью описать солдатскую судьбу, страшную в своей будничности работу войны, описать тихо, без надрыва и от того еще страшней и выразительней. Позднее, когда Твардовский стал главным редактором “Нового мира”, простота, безыскусность, “безстильность” стали программными для эстетики журнала, и один из его заместителей мог прямо заявлять: «Для меня нет ничего ненавистнее стиля.”

Однако, если уж в чье-то творчество влюблялся Твардовский, то влюблялся без памяти:”...он говорил, что литературу надо любить ревниво, пристрастно. “Мы в юности литературные споры решали как? Помню, в Смоленске в газете затеялся какой-то спор о Льве Толстом, один говорит: ”А, Толстой - дерьмо!” - “Что, Толстой дерьмо?” - не думавши разворачиваюсь и по зубам. Получай за такие слова! Он с лестницы кувырком...”” В этом коротеньком эпизоде - весь Твардовский со всем своим порядком функций. Что бы за Толстого “не думавши” бить по зубам, нужно непременно иметь: 1-ю Волю, 2-ю Физику, 3-ю Эмоцию и 4-ю Логику.

“Увы, за рубежом меня куда меньше знают как поэта, чем как редактора некого прогрессивного журнала,” - жаловался Твардовский. Однако в этой жалобе было много лукавства, в его собственной системе ценностей политика стояла на первом месте (1-я Воля), а поэзия на третьем (3-я Эмоция), и политический уклон, которым явно грешил “Новый мир” при Твардовском, явился результатом бессознательного, но не случайного выбора психотипа его главного редактора. Юрий Трифонов писал: “Один мой приятель, литератор, в конце пятидесятых годов всегда спрашивал, когда речь заходила о каком-либо романе, о рассказе или повести: “Против чего?” Скажешь ему, что пишешь мол, рассказ или повесть, он сразу: “Против чего?” Все лучшие новомирские произведения, напечатанные за последние годы, очень четко отвечали на этот вопрос.”

Твардовский и сам иногда не считал нужным скрывать откровенно политический подтекст своих литературных симпатий. Тот же Трифонов вспоминал: “Вы прочитаете скоро повесть одного молодого писателя...”- говорил он, загадочно понижая голос, будто нас в саду могли услышать недоброжелатели, - ”Отличная проза, ядовитая! Как будто все шуточки, с улыбкой, а сказано много, и злого...”

И в нескольких словах пересказывался смешной сюжет искандеровского “Козлотура”.

Там же в саду летом я впервые услышал о можаевском Кузькине. Об этой вещи Александр Трифонович говорил любовно и с тревогой. “Сатира первостатейная! Давно у нас такого не было...”

При всей ироничности своего мироощущения (3-я Эмоция) неядовитых шуток Твардовский не любил и считал их ниже своего достоинства печатать. В нем был некий сановитый (1-я Воля) подход к поэзии, и однажды он сильно обидел Заболоцкого фразой, по конструкции составленной также как фраза, которой укорял Евтушенко, - “Не маленький, а все шутите.” К слову будет сказать, что “цари” вообще слишком серьезные и сановитые люди, чтобы воспринимать юмор. Смех, шутки, юмор вольно или невольно способствуют иерархическому перевертыванию (см. на эту тему работы М. Бахтина), чего гордая, кастовая душа 1-й Воли очень не любит. Поэтому отсутствие чувство юмора - одна из самых твердых примет “царя”.

Но продолжим. Политик душил в Твардовском поэта, и происходило это даже тогда, когда он сталкивался с поэзией, тождественной по эстетическому кредо. Твардовский не принял Иосифа Бродского, исключительно в силу аполитичности последнего, хотя муза Бродского, воспитанная на той же эстетике 3-й Эмоции, была родной сестрой музы Твардовского.

