Жан Батист Мольер (фр. Moliere, настоящее имя Жан Батист Поклен; фр. Jean Baptiste Poquelin)

(15 января 1622, Париж, Франция — 17 февраля 1673, Париж, Франция)

Биография

Творчество Жана Батиста Мольера (1622—1673), одного из крупнейших писателей-классицистов XVII столетия, в отличие от Корнеля и Расина, создателей классицистической трагедии, было сосредоточено в пределах комедийного жанра. Синтезировав все лучшее, что было достигнуто его предшественниками, Мольер придал французской комедии исключительную идейную насыщенность, социальную остроту и художественное разнообразие.

Мольер родился в семье королевского обойщика Поклена (фамилия Мольер — псевдоним) и начиная с 1643 г. до самой своей смерти работал в области театра в качестве актера, постановщика пьес и драматурга. Уже в 1643 г. он создал совместно с другими поклонниками сценического искусства и актерами так называемый «Блистательный театр», в котором играл главные роли, был режиссером и директором. Из-за профессиональной неопытности большинства участников «Блистательный театр» не имел успеха в столице и распался. Мольер переселился в провинцию и с 1645 по 1658 г. играл в бродячей труппе. Провинциальный период в истории мольеровской труппы приходится на время народных волнений эпохи Фронды. Мольер воочию увидел во время своих странствий нищету народа и его мужество.

Драматургию Мольера отличает жанровое многообразие. Мольер создавал замечательные образцы и высокой комедии, и фарса, и комедий-балетов.

Для понимания места Мольера в развитии французской литературы XVII в. чрезвычайно важно должным образом оценить ту роль, которую в его творчестве играют материалистические, жизнеутверждающие традиции культуры Ренессанса.

В центре первого большого произведения драматурга, «Сумасброд» (1655), — образ Маскариля, инициативного, предприимчивого человека, неиссякаемого выдумщика, ведущего в пьесе всю интригу. Духом борьбы с архаикой проникнуты комедии «Школа мужей» (1661) и «Школа жен» (1662). Объект осмеяния в них — Сганарель и Арнольф — люди старорежимного типа. Молодые девушки Изабелла и Агнеса в начале действия обеих пьес находятся в полной зависимости от своих опекунов. Мольер показывает стремление Агнесы и Изабеллы к самостоятельности, их борьбу за право самим определять собственную судьбу. Так, Изабелла первая объясняется в любви Валеру и побуждает его похитить себя из дома Сганареля. И в «Тартюфе» (1664—1669), и в «Скупом» (1668), и в «Мещанине во дворянстве» (1670), и в «Проделках Скапена» (1671), и в «Мнимом больном» (1673) очень существенна оппозиция молодежи старикам — родителям, опекунам, встающим на пути к достижению счастья. Не менее существенно и стремление к созданию новых связей между людьми. Лафлеш («Скупой»), Ковьель («Мещанин во дворянстве»), Скапен («Проделки Скапена»), Туанета («Мнимый больной») — это персонажи инициативные, энергичные, которые действуют вопреки всему освященному традицией. Скапен создает необычные ситуации, переодевается и перевоплощается, говорит чужими голосами, пользуется чужими диалектами. Предельна и изобретательность Туанеты. В духе традиций, восходящих к Ренессансу, рассматривает Мольер, судя по его «Критике „Школы жен“» (1663), и самый жанр комедии, который он противопоставляет трагедии, концентрирующей внимание на силах, гнетущих человека, на судьбе, роке, провидении.

Наряду с изображением маниакальных характеров, характеров одной страсти, писатель создает и многоплановые образы. Поступки, продиктованные волей, перемежаются у героев Мольера с поступками, обусловленными не зависящими от воли свойствами характера. Показателен в этом отношении образ Альцеста. Альцест выступает как обличитель общественных пороков, не допускающий ни малейшей «сдержанности» в борьбе с врагами. Вместе с тем Мольер изображает его и как человека, безумно влюбленного в Селимену, вполне сознающего, что предмету его любви присущи недостатки, но не имеющего сил справиться со своим чувством. Еще более многоплановым показан Дон Жуан («Дон Жуан, или Каменный гость», 1665). Это соблазнитель женщин, убежденный богохульник и ханжа, имитирующий религиозное обращение. Развращенность, безусловно, главное свойство Дон Жуана, но оно не подавляет других его особенностей. Тартюф у Мольера не только хитрый интриган, карьерист, стяжатель, прикарманивающий состояние Оргона. Он и развратник, который не прочь приволокнуться за Эльмирой, женой Оргона. Тартюф прежде всего лицемер, прикидывающийся святошей.

Но, кроме того, он политический доносчик, организующий арест Оргона властями.

Распространено мнение, будто классицизм вообще и Мольер в частности как бы игнорируют динамичность человека. У Мольера есть и характеры, полные динамики. Однако эта проблема решается в произведениях французского драматурга не так просто. Так, Орас в «Школе жен» рассказывает, как под влиянием любви в человеке происходит «внезапное» и «полное изменение»: скупой превращается в щедрого, трус — в храбреца. Мысли эти возникают у Ораса в связи с Агнесой, которая из смиренного, забитого существа превращается в человека смелого и решительного. Она как бы обретает себя, освобождаясь от подчинения воле Арнольфа, глазами которого смотрела на окружающее. Изменение характера у Мольера происходит и путем его обогащения новыми чертами — возникает новое, более сложное единство. Так обстоит, например, с Дон Жуаном. В I и II актах Дон Жуан только соблазнитель и прожигатель жизни, затем, начиная с III акта, он проявляет себя также безбожником и богохульником. В конце пьесы, в V акте, Дон Жуан оказывается еще и святошей. Динамичность образа у Мольера связана иногда не столько с объективными изменениями персонажа, сколько с изменением взгляда других действующих лиц на него. Речь идет не о переломе в душе героя, а о более глубоком раскрытии образа.

Психологическое богатство, скрытое в человеке, Мольер раскрывает, вводя в свои комедии образ человека, размышляющего о жизни. Интеллектуальный герой возникает у него в противовес маниакальному характеру, который был показателен, например, для комедий Скаррона и отличался известной бездумностью. У Мольера мы встречаемся с героем нового типа. Это уже не человек, обладающий, подобно вещам, конкретными, как бы заранее предопределенными свойствами; у него есть свое отношение к миру, и в этом его своеобразие.

Интеллектуальному герою Мольера присущ своего рода универсализм отношения к действительности. Он особенно очевиден в отношении Альцеста к миру. Образ интеллектуального героя возникает у Мольера в атмосфере столкновения противоположных взглядов. Вспомним споры Ариста и Сганареля, Кризальда и Арнольфа, Альцеста и Филинта. Мысль, концепция, система воззрений становятся у Мольера объектами изображения. В пьесах Мольера мы имеем дело с фигурой оппонента, который оспаривает неприемлемую для него точку зрения. Наряду с этим мы встречаем у Мольера и личность, активно стремящуюся внушить другим определенные суждения.

Мольера нередко упрекали за героя-резонера, человека, склонного к отвлеченной декламации. Но Мольер вводил в сферу изображаемого не сами по себе декларации и сентенции, а образ мыслящего человека, защищающего продуманное суждение о людях, о вещах. При этом мысли, высказываемые резонером, всегда подавались на фоне враждебного мировоззрения. Уже в образе Ариста («Школа мужей») интересен человек, осуждающий пережитки средневековых предрассудков. Роль Ариста не сводится к произнесению длинных монологов. Он не только говорит, но и действует, воспитывая Леонору уже не в старозаветном духе. Мысли резонера у Мольера — итог многолетних наблюдений. В беседе с Кризальдом Арнольф говорит о разложении современной семьи; это заключение — плод двадцатилетних размышлений героя.

Для понимания внутренней структуры образа интеллектуального героя у Мольера показателен Альцест в «Мизантропе» (1666).

Альцест не ограничивается установлением приятного и неприятного в людях, не довольствуется констатацией их индивидуального своеобразия. Он сводит все многообразие воспринятых им явлений к единой закономерности. Он видит, что повсюду царят несправедливость, плутовство, корыстолюбие, замечает не только прямую «враждебность» злых людей, но и их «любезность», «угодливость» по отношению к людям, которых они презирают. Альцест различает среди людей, с одной стороны, «судей», с другой — «льстецов», причем особую опасность усматривает именно в «льстецах», непосредственно не творящих зло, но поддерживающих его. Именно учитывая эту всеобщую «льстивость», Альцест утверждает, что весь мир находится во власти «испорченности». Люди отличаются в большинстве своем неискренностью: речи их не выражают глубины их души. Критика, исходящая от Альцеста, касается не отдельных людей, а пороков общества в целом. Альцест ставит себя вне культуры дворянских салонов, порывает с ней.

Размышляя над творчеством Мольера, мы не можем игнорировать то новое, по сравнению с эпохой Ренессанса, что отличает мироощущение передовых людей XVII в. Огромное значение для Мольера приобретает противоречивость мира, дисгармоничность человека: Мольер ставит во главу угла «недостатки» человека, его пороки. В этом отношении особенно показательны «Школа жен», «Дон Жуан», «Тартюф». Драматург усиливает в этих пьесах злое начало. Веселое, комическое уступает подчас место мрачному или сосуществует с последним. Арнольф появляется на сцене вовсе не как комическое действующее лицо. Это человек опасный.

Агнесу, Жоржетту, Алена он запугивает, угрожая, что убьет их. Ален и Жоржетта падают перед ним на колени, Жоржетта молит не уничтожать ее. Подобную же атмосферу несет с собой и Тартюф, вызывающий раздоры в семье Оргона, способствующий ее разорению и аресту самого Оргона. Рушащимся, готовым вот-вот развалиться изображается у Мольера дом Оргона.

Определенные изменения в мироощущении, унаследованном от эпохи Ренессанса, происходят у Мольера и в том, что он нарушает старую схему: умный герой — глупый, комический противник. Орас, влюбленный в Агнесу, стоящий на страже свободной личности, представляется временами безрассудным, а разум оказывается на стороне Арнольфа, представителя старого мира. Конечно, было бы преувеличением трактовать Ораса только как комическую фигуру. Орас, рассказывающий Арнольфу о моральном перерождении Агнесы, обнаруживает при этом достаточно проницательности. И все же на протяжении почти всей пьесы он изображается обманутым.

В «Мизантропе» мы встречаемся с дальнейшим усилением зла. Альцест, положительный герой пьесы, недаром оказывается к концу побежденным врагами. Его обманывает возлюбленная, его грабят судьи, его подвергают преследованиям. Альцест, еще в большей степени, чем Орас, отличается от активного и преуспевающего героя, выдвинутого эпохой Возрождения. Альцест, правда, предпринимает попытки «изменить мир», надеется «очистить душу Селимены от пороков эпохи». Но попытки его воздействовать на окружающих терпят крах. Ощущение, что его проповеди бессильны, преследует и самого Альцеста. Недаром уже в I акте он заявляет, что город и двор вызывают в нем «мрачное настроение». Селимена во II акте говорит об «угрюмой печали» Альцеста. Черты трагизма, объективно выявляющегося в «Мизантропе», усугубляются еще и тем, что отрицание в этом произведении адресовано современности. Если в «Школе мужей» и в «Школе жен» носители дисгармонического начала относились к прошлому, то в «Мизантропе» — к настоящему. Обрушиваясь на льстецов и угодников, Альцест имеет в виду «теперешние нравы». Филинт пытается направить негодование Альцеста против окружающего мира, на человеческий род вообще. Он считает пороки, обличаемые Альцестом, «неотделимыми от природы человека». А Альцест как бы в противовес Филинту обращает свой гнев на исторически конкретное состояние общества, относя зло к «порокам времени».

Категория трагического, при всем жизнеутверждающем звучании произведений драматурга, при всей их неотразимой комической силе, сохраняет определенное значение и для позднего Мольера. Трагическое играет известную роль и в «Жорже Дандене» (1668). Героя этой пьесы нельзя без оговорок признать комическим персонажем, что подчеркивается сопоставлением его с образом Любена. Любен вызывает своим поведением только смех. Он выбалтывает Дандену как раз то, что должен был бы от него скрывать. Конечно, Данден временами оказывается одурачен своей женой и ее любовником, но отдельные случаи непонимания Данденом той или иной конкретной ситуации не мешают ему сознавать общие соотношения вещей в мире, отдавать себе отчет в том, какое место занимает он — разбогатевший крестьянин — в дворянском обществе. Данден видит свое бессилие перед дворянами — господами положения. Драматизм пьесы усугубляется тем, что враждебный Дандену лагерь — это мир злых и ничтожных людей. Налет драматизма ощутим и в исключительно веселой комедии Мольера «Проделки Скапена». Редкая изобретательность Скапена оказывается, по существу, ненужной, ибо все устраивается независимо от него. Пьеса заканчивается тем, что все веселятся, в то время как человеку, положившему массу труда на то, чтобы создать это веселье, радоваться нечему. О Скапене забыли те, кому он так самоотверженно помогал. Скапен остается в одиночестве.

Для интерпретации темы зла у Мольера очень важно, что герой, борющийся против негативных сил, не подчиняется этим силам даже в случае их победы над ним. Не сдается Альцест, потерпевший крушение в схватке с враждебным ему миром. Уезжая из Парижа, он заявляет, что покидает «воровской притон», и собирается искать на земле «уединенное место», где можно быть «честным человеком». Если Филинт проповедует всепрощение, то обаяние самого Альцеста именно в том, что он не согласен все терпеть. Элианта характеризует «искренность Альцеста», определяющая его «бунтарство», как нечто «благородное и героическое». Зло вовсе не представляется Мольеру печальной неизбежностью, присущей всему миру. Зло воплощено у него в образе человека, с которым нельзя примириться и с которым должно, наоборот, бороться как с врагом. Подобная концепция направлена против мироощущения барокко, отрицавшего возможность ограничения зла, его локализации в конкретном отрицательном персонаже. Вместе с тем она соответствует общим идейным установкам классицизма. Мольер, как Корнель и Расин, признавал внутренний мир человека первоосновой его поведения, но он сосредоточил свое внимание на образе врага, на необходимости его сатирического разоблачения и подчеркнул при этом активность последнего.

В своих наиболее зрелых вещах Мольер изображал чрезвычайно могущественного врага. Он направил свое оружие против дворянства и консервативных кругов буржуазии, заключивших союз с церковью. Влиятельные противники Мольера, в свою очередь, стремились погубить драматурга или по крайней мере воспрепятствовать постановке его наиболее смелых пьес. И «Школа жен», и «Тартюф» вызвали ожесточенную травлю Мольера. Разрешение на постановку «Тартюфа» он получил от короля лишь после пяти лет упорной борьбы и двукратной переделки первоначального варианта. «Дон Жуан» был один раз показан зрителям и сразу же запрещен.

Наиболее опасен, с точки зрения Мольера, умный враг. Драматург сумел увидеть у врага здравый рассудок, сложную душевную организацию. Его отрицательный герой не просто комический персонаж с мелкими страстишками. Это человек, уверенный в своей правоте. Про Сганареля из «Школы мужей» никак не скажешь, что он тупое, не способное рассуждать существо. То же самое относится и к Арнольфу. Он отнюдь не глупец, вызывающий только насмешку. Персонажем, обладающим недюжинным умом, представлен у Мольера и Тартюф. В нем существенна его хитрость, его уменье приспособляться к любому изменению ситуации, быстро менять решения.

Опасным врагом изображает Мольер и Дон Жуана. Он не похож на Сганареля и Арнольфа, цепляющихся за старые формы жизни. Это человек, который ни во что не верит. Дон Жуан заявляет, что самым модным пороком общества является лицемерие — им заражены все. Его точка зрения совпадает с альцестовской. Но близость Дон Жуана Альцесту этим и ограничивается. Альцест стремится порвать с общественной системой, основанной на лицемерии. Дон Жуан хочет слиться с обществом, его окружающим. Именно поэтому он не только не протестует против лицемерия, но сам, как все, становится лицемером. Дон Жуан признается, что его религиозное обращение не что иное, как «хитрость». Оно вызвано необходимостью получить «убежище», т. е. покровительство церкви.

Представление о Дон Жуане как о чисто негативном персонаже несколько нарушается его вольнодумством, а также его поведением в отношении Дон Карлоса, которого он спасает от смерти. Но свободомыслие, щедрость, смелость Дон Жуана не имеют решающего значения. Мольер понимает связь бесстрашия Дон Жуана с предрассудками сословной чести. Что касается его безбожия, то оно носит отпечаток дворянского своеволия. Сущность безбожия Дон Жуана обнаруживается особенно четко с того момента, когда выясняется, что он способен заключить союз с силами, враждебными вольнодумству.

Дон Жуан пренебрежительно относится к людям: он даже не вслушивается в речи окружающих. Когда с ним беседует Дон Луис, он обращает внимание лишь на то, что тот говорит стоя, и предлагает ему сесть, как бы отвлекая его от сути разговора. Дон Жуана раздражают счастье и согласие, устанавливающиеся между людьми. Он всегда готов взорвать это счастье. Так он поступает, в частности, с Пьерро и Шарлоттой. Безоговорочно враждебным Мольеру делает Дон Жуана то, что последний в конце концов твердо идет на сближение со старыми порядками, надевая личину святоши, оказывается одним из столпов того самого общества, против которого бунтует Альцест. Мольер, впрочем, уже с самого начала пьесы изображает Дон Жуана как чужого. Дон Жуан раскрывается в пьесе извне. Мы смотрим на него то глазами Сганареля, то Эльвиры, то Пьерро. Большую роль играет также и то, что Дон Жуан говорит в общем мало, предпочитая отмалчиваться в беседах с Эльвирой, с Дон Луисом. Исключение составляет лишь речь Дон Жуана, обращенная в V акте к Сганарелю, речь, обнажающая «глубинную часть» его души.

Своеобразие художественной системы Мольера нельзя полностью раскрыть, оставаясь в сфере творческого метода классицизма. Классицистическая художественная манера тесно переплетается у драматурга с элементами реализма. Реалистические тенденции угадываются уже в характере обрисовки интеллектуального героя. Этот герой обращен к внешнему миру. Достоинство человеческого ума для Мольера состоит не только в том, что ум — это основа человеческой воли. Мысль представляется Мольеру ценной лишь в том случае, если ее направленность соответствует поступательному движению самой жизни. В «Школе жен» противостоят точки зрения Кризальда и Арнольфа. Арнольф оказывается побежденным потому, что в угоду своим архаическим представлениям о мире искажает объективную истину. Он не допускает, что зависимые от него люди могут иметь собственное мнение, и считает их своего рода неодушевленными вещами. Он пытается подчинить себе чужие души, игнорируя их естественное право на суверенитет. Арнольф полагает, что внутренний мир Агнесы характеризуется только душевной простотой и недооценивает силу любви, которая преобразует все существо девушки. Основу содержания «Школы жен» составляют не только споры — разногласия Арнольфа и Кризальда. Арнольф сталкивается в пьесе и с людьми недалекими. Его соперник Орас — «сумасброд», которого несложно обмануть, себе в жены Арнольф предназначает простушку Агнесу. И все же он терпит поражение от этих людей в силу самой природы вещей. Все его мировоззрение основано на традициях, полученных в наследство от предшествующих поколений, и он оказывается неспособным подчинить себе окружающую действительность.

Культ абстрактной идеи, оторванной от реальных обстоятельств, осмеян Мольером и в «Амфитрионе» (1668). Всей своей комедией драматург утверждает, что данные сознания не всегда могут представлять конечную инстанцию истины. Данные сознания убеждают Созия, что он существует. Приступая к изображению Созия, Мольер как бы следует Декарту с его знаменитым Cogito, ergo sum. Но рационализм Декарта не принимает во внимание существенных противоречий реальной действительности. Если следовать отвлеченно рационалистическим принципам, то придется не считаться с тем, что Созий — раб, лицо подневольное. Созий живет в таком обществе, которому присуще неравенство, иерархия. В этом обществе рядом с Созием находится Меркурий, существо, обладающее таким могуществом, которого нет у Созия. И Меркурий убеждает Созия в том, что тот не существует, что Созием является он, Меркурий. Своей цели Меркурий достигает не при помощи логических аргументов, а посредством грубой физической силы. Несколько позже в той же комедии Амфитрион поддается внушению Юпитера, который требует уступить ему место мужа возле Алкмены. Конечно, Мольер на стороне Созия и Амфитриона, он понимает несправедливость притязаний Юпитера и Меркурия.

Преодоление ограниченных форм рационалистического отношения к жизни придает дополнительные смысловые акценты и «Мизантропу». Филинт более всего раздражает Альцеста тем, что критика общественного строя носит у него умозрительный характер. Осуждение Мольера вызывает и сам Альцест, поскольку тот мечтает переделать мир, основываясь только на силе своей мысли. Альцест смешон тем, что, мечтая «изменить» мир, обращается к людям, которые вовсе не желают переделывать себя и вполне удовлетворены своим существованием.

Реалистические тенденции в творчестве Мольера тесно связаны с отрицательным отношением драматурга к индивидуалистическим традициям, восходящим к эпохе Ренессанса. Совершенно новый смысл в этой связи приобретает для Мольера самое содержание комического. Объектом насмешки у Мольера оказывается замкнутость человека, его погруженность в себя. Стремясь преодолеть разобщенность людей, драматург изображает совместные действия людей, устремленных к одной цели. Примером может служить «Тартюф». Персонажи пьесы, существующие каждый сам по себе, как бы заражаются одним порывом, образуют против Тартюфа единый, наступательный фронт; фронт этот разрастается по мере развития действия пьесы, захватывая в свою орбиту почти всех действующих лиц пьесы.

Для Мольера характерен перенос внимания с внутреннего мира личности на обстоятельства, определяющие ее судьбу. Мольер близок к другим представителям классицизма в том, что он ищет причины поведения человека в нем самом, устанавливает психологические константы. Но эти константы, свойственные человеку вообще, драматург не отделяет от сословно-социальных категорий. В полном соответствии с поэтикой классицизма характер персонажа изображается у Мольера как внутреннее, психологическое единство. Однако это единство получает дополнительное качество: сословно-классовая принадлежность определяет социальное содержание характера.

Показателен Дон Жуан, которому присущи психологические черты целой социальной группы. Мольера интересует в Дон Жуане склад его мысли. Дон Жуан рассматривает свои связи с другими людьми с точки зрения человека, привыкшего к воинским подвигам. Он судит обо всем, как пристало «завоевателю». Главное для него — «сразиться» с женщиной, «восторжествовать» над ее «сопротивлением», «покорить» ее. Психология Дон Жуана определяется не только его личной судьбой, но и особенностями положения, занимаемого в обществе его сословием. Дон Жуан — нигилист и циник, потому что его сословие привыкло к своеволию, аристократическому высокомерию. Он святоша, потому что его сословие связано с церковью, освящающей феодальные устои. Рассказывая о жизненном пути Дон Жуана, о его любовных увлечениях, о его вольнодумстве и возвращении в лоно церкви, Мольер постоянно имеет в виду судьбу дворянства вообще. Гарпагон не просто человек, которого отличает скупость, не отвлеченный тип скупца, кем бы он ни был — дворянином, буржуа, священником. Скупость — это не психико-биологическая, а социальная особенность, свойственная главным образом буржуа. Не менее показателен у Мольера и Тартюф. Это не человек вообще, со склонностями к плутовству или разврату. А именно лицо духовного звания или, во всяком случае, близкое к духовенству, в первой редакции пьесы, видимо, непосредственно священник. Тартюф не случайно рассуждает обо всем далеком от религиозных дел, взывая к интересам неба. Известное равнодушие драматурга (по сравнению о Корнелем и Расином) к политическому фасаду общественного здания делает понятным довольно благоприятное отношение к комедиографу Людовика XIV, который даже защищал Мольера, правда всегда до известных пределов, от его врагов — дворянства и церкви. Вместе с тем интерес Мольера к социальной проблематике объясняет, почему его творчество не нашло полного признания в XVIII в. Творчество Мольера ведет не только к просветительному реализму, но в значительной степени — к реализму послеромантическому, социально-критическому. Просветители раскрывают мир в аспекте борьбы нового со старым («третьего сословия» со «старым режимом»). Мольер же дифференцированно подходит к «третьему сословию», различая буржуазию и народ. Однако драматург не отгораживает сословия одно от другого глухой стеной. Он обращает внимание на буржуа или зажиточного крестьянина, переходящих в состав дворянства, видит тягу буржуазии и дворянства к союзу с церковью.

Отмечая своеобразие реалистичности Мольера, нельзя обойти важную роль в его творчестве персонажей из народа. У Мольера, придающего большое значение социальной характеристике персонажа, особую роль играет образ человека из низов. Мольер не только изображает существующее, но и намечает возможности, пока еще таящиеся в настоящем. Он наделяет человека из народа независимостью суждений, подчеркивает его предприимчивость. В комедиях Мольера изобретательным оказывается именно слуга, а не господин. Слуга — субъект действия, лицо, руководящее развитием сюжета. Иногда Мольер изымает простого человека из сферы комического и делает его, как показывает образ нищего в «Дон Жуане», объектом сочувствия, отмечая при этом его принципиальность, нежелание отказываться от своих убеждений.

Уже создавая образ Маскариля, Мольер подчеркивал не только сообразительность слуги, но и наличие у него чувства собственного достоинства: Маскариль горд и обидчив. Скапен интересен не столько тем, что он плут и мошенник, сколько тем, что он помогает своему господину — старается не для себя, а для других. Заслуживает внимания и образ служанки Дорины. Она остра на язык, неуступчива. Благодаря ей мы начинаем видеть подлинные черты Тартюфа, она как бы разрушает тот образ Тартюфа, который был создан другими персонажами. Но Дорина не только имеет особое мнение о Тартюфе, она организует и сопротивление против него.

Мольеровский образ человека из народа делает понятным и то предпочтение, которое оказывает драматург старине перед современностью в «Мизантропе» и в «Ученых женщинах» (1672), ибо само по себе это предпочтение как будто никак не вяжется с критическими выпадами писателя против пережитков патриархального прошлого. Мольер предпочитает старину лишь постольку, поскольку она связана с народной культурой и противостоит современной придворной культуре с ее жеманством и фальшью. Так, Альцест ставит выше современного аристократического сонета не просто старинную, а именно народную старинную песенку.

С образами слуг в творчество Мольера входят вера в человека, жизнелюбие, оптимизм. Пьесы Мольера, несмотря на изображенные в них уродливые, отталкивающие стороны жизни, являют собой замечательные образцы жанра комедии, сохраняют исключительную устойчивость атмосферы веселья и радости. Главное в людях из народа — их жизнедеятельность. Превращая слуг в основную активную силу своих комедий, Мольер имеет в виду не столько их позитивную роль в настоящем, сколько гигантские потенциальные возможности простого человека.

Творчество Мольера — это одна из вершин мировой драматургии. Оно не только оказало значительное воздействие на дальнейшее развитие французской комедиографии, но и способствовало утверждению реалистических тенденций в европейском театре последующего времени.

История жизни

«Я знаю и люблю Мольера с ранней юности и всю жизнь у него учился. Каждый год я перечитываю несколько его вещей, дабы постоянно приобщаться к этому удивительному мастерству. Но я люблю Мольера не только за совершенство его художественных приемов, а главным образом, пожалуй, за его обаятельную естественность...» Эти слова «благодарного ученика» принадлежат Гёте, создателю «Фауста», который оказал влияние на всю мировую литературу. Михаил Булгаков гимназистом и студентом посмотрел оперу «Фауст» сорок один раз, что, без сомнения, заронило первоначальную идею «Мастера и Маргариты». Но в ту пору Булгаков, как некогда юный Мольер, мечтал стать актером, а позже, в тяжелую полосу жизни, когда пьесы Булгакова запрещались, за подкреплением духа он обратился к судьбе великого комедиографа и написал документальный роман «Жизнь господина де Мольера», показав капризность фортуны и недоступную земному пониманию справедливость вечности: удачливый Мольер, любимец короля, по злой иронии судьбы настигнутый внезапной смертью во время исполнения роли своего мнимого больного, тайно погребенный ночью рядом с самоубийцами как великий грешник, могила которого затерялась, а рукописи пропали, вернулся к нам. «Вот он! Это он - королевский комедиант с бронзовыми бантами на башмаках! И я, которому никогда не суждено его увидеть, посылаю ему свой прощальный привет!» - так Булгаков завершил свой роман.

Настоящее имя Мольера - Жан Батист Поклен. Он родился в Париже и был крещен 15 января 1622 года, как указывает запись в книге парижской церкви Святого Евстахия. Его отец Жан Поклен и оба деда были обойщиками. Судя по тому, что отец писателя купил себе должность королевского обойщика и камердинера короля, дела его шли прекрасно. Мать, Мари Крессе, умерла совсем молодой.

Жан Поклен видел в первенце Жане Батисте преемника своей придворной должности и даже добился того, чтобы король закрепил за ним место официально. Поскольку это дело не требовало особой образованности, Жан Батист к четырнадцати годам едва научился читать и писать. Однако дед настоял на том, что мальчика отдали в Клермонский иезуитский колледж.

В то время это было лучшее учебное заведение в Париже. Учебная программа включала древние языки, естественные науки, философию, латинскую словесность. Этих знаний Жану Батисту хватило, чтобы читать в подлиннике Плавта, Теренция, других авторов, сделать стихотворный перевод поэмы Лукреция «О природе вещей». Он получил диплом лиценциата права и даже выступал несколько раз в суде как адвокат.

Однако ни адвокатом, ни придворным обойщиком он не стал. Отказавшись от прав на отцовскую должность и взяв свою долю из материнского наследства, он отдался страсти, которая полностью его подчинила - театру, мечтая стать трагическим актером.