И не кресло главного редактора толстого журнала сделало из Твардовского политика. Он был им всегда. Вспомним слезы подвыпившего Твардовского при воспоминании о репрессированном отце. Так вот, у отца поэта были свои воспоминания о сыне. Он вместе с младшим сыном Павлом бежал из ссылки, сумел добраться до Смоленска и найти Александра. Далее произошло вот что: “Стоим мы с Павлушей, ждем. А на душе неспокойно: помню же, какое письмо было от него туда, на Лялю. Однако же и по-другому думаю: родной сын! Может Павлушу приютит. Мальчишка же чем провинился перед ним, родной ему братик? А он, Александр, и выходит. Боже ты мой, как же это может быть в жизни, что вот такая встреча с родным сыном столь тревожна! В каком смятении я глядел на него: рослый, стройный, красавец! Да ведь мой же сын! Стоит и смотрит на нас молча. А потом не “Здравствуй, отец,” а -”Как вы здесь оказались?!” - “Шура! Сын мой!” - говорю. - ”Гибель же нам там! Голод, болезни, произвол полный!” - “Значит, бежали?” - спрашивает отрывисто, как бы не своим голосом, и взгляд его, просто ему не свойственный, так всего меня к земле прижал. Молчу - что там было сказать? И пусть бы оно даже так, да только чтоб Павлуша этого не видел. Мальчишка же только тем и жил, что надеялся на братское слово, на братскую ласку старшего к младшему, а оно вон как обернулось! “Помочь могу только в том, чтобы бесплатно доставить вас туда, где были!” - так точно и сказал.”

Конечно, не вина Твардовского, что ему пришлось делать такой страшный выбор между родными и властью, но результат выбора следовало бы целиком отнести на его счет, если бы за Твардовского с самого начала все не решил психотип, его 1-я Воля. У человека нет ни вин, ни заслуг, есть лишь природа и случай.

Обычная для “царя” неровность отношения и поведения в полной мере была присуща Твардовскому. Вот несколько цитат из воспоминаний Юрия Трифонова: “...когда я узнал Александра Трифоновича ближе, я понял, какой это затейливый характер, как он наивен и подозрителен одновременно, как много в нем простодушия, гордыни, ясновельможного гонора и крестьянского добросердечия... был ровен, проницателен и как-то по высшему счету корректен со всеми одинаково: с лауреатами премий, с академиками, с жестянщиками. Та ровность и демократизм, которые были свойственны редактору “Нового мира” в его отношении с авторами, отличали Александра Трифоновича и в обыденной жизни... умел людей, которые ему были неприятны или которых он мало уважал, подавлять и третировать безжалостно: и ехидством, и холодным презрением, а то и просто бранью.” Такая вот противоречивая характеристика. К сказанному Трифоновым следует добавить, что демократизм Твардовского был специфическим, “царским”, т.е. он ровно относился к академикам и жестянщикам, потому что считал их равно ниже себя. Любовь Твардовского также отдавала монархизмом, Солженицын писал: “А.Т. в письме назвал меня “самым дорогим в литературе человеком” для себя, и он от чистого сердца меня любил бескорыстно, но тиранически: как любит скульптор свое изделие, а то и как сюзерен своего лучшего вассала.”

“Твардовские” - лучшие в мире бойцы. 1-я Воля не предполагает отступлений и дерется до последнего. Мощная, гибкая 2-я Физика легко держит удар, и ее нельзя сломать, ее можно только уничтожить.

У Трифонова сохранилось прекрасное описание купающегося Твардовского с очень точно воспроизведенным впечатлением от вида 2-й Физики: “Александр Трифонович был крепок, здоров, его большое тело, большие руки поражали могутностью. Вот человек, задуманный на столетья! Он был очень светлокожий. Загорелыми, как у крестьянина, были только лицо, шея, кисти рук. Двигался не спеша, но как-то легко, сноровисто, с силой хватался за ствол, с силой отталкивался и долго медленно плавал... на реке, от которой парило, я видел зрелого и мощного человека, один вид которого внушал: он победит!”

В порядке первых двух функций “твардовский” совпадает с “наполеоном” (см.) и первым среди бойцов, лучше “наполеона”, его делает 3-я Эмоция. Покой и холод, не покидающие “твардовского” в самой отчаянной схватке, парализуют противника, не позволяют ему считывать с лица “твардовского” очень важную для тактики боя эмоциональную информацию. Дерущегося “твардовского” лучше всего сравнить с медведем. Любой цирковой дрессировщик сразу скажет, что самый опасный зверь - это медведь. Опасен он потому, что ведя одинокий по большей части образ жизни, медведь не нуждается в специальных сигналах, оповещающих о его состоянии и намерениях, т.е. ”эмоционально обделен”, суховат, поэтому атаки его и последствия практически не предсказуемы. Точно таким же медведем можно считать “твардовского”, существа сильного душой и телом и непроницаемого.

Железные нервы 3-й Эмоции данного психотипа прекрасное дополнительное орудие как в простой драке, так и в военной кампании. Недаром из среды “твардовских” вышли такие первоклассные полководцы как Нельсон, Мольтке, Жофрр.

О том как выглядит “твардовский”, целиком посвятивший себя политике, дает представление краткое жизнеописание австрийского императора Иосифа II. В сокращенном виде выглядит оно следующем образом: ”Программа Иосифа II была самым последовательным выражением системы просвещенного абсолютизма. Иосиф был одним из самых деятельных людей и, не щадя ни себя, ни других, совершенно изнурил себя работой. Его бесчисленные путешествия были не триумфальными прогулками, а тяжелым трудом добросовестного ревизора. Входя во все самолично, он верил в свое призвание вывести Австрию из полудикого состояния путем реформ, идущих сверху. Вместе с тем, он следовал старой австрийской традиции укрепления внешнего и внутреннего могущества государства, бюрократической централизации, объединения разноплеменного состава монархии, попрания старинных вольностей феодального происхождения и подчинения церкви государству. В виде корректива произволу он допустил, однако, гласное обсуждение текущих вопросов в печати и открытую критику действий монарха (закон о печати 11 июня 1781 г.). Человеколюбивая деятельность его простиралась на всех обездоленных, начиная с притесненного крестьянства и кончая сиротами, больными, глухонемыми, незаконнорожденными. Тем не менее Иосиф был совершенно чужд сентиментальному и несколько отвлеченному благодушию чувствительного XYIII века...Похвалы со стороны модных писателей он не искал; во время наделавшего много шума путешествия его во Францию (1777) свидание его с Вольтером не состоялось. В 1781 г. он издал знаменитый указ о веротерпимости... Уничтожая привилегии магнатов и устанавливая равенство всех граждан, Иосиф признавал дворянство лишь как служилое сословие и допускал приток разночинцев в ряды чиновничества... Его политика возбудила всеобщее недовольство... На смертном одре, несмотря на тяжкие страдания, он продолжал заниматься государственными делами до последнего дня и умер 20 февраля 1790 г., с твердостью”.

Все узнаваемо в этом жизнеописании. Последовательный централизм, сочетаемый с уравнительными тенденциями, - обычная для 1-й Воли политика. От 2-й Физики огромная трудоспособность и забота о нуждающихся. Веротерпимость и несентиментальность - от 3-й Эмоции. Таков, собственно, и есть, занятый чистой политикой, “твардовский”.

Обычно “твардовский” - плотный, приземистый человек с твердым, прямым, насмешливым взглядом без блеска. Лицо круглое. Он осанист, церемонен, невозмутим. Жест спокоен, величав, уверен, точен. Речь ровна, напориста, иронична, монотонна. Втайне питает слабость к музыке, литературе, искусствам, а, выпив, не прочь сам спеть что-нибудь негромким, маловыразительным голоском. Мимика почти отсутствует. Стрижка короткая и аккуратная, к окраске волос редко прибегают даже женщины. “Твардовский” заботлив, домовит, рукаст, хотя не без высокомерия и иронии относится к простым житейским заботам. Он очень любит природу, и домашние животные выглядят единственными существами, имеющими власть над этим отчужденным, жестким, холодноватым человеком.