То было время, когда театр переходил с уличных подмостков на сцены роскошных залов, превращался из забавы для простонародья в изысканное развлечение и философское поучение для аристократов, отказываясь от состряпанных на скорую руку фарсов в пользу настоящей литературы. Тем не менее и уличный театр кое-чему научил Мольера. Он брал уроки мастерства как в Итальянской комедии у знаменитого Тиберио Фиорилли, более известного по сценическому имени Скарамуш (но это будет значительно позже), так и в ярмарочных балаганах (с чего начинал).

Вместе с несколькими актерами Жан Батист создал свой театр, который, не сомневаясь в успехе, назвал Блистательным, взял себе псевдоним Мольер и начал пробовать себя в трагических ролях. Трагедия в ту пору становилась ведущим жанром благодаря необычайному успеху «Сида» Корнеля (1636). Блистательный театр просуществовал недолго, не выдержав соперничества с профессиональными парижскими труппами. Наиболее стойкие энтузиасты, среди них одаренная трагическая актриса и нежная подруга Мольера Мадлена Вежар, решили попытать счастья в провинции.

За время тринадцатилетних странствий по всей Франции (1646- 1658) Мольер переквалифицировался из трагика в комика, поскольку именно фарсовые спектакли пользовались особым расположением у провинциальной публики. Кроме того, необходимость постоянно обновлять репертуар заставила Мольера взяться за перо, чтобы самому сочинять пьесы. Так Мольер, мечтавший играть трагические роли Цезаря и Александра Великого, поневоле стал комедиантом и комедиографом.

Снискав славу самой лучшей провинциальной труппы, театр Мольера (он стал его руководителем) решил вернуться в Париж. В столице, как говорится, их не ждали - в театральном деле, как и во все времена, сцены были уже давно поделены.

Неунывающий Мольер для начала заручился покровительством брата короля, Месье, получив для своего театра разрешение называться «Труппой Месье», а затем добился высшей милости показать Людовику XIV постановку своей комической пьески «Влюбленный доктор» (не сохранилась). Людовику в ту пору было всего двадцать лет, и он сумел оценить мольеровский юмор. С тех пор «Труппа Месье» стала частым гостем в замках короля.

Первой оригинальной пьесой Мольера, то есть пьесой, не учитывающей зрительский спрос, стала комедия «Смешные жеманницы», поставленная в Париже 18 ноября 1659 года. Успех был ошеломляющим и скандальным.

Русский перевод не вполне отражает французский смысл названия. Речь идет не просто о кокетстве и жеманницах как таковых, а о прециозности и прециозницах, царивших тогда в столичных салонах. По убеждению прециозниц, все, что относится к повседневности и обыденным человеческим проявлениям, является низменным и грубым. Им нужны были парадизы (как пел Вертинский о прециозницах начала XX столетия), то есть неземные чувства, утонченные выражения. Они грезили идеальностью и презирали грубую материю, а вышла уморительная комедия: «Ах, Боже мой, милочка! Как у отца твоего форма погружена в материю!» - говорит мольеровская героиня своей подруге. Встречаются и более «утонченные» фразы: «портшез - великолепное убежище от нападок грязи»; «нужно быть антиподом здравого смысла, чтобы не признать Париж»; «в мелодии есть нечто хроматическое» и т.п.

Многие узнали на сцене салон маркизы Рамбулье, где собиралась парижская фрондирующая знать. «Смешных жеманниц» вследствие закулисных интриг запретили, но всего на две недели. Победило искусство, а слово «прециозный», прежде произносимое с почтением как «изысканный», приобрело комический оттенок и отрезвило многие «прециозные» умы.

Далее вышли комедии «Урок мужьям» (1661) - о способах воспитания молодых девушек: деспотическом и лояльном, в пользу последнего, а также «Урок женам» (1662), смысл которой выражает максима Ларошфуко: «Страсть нередко превращает хитроумнейшего из людей в простака, а простаков делает хитроумными». Посвященные увидели в пьесах отражение семейных неприятностей самого Мольера, а пуритане - избыток непристойностей и неуважение к религии.

Неприятности у Мольера действительно были. К тому времени он женился на сестре своей прежней подруги Мадлены Вежар - Арманде, которая была вдвое моложе его. Злые языки утверждали, будто Арманда не сестра, а дочь Мадлены, и осуждали «безнравственность» Мольера, женившегося на дочери своей бывшей любовницы. Впрочем, это не наше дело. А вот то, что причины для мрачных мыслей у него могли быть, предположить нетрудно. Мольер, по воспоминаниям современников, был склонен к меланхолии (как это нередко бывает у писателей комедийного жанра), нрав имел раздражительный и ревнивый, к тому же вступил в возраст седин, Арманда же была юной, очаровательной и кокетливой. Ко всему прочему, эта «простая история» усугублялась сплетнями и «эдиповыми» намеками.

Всему положил конец король. Людовик XIV в ту пору был счастливо влюблен в мадемуазель де Лавальер, а значит, великодушен и широк во взглядах. Он взял под защиту пьесы «вольнодумца» и, кроме того, согласился стать крестным отцом первенца Мольера и Арманды, а крестной матерью стала Генриетта Английская, что было красноречивее любого указа о неприкосновенности.

Что же касается «непристойных шуток» в комедиях Мольера, это можно прокомментировать остроумным замечанием Гёте. Эккерман (автор замечательной книги «Разговоры с Гёте») переводил некоторые мольеровские комедии на немецкий язык и сетовал, что на немецкой сцене они идут приглаженными, поскольку оскорбляют у девушек чрезмерную «тонкость чувств», берущих начало в «идеальной литературе». «Нет, - отвечал Гёте, - в ней виновата публика. Ну, что, спрашивается, делать там нашим юным девицам? Им место не в театре, а в монастыре, театр существует для мужчин и женщин, знающих жизнь. Когда писал Мольер, девицы жили по монастырям (воспитывались там до совершеннолетия. - Л.К.), и он, конечно же, не принимал их в расчет. Теперь девиц уже из театра не выживешь, и у нас так и будут давать слабые пьесы, весьма для них подходящие, поэтому наберитесь благоразумия и поступайте как я, то есть попросту не ходите в театр».

Следующие комедии - «Тартюф, или Обманщик» (1664), «Дон Жуан, или Каменный гость» (1665) и «Мизантроп» (1666) - считаются вершинами творчества Мольера. Их герои выражают три способа миропонимания: святоша Тартюф, о таких в народе говорят «святее Папы римского», полагающий, что «для грехов любых есть оправдание в намереньях благих»; безбожник Дон Жуан, бросающий вызов небесам и погибающий от цепкой руки Каменного гостя, под сетованья, похожие на приговор, своего слуги: «Ах, мое жалованье, мое жалованье! Смерть Дон Жуана всем на руку. Разгневанное небо, попранные законы, соблазненные девушки, опозоренные семьи... все, все довольны. Не повезло только мне. Мое жалованье!..», а также моралист мизантроп, в азарте бичевания людских пороков преступающий все девять заповедей: «Вез исключенья я всех смертных ненавижу: / Одних - за то, что злы и причиняют вред, / Других - за то, что к злым в них отвращенья нет, / Что ненависти их живительная сила / На вечную борьбу со злом не вдохновила».

Все эти три комедии, подарившие автору вечность, в жизни принесли ему одни неприятности. «Тартюф» после первых постановок был запрещен. И иезуиты, и янсенисты увидели в осмеянии религиозного лицемерия Тартюфа нападки на Церковь. Архиепископ Парижский грозил своей пастве отлучением от церкви за всякую попытку познакомиться с комедией, а некий кюре предлагал святотатца-автора сжечь на костре. Даже король поостерегся в это дело вмешиваться, предпочитая поддерживать Мольера негласно. Комедия не появлялась на сценах пять лет, пока общественные установления немного не смягчились.

«Дон Жуан» был написан Мольером после запрещения «Тартюфа», чтобы прокормить труппу, но и с ним произошла неприятная история: после пятнадцатого представления, несмотря на шумный успех у публики, «Дон Жуан» неожиданно исчез со сцены. После «Тартюфа» Мольер вызывал повышенное внимание ордена иезуитов и, надо полагать, здесь тоже не обошлось без их вмешательства. Король, чтобы спасти мольеровский «Театр Месье», повысил его в ранге, дав название «Актеры Короля», и труппе стали выплачивать жалованье из казны.

Следует заметить, что творческая дерзость Мольера (так называемое «новаторство») намного опережала эволюцию эстетических и этических норм, а его художественная раскованность, что Гёте называл «обаятельной естественностью», граничила в то время с нарушением морали, но это же и сохранило его пьесам вечную молодость. Более того, тексты Мольера читаются, не вызывая «сопротивления материала», а, заметим, редкому драматургу удаются пьесы, которые при чтении не проигрывали бы перед сценическими постановками.

В «Мизантропе» многие увидели отражение мрачного состояния духа самого автора, которого соотносили с главным героем. Основания для этого были. Мольер действительно находился в тяжелой полосе жизни: не прожив и года умер его сын, крестник короля, с Армандой, поступившей в театр и упоенной первыми сценическими успехами и победами, начались конфликты, «Тартюф», которого он считал своей самой большой удачей, был запрещен.

Всего Мольер оставил 29 комедий, часть из них была написана по случаю придворных празднеств - «Принцесса Элиды» (1664), «Господин де Пурсоньяк» (1669), «Блистательные любовники» (1670) и др., некоторые относятся к жанру семейно-бытовых комедий, как, например, «Жорж Данден, или Одураченный муж», «Врак поневоле», «Скупой» (все - 1668), «Плутни Скапена» (1671), «Ученые женщины» (1671) и др.

Последние значительные комедии Мольера - «Мещанин во дворянстве» (1670) и «Мнимый больной» (1673) - написаны как комедии-балеты. «Мещанин во дворянстве», премьера которого состоялась в замке Шамбор на празднествах по случаю королевской охоты, не понравилась зрителям, да и вряд ли мог понравиться в замке обаятельный герой «из мещан» на фоне промотавшегося графа и легкомысленной кокетки маркизы, которую к тому же отчитывает купчиха, - как говорится, не та иерархия.

Комедия «Мнимый больной» стала эпилогом жизни ее автора. 17 февраля 1673 года Мольер вышел на сцену, чтобы в роли Аргана веселить публику его мнимыми болезнями. Некоторые зрители заметили, как у него начались судороги, но восприняли это как блестящую игру. После спектакля у Мольера хлынула горлом кровь, и он скончался. Ему исполнился пятьдесят один год.

Мольера не успели соборовать, и Архиепископ Парижский, в силу обычаев того времени, запретил предавать земле тело «комедианта» и «нераскаявшегося грешника» по христианскому обряду. Только после вмешательства Людовика XIV Архиепископ пошел на некоторые уступки.

В день похорон под окнами дома, где жил Мольер, собралась толпа, но вовсе не затем, чтобы проводить его в последний путь - чтобы помешать погребению. Арманда бросала в окно деньги, пытаясь утихомирить возбужденную публику...

Хоронили Мольера ночью - «...в толпе провожавших видели... художника Пьера Миньяра, баснописца Лафонтена и поэтов Вуало и Шапеля. Все они несли факелы в руках, - пишет Михаил Булгаков... - Когда прошли одну улицу, открылось окно в доме и высунувшаяся женщина звонко спросила: «Кого это хоронят?» - «Какого-то Мольера», - ответила другая женщина. Этого Мольера принесли на кладбище Святого Жозефа и похоронили в том отделе, где хоронят самоубийц и некрещеных детей. А в церкви Святого Евстафия священнослужитель отметил кратко, что 21 февраля 1673 года, во вторник, был погребен на кладбище Святого Жозефа обойщик и королевский камердинер Жан Батист Поклен».

Биография (Евгения Кривушина, http://www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/literatura/MOLER_POKLEN_ZHAN-BATIST.html?page=0,0)

Родился 13 января 1622 в Париже; сын Жана Поклена, придворного обойщика и королевского камердинера, и Марии, дочери частного обойщика Луи Крессе. В десятилетнем возрасте потерял мать. В 1631–1639 учился в иезуитском Клермонском коллеже, где, помимо богословских дисциплин, преподавали античную литературу и древние языки; проявлял большой интерес к учебе; перевел на французский поэму О природе вещей римского поэта и философа Лукреция. В 1640 изучал юридические науки в Орлеанском университете, в начале 1641 сдал экзамен на звание лиценциата права. В апреле-июне 1642 замещал отца в должности королевского камердинера. 6 января 1643 отказался от звания королевского обойщика. 30 июня 1643 организовал вместе с семьей Бежар «Блистательный театр»; ставил трагедии, трагикомедии, пасторали; принял фамилию Мольер. После серии провалов театр прекратил свое существование. С остатками труппы уехал в провинцию.

В 1645–1658 труппа выступала в городах и замках Нормандии, Бретани, Пуату, Гаскони и Лангедока. К 1650 Мольер стал ее признанным главой. Постепенно в ее репертуаре ведущее место заняли комедийные представления. В условиях конкуренции с итальянскими комедиантами Мольер стал сам сочинять небольшие пьески (дивертисменты), добавляя к французскому средневековому фарсу элементы итальянской комедии масок (комедия дель арте). Их успех побудил его обратиться к более крупным формам: в 1655 создал свою первую пятиактную комедию в стихах Сумасброд, или Все невпопад (L'Etourdi, ou Les Contretemps); за ней в 1656 последовала Любовная размолвка (Le Depit amoureux).

К 1658 мольеровская труппа стала самой популярной во французской провинции. Благодаря покровительству герцога Орлеанского, брата Людовика XIV, она получила возможность выступить 24 октября 1658 перед королевским двором с трагедией П.Корнеля Никомед и фарсом Мольера Влюбленный доктор; Никомед был встречен холодно, но Влюбленный доктор произвел фурор, что решило судьбу труппы: ей присвоили звание «Труппы Брата короля» и предоставили сцену театра Малый Бурбон. С этого времени Мольер окончательно отказался от трагических ролей и стал играть только комедийных персонажей.

В 1659 поставил одноактную комедию в прозе Смешные жеманницы (Les Precieuses ridicules), в которой высмеял неестественность и напыщенность прециозного стиля, культивировавшегося в литературе (группа поэтов во главе Ж.Шапленом) и светских салонах (См. также КЛАССИЦИЗМ). Она имела оглушительный успех, но одновременно породила много врагов в свете. С этого дня жизнь Мольера превратилась в постоянную борьбу с ними. В 1660 с неменьшим успехом была сыграна комедия положений Сганарель, или Мнимый рогоносец (Sganarelle, ou le Cocu imaginaire), трактовавшая традиционную тему супружеской неверности. В том же году король предоставил мольеровской труппе здание театра Пале-Рояль.

Театральный сезон на новой сцене открылся 4 февраля 1661 пьесой Дон Гарсия Наваррский, или Ревнивый принц (Dom Garcie de Navarre, ou le Prince jaloux), но ее философский комизм не был воспринят широкой публикой. В июне с успехом прошла Школа мужей (L'Ecole des maris), осмеивавшая отцовский деспотизм и защищавшая принципы естественного воспитания; она ознаменовала поворот автора к жанру комедии нравов; в ней уже угадывались черты высокой комедии. Первой подлинно классицистической комедией стала Школа жен (L'Ecole des femmes), поставленная в декабре 1662; ее отличала глубокая психологическая разработка традиционной темы семьи и брака. На обвинения в плагиате, в слабосте сюжета и дурном вкусе Мольер ответил в 1663 комедиями Критика Школы жен (La Critique de l'Ecole des femmes) и Версальский экспромт (L'Impromptu de Versailles), в которых весело и зло иронизировал над своими недоброжелателями (маркизами, салонными дамами, прециозными поэтами и актерами Бургундского отеля). Те не брезговали никакими средствами и даже обвинили Мольера в кровосмесительстве (браке с якобы собственной дочерью); поддержка Людовика XIV, ставшего крестным отцом его первого сына, положила конец сплетням.

С 1664 стал постоянно участвовать в организации придворных празднеств, сочиняя и ставя комедии-балеты: в январе 1664 был сыгран Брак по принуждению (Le Mariage force), в мае – Принцесса Элиды (La Princesse d'Elide) и Тартюф, или Лицемер (Le Tartuffe, ou l'Hypocrite), жестокая пародия на религиозное ханжество. Разразился скандал; король запретил спектакль. Требовали даже отправить автора на костер. Весной 1665 подвергся запрету и Дон Жуан, или Каменный пир (Dom Juan, ou le Festin de pierre), носивший резко антиклерикальный характер. В 1666 Мольер поставил высокую комедию Мизантроп (Le Misanthrope), равнодушно принятую широкой публикой. Продолжал сочинять для придворных празднеств комедии-балеты и пьесы-пасторали. На сцене Пале-Рояля с большим успехом прошли две комедии в стиле народных фарсов, где высмеивались медицинская наука и ее служители, – Любовь-целительница (L'Amour medecin) и Лекарь поневоле (Le Medecin malgre lui).

В августе 1667 Мольер решился представить в Пале-Рояле смягченный вариант Тартюфа под новым названием Обманщик (L'Imposteur), однако сразу после премьеры он был запрещен Парижским парламентом. В феврале 1668 была сыграна комедия Амфитрион (Amphitryon). Затем последовали Жорж Данден, или Одураченный муж (George Dandin, ou le Mari confondu), на известный народный сюжет о хитрой жене и легковерном муже (июль 1668), и Скупой (L'Avare), в котором объектом осмеяния оказались ростовщичество и жажда обогащения (сентябрь 1668).

В начале 1669 Мольеру добился снятия запрета с Тартюфа. В 1669–1671 он поставил одну за другой несколько комедий-балетов: Господин де Пурсоньяк (Monsieur de Pourceaugnac), Блистательные любовники (Amants magnifiques), Графиня д'Эскарбарья (La Comtesse d'Escarbagnas) и самую лучшую из них – Мещанин во дворянстве (Le Bourgeois gentilhomme), а также трагедию-балет Психея (Psyche). Сыгранная в мае 1671 фарсовая комедия Проделки Скапена (Les Fourberies de Scapin) вызвала новый виток полемики – автора упрекали в потакании плебейским вкусам и в отступлении от классицистических правил. В марте 1672 Мольер представил публике высокую комедию Ученые женщины (Les Femmes savantes), высмеяв салонное увлечение науками и философией и пренебрежение женщин к семейным обязанностям.

1672 год оказался тяжелым для Мольера. Ушли из жизни многие его друзья и близкие, охладели его отношения с королем; значительно ухудшилось здоровье. Зимой 1672–1673 написал свою последнюю комедию-балет Мнимый больной (Le Malade imaginaire), где вернулся к теме врачей-шарлатанов и доверчивых больных. 17 февраля 1673 на ее четвертом представлении с ним случился удар, и через несколько часов он скончался. Церковные власти отказались похоронить его по христианскому обряду. Только после вмешательства короля тело Мольера было погребено 21 февраля на кладбище Св.Иосифа. В 1817 его останки перенесли на кладбище Пер-Лашез.

Мольер оставил богатое наследие – более 32 драматических произведений, написанных в самых различных жанрах: фарс, дивертисмент, комедия-балет, пастораль, комедия положений, комедия нравов, бытовая комедия, высокая комедия и пр. Он постоянно экспериментировал, создавал новые формы и трансформировал старые. Его первым опытом как драматурга был дивертисмент, соединивший средневековый фарс с итальянской комедией дель арте. Сумасброд и Любовная размолвка стали первыми крупными (в пяти актах) стихотворными комедиями с развернутой интригой, большим количеством персонажей и разнообразными сюжетными положениями. Тем не менее его связь с народной (фарсовой) традицией никогда не прерывалась: он не только вводил в свои большие комедии отдельные фарсовые элементы (Тартюф, Господин де Пурсоньяк, Мещанин во дворянстве), но и постоянно возвращался к фарсовой форме в одноактных и трехактных комедиях (Смешные жеманницы, Проделки Скапена, Брак по принуждению, Любовь-целительница, Лекарь поневоле).

Мольер попытался развить созданный П.Корнелем жанр героической комедии в Доне Гарсии, однако отказался от него после провала этой пьесы. В начале 1660-х он создал новый комедийный жанр – высокую комедию, отвечающую классицистическим правилам: пятиактная структура, стихотворная форма, единство времени, места и действия, интрига, основанная на столкновении взглядов, интеллектуальные персонажи (Школа жен, Тартюф, Дон Жуан, Мизантроп, Скупой, Ученые женщины). Ученых женщин считают образцом классицистического комедийного жанра, тогда как Дон Жуан выходит за рамки классицистических правил – он написан в прозе, в нем нарушены все три единства. Сущностной чертой высокой комедии был элемент трагического, наиболее ярко проявившийся в Мизантропе, которую иногда называют трагикомедией и даже трагедией.

Важным достижением Мольера стало создание особой формы комедии – комедии-балета, где он соединил поэтическое слово, музыку и танец. Он дал комическую трактовку балетным аллегориям, драматизировал танцевальные номера и органически включил их в действие пьесы (Несносные, Брак по принуждению, Принцесса Элиды, Тартюф и многие другие). В нем видят провозвестника французской оперы.

Комедии Мольера затрагивают широкий круг проблем современной жизни: отношения отцов и детей, воспитание, брак и семья, нравственное состояние общества (лицемерие, корыстолюбие, тщеславие и др.), сословность, религия, культура, наука (медицина, философия) и т.д. Этот комплекс тем решается на парижском материале, за исключением Графини д'Эскарбанья, действие которой происходит в провинции. Мольер берет сюжеты не только из реальной жизни; он черпает их в античной (Плавт, Теренций) и ренессансной итальянской и испанской драматургии (Н.Барбьери, Н.Секки, Т.де Молина), а также во французской средневековой народной традиции (фаблио, фарсы).

Главная черта мольеровских персонажей – самостоятельность, активность, способность устраивать свое счастье и свою судьбу в борьбе со старым и отжившим. У каждого из них есть собственные убеждения, собственная система взглядов, которые он отстаивает перед своим оппонентом; фигура оппонента обязательна для классицистической комедии, ибо действие в ней развивается в контексте споров и дискуссий. Другая черта мольеровских персонажей – их неоднозначность. Многие из них обладают не одним, а несколькими качествами (Альцест из Мизантропа, Дон Жуан), или же по ходу действия происходит усложнение или изменение их характеров (Аньес в Школе жен, Аргон в Тартюфе, Жорж Данден). Но всех отрицательных персонажей объединяет одно – нарушение меры. Мера – главный принцип классицистической эстетики. В комедиях Мольера оно тождественно здравому смыслу и естественности (а значит и нравственности). Их носителями нередко оказываются представители народа (служанка в Тартюфе, жена-плебейка Журдена в Мещанине во дворянстве).

Показывая несовершенство людей, Мольер реализует главный принцип комедийного жанра – через смех гармонизировать мир и человеческие отношения. Однако в Тартюфе, Дон Жуане, Мизантропе (отчасти в Школе жен и Скупом) он отступает от этого принципа. Зло торжествует в Мизантропе; в Тартюфе и Дон Жуане, хотя его носители и наказаны, оно остается по сути непобежденным, ибо слишком сильно укоренилось в жизни людей. В этом – глубинный реализм Мольера.

Творчество Мольера, великого комедиографа, создателя классицистической комедии, оказало огромное влияние не только на драматургическое искусство Франции (Лесаж, Бомарше), но и на всю мировую драматургию (Шеридан, Гольдони, Лессинг и др.); в России его последователями были Сумароков, Княжнин, Капнист, Крылов, Фонвизин, Грибоедов.

Новейшие издания на русском языке: Мольер Жан Батист. Комедии. М., 1997; Пьесы. М., 2001.

Литература

* Булгаков М.А. Жизнь господина де Мольера (разные издания)
* Бояджиев Г. Великий реформатор комедии. – В кн.: Мольер Жан Батист. Комедии. М., 1997
* Ищук-Фадеева Н.И. «Мизантроп» Мольера – комедия о трагедии личности. Литературный текст. Тверь, 1997
* Мольер. Вольтер. Руссо. Дидро. Ренан: Биографические очерки. СПб, 1998
* Геллер Т.А. Мольер в России: Очерки по истории русского восприятия Мольера, XIX в. Казань, 1998
* Дунаева Е. А. Великий лицедей или обманщик: Эволюция фарса в высоких комедиях Мольера. М., 2000

Биография

МОЛЬЕР (Moliere) [наст. имя и фам. - Жан Батист Поклен (Poquelin)] (15.1.1622, Париж, - 17.2.1673, там же), французский драматург, актёр и театральный деятель.

Создатель (совм. с Ж. Б. Люлли) жанра комедии-балета, сыгравшего значит. роль в становлении хореографии как самостоятельного вида искусства.

Мольер считал музыку, пение и танец важными элементами спектакля, а не только украшениями к нему. Под его влиянием танцевальные и вокальные эпизоды стали более органично увязываться с драматическим действием ("Принцесса Элиды", "Мелисерта").

Для развития действенного сюжетного балета особенно значимы комедии-балеты с остросатирическим сюжетом ("Докучные", "Брак поневоле", "Любовь-целительница"). В них танец служил раскрытию характеров, а иногда был и стержнем развивающегося действия (напр., танец рабов в "Сицилийце").

Под влиянием Мольера балет драматизировался, становились необходимыми элементы пантомимы; сатирическая направленность произведений требовала расширения хореографических рамок характерного танца, влекла за собой убыстрение темпов медленных танцев, появление в спектаклях модных в то время мелодий.

Музыка к большинству комедий Мольера написана Люлли (музыка к "Браку поневоле" принадлежит М. Шарпантье). Постановщиком танцев в них был балетмейстер П. Бошан. Сам Мольер участвовал в этих постановках в качестве характерного танцовщика (исполнял буффонный танец с клистиром в "Г-не де Пурсоньяке", комический менуэт в "Мещанине во дворянстве", Полишинеля в балетной интермедии к "Мнимому больному").

Комедии-балеты Мольера: "Докучные" (1661, в поместье супер-интенданта Фуке), "Брак поневоле" (1664, Париж, Лувр), "Принцесса Элиды" (1664, Версаль), "Любовь-целительница" (1665, Версаль), "Мелисерта" (героическая комедия-пастораль, 1666, Сен-Жермен-ан-Ле), "Комическая пастораль" (1666), "Сицилиец, или Любовь-живописец" (1667), "Жорж Данден" (в редакции комедии-балета, 1668, Версаль; 1669, праздник в Шамборе), "Блистательные любовники" (1670, Сен-Жермен-ан-Ле), "Мещанин во дворянстве" (1670, Шамбор), "Психея" (трагедия-балет, созданный в соавторстве с драматургами П. Корнелем и Ф. Кино, 1671, Тюильри), "Графиня д'Эскарбаньяс" (1671).

Поставленные первоначально по случаю королевских празднеств, эти комедии впоследствии были возобновлены Мольером на сцене его театра в Пале-Руаяль (Париж). Здесь же был поставлен "Мнимый больной" (1673).

Биография

Каждый год 17 февраля в знаменитом парижском театре «Комеди Франсез» ставятся пьесы Мольера. И спектакль неизменно заканчивается сценой посвящения в доктора из комедии “Мнимый больной”. 17 февраля 1673 г. великий французский комедиограф в последний раз сыграл в ней роль главного героя Аргана...

САМ СЕБЕ ДРАМАТУРГ

Жан Батист Поклен, известный всему миру под своим театральным псевдонимом Мольер, был старшим сыном придворного обойщика и декоратора. Большое влияние на мальчика оказали рано умершая мать Мария Поклен (Крессе) и её отец Луи Крессе, страстно любивший театр. Вместе с дедушкой Жан Батист часто посещал два имеющихся тогда в Париже театра и ярмарочные балаганы, где давали представления труппы бродячих актёров.

Склонности к семейной профессии Жан Батист не испытывал, и отец — Жан Батист-старший — послал его учиться в знаменитый Клермонский коллеж, надеясь, что сын станет адвокатом или нотариусом. В этом столичном учебном заведении в основном преподавались древние языки и схоластические науки, а в списках воспитанников значилось множество знатных фамилий. Одновременно с Жаном Батистом учились три принца, в том числе принц де Конти — будущий покровитель драматурга.

В 19 лет Жан Батист получил учёную степень юриста и некоторое время замещал своего отца при дворе Людовика XIII. Но ничто не охладило его тяги к театру. Круто изменила жизнь встреча с известной в то время актрисой Мадленой Бежар. Юноша заявил отцу, что уходит в актёры. Он получил 630 ливров в счёт материнского наследства и в 1643 г. вместе с Мадленой и её семьёй, члены которой также страстно любили театр, организовал небольшую труппу. С этого момента он перестал носить прежнюю фамилию и стал именоваться Мольером.

Труппа Мольера, арендовавшая зал в предместье Парижа, пышно величала себя “Блистательным театром”. Судьба её, однако, была печальной: труппа не вылезала из долгов и, театр, несмотря на покровительство герцога де Гиза, подарившего актёрам Мольера свой богатейший гардероб, через три года был закрыт. А Мольер с самыми близкими друзьями-актёрами покинул Париж и почти 12 лет странствовал по Франции. Именно в это время, играя старые трагедии, комедии и пасторали, он понял, что необходимо самому создавать себе репертуар. И, чуткий к реакции зрителей, начал писать то, что пользовалось наибольшим успехом, — весёлые, бесшабашные одноактные фарсы. Любимцем публики стал и сам автор, исполнявший смешные роли.

Осенью 1658 г. труппа была приглашена в Париж и выступила в Лувре перед молодым, только что получившим полноту власти королём Людовиком XIV. Мольер решил показать трагедию Корнеля «Никомед». Спектакль вызвал у зрителей недоумение и скуку. И тонко чувствовавший настроение зала Мольер пошёл ва-банк: обратился к королю с просьбой незамедлительно представить на суд его величества небольшой фарс собственного сочинения — «Влюблённый доктор». Через несколько минут после начала представления зал, как говорится, валялся от смеха. Эту реакцию зрителей актёры мольеровской труппы назвали «бру-га-га». Положение было спасено — король решил оставить труппу в Париже, передав её под покровительство своего брата Филиппа, герцога Орлеанского. “Труппа единственного брата короля” — так она отныне именовалась — получила дозволение играть в помещении Малого Бурбонского дворца, деля дни представлений с уже играющей там итальянской труппой, возглавляемой бывшим учителем Мольера — знаменитым Фьорелли-Скарамушем. Так возник французский театр комедии.