Биография

Творческий путь А.Т. Твардовского начался в 30-е годы в полном согласии с линией ВКПб и правительства на коллективизацию, индустриализацию и ужесточение так называемой «борьбы с врагами народа». Он писал стихи и поэмы, прославляющие социализм, коллективизацию, несмотря на то, что необоснованным репрессиям подверглась семья его отца на Смоленщине (поэмы «Путь к социализму», «Страна Муравия»).

Твардовский принимал участие в войне с Финляндией в 1940-м году, в Великой Отечественной войне, был фронтовым корреспондентом. Созданная в 1941 — 1945 гг. поэма «Василий Теркин» стала одним из популярнейших произведений о войне.

После войны А. Твардовский, возвращаясь к впечатлениям военных лет и незатухающей скорби о погибших, пишет проникновенные стихотворения «Я убит подо Ржевом» и «Я знаю, никакой моей вины, / В том, что другие не пришли с войны...» Первое стихотворение построено как монолог безымянного солдата, погибшего в первый же год войны, защищая Москву: «И у мертвых, безгласных / Есть отрада одна: / Мы за Родину пали, / Но она спасена». Стихотворения «Я знаю, никакой моей вины...», написанное в 1966 году, говорит о том, как глубоко в сердце поэта лежит ответственность перед погибшими.

Поэмы «За далью — даль» и «По праву памяти» содержат лирическую исповедь поэта, пережившего потрясение в связи с переоценкой происшедшего со страной и с ним самим.

Основой сюжета поэмы «За далью—даль» является путешествие поэта в поезде «Москва — Владивосток» через всю страну и одновременно осмысление пережитого страной за последние годы. Это путешествие в пространстве и во времени (10 лет и 10 тысяч верст).

Поэма «По праву памяти», посвященная памяти отца, репрессированного в годы коллективизации, говорит о пересмотре позиции автора по отношению к политике партии большевиков в 1930—1940-е годы. Поэма, написанная в 60-е годы, была запрещена даже достаточно либеральной в те годы цензурой и увидела свет только в 80-е годы.

С 1958 года Твардовский возглавляет журнал «Новый мир» и делает этот журнал центром, вокруг которого группировались силы, стремящиеся к честному изображению действительности, пути, пройденного страной после Октября 1917 года. Твардовский-редактор поддерживает многих начинающих писателей. В журнале «Новый мир» при его непосредственном участии в 1962 году была опубликована повесть А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича», открывшая читателям новое имя, нового писателя, которому суждена такая уникальная роль в развитии литературного процесса второй половины XX века; произведения В.Белова, Б.Можаева и других писателей-деревенщиков, первыми попытавшихся сказать правду о бедственном положении русского крестьянства, разоренного и наполовину уничтоженного коллективизацией. Были подготовлены к публикации, но запрещены романы Б. Пастернака «Доктор Живаго»,

А. Солженицына «Раковый корпус», «В круге первом». А. Твардовский был бескомпромиссен в своей переоценке прошлого и борьбе на подлинную свободу творчества. В 1970 г., в период начинающегося так называемого «застоя», был отстранен от руководства журналом, что ускорило его безвременную кончину.

«Василий Теркин»

Поэма «Василий Теркин» — произведение подлинно новаторское по своим жанрово-стилевым и сюжетно-композиционным особенностям. В ней находят творческое отражение традиции таких произведений, как роман Пушкина «Евгений Онегин» и поэма Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Поэма Твардовского имеет так назы­ваемый «свободный сюжет», позволяющий включать или выключать, а так же переставлять главы без особого ущерба для смысла: «Эта книга про бойца/ Без начала, без конца» — так характеризует свое произведение Твардовский в стихотворном вступлении «от автора»:

Почему так — без начала?
Потому что сроку мало
Начинать ее сначала.
Почему же без конца?
Просто жалко молодца.

Первая глава — «На привале» — начинается с шутливого монолога героя, насыщенного шутками-прибаутками, показывающего умение героя приспособиться к любой ситуации, расположить к себе окружающих, поднять настроение в трудную минуту. Затем Теркин рисуется в деле — главы «Перед боем», «Переправа», «О войне», «Теркин ранен» и т.д. Жизнь как бы сама подсказывала темы «беседы» автора с фронтовым читателем. Так рождается структурный принцип внутренней завершенности каждой беседы-главы: фронтовой читатель мог не знать предшествующей главы или не дождаться последующей, погибнув или получив ранение в ближайшем бою, перед которым и попала ему в руки фронтовая многотиражка с очередной главой. Но целостное представление о рассказанном и эстетическое удовольствие он все равно получал.

Законченность поэме придают объективно-исторические хронологические рамки — все события, описанные в ней, происходят в период сурового времени Великой Отечественной войны, и факты, известные каждому читателю, чувства, сопережитые всеми, способствуют более глубокому эмоциональному восприятию поэмы в целом и каждой отдельной ее части. Рассказ о герое то и дело прерывается авторскими отступлениями, напрямую обращенными к читателю. В этих отступлениях автор говорит о своем отношении к герою, о единстве мыслей и чувств всего народа, вставшего насмерть против врага:

И скажу тебе, не скрою, —
В этой книге там ли, сям
То, что молвить бы герою,
Говорю я лично сам.
И заметь, коль не заметил,
Что и Теркин, мой герой,
За меня гласит порой.

Над поэмой Твардовский работал на протяжении всей войны. По мере работы образ героя укрупнялся, типизировался. Первоначально Теркин — недотепа и балагур, пустомеля, считающий, что лучшее место в армии — это «повара в пехоте», затем — эпический воин, ведущий бой, «смертный бой не ради славы — ради жизни на земле», перенявший эстафету борьбы от старого русского солдата времен Первой мировой (глава «Два бойца»), вступающий в бой не только с конкретным врагом, но и с самой Смертью (глава «Смерть и воин»). Поэма обращена к конкретному адресату:«Чтоб от выдумки моей / На войне живущим людям / Стало, может быть, теплей».

От главы к главе образ Василия Теркина все более приобретает черты обобщенные, почти символические. Герой воплощает собой весь воюющий народ: «В бой идет, в огонь кромешный, / Он идет, святой и грешный / Русский чудо-человек». При всем при том он не теряет конкретности и определенности первоначальных своих качеств — простоты и достоинства, умения вовремя скрасить шуткой отдых и не задумываясь встать в полный рост перед врагом (главы «Про солдата-сироту», «По дороге на Берлин», «В бане»).

Для поэмы «Василий Теркин» характерно стилевое многообразие: героика («Переправа», «Теркин ранен»), юмор («В бане» «На привале», «Гармонь»), фантастика («Смерть и воин»). Многие стихи поэмы стали пословицами: «Города сдают солдаты, Генералы их берут», «Зачем мне орден? Я согласен на медаль», «Пушки к бою едут задом», «Эй, славяне, что с Кубани, с Дона, с Волги, с Иртыша» и др.

Следуя традиции пушкинского «свободного романа» «Евгений Онегин», Твардовский часто включает в повествование лирические главы, в которых ведет прямой разговор с читателем «от первого лица» (гл. «О себе», «От автора», «О любви»). Твардовский обращается и к читателю, и к своему герою, как к живому, реально сущест­вующему человеку, вступает в непринужденный разговор на самые различные темы, посвящает в свои творческие замыслы: «Пусть читатель вероятный / Скажет с книгою в руке: / «Вот стихи, а все понятно, / Все на русском языке».

И содержание, и форма поэмы поистине народны. Поэтому и стала поэма одним из самых значительных произведений не только военной, но и всей русской литературы второй половины XX века.

Биография (ru.wikipedia.org)

Детство

А. Т. Твардовский родился 8 (21) июня 1910 года на хуторе Загорье рядом с деревней Сельцо (ныне в Смоленской области) в семье деревенского кузнеца Трифона Гордеевича Твардовского. Этот хутор был разобран после раскулачивания семьи Твардовских[1].