НАСМЕШНИК НАЖИВАЕТ ВРАГОВ

Мольер соединил народный французский фарс с популярной в то время во Франции итальянской импровизационной комедией дель арте, традиционные итальянские маски — с достоверными особенностями поведения, подмеченными у реальных людей, хитроумные сюжетные ситуации — с деталями живого быта и сочной народной речью. В 1652 г. он написал несколько фарсов: “Ревность Барбулье”, “Летающий доктор”, “Влюблённый доктор”, “Школьный учитель” и др. Сюжет их строится на проделках неверной жены или плутоватого слуги Сганареля и на игре в переодевания.

В 1653 г. была сыграна первая полноценная комедия Мольера — “Шалый, или Всё невпопад”. Она состояла из пяти актов, а характеры главных персонажей — влюблённого Лелия и его слуги Маскариля (эту роль играл сам автор) — прочерчены намного чётче и глубже, чем было принято в фарсах. Пьеса, написанная в манере итальянской и испанской литературной комедии, отличалась блеском и остроумием диалогов, яркостью и свежестью современного Мольеру французского языка, звучностью стиха.

Парижская публика хорошо приняла и “Шалого”, и следующую комедию — “Любовная досада”, — но особого предпочтения мольеровскому театру в сравнении с итальянцами не оказывала. Ситуация изменилась после премьеры новой комедии — “Смешные жеманницы” (1659 г.). Дословно её название переводится как «Смешные драгоценные». Обращение “драгоценные” было принято среди дам, завсегдатаев популярных в то время в столице светских литературных салонов, главным из которых был салон маркизы де Рамбуйе. Изъяснялись в таких салонах выспренно и замысловато. Зеркало, например, именовалось “советником грации”, репа — “феноменом огорода”, комплименты — “дровами» и т. п.

Сюжет одноактной комедии Мольера прост. Две кузины-горожанки, Мадлон и Като, отказываются выйти замуж за влюблённых в них Лагранжа и Дюкруази только потому, что молодые люди ведут себя сообразуясь с врождённым здравым смыслом, а не с салонными правилами. Подражая “драгоценным”, жеманницы отвергают даже собственные имена как недостаточно утончённые. «Боже мой, как вы вульгарны! — заявляет отцу Мадлон. — Я, право, удивляюсь, каким образом могли вы произвести на свет такую умную дочь, как я! Где это видано, чтобы в высоком стиле говорили о Като и Мадлон. Одни только подобные имена могли бы погубить самый лучший роман».

Пользуясь легковерностью глупеньких жеманниц, к ним, под видом маркиза и виконта, завсегдатаев салонов “драгоценных”, являются слуги отвергнутых молодых людей. Роль “маркиза де Маскариля” исполнял сам Мольер, и когда он вышел на сцену в огромном, свисающем чуть не до пола парике и маленькой, как шишка, шапочке, реакция зрителей достигла уровня “бру-га-га”. Диалоги пьесы — пародия на манерный, искусственный язык “драгоценных”:

Маскариль. Боюсь покражи моего сердца, покушения на убийство моей независимости. Я вижу перед собою пару глаз, которые обладают самой злодейскою миною, алчут порабощения сердец и способны погубить душу с турецкою жестокостью…

Мадлон. У него весёлый нрав, дорогая моя.
Като. Да, он настоящий Амилькар.

В финале пьесы Лагранж и Дюкруази разоблачают самозванных “аристократов”, а Мадлон и Като осознают себя осмеянными. На премьере пьесы маркиза де Рамбуйе позеленела от злости, а из партера раздался возглас: “Держись, Мольер, вот это славная комедия!”.

Осмеянными в комедии оказались и хозяева, и посетители светских литературных салонов — их костюмы, их манера выражаться, их литература, их высокомерность и грубость в обращении с низшими. Мольер задел и актёров «Бургундского Отеля» с их стремлением к высокопарной декламации.

Новая комедия — “Сганарель, или Мнимый рогоносец” (1660 г.) — вышучивала ревнивцев и жадных собственников. Характер главного героя пьесы оказался настолько достоверным, что некий парижский буржуа узнал в нём себя и грозился подать на Мольера в суд.

Михаил Булгаков в книге “Жизнь господина де Мольера” так определил положение драматурга к концу 1660 г.: “...нажив себе, благодаря „Драгоценным“, несколько десятков врагов среди литераторов города Парижа, Мольер после „Сганареля“ поссорился и с добрыми буржуа из торговых кварталов”.

В “Школе мужей” (1661 г.) под градом насмешек, как всегда, оказался Сганарель, на сей раз — опекун девицы Изабеллы, не спускающий с неё глаз и мечтающий сделать её образцовой женой для себя. В финале подозрительный и деспотичный Сганарель терпит фиаско. Эта пьеса была принята публикой благосклонно. Иначе сложилась судьба следующей комедии — “Школа жён” (1662 г.). Главный её герой — пожилой буржуа Арнольф, присвоивший себе дворянское имя де Ласуш. Насмехавшийся всю жизнь над мужьями, которым изменяют жёны, он решил взять из деревни девочку Агнесу и воспитать себе из неё идеальную супругу. Но повзрослевшая Агнеса влюбляется в Ораса, и планы Арнольфа рушатся.

Совершенно, казалось бы безобидный сюжет опять вызвал бурю возмущения. И дело не только в том, что вновь нашлись обиженные, считавшие, что именно их высмеял Мольер. В “Школе жён” автор подверг остроумной критике одно из основополагающих заблуждений своего времени — убеждённость в том, что ребёнка можно воспитать в соответствии с заранее обдуманным планом. Все педагогические усилия Арнольфа в миг рассеиваются. “Орас пленил меня всего двумя словами”, — говорит ему Агнеса. Арнольф считал, что прививает Агнесе искренность и простодушие, надеясь использовать эти качества для достижения своей цели. Но они оказались врождёнными и в конечном счёте сыграли противоположную роль: помогли выстоять в борьбе против самодурства. Центральная сцена комедии — “воспитательная беседа” Арнольфа с Агнесой — весьма напоминающая шантаж:

Я на тебе женюсь, Агнеса. Жребий свой
Благословлять должна ты ежечасно:
Подумай, из какой
Извлёк тебя я пропасти ужасной,
И восхитись моею добротой!

(Здесь и далее перевод В. С. Лихачёва.)

По ходу диалога Арнольф заставляет девушку читать “Правила супружества, или Обязанности замужней женщины в её повседневном быту”:

Идти по улице жене
Приличнее всего, лицо закутав плотно:
Чтоб мужу нравиться вполне,
На что прельщать других, хотя бы мимолётно?

На Мольера разгневались воспитатели-лицемеры — и религиозные, и светские. Речи Арнольфа были восприняты как пародия на проповеди и всяческие благочестивые наставления. А из-за того, что Агнеса прочла именно десять “правил” (на одиннадцатом Арнольф её прервал), многочисленные противники пьесы обвинили автора в осмеянии десяти евангельских заповедей, что по тем временам могло обернуться очень серьёзными неприятностями.

Несдавшийся Мольер создал одноактную пьесу “Критика „Школы жён“” (1663 г.), в которой сатирически изобразил своих недоброжелателей и провозгласил принципы новой комедии. Вскоре появился ряд полупьес-полудоносов, высмеивающих личность Мольера и поносивших “Школу жён” за безнравственность и святотатство, и в ответ на них — ещё одна пьеса Мольера — “Версальский экспромт”. Устами героев комедиограф выразил убеждённость в том, что жанр комедии не “низкий”, поскольку только с его помощью можно отразить действительную человеческую жизнь, и написать её труднее, чем трагедию.

Принято считать, что “Школа жён” — первая пьеса в новом, созданном Мольером, жанре высокой комедии. В ней есть и привычные фарсовые сцены, и анекдотические положения, и осмеиваемые персонажи — но всё это служит утверждению важной нравственной идеи. В данном случае автор отстаивает такую мысль: девушка имеет право испытывать те чувства, которые подсказывает ей сердце, и здесь бессильны любые проповеди. Характерно и другое: когда Агнеса окончательно отказывает Арнольфу, он вдруг перестаёт быть смешным и превращается в живого, искренне страдающего человека.

Ну, что мне сделать? Говори!
Заплакать ли навзрыд? Иль кулаком до крови
Разбить себе лицо? Ресницы ль вырвать, брови?
Иль череп раскроить? Всё это я стерплю —
Чтоб только доказать, как я тебя люблю!

Враги комедиографа злорадно заявляли, что под маской Арнольфа Мольер вывел себя самого: незадолго до этого он женился на юной актрисе Арманде Бежар, но не обрёл счастья в браке. Может быть, в пьесе и есть что-то автобиографическое, но главное — сам жанр “высокой комедии” предполагает соединение трагического и комического.

ШЕДЕВРЫ «ВЫСОКОЙ КОМЕДИИ»

12 мая 1664 г. на празднике по случаю открытия Версальского дворца в присутствии короля были разыграны первые три акта “Тартюфа” — самой значительной комедии Мольера В этой пьесе священнослужитель — ханжа и лицемер — добивался доверия богатого простака и под прикрытием цитат из Священного Писания отбирал у него состояние и жену. Постановка вызвала грандиозный скандал. Королева-мать, Анна Австрийская, в знак протеста немедленно покинула Версаль, а духовенство потребовало запрещения “Тартюфа”. Один священник в послании королю даже настаивал на публичном сожжении как пьесы, так и её автора. Комедия была запрещена, но расходилась в списках во Франции и за её пределами.

Мольер вспоминал, что через неделю после запрещения “Тартюфа” при дворе был представлен итальянский фарс “Скарамуш-отшельник”, в котором в отрицательном виде изображался монах. Найдя этот фарс более резким по отношению к служителям Церкви, чем “Тартюф”*, король спросил принца де Конде, почему никто не требует его запрещения. “Причина в том, — ответил Конде, — что Скарамуш осмеивает небо и религию, до которых этим господам дела нет, а Мольер осмеял их самих; этого они не могут простить”.

*В 1667 г. Мольер переделал пьесу «Тартюф». Главный герой был переименован в Панюльфа и стал светским человеком. Были убраны многие цитаты из Священного Писания, переработан финал: полицейский офицер именем короля восстанавливал попранную справедливость. “Панюльф, или Обманщик” имел огромный успех, но вскоре эту пьесу тоже запретили. Только в 1669 г. король наконец разрешил комедию, и Мольер вернул главному герою прежнее имя — Тартюф.

«Тартюф» построен необычно. Два первых действия главный персонаж не появляется на сцене — о нём разговаривают домочадцы и родственники Оргона. Мать Оргона, госпожа Пернель, и он сам зачарованы показной святостью Тартюфа. Для госпожи Пернель он “чистая душа», “он судит правильно и осуждает грех”, “...всё греховное бичует всенародно / И хочет лишь того, что небесам угодно” (здесь и далее перевод М. Л. Лозинского). Она готова смешать с грязью своих внуков, утверждающих, что Тартюф лишь “ханжа несчастный”, ставший деспотом в их доме. Комичен разговор вернувшегося из поездки Оргона со служанкой Дориной, которая, в отличие от своего хозяина, вполне здраво судит о Тартюфе. Она рассказывает, как этот “святой человек” за обедом, “...потупив кротко взгляд, / Две куропатки съел и съел бараний зад”. Но Оргон не замечает шпилек Дорины и жалеет “бедного” Тартюфа. Искренняя вера в несуществующее благочестие Тартюфа приводит к тому, что Оргон не только теряет способность внимать разумным доводам, но и отказывается от естественных человеческих чувств:

Я стал совсем другим от этих с ним бесед:
Отныне у меня привязанностей нет,
И я уже ничем не дорожу на свете;
Пусть у меня умрут брат, мать, жена и дети,
Я этим огорчусь вот столько, ей-же-ей!

Когда сын Оргона Дамис пытается донести до отца правду о проделках Тартюфа, Оргон выгоняет сына из дома и лишает его наследства.

При первом же появлении на сцене Тартюф, завидев Дорину, демонстрирует набожность: «...сердцем вышнюю благословим десницу» — и тут же изливает признания в отнюдь не братской любви жене Оргона Эльмире, ссылаясь при этом, естественно, на волю неба.

Для разоблачения лицемера Мольер прибегает к традиционной фарсовой сцене “муж под столом”, когда Оргон своими глазами видит ухаживания Тартюфа за Эльмирой и своими ушами слышит его слова:

Есть запрещённые утехи — это да;
Но с небом человек устроится всегда.
Для разных случаев, встречающихся в мире,
Наука есть о том, как совесть делать шире
И как оправдывать греховные дела
Тем, что в намереньи не заключалось зла*

*Некоторые тирады в «Тартюфе» была направлены против имевших огромное влияние во Франции того времени ордена иезуитов и близкого ему по духу “Общества Святых Даров”, процветавшего под покровительством королевы-матери. Эти воинствующие ревнители веры утверждали, по-своему толкуя Священное Писание, что “благими намерениями” можно оправдать любой самый низкий поступок.

Оргон в “Тартюфе” — персонаж трагикомический. Высшей точки драматизм ситуации достигает тогда, когда Оргон, которому грозят разорение и тюрьма, оказывается бессильным донести правду до матери: она не желает, как когда-то он сам, считаться неоспоримыми фактами.

Убедившись в низости Тартюфа, Оргон в сердцах восклицает: “Нет, больше не хочу порядочных людей: / От них я в ужасе готов бежать повсюду...”. Беспредельная доверчивость легко сменяется другой крайностью. На это его шурин Клеант, высказывающий, очевидно, в пьесе позицию самого Мольера, отвечает:

По среднему пути всего верней идут.
Не надо воздавать почёта лицемеру,
Но неподдельную не оскорбляйте веру...

О разнице между показным и истинным благочестием Клеант рассуждает уже в первом действии:

Меня не проведёт какой-нибудь кривляка.
Притворный праведник — что показной вояка;
И как не видим мы, чтоб, выходя на бой,
Прямой храбрец шумел, гордясь самим собой,
Так истый праведник, чья жизнь примерна, тоже
Не тот, кто напоказ гуляет с постной рожей.
Как? Неужели вы не видите того,
Где благочестие и где лишь ханжество?

Но многие критики “Тартюфа” указывали, что, поскольку зачастую очень трудно отличить внешние проявления истинной набожности от показного благочестия, пьеса больше радует нечестивых, чем печалит лицемеров. Для Мольера же, как и для Оргона, спасение от воинствующих святош было возможно только в виде чуда, исходящего от “прозорливостью великой одарённого” монарха.

В период, когда “Тартюф” находился под запретом, Мольер создал в жанре «высокой комедии» ещё два шедевра: в 1665 г. был поставлен “Дон Жуан”, а в 1666 г. — “Мизантроп». У предшественников Мольера Дон Жуан (Дон Хуан) был абсолютно отрицательным героем — знатным распутником, убийцей, бессердечным любовником и т. п. (см. дополнительный очерк «Тирсо де Молина. Севильский озорник, или Каменный гость»). И хотя мольеровская пьеса воспроизводит традиционный “донжуановский” сюжет, выведенный в ней образ самого Дон Жуана заставил многих современников драматурга желать, чтобы громы небесные поразили не главного героя, а автора.

В вину Мольеру опять было поставлено безбожие, поскольку его герой, стремящийся исключительно к новым наслаждениям, несмотря на элегантную порочность натуры (а может быть, и благодаря ей), не может не вызвать симпатию. Он храбр, умён, весел, остроумен в своём скептицизме, не боится ни неба, ни ада. Ему не чуждо и великодушие: встретив в лесу нищего, предлагает ему ругнуться за деньги, а когда тот наотрез отказывается, отдаёт их ему просто так, “из человеколюбия”. Антипод Дон Жуана — его слуга Сганарель (эту роль исполнял Мольер), который пытается спорить с господином и осуждает его за богохульство и безнравственность, — труслив, малодушен и выглядит комично.

Трагедия мольеровского Дон Жуана в том, что он не способен постичь что-то очень важное. Не может понять горе своего отца, признающегося: “Неудержимо страстно желал я иметь сына… и этот сын является не отрадой и утехой моей жизни, а её горем и мукой”. Не может понять ни покинутую им Эльвиру, предрекающую ему грядущее возмездие, ни её брата Дон Карлоса, ни даже призрака, являющегося ему с последним предупреждением. Для того чтобы понять, Дон Жуан должен научиться верить, а этого-то он и не может, что в конечном итоге ведёт его к гибели.

“Мизантроп*” — наименее весёлая пьеса Мольера и, вероятно, лучший образец высокой комедии.

*Мизантропия (греч.) — нелюбовь к людям, человеконенавистничество.

Главный герой, Альцест, при встрече с людскими пороками и недостатками, осмеянными в других комедиях Мольера, не в состоянии удержаться от бесконечных упрёков в адрес окружающих. Естественно, его воспринимают в лучшем случае как ворчливого грубияна, не умеющего держать себя в обществе. Альцест обречён на одиночество. Даже когда, ценя его неподкупную честность, «мизантропу» предлагают службу при дворе, он отказывается: “Главный мой талант заключается в том, чтобы быть искренним и откровенным. Обманывать людей я не умею, а для того, кто не одарён способностью скрывать свои мысли, там не место”.

Часто нападки Альцеста на людей неуместны, и в чрезмерной требовательности к людям он выглядит комично. Его возлюбленная Селимена бросает ему в общем-то справедливый упрёк: если исходить из исповедуемых им принципов, то “высшая степень любви будет заключаться в том, чтобы хорошенько выругать человека, которого любишь”. По ходу действия отношения Альцеста с Селименой рушатся, и он покидает сцену со словами: “Преданный всеми, измученный несправедливостями, я вырвусь из этой бездны, в которой господствуют пороки, и поищу на земле уединённый уголок, где можно быть свободно честным человеком!”. Через полтора столетия нечто подобное произнесёт Чацкий в финале “Горя от ума” Грибоедова — пьесы, являющейся во многом русским вариантом “Мизантропа”.

В мольеровской комедии поставлены глубокие философские и моральные вопросы. В ней изображена добродетель, отказывающаяся в своём максимализме от здравого смысла; в итоге это ведёт, фактически, к исчезновению самой добродетели.

«ВСЁ, ЧТО НЕ ПРОЗА, ТО СТИХИ»

За шесть последних лет жизни Мольер написал пьесы “Жорж Данден, или Одураченный муж” (1668 г.), “Скупой” (1668 г.), “Господин де Пурсоньяк” (1669 г.), “Мещанин во дворянстве” (1670 г.), “Проделки Скапена” (1671 г.), “Учёные женщины” (1672 г.), “Мнимый больной” (1673 г.). Впоследствии они получили название “буржуазных комедий”, поскольку основными комическими персонажами в них были буржуа, хотя наряду с ними по-прежнему высмеивались и дворяне. Едкой сатире подверглись и люди определённых профессий: юристы, полицейские, аптекари, а также доктора, к которым Мольер испытывал давнюю вражду (их склонность к схоластическим рассуждениям он вышучивал ещё в своих первых фарсах).

В каждой из комедий герой обуреваем какой-то страстью и теряет вследствие этого присущий его сословию здравый смысл. Смешны тщеславие богатого крестьянина Жоржа Дандена, женившегося на презирающей его дворянке; напыщенность провинциала Пурсоньяка, осмеянного столичными жителями; честолюбие Журдена, захотевшего попасть в высший свет; упрямство, глупость и жадность Гарпагона из “Проделок Скапена”; обезьянья образованность “Учёных женщин”; излишняя сосредоточенность на собственной особе “мнимого больного” Аргена.

В одной из своих самых знаменитых “буржуазных комедий» — “Мещанин во дворянстве” — Мольер вывел Журдена, возжелавшего сравняться во всём с господами из высшего света. Он нанимает учителей пения, музыки, фехтования и философии, но обучается единственному: “всё, что не проза, то стихи, а что не стихи, то проза”. В чём бы ни пытался Журден уподобиться знати — в одежде ли, в манерах, в попытке завести знатную любовницу, — всякий раз он выглядит смешным и нелепым. Да ещё граф Дорант, умело манипулирующий честолюбивым Журденом, превратил его в “дойную корову”. дело дошло до того, что граф дарит маркизе Доримене его подарки как собственные. Журден не даёт разрешение на брак своей дочери Люсиль и Клеонта, поскольку тот не дворянин. Трудность, однако, довольно легко преодолевается: Клеонт и его слуга Ковьель, переодевшись турками, посвящают Журдена в несуществующий сан “мамамуши”, после чего тот сам выдаёт Люсиль за Клеонта, считая его сыном султана.

Вся комедия — непрерывная череда смешных сцен: “учёба” Журдена, драка учителей, Журден и портные, называющие его “ваше сиятельство”, Журден и Дорант, Журден и Доримена, посвящение Журдена... Даже сцена встречи Клеонта и Люсиль построена на опробованном ещё в “Тартюфе” комическом принципе “ссоры — примирения” влюблённых.

“Буржуазные комедии» Мольера представляли собой очень красивое, пышное зрелище, в которое включались песни и балетные интермедии. Многие из них были сделаны на заказ для украшения дворцовых праздников. При этом Мольер активно использовал комический арсенал своих ранних пьес и фарсов, кое-что заимствуя и у других драматургов.

* * *

Последней пьесой Мольера стала комедия “Мнимый больной”, высмеивающая страх перед неизбежной смертью. Зрители, присутствовавшие на спектакле 17 февраля 1673 г., утверждали, что никогда ещё Мольер не играл так хорошо, как в тот день. Во время заключительной сцены с ним сделался припадок удушья, и, отнесённый домой друзьями-актёрами, он скончался ночью, так и не получив помощи от докторов, отказавшихся к нему прийти. Лишь благодаря вмешательству короля комедиографа погребли по церковному обряду. В документах указали, что похоронен Жан Батист Поклен, обойщик и королевский камердинер.

А в начале XIX в. во Французской академии был установлен бюст Мольера с надписью: “Для славы его ничего не нужно, но для нашей славы он нужен”.

Биография

Настоящая фамилия Жана Батиста Мольера — Поклей. Он родился в Париже 16 января 1622 года. Отец его был придворный обойщик. Он не заботился о том, чтобы дать сыну образование. Трудно поверить, но к четырнадцати годам будущий драматург еде выучился читать и писать. Однако способности мальчика стали довольно заметны. Он не хотел перенимать ремесло отца. Пришлось Поклену-старшему отдать сына в Иезуитский коллеж, где он за пять лет становится одним из лучших учеников. Более того: одним из образованнейших людей своего времени.

По окончании коллежа Жан Батист получил звание юриста и был направлен в Орлеан. Однако любовью и мечтой всей его жизни был театр. Из нескольких друзей организовал молодой человек труппу в Париже и назвал ее «Блистательный театр». Собственных пьес тогда еще в проекте не значилось. Поклен взял себе псевдоним Мольер и решил попробовать себя в амплуа трагического актера.

Новый театр успеха не имел и его пришлось закрыть. Мольер отправляется странствовать по Франции с бродячей труппой. Странствия обогащают жизненным опытом. Мольер изучал жизнь различных сословий. В 1653 году он поставил одну из своих первых пьес «Сумасброд». Автор не мечтал еще о литературной славе. Просто репертуар труппы был беден.

В Париж Мольер возвращается в 1658 году. Это уже опытный актер и зрелый литератор. Выступление труппы в Версале перед королевским двором имело успех. Театр оставляют в Париже. В 1660 году Мольер получает сцену в зале Пале Рояль, построенном еще при кардинале Ришелье.

Всего в столице Франции драматург прожил четырнадцать лет. За это время было создано более тридцати пьес. Известный теоретик литературы Николя Буало в беседе с королем сказал, что его правление прославится благодаря драматургу Мольеру.

Сатирическая направленность правдивых комедий Мольера создали ему множество врагов. Так, например, на комедию «Тартюф», обличающую лицемерных святош, обиделась и знать, и церковники. Комедию то запрещали, то все-таки разрешали к постановке. Всю жизнь Мольера преследовали интриганы. Даже похоронам его они пытались помешать,

Мольер умер 17 февраля 1673 года. Он исполнял главную роль в своей пьесе «Мнимый больной» и на сцене почувствовал себя плохо. Через несколько часов великий драматург скончался. Архиепископ Парижский запретил хоронить по христианским обрядам тело «комедианта» и «не раскаявшегося грешника».

Похоронили его тайно, ночью, на кладбище Сен-Жозеф.

Комедии Мольера «Мизантроп», «Дон Жуан», «Проделки (плутни) Скапена», «Скупой», «Школажен» и другие до сих пор не сходят со сцены мировых театров.

Биография

Известный французский комедиограф, актер, режиссер и драматург Жан Батист Поклен (Jean Baptiste Poquelin), известный всему миру как Мольер (Moliere), родился 13 января 1622 года в Париже и был крещен 15 января того же года. Его семья имела буржуазные корни — предки несколько веков занимались мастерством обойщиков-драпировщиков. Отцом был Жан Поклен, работавший придворным обойщиком и камердинером Людовика XIII, а мать Мария была дочерью частного обойщика Луи Крессе. Когда мальчику исполнилось десять лет, Мария скончалась.

В 1636 — 1639 годы Жан Батист учился в иезуитском Клермонском колледже в Париже и получил отменное образование. В данном учреждении учились дети из самых богатых дворянских семей. В колледже юноша тщательно изучал латынь, благодаря чему мог спокойно читать оригиналы произведений римских авторов. Также он овладевал богословскими дисциплинами, античной литературой, и вскоре без проблем перевел на родной язык поэму "О природе вещей" римского поэта и философа Лукреция. Окончив колледж, в 1640 году Поклен поступил в Орлеанский университет на юридический факультет, а в следующем году сдал экзамен на должность лиценциата права. В 1642 году юноша заменял своего отца в должности королевского камердинера, однако ни родовое ремесло, ни профессия юриста его не радовала. Жан Батист чувствовал, что его жизненное призвание не в этом, и начале 1643 года он полностью отказался от продолжения родового дела.

Столь решительный отказ был обоснован тем, что Жан Батист наконец-то понял, чем он хочет заниматься. В то время его приняли в круг учеников философа-эпикурейца Гассенди и познакомили с ведущими актерами, среди которых были итальянский мим Фиорилли (Скарамуш), который преподал юноше несколько уроков сценического мастерства, и молодая актриса Мадлен Бежар, вскоре ставшая его возлюбленной. Именно с Мадлен он заключил контракт на сотрудничество в "Блистательном театре" ("Illustre Theatre") в 1643 году и начал актерскую карьеру в качестве актера-трагика. В те времена актерская профессия считалась низкой и подлой, потому никто не работал под своими истинными инициалами. Жан Батист Поклен решил взять псевдоним "Мольер", с которым прожил всю оставшуюся жизнь.

В 1645 году Мольер попал в тюрьму из-за долгов, а его труппе в срочном порядке пришлось уезжать из столицы. В 1650 году молодой человек примкнул к другой труппе бродячих комедиантов, которую возглавлял Дюфрен, а вскоре стал их законным лидером. Турне в новом коллективе в общей сложности продолжалось 12 лет. Творческое голодание труппы подтолкнуло Мольера к началу писательской деятельности, и он начал сочинять небольшие пьески (дивертисменты), добавляя к этому элементы итальянской комедии масок (комедия дель арте). Многие годы турне отложили благоприятный отпечаток в личности Жана Батиста — приобретя огромный актерский и жизненный опыт, он мог с легкостью находить общий язык с властями, актерами и писателями. К сожалению, из-за частых переездов многие труды писателя потерялись, осталось несколько фарсов, таких как "Ревность Барбулье" ("La jalousie du Barbouille") и "Летающий лекарь" ("Le medecin volant"). Тогда же свет увидели первые произведения начинающего писателя Мольера — комедия в стихах "Сумасброд, или Все невпопад" ("L’Etourdi, ou Les Contretemps") в 1655 году и "Любовная досада" ("Le Depit amoureux") в 1656 году. Данные произведения только повышали репутацию сплоченного коллектива и привлекали заинтересованных читателей комичностью некоторых положений.

В 1658 году странствующая труппа Мольера решила попытать счастья в родном Париже, где они представили королю Людовику XIV новый фарс "Влюбленный доктор" ("Le Docteur amoureux"). Произведение имело оглушительный успех, а монарх предоставил ликующей труппе придворный театр Пти-Бурбон, в котором артисты играли вплоть до 1661 года, когда они переехали в Пале-Рояль. Более того, король настаивал на смене названия труппы, и вскоре коллектив Мольера гордо звался "Труппой Брата короля". После признания Мольера в Париже, он развернул бурную писательскую деятельность, которая не прекращалась вплоть до самой его смерти. Из-под его пера в то время вышли самые известные и успешные произведения. Дебютом перед французской публикой в 1659 году стала комедия "Смешные жеманницы" ("Les precieuses ridicules"). В данном произведении Мольер высмеивал аристократические салоны и слой общества, посещающий данные заведения. Противники писателя моментально забили тревогу, запретив показ комедии, однако это имело противоположную реакцию — спектакль приобрел удвоенный успех. Тогда же Жан Батист полностью отошел от игры трагичных характеров к комичным.

В следующем году в свет вышла очередная пьеса "Сганарель, или Мнимый рогоносец" ("Sganarelle, ou Le cocu imaginaire"), в которой открыто обсуждалась тема супружеской неверности. В 1661 году на новой театральной сцене появилась очередная пьеса "Дон Гарсия Наваррский, или Ревнивый принц" ("Dom Garcie de Navarre, ou le Prince jaloux"), однако она не была встречена так же тепло, как ее предшественники. Но следующие творения Мольера — "Школа мужей" ("L’ecole des maris") и "Школа жен" ("L’ecole des femmes") раскрыли творческое начало писателя в полной мере. Здесь уже просматривались нотки высокой комедии, эти работы содержали в себе психологические оттенки традиционной темы брака и отношений внутри семьи. Последнее творение было намного тоньше и глубже психологически, однако писателя поспешили обвинить в плагиате. В ответ на такие нападки Мольер выпустил комедии "Критика Школы жен ("La Critique de l’Ecole des femmes") и "Версальский экспромт" ("L’Impromptu de Versailles") в 1663 году, в которых с еще большей злостью и иронией высмеивал ненавистных маркизов и особ из высшего общества. Противники хотели унизить писателя и придумывали различные небылицы, в том числе и несуществующий брак Мольера якобы с собственной дочерью, но Людовик XIV моментально прекратил такие слухи, став крестным отцом сыну Жана Батиста.

Получив огромную поддержку со стороны двора короля и самого монарха, Мольер уже не боялся открыто заявлять о своих неприятелях. Тогда же он решил попробовать себя в новом жанре, и в 1661 году вышла первая комедия-балет "Несносные" ("Les facheux"), в которой ярко описывались чопорные представители французской элиты. После дебютного успеха "Несносных", свет увидели следующие комедии "Брак поневоле" ("Le mariage force") и "Принцесса Элидская" ("La princesse d’Elide") в 1664 году. Следующее произведение "Тартюф, или Лицемер" ("Le Tartuffe, ou l’Hypocrite") вызвало волну негодования, и сам король потребовал запретить спектакль, а возмущенный народ требовал предать Мольера огню. Подобная реакция была неспроста, ведь в своих зрелых пьесах беллетрист открыто осуждал за ханжество самые верхи государства — дворянство и духовенство, показывая их развратниками и предателями. В 1662 году драматург повенчался с младшей сестрой бывшей супруги — Армандой Бежар, которая была намного младше него.

Такая же участь постигла и следующее произведение "Дон Жуан, или Каменный пир" ("Dom Juan, ou le Festin de pierre"), где предметом высмеивания стало дворянство. Главным героем был страстный обольститель женщин Дон Жуан, которому чуждо все человеческое. И хотя этот герой несет в себе все отрицательные черты, при всем этом он чрезвычайно обаятелен. В 1666 году писатель создал высокую комедию "Мизантроп" ("Le Misanthrope"), однако публика встретила пьесу холодно. Данное произведение являлось своеобразным пиком его творчества — Мольер, затравленный элитой со всех сторон, наконец-то снял маску комика и заговорил с горечью и злостью в голосе. Он не отчаялся и продолжал писать комедии-балеты и пьесы-пасторали. Тогда же тепло были встречены две его пьесы — "Лекарь поневоле" ("Le medecin malgre lui") и "Любовь-целительница" ("L'Amour medecin").

Следующие годы были насыщены пьесами Мольера. Одна за другой свет увидели следующие произведения — "Господин де Пурсоньяк" ("Monsieur de Pourceaugnac"), "Блистательные любовники" ("Amants magnifiques"), "Графиня д’Эскарбарья" ("La Comtesse d’Escarbagnas"), "Жорж Данден" ("George Dandin"), а самой лучшей из них стала "Мещанин во дворянстве" ("Le Bourgeois gentilhomme"). Последняя работа оказалась самой озлобленной сатирой, наполненной ненавистью к буржуазному слою общества. Основным сюжетом комедий того периода стало высмеивание буржуа, которые стремились во всем подражать аристократии.

В 1672 году Мольер представил на суд зрителям высокую комедию "Ученые женщины" ("Les Femmes savants"), где поднималась тема о мнимых увлечениях различными науками и проблеме семьи и брака. Данная работа являлась своеобразным продолжением "Жеманниц", но тут рассуждения автора были намного глубже. В то время писательская деятельность уже давалась беллетристу с трудом – он потерял большинство родных ему людей, его отношения с королем постепенно охладели, а здоровье с каждым днем ухудшалось. Но ему хватило сил написать свою последнюю комедию-балет "Мнимый больной" ("Le malade imaginaire"), в которой затрагивалась тема доверчивых пациентов и врачей-шарлатанов. В этом произведении вовсю раскрылась ненависть Мольера к врачам, которые наживались на горе больных. Несмотря на то, что "Мнимый больной" был написан уже на смертном одре Мольера, эта пьеса остается одной из самых жизнерадостных в его карьере.

17 февраля 1673 года, во время игры на четвертом спектакле своей последней комедии у писателя случился удар, и через несколько часов он скончался у себя дома. Сначала его отказались хоронить из-за того, что перед смертью беллетрист не покаялся. Только после указа короля тело великого Мольера было предано земле – это произошло 21 февраля на кладбище Святого Иосифа. Драматурга похоронили ночью, за оградой, там, где хоронили самоубийц. Даже после смерти его имя пытались несколько раз очернить. В 1817 году останки великого писателя были перезахоронены на кладбище Пер-Лашез.

Мольер играет огромную роль в истории театра, ведь именно он считается родоначальником сценического реализма, а театр "Comedie Francaise" имеет неофициальное название "Дом Мольера". После себя Мольер оставил огромное количество драматических шедевров — более 32 произведений, написанных в стиле фарса, высокой комедии, комедии нравов, социально-бытовой комедии и многих других. Его работы оказали огромное влияние на развитие буржуазной комедии и в родной Франции, и за пределами страны. Особой чертой творчества Мольера стало бесстрашие и свобода слова, он смело насмехался над недостатками аристократов, буржуа и дворянства, разоблачение самых страшных грехов элитной Франции. Уже в наши годы особо скандальные произведения великого драматурга были успешно экранизированы.

Биография

Великий французский драматург, актер, театральный деятель, реформатор сценического искусства, создатель жанра «высокой комедии». Своим творчеством открыл пути дальнейшего развития реалистической драматургии. Созданный им новый тип социально-бытовой комедии был основан на сочетании лучших традиций французского театра, гуманистических идей эпохи Возрождения и опыта классицизма. Пьесы Мольера обращены к современности, разоблачают социальные уродства и построены на новых художественных принципах: жизненной правде, индивидуализации героев при яркой типизации характеров и сохранении сценической формы площадного театра. В них непостижимо и органично переплетаются буффонада и плебейский юмор с артистизмом и подлинным изяществом. Мольер высмеивал сословные предрассудки, ограниченность и ханжество, считая их извращениями человеческой природы. Его творения входят в число лучших произведений мирового сценического искусства («Смешные жеманницы», «Мизанторп», «Скупой», «Ученые женщины», «Мещанин во дворянстве», «Школа жен», «Мнимый больной», «Тартюф, или Обманщик», «Дон Жуан» и многие другие).

Жан Батист Поклен родился 15 января 1622 г. в Париже. Его отцом был зажиточный буржуа, придворный обойщик. Изначально родители не собирались давать сыну серьезное образование, так что до 14 лет он едва овладел навыками чтения и письма. Отец надеялся на то, что его ребенок станет преемником фамильной придворной должности, но тот внезапно продемонстрировал родным сильный характер, упорную жажду знаний и незаурядные способности. Дед Жана первым понял, что ремесло обойщика не привлекает внука, и стал настаивать на том, чтобы Поклен-старший определил наследника в Клермонский иезуитский коллеж. С большой неохотой отец согласился на это. В течение пяти лет (1636— 1639 гг.) Жан с большим успехом постигал курс наук. Ему легко давалось то, что составляло значительную трудность для большинства учащихся. Например, он настолько основательно изучил латынь, что свободно читал труды древнеримских писателей в подлинниках. Здесь же, в коллеже, ему посчастливилось учиться у знаменитого философа Гассенди, который познакомил своего любознательного и способного ученика с учением Эпикура. В иезуитских школах тех лет было принято ставить латинские пьесы силами самих учащихся и преподавателей. Видимо, именно тогда Жан и «заболел» театром. По окончании коллежа будущий драматург был направлен в Орлеан, где продолжил образование и выдержал экзамен на звание лиценциата прав. Семья надеялась, что юноша навсегда связал свою судьбу с юридической карьерой, и действительно, в 1641 г. молодой Поклен был принят в коллегию адвокатов. Но болезнь сценой продолжала прогрессировать. Еще в 1640 г. Жан познакомился со знаменитым итальянским мимом Тиберио Форелли (Скарамушем). Можно сказать, что эта встреча определила всю дальнейшую судьбу молодого человека, заставив его искать свое предназначение на театральных подмостках. Спустя год Поклен вступил в актерскую труппу. Там он встретился с 22-летней Мадлен Бежар, находившейся под «особым покровительством» герцога Моденского. И Мадлен, и оба ее брата были актерами, так что семья Жана сделала все возможное, чтобы избавить его от таких друзей. Однако молодой юрист открыто взбунтовался и заявил о том, что окончательно решил связать свою судьбу с театром. В 1643 г. он заключил договор с Мадлен Бежар. Партнеры основали «Блистательный театр», собрав труппу из молодых талантливых актеров. Но репертуар театра оставлял желать лучшего, новых пьес почти не было, а старые давно приелись зрителям. Так что данное предприятие окончилось провалом в 1644 г., а самому Жану пришлось отсидеть несколько дней в тюрьме — за долги. Молодой артист уже не носил фамилию Поклен: отец отрекся от него и проклял, когда понял, что все попытки семьи повлиять на строптивца обречены на неудачу. К тому же, старик не желал, чтобы его фамилия «запятнала» себя, будучи связанной со сценой. Ведь в те времена профессия актера считалась самой низкой и неуважаемой, а служителей Мельпомены называли не иначе, как «комедиант». Жан отказался от наследственной должности в пользу младшего брата, а сам стал именовать себя Мольером (это имя до него уже носил какой-то актер). Тогда он совершенно не задумывался о карьере драматурга и мечтал быть актером драматического амплуа. Разорившись, труппа вынуждена была покинуть Париж и отправиться в провинцию. В 1645 г. 25 актеров театра отбыли в турне, которое продолжалось без малого 13 лет. За это время они исколесили всю Францию. Сочинительством Жан занялся случайно и поневоле: репертуар труппы становился все беднее, а конкуренция в области искусства — все более жесткой. В южных провинциях Мольеру не раз приходилось выступать вместе с итальянскими актерами, разыгрывавшими «комедию масок», текст которой часто импровизировался, а персонажи оказывались наделены какой-то одной, но удивительно ярко выраженной чертой характера. Француз позаимствовал у коллег так понравившиеся ему приемы буффонады и стал сам сочинять комедии, в которых зритель увидел в роли главных героев скупцов, ревнивцев и шарлатанов. Вначале были созданы небольшие одноактные фарсы «Летающий доктор» (1653 г.), «Ревность Барбуйе» (1655 г.) и комедии «Шалый» (1655 г.) и «Любовная досада» (1656 г.). Другие произведения Мольера, имеющие отношение к этому периоду, до нас, к сожалению, не дошли. Эти «пробы пера» во многом определили общую тональность драматургии Мольера, открыв в них целую галерею образов слуг, олицетворяющих народный ум, энергию и жизнерадостность.

Обновленный репертуар способствовал росту популярности труппы, и вскоре перед артистами открылась возможность выступать в крупных городах. Кочуя по провинции, Мольер обрел покровительство нескольких влиятельных аристократов. В частности, в Лангедоке он встретился со своим товарищем по школе, принцем Конти. Аристократ был поражен гениальностью бывшего соученика и рекомендовал Мольера брату короля. В 1658 г. труппа решила попытаться выступить в столице. Благодаря протекции, Мольеру и его друзьям позволили поставить в Лувре трагедию П. Корнеля «Нико-мед». Спектакль прошел, не вызвав особого интереса публики. Перед актерами вновь замаячил призрак кочевой жизни в провинции. И тогда Мольер решил пойти ва-банк, показав Людовику комическую сценку собственного сочинения «Влюбленный доктор». Фарс принес театру ошеломительный успех, а Жан наконец убедился в том, что комедия является его призванием. За свою недолгую жизнь он написал более трех десятков пьес, и только одна из них, провалившаяся на сцене, была создана в стиле классической трагедии. Все же остальные произведения, начиная со «Смешных жеманниц» (1659 г.), встречали неизменное одобрение простой публики. Комедии Мольера постепенно становились глубже, уходя от простого фарса, обогащаясь правдой психологических переживаний, гуманистической моралью, острой социальной сатирой и самим своим существованием нанося удар салонно-аристократическому претенциозному искусству. Все эти черты хорошо просматривались уже в первой «высокой комедии» Мольера — «Школе жен» (1662 г.), за которой последовала постановка сразу двух коротких пьес, четко обрисовавших эстетические взгляды автора — «Критики "Школы жен"» и «Версальского экспромта» (1663 г.). Последующие произведения свидетельствовали о расцвете таланта драматурга. Их герои сразу же приобрели огромную силу социальной типизации и по сей день не сходят с театральных подмостков. В течение последних 15 лет своей жизни (1658— 1673 гг.) Мольер непрерывно и напряженно работал. Это было время создания его самых значительных произведений («Смешные жеманницы», «Мнимый рогоносец», «Мешанин во дворянстве», «Тартюф», «Мнимый больной», «Дон Жуан», «Мизантроп» и другие комедии). В них едко и остроумно осмеивались человеческие пороки: скупость, притворство, жадность, ханжество, лицемерие и многое другое. Их автор считал, что «лучшие образцы серьезной морали обычно менее могущественны, чем сатира... Мы наносим порокам тяжелый удар, выставляя их на всеобщее посмеяние». Мольер боролся за искусство правдивое, отражающее действительные конфликты жизни. Он также утверждал, что театр не может существовать без своеобразного смешения серьезного и комического элементов. По мнению его современников, это считалось абсолютно несовместимым. Правоту драматурга в этом вопросе доказал только XIX век... Судьба не баловала Мольера, забирая, в обмен на славу, покой, удачу в личной жизни, друзей. Зато врагов и завистников у него всегда хватало с избытком. Недаром он стал автором крылатой фразы: «Завистники умирают, но зависть — никогда».

23 января 1662 г., в 40-летнем возрасте, драматург женился на Аманде Бежар, которой в то время было 17 лет. В документе она названа сестрой Мадлен Бежар. Этот брак до сих пор не дает покоя биографам Мольера, которого при жизни обвиняли в том, что он вступил в кровосмесительную связь с собственной незаконнорожденной дочерью. Однако, скорее всего, девушка была ребенком самой Мадлен и герцога Моденского. Брак оказался удивительно неудачным. Молодая супруга быстро наставила рога драматургу и в дальнейшем продолжала бессовестно обманывать его. Через некоторое время Мольер и Аманда решили разъехаться, и с того момента жили в разных домах. Что же касается их детей, то они все умерли во младенчестве, кроме одной дочери. Она умерла бездетной, так что наследников у Мольера не было. Не везло ему и с друзьями. Многих он рано потерял, а в лице Расина, которому постоянно помогал, приобрел врага. Пьесы драматурга почти постоянно подвергались жестокой критике и, несмотря на их явный успех у публики, неоднократно запрещались к постановке. Злопыхателей волновали вовсе не вопросы литературы — их больно жалили сатирические выпады комедий Мольера. В отместку о нем самом измышлялись и распространялись самые невероятные слухи. Но все попытки облить грязью человека, являвшегося гордостью Франции, обычно оканчивались неудачей. Сам же Мольер считал, что комедийные образы не являются обыкновенными портретами, хотя невозможно создать характер, который не напоминал бы кого-нибудь из окружающих. Так что, по его словам, надо было «быть помешанным, чтобы искать в комедии своих двойников...» Правда, комедиографу покровительствовал сам король, который, однако, не понимал, какой талант находится при его дворе. В одном из разговоров с поэтом Буало государь поинтересовался, кто из ныне живущих сможет прославить его царствование. Строгий критик сильно удивил монарха, ответив, что таким человеком будет драматург, назвавшийся Мольером. Театр, где проходили спектакли труппы, однажды закрыли без предупреждения, якобы из-за расширения колонн в Лувре. Артистам выделили другое помещение, остро нуждающееся в ремонте. Три месяца там наводили порядок, но за это время ни один из актеров не ушел в другие театры. Драматург часто помогал беднякам и собратьям по профессии, попавшим в беду. Современники характеризовали его как человека доброго, великодушного и услужливого. Мольер принимал участие во всех спектаклях, играя глупцов, ревнивцев и ханжей. Зрители с неизменным смехом встречали выходки его героев. Наступил 1673 г. В феврале труппа поставила «Мнимого больного». Главную роль должен был играть сам автор. К тому времени он уже давно был болен, но даже не знал чем. Драматург ненавидел медицину, а врачей считал лицемерными шарлатанами, нарушающими естественный ход вещей. Поэтому, заболев, он отказался обращаться за помощью к медикам. По всей вероятности, Мольер страдал от туберкулеза... 17 февраля 1673 г. друзья и супруга драматурга просили его отложить спектакль. Но он небрежно заметил, что нельзя лишать публику ожидаемого ею удовольствия, а более 50 рабочих — их дневного заработка. Играя человека, страдающего от боязни умереть, Мольер внезапно испытал приступ головокружения и сильную слабость. Боль от судорог он заглушил хохотом, с честью доиграв спектакль. Однако выйти из театра самостоятельно больной уже не смог. Его привезли домой, где на несколько дней нашли приют странствующие монашки, и уложили в постель. Случайные постоялицы срочно послали за врачом и священником. Но никто из них не успел прийти к умирающему. Мольер попросил, чтобы ему принесли подушку с хмелем и пожаловался, что боится лекарств. Последнее, о чем он успел попросить монашек, это позвать жену и принести сыру. Через несколько минут у него горлом хлынула кровь, залив постель и тело, и великий комедиограф умер. Было около 10 часов вечера. В это время в комнату вошли Аманда с дочерью. Монашки пели псалмы, а драматург, покоясь на красной от крови постели, был впервые спокоен и умиротворен... Перед смертью Мольера не успели соборовать, и архиепископ Парижский запретил предавать земле по христианскому обряду тело «комедианта» и «непокаявшегося грешника». Благодаря вмешательству самого короля умершего разрешено было похоронить 22 февраля, ночью, «во избежание общественного скандала», за оградой кладбища Сен-Жозеф, где хоронили самоубийц и некрещеных детей. А уже через год по Парижу поползли слухи, что останки Мольера эксгумированы и брошены в общую могилу для отлученных от церкви. И только в 1792 г. останки человека, ставшего гордостью государства, с почетом перенесли вместе с останками Лафонтена на кладбище Лашез. Эпопея великого комедиографа наконец-то завершилась, с тех пор место его упокоения больше не подвергается осквернению.

Биография

Мольер родился 15 января 1622 года в семье богатого парижского буржуа, придворного обойщика Поклена. Его настоящая фамилия звучит именно так. Первоначальное образование он получил в Клермонском колледже, в котором основательно изучил латынь и мог читать древнеримских писателей в подлиннике.

В 1639 году, окончив колледж, он выдержал экзамен в Орлеане на звание лиценциата прав. Но страстная любовь к театру не дала ему возможности быть адвокатом, как, впрочем, и продожать семейное дело. Вместе с братьями и сестрами Бежар в 1643 году он основал свой Блистательный театр в Париже, который просуществовал всего два года и разорился. Отец проклял его, запретив срамить честное имя Покленов, вот почему Жан-Батист взял себе псевдоним Мольер. В те времена профессия актера считалась самой низкой и не называлась иначе, как "комедиант".

Но Мольер уже не мог жить без театра. Организовав бродячую труппу из бывшего "Блистательного театра" и еще одной труппы, кочующей из города в город, он встал во главе нее. Бедность репертуара побудила Мольера взяться за перо. Вначале это были одноактные пьесы, фарсы "Летающий доктор" и "Ревность Барбуйе" (1653-55 гг), а также комедия "Ветренник". Были и другие, не дошедшие до нас. Постепенно труппа приобрела популярность, она уже могла выступать в крупных городах. Однажды Мольер встретился в Лангедоке со своим бывшим товарищем по школе принцем Конти, угадавшем гениальность Мольера. Он рекомендовал его брату короля и вскоре Мольер получил возможность играть в Лувре, в театре при дворе.

С 1658 года по 1673 Мольер беспрерывно трудился над пьесами. За последние 15 лет он создал самые значительные свои произведения, начиная одноактными "Смешными модницами" и "Мнимым рогоносцем" и кончая такими комедиями, как "Мещанин во дворянстве", "Тартюф" и "Мнимый больной". В его жизни было все: и взлеты, и падения. Женившись в сорокалетнем возрасте на семнадцатилетней Арманде Бежар, он стал рогоносцем. молодая жена бессовестно обманывала его. И в дружбе ему тоже не везло. Помогая Расину, он приобрел в его лице врага. Несколько раз его пьесы запрещались к постановке, однажды закрыли театр под предлогом расширения колонн в Лувре. Правда, король предоставил Мольеру другое помещение, но он нуждалось в ремонте. Три месяца труппа не получала денег и ждала, когда окончится ремонт. Единственным утешением драматурга было то, что его друзья-актеры не разбежались по другим театрам, а терпеливо дожидались выхода на родную сцену.

В своих пьесах Мольер едко осмеивал человеческие пороки: жадность, притворство, скупость, лицемерие, ханжество, отношения в семье и многие другие.

Мольер любил жить на широкую ногу. Получая большой годовой доход, он проживал все. Драматург давал частые обеды и ужины. Благодеяния его жизни известны всем, и ни один бедняк не уходил от него без утешения. Сохранились воспоминания современников Мольера, описывающих внешность сатирика: "Он ни худ, ни толст и роста скорее высокого, держится благородно, ходит медленно, нога его очень красива. Нос довольно толст, рот большой, брови густые, черные, цвет лица смуглый; он может придавать свои чертам комческое выражение. Главные стороны его характера: доброта, великодушие, услужливость, он любит говорить речи, и когда читает труппе свои пьесы, требует, чтобы актеры приводили своих детей, и наблюдает, какое впечатление производит над ними чтение".

Последняя пьеса Мольера была "Мнимый больной; он играл в ней, когда уже был опасно болен. На четвертом представлении 17 февраля 1673 года Мольер, игравший Аргана, почувствовал себя плохо. Его жена просила отложить спектакль,но Мольер отвечал, что больше пятидесяти человек театра получают деньги за представление и их нельзя оставлять без заработка. Он сумел доиграть спектакль до конца. Схватившие драматурга судороги он последним усилием воли сумел замаскировать раскатистым смехом. Но сам уйти из театра он уже не смог. Его на руках перенесли на ближайшую квартиру, где через несколько часов он умер от хлынувшей из горла крови.

Так как перед смертью Мольер не принес церковного покаяния, то его запрещено было хоронить по церковному обряду, и лишь вмешательство короля помогло похоронить писателя, но за оградой кладбища.

В 1792 году останки Мольера были перенесены на кладбище Лашез вместе с останками Лафонтена.

Биография (Г.Н.Бояджиев)

Человек, который мог страшно поразить, перед лицом лицемерного общества, ядовитую гидру ханжества, - великий человек! Творец "Тартюфа" не может быть забыт!" {В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., Изд. Академии наук СССР, т. VI, М. 1955, стр. 369-370.} Эти слова Белинского воспринимаются нами сейчас как пророческие.

Да, творец "Тартюфа" не забыт. Вот уже три столетия живя на сценических подмостках всего мира, комедии Мольера и по сей день продолжают с разящей силой обличать социальное зло и утверждать народные воззрения на жизнь.

Значение Мольера в истории мировой драматургии воистину огромно. Сплотив воедино в своем творчестве лучшие традиции французского народного театра с передовыми идеями гуманизма, Мольер создал новый вид драмы "высокую комедию", жанр, который для своего времени был решительным шагом в сторону реализма.

После того как католическая реакция уничтожила великий театр итальянского и испанского Возрождения, а пуританская английская революция срыла с лица земли театры Лондона и предала анафеме Шекспира, Мольер вновь поднял знамя гуманизма и вернул европейскому театру народность и идейность. Он смело начертал пути для всего последующего развития драматургии и не только сомкнул своим творчеством две великие культурные эпохи - эпоху Возрождения и эпоху Просвещения, но и предвосхитил многие из основополагающих принципов критического реализма.

Имя Мольера начертано на боевом знамени современной прогрессивной французской литературы. Выступая на Втором съезде советских писателей в Москве, виднейший французский поэт Луи Арагон начал свою речь о поэзии со страстных слов, посвященных Мольеру. Говоря о национальных истоках реализма, о средневековых фаблио и героических поэмах, о поэзии Рютбефа и Вийона, Луи Арагон заметил, что весь путь развития ведет "к одному из величайших реалистов всех времен и всех стран - великому поэту по имени Мольер". Полемизируя с теми французскими литературоведами, которые исключают Мольера из своих обзоров поэзии, Арагон говорил: "Изгнание Мольера из царства поэзии - наиболее характерный факт искусственного и реакционного развития истории литературы в нашей стране. Вопреки исторической правде у нас излагают историю французской поэзии так, точно она не имела никакого отношения к великой истории человечества. Нелепо отрицая значение Мольера как поэта, эта история обходит молчанием всех тех, чья поэзия возникла из окружающей действительности" {"Литературная газета", 30 декабря 1954 г.}.

Отстаивая выдающуюся роль Мольера в истории французской поэзии, современные прогрессивные художники Франции борются за принципы поэзии, основанные на правде жизни.

Так имя великого Мольера становится боевым лозунгом сегодняшнего дня, знаменем борьбы за новое, правдивое и идейное искусство.

В чем же неиссякаемая сила Мольера?

Сила Мольера - в его прямом обращении к своей современности, в беспощадном разоблачении ее социальных уродств, в глубоком раскрытии в драматических конфликтах основных противоречий времени, в создании ярких сатирических типов, воплощающих собой главнейшие пороки современного ему дворянско-буржуазного общества.

"Бессмертный Тартюф - плод самого сильного напряжения комического гения" {А. С. Пушкин, Полн. собр. соч., Изд. Академии наук СССР, т. 13, М. 193. стр. 179.}, - писал А. С. Пушкин, говоря об этой боевой, воинствующей мольеровской сатире. "О, Мольер, великий Мольер! ты, который так обширно и в такой полноте развивал свои характеры, так глубоко следил все тени их" {Н. В. Гоголь, Полн. собр, соч.. Изд. Академии наук СССР, т. VIII. М. 1952, стр. 182.}, - вдохновенно говорил Н. В. Гоголь.

Сила Мольера - в его страстной приверженности к гуманистическим идеалам, в его передовых воззрениях, в которых явственно проступают демократические и материалистические черты, в его способности, несмотря на стеснительное положение придворного комедиографа, оставаться, говоря словами К. С. Станиславского, "гениальным протестантом и бунтарем" {Н. Горчаков, Режиссерские уроки К. С. Станиславского, "Искусство". 1950, стр. 356.}.

Конечно, Мольер не ставил перед собой какой-либо политической цели, он не сознавал еще неизбежности антагонизма между народом и абсолютизмом, не мог сделать народный тип главным героем своих комедий. Но когда Мольер выступал против пороков современного общества, он защищал интересы народа; когда он выражал свои критические воззрения на современность, он действовал, следуя здравым суждениям народа; когда ему нужно было противопоставить своим сатирическим персонажам натуры здоровые, разумные и деятельные, он находил их чаще всего в среде народа. Нам памятны замечательные слова Л. Н. Толстого: "Мольер едва ли не самый всенародный и потому прекрасный художник нового искусства" {Л. Н. Толстой, Полн. собр. соч., Гослитиздат, т. 30, М. 1951, Стр. 161.}.

Именно в силу своей народности творчество Мольера резко выделялось на фоне современной ему литературы; писатели-вольнодумцы (либертины) - Теофиль де Вио, Сирано де Бержерак и др. - создавали немало произведений острой сатирической мысли, но они были лишены цельности мировоззрения, им недоставало связи с массами, именно того, чем был так богат Мольер; современные писатели-прозаики - Сорель, Скаррон, Фюретьер, - рисуя яркие картины нравов и создавая в отдельных случаях социальные характеры, все же не могли подняться до тех высот обобщения и глубокого раскрытия общественных противоречий, какие были свойственны творчеству Мольера. Что же касается драматургии, то преимущество Мольера в этой области было особенно очевидным. К середине XVII века, ко времени выступления Мольера, французская драматургия находилась в состоянии застоя. Единственный крупный драматург, Пьер Корнель, переживал острый творческий кризис, сцену заполняли бессодержательные трагикомедии и романтизированные трагедии Тома Корнеля, Буаробера, Дю-Рийе и др.; комедия была представлена в основном бурлесками Скаррона. "Высокие" жанры были отравлены фальшивой прециозностью, а "низкие" не выходили за пределы грубого фарса. Мольер с первых же шагов приступил к созданию нового типа комедии, совмещающей в себе смелость и широту мысли либертинов, бытовой реализм писателей-прозаиков и лучшие традиции предшествующей и современной драматургии. Но Мольер не только синтезировал достижения новой литературы и драмы; он поднял французскую литературу до подлинных высот гуманистической мысли и стал преемником Рабле и Монтеня. Мольер развил в классицизме его наиболее прогрессивные начала и, преодолевая сословие ограниченные стороны этого стиля, возвысился над своим временем как писатель. По словам Гете, Мольер "господствовал над нравами своего века"; он воспитывал людей, давая их правдивое изображение.

Источником величия Мольера были прекрасное знание действительности и горячая любовь к народу, с которым он общался и в жизни и с подмостков театра.

Мольер был самым крупным писателем своего века; место в академии было ему обеспечено, если бы он только бросил сцену; об этом просил его друг Буало. Мольер не смог уйти со сцены, он не мог осудить театр, ибо все годы его сознательной жизни были посвящены театральному искусству, сцене, которая была единственной школой нравов, где только и можно было бичевать распущенность, алчность, невежество, жестокие страсти и тупое себялюбие, где можно было жить, борясь за великие и благородные идеалы гуманизма. Этой борьбе было отдано все - одна, но пламенная страсть покоряла всю жизнь Мольера.