Земля эта — десять с небольшим десятин — вся в мелких болотцах и вся заросшая лозняком, ельником, берёзкой, была во всех смыслах незавидна. Но для отца, который был единственным сыном безземельного солдата и многолетним тяжким трудом кузнеца заработал сумму, необходимую для первого взноса в банк, земля эта была дорога до святости. Нам, детям, он с самого малого возраста внушал любовь и уважение к этой кислой, скупой, но нашей земле — нашему «имению», как в шутку и не в шутку называл он свой хутор.

Дед поэта, Гордей Твардовский, был бомбардиром (солдатом-артиллеристом), служившим в Польше, откуда привёз прозвище «пан Твардовский», перешедшее к его сыну. Это прозвище (в реальности не связанное с дворянским происхождением) заставляло Трифона Гордеевича воспринимать себя скорее как однодворца, нежели крестьянина.

Между прочим, он ходил в шляпе, что в нашей местности было странностью и даже некоторым вызовом, и нам, детям, не позволял носить лаптей, хотя из-за этого случалось бегать босиком до глубокой осени. Вообще многое в нашем быту было «не как у людей».

Мать же Твардовского, Мария Митрофановна, действительно происходила из однодворцев. Трифон Гордеевич был человеком начитанным — и по вечерам в их доме часто читали вслух Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Некрасова, А. К. Толстого, Никитина, Ершова. Стихи Александр начал сочинять рано, ещё будучи неграмотным, и не будучи в состоянии их записать. Первое стихотворение было гневным обличением мальчишек, разорителей птичьих гнёзд.

В 14 лет Твардовский стал писать маленькие заметки в смоленские газеты, а затем, собрав несколько стихотворений, принёс их Михаилу Исаковскому, работавшему в редакции газеты «Рабочий путь». Исаковский встретил поэта приветливо, став другом и наставником молодого Твардовского. В 1931 была опубликована его первая поэма «Путь к социализму».

Коллективизация, репрессии семьи

В поэмах «Путь к социализму» (1931) и «Страна Муравия» (1934—1936) изобразил коллективизацию и мечты о «новой» деревне, а также скачущего на коне Сталина как предвестника светлого будущего.

Несмотря на то, что родители вместе с братьями Твардовского были раскулачены и сосланы, а его хутор был сожжен односельчанами, сам он поддержал коллективизацию крестьянских хозяйств.

Финская война

Член ВКП(б) с 1938 года.[2] Комиссаром участвовал в присоединении к СССР Западной Белоруссии и в Советско-финской войне.

«Василий Тёркин»

В 1941—1942 годах работал в Воронеже в редакции газеты Юго-Западного фронта «Красная Армия». Поэма «Василий Тёркин» (1941—1945), «книга про бойца без начала и конца» — самое известное произведение Твардовского; это цепь эпизодов из Великой Отечественной войны. Поэма отличается простым и точным слогом, энергичным развитием действия. Эпизоды связаны друг с другом только главным героем — автор исходил из того, что и он сам, и его читатель могут в любой момент погибнуть. По мере написания главы печатались в газете Западного фронта «Красноармейская правда» — и были невероятно популярны на передовой. Поэма стала одним из атрибутов фронтовой жизни — в результате чего Твардовский сделался культовым автором военного поколения.

Помимо прочего, «Василий Теркин» выделяется среди других произведений того времени полным отсутствием идеологической пропаганды, упоминаний о Сталине и партии.

В 1986 году издан художественный маркированный конверт, посвященный Василию Тёркину.

Послевоенные поэмы

В 1946 году написана поэма «Дом у дороги», где упоминаются первые трагические месяцы Великой Отечественной войны.

В дни смерти и похорон Сталина А. Т. Твардовский написал следующие строки:

В этот час величайшей печали
Я тех слов не найду,
Чтоб они до конца выражали
Всенародную нашу беду…

В поэме «За далью — даль», написанной на пике хрущёвской «оттепели», писатель осуждает Сталина и, как и в книге «Из лирики этих лет. 1959—1967» (1967), размышляет о движении времени, долге художника, о жизни и смерти. В этой поэме наиболее ярко выразилась такая мировоззренческая сторона жизни и творчества Твардовского как «державность». Но, в отличие от державников-сталинистов и неосталинистов, культ сильного государства, державы у Твардовского не связан с культом какого-либо государственного деятеля и вообще конкретной формы государства. Такая позиция помогала Твардовскому быть своим и среди русофилов — поклонников Российской империи.[источник не указан 552 дня]

«Новый мир»

Во второй период редакторства Твардовского в «Новом мире», особенно после XXII съезда КПСС журнал стал прибежищем антисталинских сил в литературе, символом «шестидесятничества», органом легальной оппозиции советской власти.