I

Когда у Жана Поклена, преуспевающего обойщика и мебельщика с улицы Сент-Оноре, родился первенец, - произошло это 13 января 1622 года, - отец дал ему свое собственное имя, присовокупив к нему позже второе имя - Батист, чтобы отличить его от брата, тоже Жана. Предполагалось, что Жан-Батист унаследует отцовское дело; а после того как его отец выкупил у своего брата должность королевского обойщика, юный Поклен должен был обрести и этот высокий сан, дававший ему право именоваться "королевским камердинером".

Судьба как будто во всем благоволила первенцу. Но у мальчика умерла мать, добрая и умная Мари Крессе. Жану-Батисту было десять лет. К сожалению, точных сведений о его детстве не сохранилось, разве лишь рассказы старых биографов Мольера о близости мальчика-сироты к деду, отцу покойной матери, Луи Крессе. Этот человек, в противоположность своему удачливому зятю, оставался тесно связанным с трудовой средой городских ремесленников, из которой вышли и сами Поклены. Будущий "королевский камердинер" мог получать от деда внушения совсем иного сорта, и к живым впечатлениям от шумных и многолюдных кварталов старого Парижа, где жил мальчик, прибавлялись рассказы старого Крессе. Так сами собой устанавливались связи с жизнью городского люда, усваивалась красочная народная речь, складывалась душевная приязнь к простому человеку.

Неизгладимыми были впечатления от театральных представлений, которые нередко посещали внук с дедом, отправляясь в походы на ярмарку. Если юный Поклен уже не мог видеть представлений прославленного ярмарочного комедианта Табарена, то традиции этого популярного актера были еще живы в выступлениях многочисленных шутовских ярмарочных импровизаторов, которых юный Поклен, конечно, видел и, надо полагать, любил.

Таким образом, не зная точных фактов о ранних годах Ж.-Б. Поклена, мы все же можем составить себе общее представление об обстоятельствах жизни этого юноши, подготовляемого родителем к почетной должности королевского обойщика.

Поклен-отец, пользуясь своими связями, поместил сына в привилегированное учебное заведение - Клермонский коллеж, в котором иезуиты обучали наукам и жизненным правилам детей знати и зажиточных буржуа. Мальчик был оторван от дома, где вскоре появилась новая хозяйка - мачеха Катерина Флеретт.

Долгие семь лет, проведенные в коллеже, шли по строго установленному порядку. Изучались богословские дисциплины, греческий и латинский языки, древняя литература, грамматика. Кто знает, быть может знаменитый урок господина Журдена из комедии "Мещанин во дворянстве" был воспоминанием автора о ранних годах его собственного обучения. В коллеже существовал и школьный театр с репертуаром из комедий Плавта и Теренция - иезуиты любили таким способом обучать своих питомцев разговорной латыни. Вполне вероятно, что Поклен принимал участие в этих спектаклях; латынь и римских комедиографов он знал хорошо, - в будущем драматург не раз это докажет.

Поклен-отец, следя за успехами сына в коллеже, не забывал о главном назначении своего первенца. И вот 18 декабря 1637 года пятнадцатилетний Жан-Батист был приведен к присяге, необходимой для вхождения в цех обойщиков и для получения права унаследовать отцовскую должность.

Но, даже подвергшись столь торжественному акту, юный Поклен был очень далек своими мыслями от желаний отца. В эти годы он занимался изучением античных философов и сделал своим любимым писателем римского философа-материалиста Тита Лукреция Кара. Доказательством тому служит осуществленный им перевод поэмы Лукреция "О природе вещей".

Перевод этот, к сожалению, не сохранился, и точную его дату установить невозможно, но он бесспорно существовал и был сделан Мольером в последние годы его пребывания в коллеже или же вскоре после его окончания. Факт перевода, да еще в стихах, философской поэмы Лукреция говорит о направлении мыслей молодого Поклена, о характере его формирующегося мировоззрения и художественных вкусах. Поэма "О природе вещей" является гениальным творением философской мысли и одновременно превосходным поэтическим произведением. Раскрывая сущность мироздания как глубочайший философ-материалист, Лукреций описывал реальный мир как вдохновенный поэт. Он излагал и развивал учение греческого философа-материалиста Эпикура, охватывая в своей поэме все вопросы философии материализма - учение о природе, теорию познания, учение о человеке и этику.

Такова была книга, которой зачитывался молодой Поклен и которую он решился перевести на родной язык. Не лишним тут будет вспомнить, что этой книгой также зачитывался и под ее влиянием написал собственную философскую поэму великий итальянский материалист и вольнодумец Джордано Бруно.

После окончания в 1639 году коллежа Ж.-Б. Поклен для завершения своего образования сдал в Орлеанском университете экзамен на звание лиценциата прав. Старому Поклену это должно было очень импонировать: его наследник был теперь человеком вполне образованным. Но занятия адвокатской практикой не увлекли молодого человека. Его интерес продолжал сосредоточиваться на излюбленной философии. Именно в эти годы Ж.-Б. Поклен находит друзей-единомышленников - Шапеля и Бернье, и они усиленно штудируют сочинения французского философа-материалиста Пьера Гассенди. Утверждение примата чувственного опыта над абстрактным логизированием, сведение существующего к материальной субстанции, борьба со схоластикой и аскетизмом, провозглашение свободы мысли и прав природы - эти и другие идеи Гассенди оставили глубокий след в мировоззрении пытливого юноши.

Но, как ни увлекательны были занятия философией, молодой лиценциат не мог им отдаться целиком: его активная, страстная натура звала к другому. Воскресала ранняя любовь к театру; но теперь уже хотелось не стоять в толпе зрителей, а самому подняться на подмостки, с тем чтобы чаровать публику чтением героических стихов. Балаганные представления все же казались вещью недостойной. Страсть к сценическому искусству привела Поклена в дом Бежаров, горячих любителей театра, замышлявших создать в Париже новое театральное предприятие.

Надо полагать, что Поклен-отец знал про все эти увлечения сына и, конечно, не одобрял их. С его стороны было естественно требовать от Жана-Батиста, чтобы он, наконец, вступил в права наследства и взялся за дело: молодому человеку шел двадцатый год. Поклен заставлял своего сына просиживать целые дни в лавке и даже поручил ему ответственнейшее задание выполнить обязанности королевского камердинера во время поездки Людовика XIII со двором в 1642 году в Нарбонну. Столь решительными действиями отец полагал в корне пресечь предосудительные наклонности сына. Но настояния старого Поклена возымели обратное действие.

Пребывание при дворе в качестве королевского камердинера, которое, по мысли Поклена-отца, должно было наполнить душу Жана-Батиста честолюбивыми чувствами, лишь переполнило чашу его терпения, и сын вскоре после возвращения из поездки объявил отцу о своем отказе от деловых занятий и даже от самого звания "королевского обойщика". Отказ был оформлен нотариальным актом, согласно которому отец уплачивал сыну 630 ливров, полагающихся ему из материнского наследства. Официальный характер этого документа указывает на то, что между отцом и сыном произошел разрыв, и уплата денег говорила отнюдь не о сердоболия старика Поклена, будто бы легко смирившегося с решением сына стать актером. Поэтому вряд ли правы те историки, которые в идиллических тонах рисуют отношения между старым и молодым Покленами и в качестве доказательства приводят факт опубликования в 1641 году королевского указа о снятии с актерской профессии клейма бесчестия. "Снятие бесчестия" было слишком слабым утешением для почтенного буржуа, терявшего своего прямого наследника и видевшего теперь в сыне лишь человека, "очернившего" славное, честное имя Покленов.

Нам представляется достоверным сообщение современника, известного писателя-сказочника Шарля Перро, будто Жан Поклен сначала очень сурово отнесся к решению сына. Ведь недаром он не дал молодому Поклену ни гроша из своих денег. Поэтому вполне вероятно, что молодой человек, лишенный поддержки своих близких, в течение некоторого времени пребывал в очень затруднительных обстоятельствах. В эту тягостную пору жизни его и поддержало семейство Бежаров.

Таким образом Ж.-Б. Поклен, которому были уготованы богатство, почет и даже придворная карьера, порвал со своей респектабельной средой и стал актером. Он даже принял новую фамилию - Мольер. Деньги, полученные по наследству от матери, молодой актер вложил в затеваемое им дело. Старые корабли были сожжены, нужно было садиться в новый челн и отправляться в далекое, опасное, но бесконечно увлекательное плавание.

Семейство Бежар собрало у себя любительскую труппу, состоявшую из уже выступавшей на сцене Мадлены Бежар, ее брата Жозефа, сестры Женевьевы, Ж. Б. Мольера и еще нескольких лиц.

Молодые люди, выступавшие с успехом перед родственниками и знакомыми, кончили тем, что решили организовать настоящий театр. Они пригласили к себе руководителем опытного актера Дени Бейса, арендовали зал для игры в мяч у Нельских ворот и, назвав свою труппу громким титулом "Блистательный театр", подняли в первый раз занавес в день нового 1644 года.

Репертуар театра был вполне традиционным: здесь шли трагикомедии, пасторали и трагедии. Подобные пьесы давались в королевском театре Бургундском отеле и в театре Маре и всегда привлекали публику своими кровавыми происшествиями, любовными и патетическими тирадами. Но в "Блистательном театре" эти же самые пьесы сборов почти не делали. Любителям было не под силу тягаться с опытными актерами. Через год театр у Нельских ворот прогорел, и труппа перебралась в новое помещение, в зал для игры в мяч Черного Креста. Но и тут дело не улучшилось.

Долги росли, а играть приходилось перед пустым залом. Дела "Блистательного театра" были так плохи, что Мольер, являвшийся денежным поручителем за труппу, попал в долговую тюрьму. Но Мольер не сдавался: после того как отец вызволил его из тюрьмы, он не остепенился, не вернулся в лоно почтенной мещанской семьи, а с еще большим упорством отдался своей страсти.

Из зала Черного Креста труппа перешла в зал Белого Креста, но положение не изменилось. Наконец, молодым людям надоело бороться с неприветливой столицей, и они в 1645 году снаряжают фургон, нагружают его декорациями, бутафорией и костюмами и отправляются искать счастья и славы в провинцию.

II

Таковы были факты частной жизни Мольера в момент его вступления в искусство. Но известно, что для формирования мировоззрения и эстетических взглядов художника решающее значение, помимо обстоятельств личного характера, имеют социально-исторические условия, в которых происходит формирование этой личности. Чем глубже талант художника, чем ближе стоит он к действительности, тем сильнее и определеннее воздействие народной жизни на его мировоззрение и художественные принципы.

История искусства на многих примерах подтверждает, что великие художники чаще всего рождаются в исторические периоды наибольшего подъема общественной жизни, когда само время, значительность его социального содержания, приуготовляет художнику грандиозный материал - дает новые темы, идеи, образы, конфликты, и все это становится содержанием творчества, определяет его дух, масштаб, новизну, делает талантливого художника воистину великим выразителем дум и чаяний народа, его гением,

Юность Мольера и годы его провинциальной жизни протекали в один из самых важных и переломных моментов французской истории XVII века.

Абсолютная монархия, оставаясь формой дворянской диктатуры, объективно выступала "в качестве цивилизующего центра, в качестве основоположника национального единства" {К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, Госполитиздат, т. X, стр. 721.}. Выполнение этой исторической задачи требовало от дворянского государства новой политики, ибо самый процесс централизации страны был не только результатом усмирения мятежных феодалов, но и выражением объективно сложившейся тенденции к объединению национальных рынков, к установлению более тесных экономических связей внутри страны. Дворянское государство должно было активно реагировать на развитие капитализма; чтобы не выпустить из своих рук этот новый важнейший социально-экономический фактор, оно шло ему навстречу и этим выражало свои новые устремления.

Но если, подавляя оппозиционную знать и поддерживая экономическое развитие буржуазии, французский абсолютизм XVII века выражал прогрессивную сторону своей политики, то свою реакционную, дворянско-феодальную сущность он выявлял в жесточайших репрессиях по отношению к крестьянству, в сохранении политического бесправия буржуазии и в исключительной озабоченности благосостоянием класса дворян.

Буржуазия не вступала в открытую борьбу с абсолютизмом - она для этого еще не была достаточно сильна; к тому же ее верхушка, получив доступ к государственным должностям, образовала сословие так называемого "дворянства мантии" и по существу откололась от своего класса. В данных исторических условиях абсолютизм был формой государства, которая устраивала буржуазию, ибо государственный протекционизм способствовал экономическому процветанию буржуазии, а карательные мероприятия защищали ее от опасных последствий народных восстаний.

Но если буржуазия шла на компромисс с дворянским государством, то народ, миллионные массы крестьян и городское плебейство, был настроен по отношению к абсолютизму открыто враждебно. Они воспринимали абсолютизм как феодально-дворянское государство, доведшее налоговое грабительство до невиданных в средние века размеров. Пламень крестьянских и плебейских восстаний не затухал в годы правления кардинала Ришелье. Движение "босоногих" в Нормандии, поддержанное руанской городской массой (1639), было самым крупным эпизодом в серии подобных. Правительство со свирепой жестокостью душило эти восстания, но число их росло и росло и, наконец, вылилось в мощное социальное движение Фронды (1648-1653).

Фронда разразилась в годы ослабления центральной власти, когда после смерти Ришелье Францией правили из-за малолетства Людовика XIV на правах регентши его мать Анна Австрийская и первый министр Мазарини. Этой слабостью центральной власти сперва хотела воспользоваться парламентская буржуазия, пытавшаяся отвоевать себе ряд политических правомочий и освободиться от налогового бремени. Буржуазия выступила в союзе с плебейскими массами Парижа, давно уже копившими свою ненависть против королевского правительства. Поэтому в ультиматуме парламента, направленном регентше, звучали и некоторые народные требования. Правительство приняло репрессивные меры, в ответ на которые городская беднота, а вместе с ней и средняя буржуазия соорудили на улицах Парижа баррикады; двор бежал из столицы. Перепуганные таким революционным поворотом событий, вожаки парламентской оппозиции вступили на привычный путь капитуляции и заключили союз с королевской властью. Тогда стихийно действующую силу восстания решили использовать для своих целей представители мятежной знати, и это привело движение уже в полный тупик.

Задобренные королевскими подачками, принцы вскоре один за другим перешли в дворянский лагерь, а рядовые участники Фронды - парижская беднота и крестьянские массы - были подвергнуты жестоким пыткам и казням. Абсолютизм торжествовал победу.

Фронда была обречена на поражение - буржуазия еще была слишком слаба, чтобы довести начатое дело до конца и добиться политических прав, что же касается аристократии, то ее реакционные лозунги могли ввести в заблуждение восставших только временно. Абсолютизм оставался единственной политической системой, способной, с одной стороны, уравновешивать враждующие между собой классы дворянства и буржуазии, а с другой - средствами насилия держать в повиновении народные массы. Объективно победа абсолютизма определялась тем, что, оставаясь дворянским государством, он на первых порах предоставлял возможность развитию новых производительных сил, был той политический системой, внутри которой созревало так называемое "третье сословие", главный движущий фактор французской истории XVII-XVIII веков.

Мольер, как и преобладающее большинство современных ему писателей, видел в абсолютизме силу, смирившую феодальную анархию и способную осуществить задачу национального строительства. Но, признавая законность и разумность королевской власти, Мольер был не в лагере победителей. Долгие годы, проведенные в провинции (с 1645 по 1658 год), многое рассказали ему о жизни простых людей, об их тяготах и борьбе. Это были годы, предшествующие Фронде и самой Фронды; города, в которых выступала труппа Мольера, часто соседствовали с теми, где пылали пожары восстаний.

Мольер не в силах был воспринять политический смысл народного движения, ему была чужда разрушительная устремленность революционных восстаний, но жившая в них вера народа в свои силы, в свои человеческие права должна была решительным образом повлиять на мировоззрение Мольера. Живя долгие годы в народе, в грозовой атмосфере мятежей, Мольер не только глубоко познал народную жизнь, но и как бы скопил для всего последующего творчества стихию народной энергии, дух всепобеждающего оптимизма, непреклонную веру в конечную победу справедливости, и из этих же кедр народного самосознания он почерпнул здравость суждения масс, их дерзновенность и непочтительность по отношению к господам, их убийственную иронию и громкий всесокрушающий галльский смех.

Французская провинция времен Фронды дала Мольеру глубокое знание жизни.

Годы, проведенные в провинции, заложили основы мировоззрения Мольера; дальнейший жизненный опыт будет только развивать и углублять взгляды художника, но не менять их.

В первое время странствования парижской труппы были безрадостны духовные и светские власти преследовали комедиантов, чиня им всякие препятствия. Бывали случаи, когда им не позволяли играть, а если позволяли, то забирали первый, самый обильный, сбор в пользу монастыря или какого-нибудь богоугодного заведения.

Актеры продолжали надрываться в трагическом репертуаре и успехом не пользовались. Любая ярмарочная труппа могла отбить у них зрителей: куда приятнее было хохотать над грубоватыми шутками фарса, чем подавлять зевоту, часами выслушивая патетические вопли трагиков. В старинных фарсах жил неумирающий, бодрый дух народа, его энергия, сметка, остроумие и талант. И Мольер, естественно, должен был обратиться к этому живительному источнику народного театра.

Но во французской провинции помимо фарсов большой Популярностью пользовались и выступления итальянских актеров-импровизаторов, так называемая комедия дель арте. Мольеровской труппе не раз приходилось пасовать перед веселыми, динамичными спектаклями итальянцев, умевших пленить своих зрителей остроумием и живостью диалогов, ловкостью и непринужденностью движений и общим жизнерадостным тоном представления. Этот театр, выросший на основе национальной фарсовой традиции, обладал уже всеми чертами Профессионального искусства. К нему-то на первых порах и пошел на выучку Мольер с товарищами. Было решено создавать по примеру комедии дель арте веселые спектакли с импровизациями, в которых были бы использованы традиции родного французского фарса

В труппе уже были такие опытные актеры, как Дюфрени с женой, комик Дюпарк (Гро-Рене) и актрисы Катрин Де-Бри и Терез Горла, будущая знаменитая мадмуазель Дюпарк. Надо полагать, что, заимствуя у итальянцев комические трюки и остроумные сюжетные положения, Мольер сам составлял свои первые коротенькие комедии-фарсы, в которых актерам предоставлялась полная возможность импровизировать. Так родились: "Влюбленный доктор", "Три доктора соперника", "Школьный учитель", "Летающий лекарь", "Ревность Барбулье", "Горжибюс в мешке", "Ревность Гро-Рене", "Гро-Рене ученик" и т. д. Большинство этих комедий писалось для Дюпарка, и, как видно из заглавий последних пьес, герой не менял даже своего имени. В этих фарсах фигурировали традиционные итальянские маски и развивались хитроумные сюжетные ситуации. Но наряду с условными персонажами здесь выступали и фигуры, наделенные реальными психологическими чертами, имелись детали живого быта, звучала сочная народная речь.

Из названных фарсов сохранились два, обычно приписываемых Мольеру, "Ревность Барбулье" и "Летающий лекарь". Сюжет "Ревности Барбулье" строился на ловкой проделке юной супруги, которой удавалось поймать своего сварливого мужа в ту самую ловушку, которую он приготовлял для нее. В образе Барбулье, созданном по типу фарсовой маски простодушного мужа, проступали вполне жизненные черты. Что же касается "Летающего лекаря", то здесь мгновенные переодевания слуги Сганареля давали великолепную возможность для создания динамического сюжета маленькой комедии. Работая над фарсами, Мольер добивался слияния традиций национального народного театра с достижениями итальянской комедии дель арте, и таким образом, у молодого драматурга происходило как первичное освоение принципов реализма, так и знакомство с техникой построения комедии.

Новые спектакли публике очень нравились. Теперь мольеровские актеры смело состязались с итальянцами, и часто победа оказывалась на стороне французской труппы; разыгрываемые ими пьесы были близки зрителю и по языку и по общему бытовому колориту.

Окрыленный успехом, Мольер написал свою первую большую комедию "Шалый, или Все невпопад", взяв для образца комедию итальянца Н. Барбьери "Неразумный". Сюжет "Шалого" ваключается в том, что юноша Лелий при помощи своего слуги Маскариля соединяется с Селией, которая находится в руках у работорговца Труфальдина. "Шалый" - еще не цельная комедия; сюжет его состоит из отдельных самостоятельных комических эпизодов, имеющих свою собственную завязку и развязку. Но движение сюжета определяется не произволом случая, а имеет определенные психологические мотивировки. Все неожиданные коллизии "Шалого" строятся на том, что легкомысленная прямолинейность Лелия разрушает хитроумные планы Маскариля,

О правдоподобии изображаемой истории Мольер заботится мало. Поэтому его Маскариль и Лелий являются не реальными французскими слугой и господином, а традиционными театральными персонажами, живущими в условном сценическом мире, где слуга вполне резонно мог отколотить своего барина и в течение всего спектакля подкалывать его ядовитыми шуточками. Но если в "Шалом" еще не было современного быта, то реалистические устремления комедии проявились в самом типе Маскариля, в его плебейской независимости и бурлящей энергии, в его бодрости и веселости. И пусть сюжет и характеры комедии оставались условными, традиционными, - новым и реальным был ее дух, рождаемый современным восприятием жизни. В этом проявлялась чисто национальная французская черта, когда реализм отыскивал свое первичное выражение в стихии народного оптимизма.

Мольер с первой же комедии выбрал себе в герои ловкого и умного простолюдина, открыто заявив себя сторонником жизнерадостного мировоззрения Ренессанса. Ведь Маскариль, несмотря на свое фарсовое происхождение, не был заражен корыстными побуждениями фарсовых плутов. Добиваясь осуществления любовных планов Лелия, он действовал не ради собственной пользы, а выступал защитником "природы", ломал стародавние дедовские законы, с тем чтобы над ними восторжествовали естественные чувства молодых людей. В этом образе "поборника всего человеческого" Мольер выражал свое жизнерадостное мироощущение, свою насмешку над устаревшим патриархальным бытом.

Впервые "Шалый" был сыгран в Лионе в 1655 году. Спектакль прошел с большим успехом. Среди зрителей был сам принц Конти, разрешивший труппе именоваться "Собственными комедиантами принца Конти".

Шло время. Мольеровская труппа успела изъездить весь юг Франции и считалась уже лучшим провинциальным театром. Мольер снова выступил на драматическом поприще: написал лирическую комедию "Любовная досада" (1656), опять подражая итальянскому образцу, на этот раз комедии Никкол_о_ Секки "Выгода". Сквозь искусственный сюжет "Любовной досады" проступают правдивые психологические черты: наряду с мертвенными фигурами галантных любовников Валером и Аскань - появляются живые образы Эраста и Люсиль.

За время провинциальных скитаний мольеровская труппа определила свой репертуар и нашла собственного зрителя, приобрела добрую славу и, самое главное, уверенность в своей силе. Прошли долгие и плодотворные тринадцать лет. Теперь можно было уже с большим успехом пытаться завоевать Париж.

III

Французская столица была богата театральными зрелищами. Помимо двух привилегированных театров - Бургундского отеля и театра Маре, здесь выступали итальянская труппа во главе со знаменитым Тиберио Фьорилли, испанские актеры, возглавляемые Себастьяном да Прадо, труппа актера Доримона, находившаяся под покровительством супруги брата короля. На Сен-Жерменской ярмарке собирали публику голландские танцовщики, а на Сен-Лоранской - кукольный театр. Итак, Мольеру и его товарищам было с кем состязаться.

Над всеми труппами главенствовал, как и тринадцать лет назад, королевский театр - Бургундский отель. В его составе были такие известные актеры-трагики, как Флоридор и Монфлери, комики Бошато и Вилье и такие актрисы, как мадмуазель Бельроз, мадмуазель Барон и мадмуазель Бошато. Но у этих прославленных исполнителей было больше опыта, чем живого чувства. Лучшая пора их успеха была позади. Флоридор, некогда блиставший в трагедиях Корнеля, становился непомерно сух и риторичен. Монфлери, напротив, не знал границ для демонстрации эффектов своей трагической декламации. Бошато и Вилье постоянно впадали в грубое паясничество. Мадмуазель Бельроз хотя и считалась лучшей актрисой Парижа, но, по отзыву современника, была "толста, как башня".

Положение второго парижского театра - Маре - было еще более шатким. Недаром Корнель взывал к своим товарищам по перу драматургам Буайе и Кино, заверяя их, что если они все втроем не придут на помощь этому театру, то он погибнет. Лучшие актеры театра Маре покидали труппу, и театр, некогда прославленный блистательными премьерами корнелевских пьес, превратился в место, куда публика стекалась лишь затем, чтобы смотреть эффектные постановочные спектакли.

Зная плохие дела театра Маре, мольеровская труппа рассчитывала, приехав в Париж, снять именно это помещение на полтора года {Мадлена Бежар заключила с театром Маре договор на аренду помещения театра сроком на восемнадцать месяцев, с 29 сентября 1658 года по 28 марта 1660 года.}. Шли даже разговоры о возможном слиянии двух трупп.

Осенью 1658 года Мольер и его актеры со страхом и надеждой въехали в столицу, но случилось так, что провинциалам сразу же удалось выступить перед самим Людовиком XIV. 24 октября 1658 года в гвардейском зале Луврского дворца бродячие провинциальные комедианты показали королю и придворным трагедию Корнеля "Никомед". Исполнительницы женских ролей понравились, но в общем зал остался холоден. Тогда Мольер попросил у короля разрешения "представить ему один из тех маленьких дивертисментов, которые стяжали ему некоторую известность и увлекли провинцию". Молодой король, жадный до всяческих забав, согласился, и актеры с заразительной веселостью разыграли фарс "Влюбленный доктор". Людовик и двор немало смеялись, глядя на бойких провинциалов, и судьба труппы была решена: король предоставил Мольеру старый театр Пти-Бурбон, назначил годовую пенсию в 1500 ливров, а брат короля разрешил труппе называться его именем.

Труппа "Брата короля" стала играть в театре Пти-Бурбон три раза в неделю - по понедельникам, средам и субботам, а в четверг и воскресенье выступали итальянцы. Первый сезон прошел бледно: актеры, точно боясь осквернить своими непринужденными шутками величественные своды дворцового зала, упорно играли трагедии. В репертуаре театра были Корнель, Ротру, Тристан Л'Эрмит, Буаробер. Только после того как в труппу перешел из театра Маре престарелый комик Жодле, в Пти-Бурбон стали даваться и фарсы Скаррона. Шли также "Шалый" и "Любовная досада".

Сам Мольер ничего не писал - он был занят устройством театральных дел и подбором новых актеров. Кроме Жодле, в труппу был приглашен на первые роли Лагранж, который впоследствии сыграет роль Дон Жуана, а на вторые роли Дюкруази, которому Мольер в свое время поручит роль Тартюфа.

Покончив с театрально-организационными делами, Мольер взялся за перо и написал "Смешных жеманниц". Успех новой комедии виден из деловых записей, которые вел Лагранж: спектакль "Смешные жеманницы" давал тройные сборы, на комедию ходил весь Париж. Труппа Пти-Бурбон сразу вышла в первые ряды, а ее глава приобрел славу талантливого драматического писателя.

Зато литературные зоилы не признавали в провинциальном комедианте особого таланта и третировали его как выскочку и невежду. Дерзостью было сочтено самое обращение автора "Смешных жеманниц" к современности: до сих пор фарсы смешили публику только буффонадами и условными театральными масками. Но еще более недозволительным было посягательство нового автора на самые нормы аристократического вкуса и салонной поэзии. Враги Мольера верно угадали в "Смешных жеманницах" своеобразный литературный манифест, направленный против аристократического искусства; ведь в комедии открыто высмеивался самый принцип "облагороженной природы", этот основной эстетический закон дворянского искусства.

В "Смешных жеманницах" Мольер смело пародировал господствующую в литературе и салонах "прециозность", высмеивал надутых жеманниц, свято хранящих заветы салона мадам Рамбулье, и напыщенных поэтов, возглавляемых слащавым Вуатюром. Но Мольер высмеивал не только искусственную речь и вычурные манеры; его критика была глубже и содержательнее: поэт выставлял на осмеяние лживые и притворные чувства людей, создающих себе нарочитый противоестественный облик с расчетом на то, что так они ясней дадут почувствовать окружающим свое сословное превосходство. Когда одна из жеманных героинь Мольера говорила служанке: "Скорее подай нам советника граций", - то она не употребляла обыкновенное слово "зеркало", чтобы не уподобиться простонародью. В "Жеманницах" Мольер показывал, как сословная спесь заставляет людей отказываться от естественного поведения, от человеческой природы и превращает их в глупых, безжизненных кукол, твердящих высокопарные фразы.

Чтобы прослыть благородной личностью в среде этих вычурных, лживых существ, нужно было усвоить их птичий язык и жеманные повадки. Разумные кавалеры Лагранж и Дюкруази, получив отказ от жеманниц Мадлон и Като, решают их проучить и подсылают к девицам, под видом аристократов, своих слуг Маскариля и Жодле. Лакеи совершенно очаровывают барышень; жеманницы готовы уже отдать свои сердца мнимым маркизу и графу, но обман обнаруживается, и галантных любовников избивают палками.

Высмеивая фальшивых людей, Мольер, конечно, не мог не упомянуть и о фальшивом театральном искусстве: напыщенный дурак маркиз Маскариль произносит в комедии восторженный панегирик актерам Бургундского отеля: "Только они и способны оттенить достоинства пьесы. В других театрах актеры невежественны: они читают стихи, как говорят, не умеют завывать, не умеют, где нужно, остановиться. Каким же манером узнать, хорош ли стих, если актер не сделает паузы и этим не даст вам понять, что пора подымать шум?"

Именитому театру такая похвала, конечно, пришлась не по вкусу. Артисты Бургундского отеля оказались в первых рядах врагов "провинциального выскочки", осмелившегося нагло высмеивать нравы и искусство высшего света.

Салоны объявили Мольеру войну. Литератор Сомез написал памфлет "Истинные жеманницы", но Мольер на него даже не ответил. Король видел его комедию во дворце Мазарини и, как всегда, хохотал; в городском театре "Жеманницы" прошли с неизменным успехом тридцать восемь раз, и Мольер мог считать себя победителем. Теперь нужно было закрепить завоеванные позиции, и он смело перенес на подмостки Пти-Бурбон сюжеты и шутки народного фарса; как бы дразня высокопарнее жеманство салонов, Мольер написал и поставил веселую комедию "Сганарель, или Мнимый рогоносец" (1660).

В "Мнимом рогоносце" Мольер ни на минуту не позволил зрителям отвлекаться от действия. Сюжетные узлы здесь завязывались при выходе каждого нового персонажа. События нарастали со стремительной быстротой и разрешались самым неожиданным и остроумным образом. Комедия не только своим сюжетом, но и своими персонажами тесно примыкала к фарсу. Простодушный, трусливый Сганарель, прожорливый толстяк Гро-Рене, разбитная и веселая служанка, сварливая жена Сганареля - все эти типы были заимствованы из народной сцены.

"Мнимый рогоносец" публике очень понравился. Комедия прошла тридцать четыре раза подряд. Дела театра шли отлично, но враги Мольера не дремали. По их наущению в самый разгар сезона, 11 октября 1660 года, мольеровская труппа была внезапно изгнана из своего помещения под тем предлогом, что здание Пти-Бурбон решено снести, так как на этом месте должна быть установлена дворцовая колоннада.

Бургундский отель мог торжествовать победу - его неуязвимый соперник был уничтожен: без помещения и декораций труппа Мольера фактически переставала существовать как театр. Бургундский отель и театр Маре подсылали к мольеровским актерам своих агентов, предлагавших им перейти в более солидные предприятия, но труппа Мольера была крепко спаяна, и никто из актеров не покинул своего учителя в трудное для него время.

Однако Мольер недаром уже девять раз приглашался к королю потешать его в роли Сганареля. Людовик не захотел лишиться любимых увеселений и распорядился предоставить труппе Мольера зал дворца Пале-Кардиналь, который Ришелье завещал королевской фамилии. Он был тогда же переименован в Пале-Рояль. Произвести ремонт театра было разрешено на королевский счет.

Уже через три месяца по городу рядом с красными афишами Бургундского отеля были снова расклеены зеленые мольеровские афиши, которые сообщали, что 20 января 1661 года пьесами "Любовная досада" и "Мнимый рогоносец" театр "Брата короля" возобновляет свой сезон в здании Пале-Рояля.

Выступая с критикой аристократического прециозного искусства и успешно создавая комедии в традициях народного фарса, Мольер все еще не решал главной творческой проблемы - создания драматургии, в которой был бы уничтожен традиционный разрыв между жизненной достоверностью темы и идейной, этической проблематикой.

Понимая ограниченность фарса, его неспособность вместить значительную общественную и моральную тему, Мольер решил сделать попытку преодоления этого противоречия, обратившись к традиционному жанру героической трагикомедии. Он написал пьесу "Дон Гарсия Наваррский, или Ревнивый принц", в заглавной роли которой решил выступить сам. Мольер полагал, что если он перенесет в мир "возвышенных героев" комедийную ситуацию, то тем самым поднимет комедию на высшую ступень. Но эксперимент завершился провалом: "Дон Гарсия Наваррский" (1661) остался в истории мольеровского творчества единственным примером полной неудачи автора. Тем не менее драматург сумел извлечь пользу из поражения: он сделал единственно правильный вывод - понял необходимость перенесения моральной проблематики из среды отвлеченных романтических героев в мир обыденных людей.

В "Школе мужей", написанной в том же 1661 году, Мольер осуществил на деле эту плодотворнейшую идею. Сюжет "Школы мужей" был заимствован из комедии римского драматурга Теренция "Братья", но нравы комедии оказались французскими. Мольер приступил здесь к серьезному изображению современной жизни. "Школа мужей" была посвящена критике эгоистической морали. Два брата Арист и Сганарель воспитывают двух приемных дочерей, сестер Леонору и Изабеллу. Арист, человек разумный и добродетельный, уважает личность своей воспитанницы и предоставляет ей полную свободу действий. Сганарель же, убежденный сторонник домостроевской морали, держит Изабеллу под строгим надзором, думая, что только таким способом можно внушить ей добродетель. Оба брата втайне лелеют мечту стать мужьями своих воспитанниц. При этом Сганарель уверен, что его жена окажется женщиной честной и разумной, а жена легкомысленного брата будет существом ветреным и лживым. Но получается как раз наоборот: у Леоноры, воспитанной на свободе, вырабатывается прямой и открытый характер; она питает искреннее расположение и уважение к своему воспитателю и охотно соглашается стать его женой; что же касается Изабеллы, то эта девушка, принужденная хитрить со своим самодуром-опекуном, кончает тем, что ловко обманывает Сганареля и на его же глазах сочетается браком с юным Валером.

Так разумное отношение к людям породило добрый характер, а деспотическое - лукавую натуру. Но Мольер не порицает Изабеллу и Валера за их обман: юная пара действовала, подчиняясь естественным душевным побуждениям; она прислушивалась к голосу самой природы, и поэтому ее действия были разумны, а поступки Сганареля, как бы они ни оправдывались ссылками на добродетельную мораль, были противны естественным законам и потому становились нелепыми, смешными и даже, в конечном счете, безнравственными.

Вступая на путь серьезной, моральной драматургии, Мольер не превращался, однако, в скучного моралиста: ему надо было отстаивать не мертвенную, абстрактную добродетель, а естественную мораль. Поэтому Мольер, не в пример писателям-моралистам, не боялся жизни, ее страстей и радостей, а, наоборот, в естественном развитии человеческой натуры, руководимой просвещенным разумом, находил истинную нравственную норму.

И все же, несмотря на моральную идею, положенную в основу комедии, "Школа мужей" не определила нового этапа в развитии творчества Мольера. Этическая проблематика, отчетливо заявленная в начале комедии в столкновении двух братьев Ариста и Сганареля, все же не заполнила собой всего хода пьесы и не получила углубленного раскрытия в ее характерах. Действие комедии по существу определялось не развитием центрального конфликта, а плутовскими проделками Изабеллы, ловко дурачившей своего незадачливого опекуна.

Поиски путей новой драматургии сводились не только к введению в традиционный комедийный жанр идейно значительной проблематики. Эта проблематика должна была вырастать органически из самой действительности, отраженной в комедии. Новаторство могло осуществиться только при условии приближения художника к правде жизни, только в результате реалистического отражения им фактов действительности. И Мольер смело вступил на этот путь.

Первый опыт был им осуществлен в жанре комедии-балета, не скованном никакими нормативами классицистской поэтики. В год постановки "Школы мужей" Мольер по просьбе министра финансов Фуке написал специальную пьеску для роскошного празднества в его загородном замке Во. Это была комедия-балет "Докучные". Времени для подготовки и разучивания комедии было всего две недели; потому Мольер не мог сочинить что-либо сложное и ограничился тем, что изобразил молодого человека, к которому пристает куча великосветских бездельников, мешающих ему добраться до места свидания с дамой. Но такая незамысловатость сюжета облегчала Мольеру задачу лаконичных и правдивых психологических характеристик. Поэт сатирически вывел всевозможные типы аристократов, с утра до ночи шатающихся по дворцовым залам и аллеям. Тут били и наглые фанфароны, и назойливые льстецы, и неизлечимые картежники, и несносные танцоры, и надоедливые охотники, и неотвязчивые просители - целая галерея паразитов, которых Мольер зло и весело высмеял. Сатирические зарисовки его с натуры были свежи и метки.

Приятель Мольера, знаменитый баснописец Лафонтен, почувствовав принципиальное значение этой пьесы, решительно заявил:

Прибегли к новой мы методе
Жодле уж более не в моде.
Теперь не смеем ни на пядь
Мы от природы отступать.

(Перевод Т. Л. Щепкиной-Куперник.)

Буффонный комизм фарсовой драматургии должен был отступить перед новым типом комического, рождаемого изображением реальных событий и лиц, "природы", как любили называть в старину явления живой действительности.

Комедия-балет с успехом прошла при дворе. Здесь хвалили декорации Лебрена, машинерию Торелли и танцы, поставленные Бошаном. Хвалили также и Мольера, который превзошел самого себя, исполнив сразу три роли. "Докучные" имели значительный успех также в скромном оформлении на сцене театра Пале-Рояль. Публику тут привлекали не столько балеты, сколько острые сатирические зарисовки аристократов.

IV

Накопив значительный опыт как драматург, идя непосредственно от впечатлений действительности и обладая передовым мировоззрением, Мольер уже в большой степени был подготовлен к осуществлению реформы в области комедии. От пьесы к пьесе происходил процесс выработки художником новых принципов драматургического творчества. Сохраняя прочные связи с народными фарсовыми традициями, Мольер преодолевал идейную ограниченность фарса и, используя опыт литературной комедии, вплотную подошел к созданию нового жанра, в котором жизненная достоверность изображения характеров и нравов сочеталась с широким гуманистическим взглядом на действительность.

Обличая пороки своего времени, драматург в этом новом типе комедии давал понять тот нравственный и гражданский идеал, от которого он отправлялся в своей критике. Движение сюжета теперь было не результатом плутней и хитросплетений фабулы, а вытекало из поведения самих действующих лиц, определялось их характерами. В конфликтах комедии нового типа явственно ощущались основные противоречия реальной действительности. Теперь герои выступали не только в их внешней, объективно комической сущности, но и со стороны их субъективных переживаний, имевших для них подчас подлинно драматический характер. Этот драматизм переживаний придавал отрицательным героям новой комедии жизненную подлинность, реальность, отчего сатирическое обличение приобретало особую силу. Драматизм комедии раскрывал и остроту восприятия художником пороков дворянско-буржуазного общества, придавал его критике особую серьезность и страстность; и тогда в его громком обличительном смехе звучали интонации гражданского негодования.

Таковы были основные черты комедии, создаваемой Мольером и получившей наименование "высокой комедии". Определяя своеобразие этого жанра, Пушкин писал: "...высокая комедия не основана единственно на смехе, но на развитии характеров, - и что нередко [она] близко подходит к трагедии" {А. С. Пушкин, Полн. собр. соч., изд. Академии наук СССР. т. 11, М. 1949. стр. 178.}.

Первенцем нового жанра была комедия "Школа жен".

Творчество Мольера достигло своей зрелой поры, его комедии приобретали все больший общественный резонанс. Особенно сильно взбудоражились умы 26 декабря 1662 года, в день премьеры "Школы жен". Театр был полон. Комедия привела в восторг партер и вызвала возмущение посетителей лож.

В новой комедии Мольер доказывал, что "тиранство и строгий надзор приносят несравненно меньше пользы, чем доверие и свобода" {Г. Э. Лессинг. Гамбургская драматургия, "Academia", 1936. стр. 205.}. Здесь развивалась моральная проблематика, намеченная в "Школе мужей". Богатый почтенный буржуа Арнольф берет к себе на воспитание простую крестьянскую девушку Агнесу, запирает ее у себя в доме и хочет насильно сделать своей женой. Подготовляя ее к этой роли, Арнольф заставляет Агнесу изучить правила супружества и постоянно твердит, что жена должна быть послушной рабой мужа. Агнеса чистосердечно сознается своему опекуну, что любит молодого Ораса. Орас тоже говорит ему о своей любви к Агнесе, так как не подозревает о планах Арнольфа по отношению к своей воспитаннице. Деспотичный опекун уверен, что ему легко будет сладить с простодушными любовниками. Но обстоятельства складываются так, что хитрость попадается в свои собственные сети, и простые сердца торжествуют победу.

Буржуа Арнольф полагал, что старые, деспотические семейные законы дают ему право подчинить себе волю и душу бесправной девушки; но на эту попытку Агнеса отвечала протестом, и, что особенно замечательно, в борьбе со своим опекуном, отстаивая свое право на любовь, девушка взрослела, становилась самостоятельней и умней. Свобода торжествовала над деспотизмом. Оценивая комедию Мольера, Белинский писал: "Цель комедии самая человеческая доказать, что сердца женщины нельзя привязать к себе тиранством и что любовь - лучший учитель женщин. Какое благородное влияние должны были иметь на общество такие комедии, если их писал такой человек, как Мольер!" {В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., изд. Академии наук СССР, т. VI, М. 1955, стр. 370.}

Благотворное влияние комедии было бесспорно, но если "Школе жен" горячо аплодировали широкие круги зрителей, то в привилегированных слоях общества, среди "ценителей" и "жрецов" высокого искусства она вызвала взрыв негодования. В литературных салонах, в аристократических собраниях, среди почтенных отцов города и духовенства, в Бургундском отеле - везде и всюду порицали Мольера, называли его развратителем нравов и человеком дурного вкуса.

Мольеру, наконец, надоело выслушивать всевозможные пересуды и оскорбления, и он решил ответить своим злобным критикам в комедии "Критика "Школы жен" (1663). Помимо того, что поэт высмеял своих противников, он заставил положительных персонажей комедии - Доранта, Элизу и Уранию, защищая "Школу жен" от нападок жеманной Климены, маркиза и поэта Лизидаса, развернуть целую программу нового направления.

Мольер открыто заявляет, что одобрение партера он ставит неизмеримо выше похвал аристократических знатоков. Дорант говорит маркизу: "Я сторонник здравого смысла и не выношу взбалмошности наших маркизов Маскарилей". И тут же он дает доброжелательную характеристику партеру: "Я не могу не считаться с мнением партера, ибо среди его посетителей иные вполне способны разобрать пьесу по всем правилам искусства, а другие станут судить ее судом правды, то есть доверяясь непосредственному впечатлению, без слепого предубеждения, без всяких натяжек, без нелепой щепетильности".

Ориентируясь на широкую массу городских зрителей, Мольер ополчается против риторических трагедий и противопоставляет им живую драматургию, отражающую, "как в зеркале, все общество". Устами своего героя Мольер заявляет: "Я нахожу, что гораздо легче распространяться о высоких чувствах, воевать в стихах с Фортуной, обвинять судьбу, проклинать богов, нежели приглядеться поближе к смешным чертам в человеке и показать на сцене пороки общества так, чтобы это было занимательно".

Критерием художественной истинности для Мольера было соответствие искусства не педантическим правилам, а действительности. Мольер видел цель своих комедий в правдивом изображении и сатирическом освещении современной жизни. Для драматурга было бесспорно, что о достоинствах произведения нужно судить не по соответствию его с предписаниями теории, а согласно суждениям здравого смысла. Не знатоки искусства, а, если так можно выразиться, знатоки жизни были для Мольера подлинными ценителями творчества. Полагая, что простые люди, вышедшие из самой гущи жизни, лучше всех могут оценить правду искусства, Мольер считал успех у них подлинным достижением цели. Поэтому он заставляет своего героя говорить: "На мой взгляд, самое важное правило нравиться. Пьеса, которая достигла этой цели, - хорошая пьеса".

Твердо убежденный в своей правоте, поэт бесстрашно вступил в бой со всей современной аристократической литературой и театром.

Враги Мольера из артистической и литературной среды сейчас же ответили на его вызывающую "Критику". Посредственный писатель де Визе написал комедию "Зелинда, или Истинная критика "Школы жен", а молодой драматург Бурсо под воздействием актеров Бургундского отеля сочинил пьесу "Портрет художника, или Ответная критика на "Школу жен".

Де Визе начинал с того, что упрекал Мольера в драматургической безграмотности. Но этого было недостаточно, и он обвинил Мольера в оскорблении высокопоставленных лиц и самой церкви, уверяя, что в образе маркиза Мольер высмеивает герцога Фельяда, а в сочиненных Арнольфом заповедях семейной жизни пародирует десять библейских заповедей Моисея.

На бесчисленные выпады своих врагов Мольер ответил новой сатирической комедией - "Версальский экспромт" (1663), в которой безжалостно высмеял и ничтожного Бурсо и всю напыщенную актерскую братию из Бургундского отеля.

Тогда королевские актеры прибегли уже к самым постыдным приемам борьбы. После того как пародия их провалилась, Монфлери написал королю письмо, в котором обвинял Мольера в женитьбе на собственной дочери, прижитой им якобы со своей бывшей любовницей Мадленой Бежар. Но король не обратил внимания на этот гнусный донос и вскоре после этого крестил первого ребенка, родившегося у Мольера и Арманды Бежар, младшей сестры Мадлены.

Так Мольер, разделываясь со своими врагами, в боевой обстановке идейной борьбы, отчетливо, ярко и живо сформулировал основные принципы своей эстетики. Нет, "Школа жен" была не случайной удачей писателя, а творческим выражением определенных идейных и художественных убеждений, тех принципов, которые отныне станут основой творчества Мольера и приведут его к созданию величайших творении французской комедиографии.

Но движение искусства никогда не протекает обособленно, вне социальных процессов. Значительное содержание сказывается только в тех творениях гения, создавая которые, писатель смог заглянуть в самые глубинные процессы своего времени и выявить как его главнейшие социальные противоречия, так и те здоровые народные силы, которые противостоят км и борются с ними.

Какова же была историческая обстановка середины XVII века, когда творчество Мольера достигло своей полной зрелости?

Известно, что царствование Людовика XIV делится на два периода прогрессивный и реакционный; 60-е и 70-е годы определяются как время успешного развития национальной экономики, создания крепкого централизованного государства и наивысшего подъема международного престижа Франции; следующие же десятилетия царствования Людовика XIV, начиная с середины 80-х годов, характеризуются такими событиями, как отмена Нантского эдикта, неудачная Война за испанское наследство, а также общий упадок экономической жизни страны, ее финансовый крах и усиление политической реакции.

При таком делении века Людовика XIV на два этапа необходимо помнить, что уже в п_е_р_в_о_м п_е_р_и_о_д_е существовали те его реакционные черты, которые, определяя собой противоречия 60-х и 70-х годов, возобладали к концу данного времени и привели к окончательной смене так называемого прогрессивного периода абсолютизма периодом реакционным.

С самого же начала царствования Людовика XIV противоречия между прогрессивными устремлениями абсолютизма и его феодально-дворянской политикой проявлялись во всех сторонах социальной жизни. Особенно очевидно это сказывалось на положении масс крестьянства. Если в общеэкономическом плане замена натурального обложения денежными взносами носила прогрессивный характер, то само материальное состояние французского крестьянства от этой смены форм налогообложения еще более ухудшилось. Отмечая это обстоятельство, К. Маркс писал: "Ужасная нищета французских крестьян при Людовике XIV... была вызвана не только высотою налогов, но и превращением их из натуральных в денежные налоги" {К. Маркс, Капитал, Госполитиздат, т. I, M. 1949, стр. 147.}.

То, что называлось цветущим периодом абсолютизма Людовика XIV, было временем, сопровождавшимся непрерывными крестьянскими восстаниями; крупнейшее из них - восстание бретонских крестьян 1675 года. Власти с величайшей жестокостью подавляли крестьянские движения: бунтовщиков вешали, колесовали, разрушали их дома, выгоняли из домов на улицы их жен и детей.

В состоянии острого напряжения находились и городские ремесленные массы: организация королевских мануфактур и система строжайшей регламентации производства, насаждаемые властями, приводили мелких ремесленников к разорению, безработице и лишали их всякой хозяйственной самостоятельности. Городской и деревенский ремесленный люд (в том числе и женщины) насильственно отрывался от своих орудий производства и сгонялся в помещения крупных мануфактур, чтобы здесь подвергаться самой бесчеловечной эксплуатации. Эти мероприятия королевских интендантов и промышленников-монополистов вызывали многочисленные волнения среди сельских и городских ремесленников и нередко выливались в открытые вооруженные выступления.

Система регламентации - насильственное подчинение производства единым правилам и требование общего стандарта для выделываемой продукции - вызывала все большие и большие протесты также со стороны буржуазии.

Реакционная основа абсолютизма особенно отчетливо проявлялась в объявлении личной воли монарха высшим законом страны, в жестоких полицейских репрессиях по отношению к проявлениям малейшей оппозиции правительству, в невиданных и бесконтрольных тратах на двор и на подачки придворным. Эта же реакционная, дворянско-феодальная природа абсолютизма сказывалась и в полном падении нравов при дворе и среди аристократии. Король, принцы крови и дворянский цвет нации, погрязнув в разврате, демонстративно подчеркивали, что их поведение не подсудно никаким моральным установлениям, ибо мораль существует лишь для людей низшей породы. Явным симптомом наступающей реакции было оживление католицизма и особенно деятельности ордена иезуитов. Отмене Нантского эдикта (1685), датой которой обычно обозначается начало реакционного поворота, предшествовала целая серия государственных постановлений, ограничивающих свободу вероисповедания и по существу означавших начало наступления реакции. Это законодательство, направленное против гугенотов, имеет своей первой датой 1661 год. О том, каким был характер преследований инаковерующих французов, можно судить по обращению протестантского священника дю Боска к королю. "У нас отнимают наши храмы, писал священник, - нас не допускают до занятий ремеслами, нас лишают всяких средств к существованию, и все наши единоверцы собираются выселиться из королевства". Эти слова были написаны в 1668 году, а в 1669 году королем была подписана новая декларация, еще более ограничившая свободу вероисповедания и гражданские права гугенотов.

Католическое духовенство, поддерживаемое королевской властью, шло в наступление. Самыми деятельными агентами реакции были иезуиты; их центром являлось "Общество святых даров" - своеобразная тайная организация, состоявшая из лиц знатного происхождения и их многочисленных агентов и выполнявшая по существу функции тайной полиции.

Чем больше укреплялся абсолютизм, тем яснее выражалась его феодальная природа и тем очевиднее узко классовые дворянские устремления получали преобладание над широкими планами государственной политики, рассчитанной на развитие национального хозяйства и культуры.

Буржуазия, недовольная системой насильственной регламентации экономической жизни, не видящая перспектив для получения каких бы то ни было политических прав, откалывалась от своей верхушечной части, так называемых "дворян мантии". Борьба еще не была начата, но раскол между буржуазией и дворянским государством уже явственно обозначился, временный союз был нарушен, а это по самой логике исторического развития должно было привести буржуазию к сближению с демократическим лагерем антифеодальной оппозиции. Средневековое третье сословие постепенно превращалось в новый социальный массив. Процесс этот, активно проходивший в XVIII веке, имел свое начало во второй половине XVII века. Он проявлялся в критике деспотических устремлений абсолютизма, в обличении религиозной нетерпимости, в порицании дворянских нравов, в высмеивании той части буржуазии, которая стремилась перейти в лагерь дворян, в осознании передовыми писателями середины XVII века необходимости сплочения всех антифеодальных сил, которые позже объединятся в единый боевой союз.

Эти устремления еще не были осознанной программой, ибо сами противоречия между абсолютизмом и буржуазией еще не выявились в достаточной степени, но тем не менее все вело к тому, что дворянская власть обнажала свою реакционную сущность, а вся масса непривилегированных сословий объединялась в мощный демократический лагерь. Начало этого важнейшего процесса в истории Франции лучше всех людей середины XVII века ощущал Мольер, и потому его творчество было не только оружием критики феодальной верхушки общества и паразитической части буржуазии, но и выражением тех сил просвещенного разума и здравого народного смысла, которые накапливались в передовых слоях общества и в широких массах и получили свое прямое отражение в творчестве великого драматурга.

Первый сокрушительный удар по дворянско-буржуазному обществу Мольер нанес своей комедиен "Тартюф".

V

Характеризуя величайшие творения поэзии и драмы, Пушкин писал: "Есть высшая смелость: смелость изобретения, создания, где план обширный объемлется творческою мыслию - такова смелость Шекспира, Dante, Milton'a, Гете в Фаусте, Молиера в Тартюфе" {А. С. Пушкин, Полн. собр. соч., изд. Академии наук СССР, т. 11, М. 1949, стр. 61.}.

Эта "высшая смелость" гения была в открытии Мольером в современном обществе злобной, силы религиозного и морального лицемерия; "обширный план" комедии заключался в понимании драматургом огромного общественного значения темы, а ее объемлющая "творческая мысль" была тем пафосом сатирического обличения, который и по сегодняшний день сохраняется в образе мольеровского лицемера.

Мы помним слова Белинского о том, что Мольер, создав "Тартюфа", поразил ядовитую гидру ханжества перед лицом лицемерного общества.

Подробности этого писательского подвига таковы. Уже почти целую неделю непрестанно шли увеселения, устроенные королем в честь Анны Австрийской и Марии-Терезии, и вот на шестой день "Увеселений волшебного острова", 12 мая 1664 года, мольеровская труппа исполнила новое произведение своего главы трехактную комедию "Тартюф".

Молодой Людовик нашел комедию "очень занимательной". Не вдумываясь в содержание показанного спектакля, он был вполне доволен новым подарком своего постоянного развлекателя - ведь в комедии выставлялись на осмеяние изрядно надоевшие царственному волоките моралисты.

Но совсем иной была реакция фанатически религиозной королевы-матери и окружавших ее придворных и клерикалов. Тут сразу же заметили крамольный характер "Тартюфа" и потребовали от короля запрета комедии.

В официальном отчете о шестом дне празднеств было записано: "Величайшая щепетильность короля в вопросах религии не могла вынести этого сходства между пороком и добродетелью, которые могли быть приняты один за другую".

"Тартюф", который, по уверению автора, должен был олицетворять лицемерие и ханжество известной части духовенства, воспринимался как злая карикатура на все духовное сословие. Попы пришли от "Тартюфа" в совершенное неистовство. Правильно угадывая в Мольере своего злейшего врага, они обрушивали на его голову самые страшные проклятия. Обращаясь к Людовику XIV, один из них писал: "Один человек, или, вернее, демон в телесной оболочке и в человеческом образе, самый отъявленный безбожник и вольнодумец, какой когда-либо существовал в минувшие века, имел достаточно нечестия и бесстыдства, чтобы задумать в своем дьявольском мозгу пьесу, которая чуть было не стала достоянием общества, будучи представлена в театре к посрамлению всей церкви, которую он стремился показать в смешном, презренном и гнусном виде. За это... он заслуживает примерной, величайшей и всенародной пытки и даже сожжения на костре, который явился бы для него предвестником адского огня".

Но Мольер был не из тех людей, которых можно было легко запугать небесными громами. Он настойчиво добивался постановки своей комедии. Совершенно бесстрашно комедиограф писал королю: "Тартюфы потихоньку и ловко вошли в милость у Вашего величества, и оригиналы добились запрещения копии, как бы она ни была незлобива и какой бы похожей ее ни находили".

Энергично добиваясь разрешения комедии, Мольер в обстановке яростной клеветы и ненависти продолжал упорно работать над "Тартюфом". Чем больше неистовствовали враги, тем явственней была видна подлость их действий, ханжеское лицемерие их морали, и Мольер, превращая свою трехактную комедию в пятиактную, заострял ее конфликт, обрисовывал во весь рост ее главного героя - одним словом, делал свою "копию" все более и более похожей на оригинал.

В обществе знали об этой работе Мольера, и интерес к комедии возрастал. Через три месяца после запрещения "Тартюфа" три акта из этой крамольной пьесы были показаны в летней резиденции герцога Орлеанского, а несколько времени спустя в замке принца Конде были даны уже все пять актов нового произведения. Высшая знать кокетничала вольнодумством и не считала для себя обязательным королевский запрет. Не угас интерес к комедии и у самого Людовика; во всяком случае перед отъездом на театр военных действий во Фландрию он дал Мольеру устное разрешение публично показывать "Тартюфа".

Здраво оценивая силы врагов, Мольер изменил название своей комедии на "Обманщик", снял со своего героя священническую сутану и переименовал его в Панюльфа, смягчил наиболее острые места, выбросил цитаты из Евангелия, заставил Клеанта произнести монолог об истинно благочестивых людях и в такой новой редакции показал комедию 5 августа 1667 года публике. Премьера имела огромный успех, сбор достирал рекордной суммы-1890 ливров; следующий спектакль был объявлен на 7 августа.

Но, как свидетельствует Лагранж, "6 августа явился в театр пристав из парламента, чтоб известить от имени первого президента, г. де Ламуаньона, о запрещении дальнейших представлений пьесы". Ламуаньон был одним из видных деятелей всемогущего тайного "Общества святых даров".

Мольер спешно отправил в королевскую ставку двух своих товарищей актеров Лагранжа и Латорильера с просьбой к королю подтвердить свое разрешение ставить "Тартюфа". Но Людовик XIV снова отступил перед напором реакционных кругов - ответа на прошение не последовало.

Когда противники Мольера упрекали его за то, Что он позорит в образе Тартюфа христианскую мораль, то они были, конечно, правы. В Тартюфе Мольер изображал совершенно правдоподобно норму религиозной этики, а не какие-нибудь отдельные ее извращения. "Порядочных людей" возмущало не то, что Тартюф был похотлив и жаден до денег: блудливых монахов на сцене они видели не раз и не раз хохотали над их проделками. В мольеровском Тартюфе было нечто иное: тут наносился смертельный удар основному принципу христианской этики, раскрывалась лживость и преступность всей системы церковной идеологии, претендующей на руководство духовной жизнью человечества.

Мольер с гениальной силой показал на примере Тартюфа, что христианская мораль дает возможность человеку быть совершенно безответственным за свои поступки. Человек, лишенный собственной воли и целиком предоставленный воле божьей, уже не отвечает ни за что - ведь он только послушное орудие бога. Когда Оргон передает Тартюфу все свое имение, тот, совершая явное мошенничество, безучастным голосом говорит: "Мы воле божией противиться не властны".