В 1960-е годы Твардовский в поэмах «По праву памяти» (опубликована в 1987 году) и «Тёркин на том свете» пересмотрел своё отношение к Сталину и сталинизму. В это же время (начало 1960-х) Твардовский получил разрешение Хрущёва на публикацию рассказа «Один день Ивана Денисовича» Солженицына.

Новая направленность журнала (либерализм в искусстве, идеологии и экономике, прикрывающийся словами о социализме «с человеческим лицом») вызвала недовольство не столько хрущёвско-брежневской партийной верхушки и чиновников идеологических отделов, сколько так называемых «неосталинистов-державников» в советской литературе. В течение нескольких лет велась острая литературная (и фактически идеологическая) полемика журналов «Новый мир» и «Октябрь» (главный редактор В. А. Кочетов, автор романа «Чего же ты хочешь?», направленного в том числе и против Твардовского). Стойкое идейное неприятие журнала выражали и патриоты-«державники».

После снятия Хрущёва с высших постов в прессе (журнал «Огонёк», газета «Социалистическая индустрия») была проведена кампания против «Нового мира». Ожесточённую борьбу с журналом вёл Главлит, систематически не допускавший к печати самые важные материалы. Поскольку формально уволить Твардовского руководство Союза писателей не решалось, последней мерой давления на журнал было снятие заместителей Твардовского и назначение на эти должности враждебных ему людей. В феврале 1970 года Твардовский был вынужден сложить редакторские полномочия, часть коллектива журнала последовала его примеру. Редакция была, по сути, разгромлена.

В «Новом мире» идеологический либерализм сочетался с эстетическим традиционализмом. Твардовский холодно относился к модернистской прозе и поэзии, отдавая предпочтение литературе, развивающейся в классических формах реализма. Многие крупнейшие писатели 1960-х годов публиковались в журнале, многих журнал открыл читателю.

Вскоре после разгрома «Нового мира» у Твардовского обнаружился рак лёгких. Умер писатель 18 декабря 1971 года в дачном посёлке Красная Пахра Московской области. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок № 7)[3].

Увековечение памяти

* В 1990 году в честь писателя издан художественный маркированный конверт.[4]
* В Смоленске, Воронеже, Новосибирске и Москве именем Твардовского названы улицы.

* Также в Москве есть школа № 279 им. А. Т. Твардовского

Награды и премии

* Сталинская премия второй степени (1941) — за поэму «Страна Муравия» (1936)
* Сталинская премия первой степени (1946) — за поэму «Василий Тёркин» (1941—1945)
* Сталинская премия второй степени (1947) — за поэму «Дом у дороги» (1946)
* Ленинская премия (1961) — за поэму «За далью — даль» (1953—1960)
* Государственная премия СССР (1971) — за сборник «Из лирики этих лет. 1959—1967» (1967)
* три ордена Ленина (1939, 1960, 1967)
* орден Трудового Красного Знамени (1970)
* орден Отечественной войны I степени (1945)
* орден Отечественной войны II степени (1944)
* орден Красной Звезды

Издания

* Твардовский А. Т. Василий Теркин. Книга про бойца / Издание подготовил А. Л. Гришунин. — М.: Наука, 1976. — 527 с. (Литературные памятники)
* Твардовский А. Т. Стихотворения и поэмы / Сост. М. И. Твардовской; подг. текста и прим. Л. Г. Чащиной и Э. М. Шнейдермана. — Л.: Сов. писатель, 1986. — 896 с. (Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание.)

Примечания

1. Загорье // Энциклопедия Смоленской области
2. По другим данным с 1940 года (см.: Твардовский Александр — биография, факты из жизни, фотографии, справочная информация).
3. Могила А. Т. Твардовского на Новодевичьем кладбище.
4. Твардовский А.Т.|Портреты на почтовых карточках и конвертах

Литература

* Любарева, Елена Петровна. Александр Твардовский : Критико-биографический очерк / Е. П. Любарева. — М. : Сов. писатель, 1957. — 186 с.
* Выходцев, Петр Созонтович. Александр Твардовский / П. С. Выходцев .— М. : Сов. писатель, 1958 .— 411 с.
* Рощин, Петр Фролович. Александр Твардовский / П. Ф. Рощин. — М. : Просвещение, 1966. — 176 с.
* Турков, Андрей Михайлович. Александр Твардовский / А. Турков. — Изд. 2-е, испр. и доп. — М. : Художественная литература, 1970. — 173, [2] с.
* Дементьев, Валерий Васильевич. Александр Твардовский / Валерий Дементьев. — М. : Сов. Россия, 1976. — 172, [1] с.
* Акаткин, Виктор Михайлович. Александр Твардовский. Стих и проза / В. М. Акаткин; Науч. ред. А. М. Абрамов. — Воронеж : Изд-во Воронеж. ун-та, 1977. — 214 с.
* Кондратович, Алексей Иванович. Александр Твардовский. Поэзия и личность / А. Кондратович. — 2-е изд., испр. и доп. — М. : Худож. лит., 1985. — 347, [3] с.
* Акаткин, Виктор Михайлович. Ранний Твардовский. Проблемы становления / В. М. Акаткин. — Воронеж : Изд-во Воронеж. ун-та, 1986. — 209, [2] с.
* Кулинич, Андрей Васильевич. Александр Твардовский : Очерк жизни и творчества / А. В. Кулинич. — Киев : Выша шк : Изд-во при Киев. гос. ун-те, 1988. — 174,[2] с.
* Лакшин, Владимир Яковлекич. Твардовский в «Новом мире» / Владимир Лакшин. — М. : Правда, 1989. — 45,[2]с.
* Трифонов, Юрий Валентинович. Записки соседа в «Дружбе народов», 1989 № 10.
* А. Т. Твардовский и русская литература : [Сб. науч. работ, посвящ. 90-летию со дня рожд. А. Т. Твардовского] / Воронеж. гос. ун-т. Филол. фак.; Науч. ред. В. М. Акаткин. — Воронеж : Полиграф, 2000. — 246 с.
* Ильин, Виктор Васильевич. Не пряча глаз : Александр Твардовский. Лит. окружение. Твор. связи / В. В. Ильин. — Смоленск : Смядынь, 2000. — 388, [2] с.
* Ильин, Виктор Васильевич. Словник к энциклопедии «Александр Трифонович Твардовский» : Рабочие материалы. — Смоленск: СГПУ, 2000. — 91 с.
* Лазоркина, Нина Федоровна. Словарь рифм поэмы А. Т. Твардовского «Василий Теркин». — Смоленск: Универсум, 2001 — 43 с.
* Александр Трифонович Твардовский. Энциклопедия: Рабочие материалы / Смол. гос. пед. ун-т. Каф. лит., теории и методики обучения лит.; Ред. совет: Меркин Г. С. (гл. ред.) и др. — Смоленск, 2004. — 456 с.
* Акаткин, Виктор Михайлович. Александр Твардовский и время. Служение и противостояние. : статьи / В. Акаткин; вступ. ст. О. Алейникова. — Воронеж, 2006. — 258 с.
* Акаткин, Виктор Михайлович. А. Т. Твардовский. Страницы творчества. Работы разных лет : статьи / В. Акаткин. — Воронеж : Воронеж. гос. ун-т, 2008. — 342 с.
* А. Т. Твардовский и русская поэма XX века : материалы международной научной конференции / Воронеж. гос. ун-т. — Воронеж : ВГУ, 2008. — 341 с.

Дата публикации на сайте: 10 января 2013.