Но мало того, что человек не отвечает за свои злодеяния, он, даже признаваясь в них, не несет никакой ответственности. Ведь главное - не общественное осуждение преступления, а раболепное смирение грешника перед церковью. Приверженность религии считается тем возвышенней, чем больше вера подчиняет себе жизненные потребности человека. Что может быть самоотверженнее и величественнее пожертвования своей родной семьей во имя бога? Разве с церковной точки зрения не велик подвиг Тартюфа, сумевшего возбудить в Оргоне такой страстный религиозный энтузиазм?

Каждый член иезуитского ордена ставил перед собой подобную задачу, и каждый ликовал бы, по примеру Тартюфа, если бы отец во имя п_р_е_с_т_и_ж_а н_е_б_а прогнал из дому и проклял своего сына.

Нужная форма найдена, дань небу отдана, а что касается совести, то с нею можно не считаться. Тартюф говорит:

Для разных случаев, встречающихся в мире,
Наука есть о том, как совесть делать шире
И как оправдывать духовные дела
Тем, что в намеренье не заключалось зла.

И тут же он сознается, что "кто грешит в тиши - греха не совершает". Внешне религиозная мораль выглядела совершенно благородно, но по существу она была абсолютно лживой. Имея в жизни только одну цель - собственное благополучие, тартюфы прикрывают ее высокой религиозной и даже патриотической фразеологией, обманывающей миллионы органов.

Очаровывается Оргон Тартюфом вовсе не по простоте своей, не потому, что Тартюф хитер и ловок. Добродетельного буржуа пленил в Тартюфе суровый религиозный энтузиазм, и он с огромным увлечением отдался этому возвышенному чувству. Уверовав в слова Тартюфа, Оргон сразу почувствовал себя избранным существом и стал вслед за своим духовным наставником считать земной мир "кучею навозной". Образ Тартюфа до того ослепил Оргона, что он уже больше ничего не видел, кроме своего обожаемого учителя. Эту абсолютную одержимость любовью к Тартюфу Мольер замечательно раскрывает в знаменитой реплике Оргона: "Ну, а Тартюф?" Но насколько трудно было увидеть истинного Тартюфа Оргону или его матушке, госпоже Пернель, людям, зараженным ядовитым влиянием лицемера, настолько легко оказалось разглядеть в нем явного плута всем тем, кто способен был трезво посмотреть на этого ханжу и увидеть факты такими, какими они были в действительности.

Наиболее непримиримым врагом Тартюфа является Дорина. Она смело нападает и на самого святошу и на всех потакающих ему. Не умея подыскивать выражения и учитывать обстоятельства, Дорина говорит свободно и дерзко, и в этой непосредственности проявляется разумная природа народных суждений. Вместе с Дориной Тартюфа разоблачает и Клеант. И это объединение как бы символизирует союз здравого смысла с просвещенным разумом, выступающим совместно против лицемерия и мракобесия церковной идеологии.

Но ни Дорине, ни Клеанту не удается окончательно разоблачить Тартюфа слишком хитры приемы его мошенничества н слишком широк круг его влияния. Разоблачает Тартюфа сам король. Этим благополучным финалом Мольер как бы призывал короля покарать лицемеров и наивно обнадеживал себя и других тем, что справедливость все же восторжествует над царящей в мире ложью.

Шли годы. Мольер продолжал бороться за своего "Тартюфа". Он настойчиво обращался с просьбами к Людовику XIV, умолял брата короля, писал в городской совет, но ничего не помогало. И только в 1669 году, после смерти королевы-матери, яростной сторонницы партии святош, комедия была разрешена к постановке. Бесспорно, сыграла роль и новая благополучная концовка пьесы, в которой король изображался в весьма привлекательных чертах.

После почти пятилетнего ожидания парижане с жадностью набросились на крамольную пьесу - в течение сезона она прошла сорок три раза. Зал Пале-Рояля каждый день ломился от публики. Хроникер Робине писал: "Любопытство было так велико, что толпа, как природа, заполняла все пустые места. Многих чуть не задавили в театре".

Успех "Тартюфа" приобрел явно политический характер. В главном герое комедии легко было угадать типичные черты агента "Общества святых даров".

Пройдет полтора столетия, и Наполеон удивится легкомыслию Людовика XIV, разрешившего "Тартюфа". "На мой взгляд, - скажет император, - комедия изображает благочестие в таких отвратительных красках, что, скажу не колеблясь, если бы пьеса была написана в мое время, я не позволил бы ставить ее на сцене".

Пройдет еще четверть века, буржуазия безраздельно завладеет властью, и великий Бальзак скажет: "Правительство, пугаясь всякой новой мысли, изгнало из театра комический элемент в изображении современных нравов. Буржуазия, менее либеральная, чем Людовик XIV, дрожит в ожидании своей "Женитьбы Фигаро", запрещает играть "Тартюфа" {Оноре Бальзак, Собр. соч., Гослитиздат, 1954, т. 9, стр. 173.}. Но пусть тартюфы, охраняемые властями, торжествовали в жизни, победа комедии была в бессмертной сатире, из века в век разящей лицемеров всех сортов и типов.

Сила этой сатиры жива и поныне, она - в гениально обобщенном образе ханжи, в том ее общественном значении, которое всегда становится явственным, когда, клеймя лицемера и предателя, мы называем его словом Тартюф!

Борясь за "Тартюфа", Мольер смело писал королю: "По-видимому, ваше величество, мне не надо больше писать комедий, если тартюфы одерживают верх".

Но не писать комедий этот отважный человек не мог.

Еще не перестали в церквах проклинать Мольера за его "Тартюфа", а гениальный сатирик во время великого поста 1664 года уже показал парижанам новое "дьявольское создание" - безбожную комедию "Дон Жуан, или Каменный гость".

Сюжет комедии был заимствован из итальянского сценария, созданного по мотивам комедии Тирсо де Молина "Севильский озорник". Спектакль итальянцев шел в течение целого сезона и не вызвал никаких особых нареканий. Постановка же Мольера сразу подняла волну нападок и брани. Некий Рошмон, доведенный до бешенства бесстрашием Мольера, писал по поводу "Дон Жуана": "Эта пьеса произвела в Париже столько шума, она вызвала такой публичный скандал и так огорчила всех порядочных людей, что мы явно нарушили бы свой долг по отношению к богу, если бы молчали в такой момент, когда его слава подвергается открытому нападению, когда вера отдана на посрамление шуту, который рассуждает о ее таинствах, и когда безбожник, будто бы пораженный небесным огнем, по существу поражает и рушит все основы религии". Злобствующий христианин, истратив всю аргументацию против вольнодумного писателя, кончал тем, что грозил Мольеру изгнанием, пытками и позорной казнью. Борьба между церковью и поэтом принимала очень острый характер.

В "Дон Жуане" Мольер выступал как зрелый мастер и глубокий мыслитель. Комедия о "севильском озорнике" была его первым великим произведением, с которым он мог выступить перед публикой. Острейшей антидворянской сатире сопутствовало злое высмеивание ненавистного ханжества, обличались одновременно и наглая преступность и прикрывающая ее иезуитская мораль.

В образе Дон Жуана Мольер клеймил ненавистный ему тип распутного и циничного аристократа, человека, не только безнаказанно совершающего свои злодеяния, но и бравирующего тем, что он, в силу знатности своего происхождения, имеет право не считаться с законами морали, обязательными только для людей простого звания. Такие же взгляды царили при дворе, где верность и супружеская честь рассматривались как мещанский предрассудок и где подобный тон задавал сам король.

Но то, что аристократам казалось безобидной сменой удовольствий, своеобразным украшением праздного существования, Мольер увидел с человеческой и драматической стороны. Стоя на позициях гуманизма и гражданственности, драматург показал в образе Дон Жуана не только легкомысленного покорителя женских сердец, но и циничного и жестокого наследника феодальных прав, безжалостно, во имя минутной прихоти, губящего жизнь и честь доверившихся ему молодых женщин. Надругательство над человеком, попрание достоинства женщины, глумление над их чистыми и доверчивыми душами - все это было показано в комедии как результат действий аристократа, не обуздываемого никакими общественными установлениями.

Предвосхищая едкие выпады Фигаро, слуга Дон Жуана Сганарель говорит своему господину: "...может, вы думаете, что если вы знатного рода, что если у вас белокурый, искусно завитой парик, шляпа с перьями, платье шитое золотом, да ленты огненного цвета... может, вы думаете, что вы от этого умней, что все вам позволено и никто не смеет вам правду сказать? Узнайте же от меня, от своего слуги, что рано или поздно... дурная жизнь приводит к дурной смерти..." В этих словах ясно слышны ноты социального протеста.

Но, давая своему герою столь определенную характеристику, Мольер не лишал его тех привлекательных субъективных качеств, пользуясь которыми Дон Жуан вводил в обман окружающих его людей и особенно женщин. Оставаясь человеком бессердечным, он обладал пылкими, мгновенно воспламеняющимися страстями, которые легко было принять за подлинные проявления чувств; будучи черствым эгоистом, он мог, демонстрируя свою воинскую отвагу, вступиться за кого-нибудь, выказать храбрость, но эти рыцарские порывы не содержали в себе никаких дружеских, человеческих чувств. Умея выворачиваться из любого затруднительного положения, он обладал находчивостью, остроумием и даже своеобразным обаянием.

Похождения Дон-Жуана приносили окружающим людям величайшее зло. Слушая лишь голос своих страстей, Дон Жуан полностью заглушал свою совесть: он цинично гнал от себя опостылевших ему любовниц и нагло рекомендовал своему престарелому родителю поскорее отправляться на тот свет, а не докучать ему нудными нотациями. Мольер отлично видел, что чувственные побуждения, не сдерживаемые уздой общественной морали, приносили обществу величайший вред.

Не обремененный никакими моральными обязательствами, Дон Жуан, естественно, был свободен и от религиозных предрассудков. Безбожие было явлением, достаточно распространенным среди аристократов; богохульством занимались даже принцы крови, стоящие у самого трона "христианнейшего короля". Поэтому естественно, что знатного дворянина Дон Жуана запугать небом было невозможно; никакие посулы будущих блаженств не могли заменить ему радостей жизни.

В беседе со Сганарелем Дон Жуан сознается, что не верит ни в рай, ни в ад, ни в черта, ни в загробную жизнь, а когда озадаченный слуга спрашивает у него: "Во что же вы верите?" - то Дон Жуан спокойно отвечает: "Я верю, Сганарель, что дважды два - четыре, а дважды четыре - восемь".

В этой арифметике, помимо циничного признания выгоды высшей моральной истиной, была и своя мудрость. Вольнодумец Дон Жуан вслед за греком Эпикуром и французом Гассенди взрил не во всепоглощающую идею, не в святой дух, а только в материю, в реальность человеческого бытия, ограниченного земным существованием. Дон Жуану был искренне смешон нищий, который с утра до ночи молил бога за благополучие добрых людей, подающих ему милостыню, и тем не менее сам умирал с голоду. И богохульник Дон Жуан протягивал бедняге золотой и говорил: "На, возьми, я даю тебе его из человеколюбия".

Глубина характеристики Дон Жуана заключалась в том, что в образе современного аристократа, охваченного жаждой наслаждений, Мольер показывал те крайние пределы, до которых дошло жизнелюбие ренессансного героя. Некогда прогрессивные устремления, направленные против аскетического умерщвления плоти, в новых исторических условиях не сдерживаемые уже никакими преградами общественной морали и гуманистических идеалов, перерождались в хищнический индивидуализм, в открытое, циничное проявление эгоистической чувственности. Но при этом Мольер наделял своего героя смелыми вольнодумными идеями, которые объективно способствовали разрушению религиозных взглядов и распространению в обществе материалистических воззрений на мир.

Противопоставляя Дон Жуану его слугу Сганареля, Мольер намечал те пути, которые позже приведут к смелым обличениям Фигаро. Столкновение между Дон Жуаном и Сганарелем обнаруживало конфликт между аристократическим своеволием и буржуазным здравомыслием, но Мольер не ограничивался внешним противопоставлением этих двух общественных типов, критикой аристократии. Он раскрывал также противоречия, таящиеся и в буржуазном морализировании. Социальное сознание буржуазии было развито уже достаточно, чтобы можно было увидеть порочность эгоистичной чувственности Ренессанса; но "третье сословие" еще не вступило в свой героический период, и его идеалы не стали еще казаться столь абсолютными, как они покажутся просветителям. Поэтому Мольер имел возможность показать не только сильную, но и слабую сторону мировоззрения и характера Сганареля, показать мещанскую ограниченность этого типа.

Когда Сганарель, порицая Дон Жуана, говорит, что тот "не верит ни в небо, ни в святых, ни в бога, ни в черта", что он "живет, как гнусный скот, как эпикурейская свинья, как настоящий Сарданапал, не желающий слушать христианские поучения и считающий вздором все то, во что верим мы", то в этой филиппике ясно слышна ирония Мольера по поводу ограниченности добродетельного Сганареля. В ответ на философскую арифметику Дон Жуана Сганарель развивает доказательство существования бога, исходя из факта разумности мироздания. Демонстрируя на самом себе совершенство божественных творений, Сганарель до такой степени увлекается жестикуляцией, поворотами, скачками и прыжками, что кончает тем, что валится с ног я дает повод безбожнику сказать: "Вот твое рассуждение и разбило себе нос". И в этой сцене Мольер стоит явно за спиной вольнодумца Дон Жуана. Восхваляя разумность мироздания, Сганарель доказал лишь одно: собственную глупость.

Сганарель, выступающий с обличительными речами, на деле оказывается совершенно неспособным к борьбе - он до наивности простодушен и откровенно труслив. И, конечно, церковники были правы, когда негодовали на Мольера за то, что он выставил этого комического слугу единственным защитником христианства. Но автор "Тартюфа" знал, что религиозная мораль была столь эластична, что могла проповедоваться любым человеком, так как требовала не чистой совести, а лишь правоверных речей. Личные добродетели не имели тут никакого значения; человек может совершать самые дурные поступки, и его никто не будет считать грешником, если он прикроет свою порочную физиономию тонкой маской показной религиозности.

"Тартюф" был запрещен, но страстное желание обличать лицемерие жгло сердце поэта, и он не мог сдерживать свой гнев против иезуитов и ханжей и заставил Дон Жуана, этого откровенного грешника, с сарказмом говорить о лицемерных пройдохах: "Пусть козни их известны, пусть все знают, кто они такие, все равно они не лишаются доверия: стоит им разок-другой склонить голову, сокрушенно вздохнуть или закатить глаза - и вот уже все улажено..." И здесь в словах Дон Жуана слышен голос Мольера.

Дон Жуан решает на себе испробовать магическую силу лицемерия. "Под эту благодатную сень я и хочу укрыться, чтобы действовать в полной безопасности, - говорит он. - От моих милых привычек я не откажусь, но я буду таиться от света и развлекаться потихоньку. А если меня накроют, я палец о палец не ударю: вся шайка вступится за меня и защитит от кого бы то ни было. Словом, это лучший способ делать безнаказанно все, что хочешь".

И на самом деле, лицемерие прекрасно защищает от нападок. Дон Жуана обвиняют в клятвопреступлении, а он, смиренно сложив руки и закатив глаза к небу, бормочет: "Так хочет небо", "Такова воля неба", "Я повинуюсь голосу неба" и т. д.

Но если в жизни против Дон Жуана не было управы, то на сцене Мольер мог поднять свой гневный голос против преступного аристократа, и финал комедии гром и молния, которые поражали Дон Жуана, - был не традиционным сценическим эффектом, а образным выражением возмездия, воплощенным в сценическую форму предвестием грозной кары, которая падет на головы аристократов.

В годы борьбы за "Тартюфа" Мольер написал и третью свою великую комедию - "Мизантроп" (1666), в которой гражданские начала идеологии драматурга были выражены с наибольшей силой и полнотой.

Действие комедии начинается со спора между Альцестом и его другом Филинтом. Филинт проповедует удобную для жизни соглашательскую философию. Зачем ополчаться против жизненного уклада, когда все равно его не изменишь? Куда разумней приноравливаться к общественному мнению и потакать светским вкусам. Но Альцесту такая кривизна души ненавистна. Он говорит Филинту:

Но раз нам по душе пороки наших дней,
Вы, черт меня возьми, не из моих людей.

Своих людей Альцест видит в решительных и смелых натурах, способных на резкое и суровое обличение окружающих несправедливостей. От имени этих вольнодумцев Альцест говорит:

Нет! Мы должны карать безжалостной рукой
Всю гнусность светской лжи и пустоты такой.
Должны мы быть людьми; пусть нашим отношеньям
Правдивость честная послужит украшеньем.
Пусть сердце говорит свободно, не боясь.
Под маской светскости трусливо не таясь.

Альцест хочет только одного - остаться человеком в лживом обществе. Вокруг себя он видит страшную картину, искажение нормального человеческого существования:

Везде предательство, измена, плутни, лживость,
Повсюду гнусная царит несправедливость.
Я в бешенстве; нет сил мне справиться с собой,
И вызвать я б хотел весь род людской на бой.

Альцест ненавидит окружающих его людей; но, по существу, ненависть эта касается тех извращений человеческой природы, которые приносит с собой ложное общественное устройство. Предвосхищая идеи просветителей, Мольер в образе своего Мизантропа изображает столкновение "естественного человека" с людьми "искусственными", испорченными дурными законами. Альцест с отвращением покидает этот гнусный мир с его жестокими и лживыми обитателями.

С обществом Альцеста связывает только страстная любовь к Селимене. Селимена - типичная светская особа, умная и решительная молодая женщина, но сознание и чувства ее полностью подчинены нравам высшего света, и потому она пуста и бессердечна. После того как великосветские поклонники Селимены, обиженные на нее за злословие, покидают ее, она соглашается стать женой Альцеста. Альцест бесконечно счастлив, но он ставит своей будущей подруге условие: они должны навсегда покинуть свет и жить "вдвоем, в глуши, в пустыне". Селимена отказывается от подобного сумасбродства, и Альцест возвращает ей слово.

Альцест не представляет себе счастья в том мире, где нужно жить по волчьим законам, - его идейная убежденность одерживает победу над бездумной страстью. Но Альцест уходит от общества не опустошенным и не побежденным. Ведь недаром он, высмеивая напыщенные стихи маркиза, противопоставлял им очаровательную народную песню, веселую и искреннюю. Восхваляя сельскую музу, Мизантроп проявил себя человеком, глубоко любящим и понимающим свой народ. Но Альцест, как и все его современники, не знал еще путей, которые ведут протестующего одиночку в лагерь народного возмущения. Не знал этих путей и сам Мольер, так как они еще не были проложены историей.

Но Мольер показывает не только протестующую силу своего героя, он видит и теневую сторону этого нового типа: ошибка Альцеста заключается в том, что ненавистные ему пороки светского общества он готов увидеть у всего человеческого рода, и это придает фигуре самого Мизантропа некоторые комические черты.

Альцест с начала до конца комедии остается протестантом, но Мольер не может найти для своего героя большой жизненной темы. Процесс, который ведет Альцест со своим противником, в действие пьесы не включен, он является как бы символом царящей в мирз несправедливости. Альцесту приходится ограничивать свою борьбу только критикой жеманных стихов да укорами ветреной Селимене. Мольер еще не мог построить пьесу со значительным социальным конфликтом, потому что такой конфликт не был еще подготовлен действительностью; но зато в жизни все ясней раздавались голоса протеста, и Мольер их не только услышал, но еще прибавил к ним свой громкий и отчетливый голос.

VI

Глубже всех своих современников ощущая общественные пороки времени, страстно обличая хищническое своеволие знати и гнусное лицемерие церковников, Мольер обретал силы для своей критики в гражданских идеалах, подспудно созревавших в недрах общества. Не осознавая еще политической необходимости сближения буржуазии с демократическими массами, Мольер был тем единственным писателем XVII века, который звал к этому сближению. И делал это не во имя сохранения средневековых патриархальных связей, а гениально предчувствуя в народе и обществе накопление тех центростремительных сил, которые в следующем, XVIII веке обретут мощное единство "третьего сословия". Мольер своим творчеством настоятельно призывал широкие слои буржуазии крепить связи с народом. Именно в этом Мольер видел залог сохранения здравого смысла у буржуа, их морального здоровья, верности общественных устремлений. Если же представители буржуазии гнушались этих связей, стремились породниться с дворянством, то это вело к отрыву от "третьего сословия" и было чревато для буржуа не только потерей верной общественной ориентации, но и лишением всякого человеческого достоинства, полной сумятицей суждений, морали и эстетических вкусов.

Если абсолютистское государство всячески стремилось перетащить верхушку зажиточной буржуазии в дворянский лагерь, то в народе и в прогрессивных буржуазных кругах с нескрываемым презрением смотрели на этих ворон в павлиньих перьях. Мольер был самым решительным обличителем этих перебежчиков в лагерь дворянства.

Глубина мольеровской сатиры заключалась в том, что он высмеивал не только буржуа, стремящихся породниться со знатью, но и подвергал общественному обличению самую материальную силу, которая позволяла мещанину вступать в дворянство.

Впервые у Мольера эта тема прозвучала в комедии "Жорж Данден, или Одураченный муж" (1668). Мольер зло высмеивал деревенских богатеев, которые, подобно Дандену, порвав со своей средой, желали через брак с дворянкой "выйти в люди". Сила, которая давала возможность богачу Дандену, преодолев общественные преграды, завладеть молодой женщиной, заключалась в золоте. Приобрести право называться господином де ла Дандиньером позволяли Дандену деньги.

С одной стороны, эта магическая сила поднимала представителей буржуазии до высот дворянства, а с другой - лишала человеческие отношения чистоты и честности, непосредственных искренних чувств, заменяемых корыстным расчетом. Наделив капиталом своего низкородного героя, Мольер одновременно и возвышал его, позволив держаться с аристократической четой де Сотанвиль смело и независимо, и сурово его осудил за то, что он безоговорочно уверовал в абсолютную власть денег.

Данден считает себя подло обманутым, так как, заплатив изрядную сумму за молодую супругу, он не может безраздельно владеть ею, как прочими купленными за деньги вещами. Напротив, ему ставят в упрек самый факт покупки, лишающий его всяких моральных прав на верность жены. Эта последняя видит в нем лишь случайно подвернувшегося ее родителям покупателя, с которым ее не связывает никакое чувство и перед которым она не несет никакой моральной ответственности.

Мольер подчеркивает при этом, что дворянка Анжелика цинично пользуется этой ситуацией и тут же обзаводится любовником. Существованию честных супружеских отношений мешают не только луидоры Дандена, но и дворянская спесь четы Сотанвиль (sot en ville - городской дурень), промотавшей свое состояние и беспомощно пытающейся скрыть свою нищету бутафорским величием аристократического происхождения. Продав дочь деревенскому выскочке, спасшему их от полнейшего разорения, эти "нежные" родители говорят теперь о чести и благородстве. Мольер высмеивает этих "рыцарей чести" в не меньшей мере, чем "рыцаря кошелька".

Основная комическая фигура пьесы - Жорж Данден. Этот по-своему неглупый человек оказался в комедии полным простофилей. Он потерял свое человеческое достоинство и предстал дураком в чужих и собственных глазах потому лишь, что переоценил силу своей мошны и полез в дворяне.

Теме сословной измены буржуазии Мольер посвятил также комедию-балет "Мещанин во дворянстве", которая была поставлена в загородном замке короля Шамборе в 1670 году. Получив от короля скромное задание показать модные турецкие танцы. Мольер написал содержательнейшую комедию, в которой восточная буффонада была лишь внешним орнаментом, нисколько не заслоняющим основного содержания сатирической пьесы.

"В том, что я вожусь с важными господами, виден мой здравый смысл, говорит Журден. - Это не в пример лучше, чем водиться с твоими мещанами". Но беда Журдена была в том, что он видел преодоление мещанской ограниченности в раболепном подражании аристократии, ставшей уже явно паразитическим сословием. Общение с дворянством не увеличивало его кругозора и не расширяло его деятельности; напротив, оно уводило его от реального дела и притупляло практическую сметку. Превосходство Журдена было явно комическим: желая поднять собственное достоинство, он ронял его. Таким образом, Мольер, взяв основной темой комедии попытку буржуа уйти от своих собратьев и примкнуть к высшему кругу, категорически осуждает Журдена за его стремление приспособиться к дворянству, перейти в лагерь аристократии и тем самым порвать связи с демократическими слоями общества.

Носителями положительного идеала Мольера являются молодые люди буржуазного класса Клеонт и Люсиль, враждебно и скептически настроенные как по отношению к патриархальному укладу, так и по отношению к недостойным подражания аристократам. Клеонт и Люсиль совсем не смиренные дети строгих родителей. Люсиль уже получила светское образование, и у нее иные взгляды, чем у девушки из буржуазно-патриархальной среды. Не похож на правоверного буржуа и ее возлюбленный Клеонт. Это не только благородный любовник, но и достойнейший человек. Он говорит откровенно, что он не дворянин. Но род его занятий (Клеонт шесть лет прослужил в армии) значительно подымает этого деятельного и полезного государству человека над огромной массой аристократов-тунеядцев, которые либо прозябали в невежестве по своим имениям, либо мошеннически кормились за счет чужих кошельков, как это делал блестящий граф Дорант и очаровательная маркиза Доримена. Клеонт приобрел истинное, благородство благодаря своему жизненному поведению, в то время как жизнь и поведение аристократической пары лишили их порядочности. В этом был смысл нового понимания сущности человеческого достоинства.

Особой силы антибуржуазная сатира Мольера достигла в комедии "Скупой" (1668), в которой драматург обнажал самые корни социального зла буржуазного общества.

Если в "Тартюфе" отец под влиянием религиозного фанатизма лишается естественных родительских чувств, то в "Скупом" подобное же извращение природы происходит из-за страстной одержимости жаждой наживы. Деньги становятся символом новой веры. Гарпагон проникнут фанатизмом не меньше, чем Оргон. Один верит во всемогущую силу бога, другой - во всемогущую силу золота. Но если Оргон обманут, то одержимость Гарпагона вполне им осознана: он считает ее разумной и даже гордится ею, ибо всегда может на деле испробовать могущество своего бога. Сознание Гарпагона целиком фетишизировало - не человек владеет золотом, а золото владеет человеком, его помыслами, страстями и убеждениями. Вся жизнь Гарпагона подчинена одной цели - накоплению богатств.

Чтобы увеличить капитал, Гарпагон не только берет со своих клиентов самые чудовищные проценты, не только морит голодом себя и домашних, но и торгует судьбой своих детей: выдать дочь Элизу без приданого за богатого старика и женить сына Клеонта на зажиточной вдове - вот идеальное выполнение отцовского долга! Но если Гарпагон требует от своих детей подчинения их личного счастья родительскому интересу, то сам он свои страсти умерщвлять не намерен; деньги предоставляют ему возможность наслаждаться всеми благами жизни, так как заключают в себе волшебную силу, которая дает старости преимущества юности, порочность превращает в добродетель, глупость в ум, а безобразие в красоту. Владея деньгами, Гарпагон смело может жениться на невесте своего сына Мариане. Когда он узнает, что сын является его соперником, он изгоняет его из дому, а затем лишает наследства и проклинает. Столь же жесток Гарпагон и со своей дочерью: когда у него пропадает шкатулка с золотом, он злобно кричит Элизе, что был бы очень рад, если бы погибла не шкатулка, а она сама.

Для Гарпагона пропажа золота почти смертельна - скупец впадает то в глубокое отчаяние, то в страшный гнев. Он ненавидит и подозревает всех людей, он хочет всех арестовать и перевешать. Золото отравило душу Гарпагона; это уже не человек, а злое, жадное и по-своему несчастное животное. Он никого не любит, и его никто не любит; он одинок и жалок. Комическая фигура Гарпагона приобретает драматический отсвет, она становится зловещим символом полного разложения человеческой личности, образцом нравственного маразма, являющегося результатом тлетворного влияния собственности.

Но жажда обогащения порождает такие страшные нравственные явления, как Гарпагон, не только в среде зажиточного класса; она может извратить самую природу человеческих отношений и создает противоестественную общественную мораль. В союзе Гарпагона и Марианы преступен не только алчный старик, преступна и добродетельная девушка: она сознательно соглашается стать женой Гарпагона в надежде на его скорую смерть.

Если золото в представлении собственника превращается в смысл его жизни и как бы заслоняет самую жизнь, то естественно, что окружающие видят в жизни собственника только его золото и подменяют личные отношения к человеку корыстным расчетом. Эту тему Мольер раскрывает в своей последней комедии "Мнимый больной" (1673).

Здоровяк Арган уверил себя в том, что он болен. Произошло это по той причине, что окружающие его расчетливые люди всячески потакали капризам и притворству Аргана, надеясь таким способом войти к нему в доверие. И их надежда вполне оправдалась. Арган сделал свою болезнь своего рода критерием оценки людей. Для него теперь стало ясно, что те из окружающих, которые не признают его недугов, не ценят и его жизнь; поэтому они недостойны доверия. Те же, кто болеет душой при каждом его вздохе, проявляют к нему истинное дружеское расположение.

Мнимые болезни стали для Аргана страстью, которой он мог поистине наслаждаться: слыша вокруг себя постоянные вздохи, видя всеобщую озабоченность и украдкой отираемые слезы, Арган в душе блаженствовал - так он лучше, чем каким-нибудь другим способом, ощущал значительность своей личности. Стоило ему только охнуть, и вокруг все переставали жить, все замирало и обращало на него встревоженные взоры. Арган с удовлетворением замечал, что жизнь окружающих людей полностью растворялась в его собственной жизни. Страсть к болезням была у Аргана результатом гипертрофированной самовлюбленности. Человеку хотелось видеть, что он один, его судьба, его бытие составляют смысл существования всех прочих. Но в своем эгоцентрическом ослеплении Арган не замечал, что здоровье и жизнь его оцениваются не сами по себе, а лишь в силу того, что под кроватью мнимого больного стоит внушительного размера сундук с золотом. Арган не мог отличить истинных побуждений от ложных и притворство принимал за добродетель, а правдивые чувства - за проявления вражды. Ложный идеал порождал ложную мораль и характеры - природа извращалась, и человек превращался в урода.

VII

Создав галерею бессмертных сатирических типов - Тартюфа, Дон Жуана, Гарпагона, Журдена, Аргана, Мольер заклеймил главнейшие пороки дворянско-буржуазного общества. Глубина обличения и широта охвата современной действительности определялись идейностью художника, подлинной народностью его воззрений на жизнь. Но народность Мольера сказывалась не только в сокрушительной силе его сатиры; она получала и свое прямое выражение в том энергичном отпоре, который встречали носители социального зла со стороны плебейских героев мольеровских комедий.

Выдвигая своих сатирических персонажей на первый план, Мольер никогда не делал их безраздельно господствующими, морально подавляющими образами. Как ни могущественны в своей злой силе Тартюф, Дон Жуан и Гарпагон, как ни тлетворно их воздействие на других людей, все же победа остается не за ними, а за силами, им противодействующими. И этой силой являлись в первую очередь герои-плебеи.

Если с осуждением сатирических персонажей выступали лица, выражающие начала разума и морали, передовую буржуазную идеологию, то эти разоблачения обычно не шли дальше морализирующих укоров и увещеваний. Так, рассудительный Арист из "Школы мужей" корил Сганареля за его недоверие к личности человека, порицал домашнюю тиранию, а просвещенный Клеант в "Тартюфе" выставлял красноречивые аргументы против лицемерных святош, противопоставляя им истинно верующих людей; так, молодой Клеонт из "Мещанина во дворянстве" почтительно указывал г-ну Журдену истинный путь преодоления мещанской ограниченности, а сдержанный, разумный Клитандр из "Ученых женщин", ратуя за образованность женщин, высмеивал ученый педантизм. Но все эти герои, отстаивая права природы и разума, могли только противопоставить свою точку зрения взглядам и страстям сатирических протагонистов комедии. Они не вступали в подлинную борьбу с отрицательными силами общества, потому что сами еще не являлись силой; общество еще не приготовило для них той социальной основы, выражая которую они только и могли бы превратиться из абстрактных носителей положительного начала в живых и страстных борцов за передовые идеалы "третьего сословия". Выражая лишь "разумные мнения", они свидетельствовали об осуждении передовыми людьми современности царящих в обществе социальных пороков, но сами по себе были еще не способны вступить с этими силами ала в решительную борьбу.

Эта недееспособность просвещенной личности сказывалась даже на самой яркой фигуре нового героя - Альцесте, который, выступая как характер, наделенный чертами общественного борца, так и не становился борющейся личностью. Это деятельное начало могло осуществиться только с того момента, когда консолидация "третьего сословия" стала уже осознанным историческим фактом. Но Мольер писал в годы, предшествующие этому процессу, и, способствуя его осуществлению, сам в завершенной форме увидеть его не мог.

В этой борьбе решающее значение принадлежало массам, народу, и эту стихию народного гнева, народной критики и порыва к борьбе Мольер явственно ощущал в современном обществе. Поэтому в его комедиях не рассудительные носители истины, а деятельные, умные, страстные люди из народа выступали подлинными и основными обличителями социального зла. Это были слуги и служанки. Бесстрашно вступая в борьбу со своими господами, они, может быть, нарушали где-то бытовую правду взаимоотношений челяди и хозяев, но зато великолепно передавали дух боевого протеста масс, смелость и здравость народных суждений, насмешку и презрение к паразитирующим господам жизни.

Уже первый народный герой Мольера, Маскариль из комедии "Шалый", объявлял себя поборником всего человеческого и действовал против стародавних законов, ставящих препоны между любящими сердцами. С появлением социальной тематики в комедиях Мольера усиливалась глубина и сила критики слугами своих господ. Сганарель, несмотря на собственную ограниченность, смело порицал Дон Жуана, Дорина бесстрашно, со всей плебейской решительностью обличала ханжу Тартюфа и корила за легковерие своего хозяина Оргона, а Меркурий из комедии "Амфитрион", выполняя роль слуги самого Юпитера, иронически говорил:

Постыдного для высших не бывает,
Достойным делать все способность нам дана.
Ведь от того, кто их свершает,
Меняют вещи имена.

Слуга Лафлеш был единственным лицом в комедии "Скупой", которое выражало свое презрение Гарпагону, служанка Николь громко хохотала над глупостями г-на Журдена, пытаясь образумить его и вылечить от страсти одворяниться, так же как служанка Гуанетта старалась выбить из головы г-на Аргана его дурь.

Близость к народу, ощущение вольной народной стихии сказывались у Мольера не только в созданной им галерее образов служанок и слуг. Это народное начало определяло и самый характер его сатиры. Мольер смотрел на своих порочных героев теми же глазами, какими их видели его народные типы. Взгляд Дорины на Тартюфа был взглядом Мольера; насмешки Николь над Журденом и Туанетты над Арганом были насмешками самого Мольера. Отсюда, из народных воззрений на всех этих носителей социального зла, и порождалась цельность, сила и определенность сатирических характеристик Мольера.

Ярко выраженная тенденциозность великого комедиографа в изображении носителей общественных пороков была проявлением прямых и решительных суждений народа, обогащенных у Мольера представлениями гуманистической идеологии. Монолитность мольеровских сатирических образов, охваченных единой всепоглощающей страстью, была родственна принципам народной сатиры. Принцип гиперболизации, свойственный фарсовым образам, маскам итальянской народной комедии и столь отчетливо проявляющийся в монументальных типах Рабле, этот принцип был прочно усвоен Мольером, но подвергся существенному изменению. Исключив элементы фарсовых излишеств, преодолев схематизм итальянских масок и отказавшись от фантастических преувеличений Рабле, Мольер создал по-народному гиперболизированные, но жизненно вполне достоверные, сатирически целеустремленные характеры. При этом он следовал принципам рационалистической эстетики, законам типизации, выработанным классицизмом.

В этом сочетании народно-ренессансной и классицистской эстетики не было ничего насильственного, противоречивого, ибо классицизм, будучи стилем определенной исторической эпохи, не был направлением социально однородным. Он, так же как позже реализм или романтизм, обладал большой емкостью, вмещал в себе как реакционно-дворянское направление, так и тенденции прогрессивного, демократического характера.

Мольер был самым ярким и последовательным выразителем этого последнего направления. Борясь с сословной ограниченностью классицизма, жестоко критикуя мертвенную стилизованность "высоких" жанров, Мольер своим творчеством развивал наиболее прогрессивные устремления классицистского стиля. Результатом этого было то, что в творчестве Мольера классицизм вышел за свои стилевые пределы и, обретя собственные художественные черты, стал связующим звеном между искусством реализма эпохи Возрождения и реализмом нового времени.

Стиль Мольера имел бесспорные преимущества перед стилем трагических писателей классицизма, даже таких, как Корнель и Расин. Преимущества эти сказывались в более органической связи с действительностью, с народными традициями и тем самым с принципами ренессансного искусства. Искусство Ренессанса, в значительной степени умерщвленное педантизмом классицистских правил, в творчестве Мольера сохранило органическую народность. Своим доверием к человеческой природе Мольер. выражал свою верность идеям Возрождения, он отстаивал права человека на счастье, но ему было уже ясно, что из источника природы истекает не только живая, но и мертвая вода, самые естественные порывы человека, лишенные сдерживающего общественного начала, становятся противоестественными, корыстными и эгоистическими. Гармония между естественным и разумным, которую отыскивали в жизни художники Возрождения, уже потеряла прогрессивный исторический смысл. Поэтизированное изображение действительности в новых социальных условиях становилось ложной идеализацией; борьба за гуманистические идеалы требовала прямого и трезвого взгляда на жизнь, и Мольер выполнил эту историческую миссию искусства. При всей живости и эмоциональности творчества Мольера интеллектуальность была важнейшей чертой его гения: рационалистический метод определил глубокий и сознательный анализ типических характеров и жизненных конфликтов, способствовал идейной ясности комедий, их общественной целеустремленности, композиционной четкости и завершенности. Исследуя широкие пласты жизни, Мольер, как художник классицистского направления, отбирал только те черты, которые необходимы были ему для изображения определенных типов, и не стремился к полноте жизненной обрисовки и разностороннему изображению характеров. На эту особенность мольеровской типизации указывал Пушкин, когда говорил: "У Мольера Скупой скуп - и только; у Шекспира Шейлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен". В комедиях Мольера жизненные типы получали свое глубокое раскрытие не в сложном многообразии характера, а в их преобладающей, доминантной страсти; они давались не в своем непосредственном бытовом облике, а после предварительного логического отбора типических черт, и поэтому сатирические краски тут были предельно сгущены, идейная тенденция, заключенная в образе, получала наиболее четкое выражение. Именно в результате такого сознательного заострения характеров были созданы Тартюф, Дон Жуан, Гарпагон и другие типы широчайшего социального обобщения и огромной сатирической силы.

Известно, что классицизм, переняв от искусства Возрождения, принцип изображения страстей как главной динамической сущности характера, лишил их конкретности. На творчестве Мольера это свойство классицистской поэтики сказалось в наименьшей степени. И если Мольер подчиняется нормам рационалистической эстетики, то это проявляется не в нивелировке житейской конкретности его персонажей, а в традиционном отсечении всего того, что может нарушить строгую определенность сюжета или затуманить основную, единственную тему образа-типа.

Страсти в изображении Мольера никогда не фигурировали на сцене только как психологические черты, индивидуальные свойства данного персонажа; они концентрировали в себе самую сущность натуры и выражали в негативной форме воззрение художника на окружающий его жизненный уклад.

Критика, отмечая монолитность и односторонность мольеровских характеров, справедливо говорит о принадлежности драматурга к классицистскому направлению. Но при этом упускается из виду то важнейшее обстоятельство, что рационалистический метод в построении образа и в композиции самой комедии был лишь формой, в которой нашли свое выражение народные представления о социальном зле, представления, обладающие ярко выраженной идейной тенденциозностью, определенностью и беспощадностью народной критики, яркостью и выразительностью красок площадного театра. Это народное начало получало свое наиболее прямое выражение в бодром, оптимистическом тоне, охватывающем весь ход комедий Мольера, пронизывающем все ее образы, в том числе и сатирические, через которые просвечивала убийственная ирония автора и его гневный сарказм.

Но сатира Мольера никогда не приобретала внешнего характера, не нарушала реалистической жизненности поведения персонажей, бывших носителями тех или иных социальных пороков. Эти герои искренне уверены в справедливости своих идей и поступков; они одержимы своими страстями и самозабвенно борются за их осуществление. И чем одержимее они в этой борьбе, тем смешней, так как смех рождается из несоответствия их поведения с низменностью их целей. Заурядные побуждения возводятся в идеал, и это делает самоуверенность мольеровских персонажей мнимой, как бы изнутри самого образа сатирически обличающей пошлые страсти. Когда же, к финалу действия, сатирические персонажи терпят крах, то, сохраняя при этом драматизм своих переживаний, они не вызывают у зрителей никакого сочувствия, ибо понесенное ими наказание воспринимается как возмездие, которое ими вполне заслужено.

Народность Мольера проявлялась и в общем стиле его комедий - все они (за исключением тех, которые писались для придворных празднеств на мифологические и пасторальные сюжеты {"Принцесса Элидская. (1664), "Мелисерта" (1666), "Психея" (1671).}) пронизаны духом народного оптимизма, откровенно выраженной демократической тенденциозностью, стремительной динамикой в развитии действия, энергической, яркой обрисовкой характеров и, что особенно показательно для народного театра, атмосферой бодрости и живительной веселости.

Свободный дух народного театра не покидал Мольера за все годы его творчества. Он восторжествовал в его первой комедии "Шалый", и он же пронизывал одно из самых последних творений Мольера - шедевр его комического гения "Плутни Скапена" (1671).

Плебей Скапен, помимо обычных достоинств народного героя - острого ума, энергии, знания жизни, оптимизма, - был еще наделен Мольером новыми чертами: чувством собственного достоинства и, что особенно важно, способностью видеть пороки социального устройства. Скапен, оскорбленный своим молодым господином Леандром, соглашается помогать ему только после того, как тот становится перед ним на колени, а желая отплатить за клевету своему старшему хозяину, Жеронту, Скапен засаживает его в мешок и, повторяя традиционную театральную проделку, самолично колотит почтенного буржуа. По новым временам, обидеть плебея оказывается делом не безнаказанным. Отстаивая свое достоинство, Скапен вызывал полное сочувствие зрителей, ибо он действительно был ч_е_л_о_в_е_к_о_м рядом с глупцами и простофилями старшего поколения господ и их беспомощными и легкомысленными отпрысками.

Преимущество Скапена определялось не только его природным умом и энергией, но и его знанием людей и жизни. И если традиционным было умение Скапена пользоваться знанием характеров для выполнения своих хитроумных замыслов, то совершенно новым был тот широкий круг наблюдений над жизнью, который впервые демонстрировался в комедии и указывал на своеобразный рост мировоззрения плебейского героя. Предостерегая старика Арганта от обращения в суд, Скапен рисует очень точную и вполне правдивую картину современного ему судопроизводства. Он говорит: "Сколько там апелляций, разных инстанций и всякой волокиты, у каких только хищных зверей не придется вам побывать в когтях: приставы, поверенные, адвокаты, секретари, их помощники, докладчики, судьи со своими писцами! И ни один не задумается повернуть закон по-своему, даже за небольшую мзду. Подсунет пристав фальшивый протокол, вот вас и засудили, а вы и знать ничего не знаете. Поверенный стакнется с противной стороной и продаст вас ни за грош. Адвоката тоже подкупят, он и в суд не явится, когда будут разбирать ваше дело, или начнет плести всякую чепуху, а до сути так и не доберется. Секретарь прочтет вам заочно обвинительный приговор. Писец докладчика утаит документы, а не то и сам докладчик скажет, будто бы он их не видал. А если вам с великим трудом удастся всего этого избежать, то и тогда окажется, к вашему удивлению, что судей уже настроили против вас их любовницы или какие-нибудь ханжи. Нет, сударь, если можете, держитесь подальше от этой преисподней. Судиться - это все равно, что в аду гореть. Да я бы, кажется, от суда на край света сбежал".

И вслед за этими словами гневного обличения судейского произвола и волокиты следовал второй монолог Скапена, клеймящий гнусную продажность королевских судей.

Если верно ощутить дерзостный дух речей последнего плебейского героя Мольера, то ясно можно себе представить, что следующим этапом в развитии мировоззрения плебейского героя будет превращение его знания социальных пороков дворянско-буржуазного общества в прямую потребность вступить в решительную борьбу с этими пороками. Доказательством верности такого предположения может служить образ Фигаро из комедии Бомарше, предтечей которого являются не корыстные и циничные слуги из пьес Реньяра и Лесажа, а деятельный, смелый, по-своему благородный и вольнолюбивый Скапен, за сто с лишним лет сказавший о французском суде те слова суровой правды, которые Фигаро скажет о социальном строе дворянской Франции в целом.

Если в образе Скаиена Мольер предугадал будущего героя, выразителя плебейских сил "третьего сословия", то в эскизно намеченной фигуре откупщика Гарпена из комедии "Графиня д'Эскарбаньяс" (1671) он увидал в современном ему обществе тот тип хищного буржуа-финансиста, который через несколько десятилетий в комедии Лесажа "Тюркаре" получит свою точную и беспощадную сатирическую обрисовку. Творчество Мольера, обращенное к современности, отражало и все то, что созревало в современности для будущего. Черты этой будущей тематики ощущались в последних произведениях Мольера, пристально следившего за всеми новыми явлениями жизни. Недаром ведь Мольер так тщательно работал над своей предпоследней комедией "Ученые женщины" (1672), тема которой была сама по себе, может быть, и не столь значительной, но тип комедии, основанной на непосредственных наблюдениях и точных сатирических описаниях современных нравов, указывал на упорное желание Мольера как можно теснее сблизить театр и действительность.

Увлеченный новыми творческими исканиями, Мольер каждой премьерой поднимал престиж своего театра. Поэтому, когда отношения драматурга и короля охладели (причиной было предоставление Людовиком композитору Люлли льготного права показа представлений с музыкой), Мольер, нисколько не смущаясь, дал премьеру своей новой комедии не при дворе, как это было вначале задумано, а в своем городском театре. При этом драматург демонстративно заменил специально написанный пролог, восхваляющий короля, новым прологом, в котором даже не было упоминания об особе его величества. Комедией этой был "Мнимый больной", прошедший с огромным успехом. Мольеру шумно аплодировали и как драматургу и как исполнителю главной роли. Но в день четвертого представления "Мнимого больного" Мольер, уже давно страдавший болезнью легких, почувствовал себя особенно дурно.

В какую-то минуту он даже поколебался подняться на сцену. Но в театре были принц Конде и много знатных иностранцев. Возможно также, что глава труппы счел своим долгом сделать над собой усилие, чтобы его товарищи актеры и служащие театра не лишились своего заработка. Во время представления комедии, когда Арган выкрикивал свое знаменитое "Juro!", Мольер на короткий миг почувствовал слабость - публика это заметила. Спектакль доиграли. Мольер завернулся в халат и пошел отдохнуть в уборную своего любимого ученика Барона. Ему стало холодно. Руки заледенели. Позвали носильщиков, и Мольера отнесли к нему домой, на улицу Ришелье. Барон его сопровождал. Дома Мольер наотрез отказался от теплого бульона и попросил кусочек пармезана и немного хлеба. Затем он лег. Его охватила смертельная слабость. Барон побежал отыскивать жену Мольера Арманду, и больной остался один с двумя сиделками-монашенками, которые случайно забрели к ним в дом. Внезапно хлынула горлом кровь. Слуги Мольера побежали к двум священникам, жившим в приходе св. Евстахия. Эти милосердные духовники отказались явиться к автору "Тартюфа". Муж Женевьевы Бежар, Жан Обри, пошел за третьим аббатом, который решил явиться к постели умирающего. Но шел он более часа. За это время Мольер умер.

Парижское духовенство, продолжая пылать ненавистью к покойному, вспомнило старинный церковный указ против актеров и решило применить его со всей строгостью. Священники прихода св. Евстахия отказались хоронить Мольера. Арманда направила просьбу архиепископу Парижскому. Затем она поспешила в Сен-Жермен и ходатайствовала об аудиенции у короля. Людовик XIV велел передать архиепископу, чтоб тот не допускал шума и скандалов. Архиепископ подчинился, но явно вопреки своему желанию. Он дал распоряжение хоронить Мольера ночью.

Таким образом, в ночь с 21 на 22 февраля 1673 года в 9 часов вечера тело Мольера было вынесено с улицы Ришелье на кладбище св. Иосифа. Впереди кортеж освещался факелами. Четверо священнослужителей несли гроб. Шестеро детей из хора сопровождали его со свечами. Ночные похороны собрали толпу в семьсот - восемьсот человек. Посреди них не было ни одного знатного лица. Арманда раздала 1000 ливров бедным.

Ненависть святош преследовала Мольера и дальше. Чудовищная эпитафия в стихах ходила по рукам. В ней выражалась радость по поводу смерти безбожника и пожелание ему адского огня.

Но человек, вызвавший столь яростную ненависть святош, стяжал себе огромную и неугасимую любовь французского народа.

Смерть застала Мольера на пороге новых великих свершений, и если перо выпало из руки гениального творца "Тартюфа", то начатое им дело прервать было уже невозможно. Реализм французской драматургии и театра, забивший мощным ключом в творчестве Мольера, продолжал свое движение в следующем веке. Имена Реньяра, Лесажа и Бомарше были наиболее крупными в том легионе французских драматургов, которые пошли по следам Мольера.

Через творчество Мольера французский театр привносил во многие национальные театры Европы прогрессивные реалистические тенденции, которые помогали формированию национальной драматургии этих стран. Фильдинг, Гольдсмит, Шеридан в Англии, Гольдони и все его предшественники в Италии, молодые Лессинг и Гете в Германии, Моратин и Рамон де ла Крус в Испании, Гольберг в Дании - каждый из этих драматургов создавал свои комедии, учась у Мольера его лепке характеров и построению сюжета и, главное, помня завет великого драматурга, что "цель комедии состоит в изображении человеческих недостатков и в особенности недостатков современных нам людей".

Очень высок был авторитет Мольера и у великих творцов русской национальной комедии - Фонвизина, Грибоедова, Гоголя и Островского.

Сатирический гений Мольера вырос из идейной ясности и целеустремленности художника. Мольер не только правдиво изображал свое время, но и резко указывал на вопиющее несоответствие жизни тем идеальным нормам, которые выработал гуманизм и будет развивать просветительство.

Такой идейный диапазон мог существовать только у человека, который жил с народом и творил для народа. Широта и бесстрашие воззрений Мольера, его постоянное стремление обнажить в своих комедиях главные пороки времени, его оптимизм и поэтическая одушевленность и, наконец, его страстная вера в свои писательский долг, превращающий творчество в гражданский подвиг, - все это делало творца "Тартюфа" великим народным поэтом, истинным главой французского театра, гением, заложившим основы новой реалистической драматургии.

Биография (Г. Бояджиев.)

РОДИЛСЯ ПЕРВЕНЕЦ

Когда у Жана Поклена, преуспевающего обойщика и мебельщика с улицы Сент-Онорэ, родился первенец — произошло это 13 января 1622 года,— отец дал ему свое собственное имя, присовокупив к нему и второе имя — Батист. Предполагалось, что Жан Батист унаследует отцовское дело; а после того как его отец выкупил у своего брата должность королевского обойщика, юный Поклен должен был обрести и этот высокий чин, дающий ему право именоваться «королевским слугой».

Судьба как будто благоволила первенцу, но у мальчика умерла мать, добрая, умная Мария Крессе. Жану Батисту было 10 лет. Поклен-отец, пользуясь своими придворными связями, поместил сына в привилегированное учебное заведение — Клермонский коллеж, в котором иезуиты обучали наукам и жизненным правилам детей знати и зажиточных буржуа. Мальчик был оторван от дома, где вскоре появилась новая хозяйка — мачеха Катрин Флеретт.

Долгие семь лет, проведенные в коллеже, шли по строго установленному порядку. Изучались богословские дисциплины, греческий и латинский языки, древняя литература, грамматика... Кто знает, быть может, знаменитый урок господина Журдена из комедии «Мещанин во дворянстве» был воспоминанием автора о ранних годах его собственного обучения.

Поклен-отец, следя за успехами сына в коллеже, не забывал о главном назначении первенца, и вот 18 декабря 1637 года пятнадцатилетний Жан Батист был приведен к присяге, необходимой, чтобы войти в цех обойщиков и получить право унаследовать отцовскую должность. Но юный Поклен своими мыслями был очень далек от желаний отца. В эти годы он усиленно занимался изучением античных философов, его любимым писателем стал римский философ-материалист Тит Лукреций, Кар. Доказательством тому служит осуществленный им перевод поэмы Лукреция «О природе вещей».

Поэма «О природе вещей» — гениальное творение философской мысли и одновременно превосходное поэтическое произведение. Раскрывая сущность мироздания как глубочайший философ-материалист, Лукреций описывал реальный мир как вдохновенный поэт. Он излагал и развивал учение греческого философа-материалиста Эпикура, охватывая в своей поэме все вопросы философии материализма — учение о природе, теорию познания, учение о человеке и этику.

Такова была книга, которой зачитывался молодой Поклен и которую он посмел перевести на родной язык. После окончания в 1639 году коллежа Поклен-сын сдал в Орлеанском университете экзамен на звание лиценциата прав; старому Поклену это должно было очень импонировать: его наследник был теперь человеком вполне образованным. Но занятия адвокатской практикой не увлекли молодого человека. Его интересы по-прежнему были сосредоточены на любезной ему философии. Именно в эти годы Поклен находит друзей-единомышленников, Шапеля и Бернье, и они усиленно штудируют сочинения современного французского философа-материалиста Пьера Гассенди. Утверждение примата чувственного опыта над абстрактным логизированием, сведение существующего к материальной субстанции, борьба со схоластикой и аскетизмом, провозглашение свободы мысли и прав природы — эти и другие идеи Гассенди отложили глубокий след на мировоззрении пытливого юноши.

Но, как ни увлекательны были занятия философией, молодой лиценциат не мог им отдаться целиком; его активная, страстная натура звала к другому роду занятий. Воскресла ранняя любовь к театру; но теперь уже хотелось не стоять в толпе зрителей, а самому подняться на подмостки. Страсть к сценическому искусству привела Поклена в дом Бежаров, горячих любителей театра, замышлявших создать в Париже новое театральное предприятие.

Надо полагать, что Поклен-отец знал про все эти увлечения и, конечно, не одобрял их. С его стороны было естественно требовать от Жана Батиста, чтобы он наконец-то вступил в права наследства и взялся за дело: молодому человеку шел двадцатый год. Поклен заставлял своего сына просиживать целые дни в лавке и даже поручил ему ответственнейшее задание — заменить отца во время поездки Людовика XIII с двором в 1642 году в Нарбонну. Столь решительными действиями отец полагал в корне пресечь предосудительные наклонности сына. Однако пребывание при дворе в качестве «королевского камердинера», которое, по мысли Поклена-отца, должно было наполнить душу Жана Батиста честолюбивыми чувствами, не достигло цели, и сын вскоре после возвращения из поездки объявил отцу о своем отказе от деловых занятий и даже от самого звания «королевского обойщика». Отказ был оформлен нотариальным актом, по которому отец уплачивал сыну 630 ливров, полагающихся ему из материнского наследства. Официальный характер документа указывает на то, что между отцом и сыном произошел разрыв, и уплата денег говорила отнюдь не о сердоболии старшего Поклена, легко смирившегося с решением сына стать актером. Почтенный буржуа потерял своего прямого наследника и видел теперь в сыне лишь человека, «очернившего» славное, честное имя Покленов.

Итак, Жан Батист Поклен, которому были уготованы богатство и почет, порвал со своей респектабельной средой и стал актером. Он даже принял новую фамилию — Мольер. Деньги, полученные по наследству от матери, молодой актер вложил во вновь затеваемое дело. Старые корабли были сожжены, нужно было садиться в новый челн и отправляться в далекое, опасное, но бесконечно увлекательное плавание. Семейство Бежар собрало у себя любительскую труппу, состоявшую из уже выступавшей на сцене Мадлены Бежар, ее брата Жозефа, сестры Женевьевы, Мольера и еще нескольких лиц.

Молодые люди, выступавшие с успехом перед родственниками и знакомыми, кончили тем, что решили организовать настоящий театр. Они пригласили к себе руководителем опытного актера Дени Бейса, арендовали зал для игры в мяч у Вельских ворот и, назвав свою труппу громким титулом «Блестящий театр», подняли в первый раз занавес в день нового 1644 года.

Репертуар театра был вполне традиционным: здесь шли трагикомедии, пасторали и трагедии. Подобные пьесы давались в королевском театре — Бургундском отеле — и в театре Маре и всегда привлекали публику. Но в «Блестящем театре» эти же самые пьесы сборов почти не делали. Любителям не под силу было тягаться с опытными актерами. Через год театр у Нельских ворот прогорел, и труппа перебралась в новое помещение, в «Зал для игры в мяч Черного Креста».

Долги росли, а играть приходилось перед пустым залом. Дела «Блестящего театра» были так плохи, что Мольер, являвшийся денежным поручителем за труппу, попал в долговую тюрьму. Но Мольер не сдавался: после того как отец вызволил его из тюрьмы, он не остепенился, не вернулся в лоно почтенной семьи, а с еще большим упорством отдался своей страсти.

Из «Зала Черного Креста» труппа перешла в «Зал Белого Креста», но положение не изменилось. Наконец, молодым людям надоело бороться с неприветливой столицей, и они в 1645 году снаряжают фургон, нагружают его декорациями, бутафорией и костюмами и отправляются искать счастья и славы в провинцию.

ГОДЫ СТРАНСТВИЙ

В первое время странствий дела труппы были безрадостны — духовные и светские власти преследовали комедиантов, чиня им всякие препятствия. Бывали случаи, когда им не позволяли играть, а если и позволяли, то забирали первый, самый обильный сбор в пользу монастыря или какого-нибудь богоугодного заведения.

Актеры продолжали выступать в трагическом репертуаре и успехом не пользовались. Любая ярмарочная труппа могла отбить у них зрителей: куда приятнее было хохотать над грубоватыми шутками фарса, чем подавлять зевоту, часами выслушивая патетические монологи трагиков. В старинных фарсах жил неумирающий бодрый дух народа, его энергия, сметка, остроумие и талант. И Мольер, естественно, должен был обратиться к живительному источнику народного театра.

Но во французской провинции, помимо фарсов, большой популярностью пользовались и выступления итальянских актеров-импровизаторов, так называемая «комедия дель арте». Мольеровской труппе, не раз приходилось пасовать перед веселыми и незамысловатыми спектаклями итальянцев, умевших пленить своих зрителей остроумием и живостью диалогов, непринужденностью и динамикой движения и общим жизнерадостным тоном представления. Этот театр, выросший на основе национальной фарсовой традиции, обладал уже всеми чертами профессионального искусства. К нему-то на первых порах и пошел на выучку Мольер с товарищами. Было решено создавать по примеру «комедия дель арте» веселые спектакли с импровизациями, в которых были бы использованы традиции родного французского фарса.

В труппе уже были такие опытные актеры, как Дюфрени с женой, комик Дюпарк (Гро Рене) и актрисы Катрин де Бри и Тереза Горла, будущая анаменитая мадемуазель Дюпарк. Заимствуя у итальянцев разнообразные комические трюки и остроумные сюжетные положения, Мольер писал свои первые коротенькие комедии — фарсы, в которых актерам представлялась полная возможность импровизировать. Так родились: «Влюбленный доктор», «Три доктора-соперника», «Школьный учитель», «Летающий доктор», «Ревность Барбулье», «Горжибюс в мешке», «Ревность Гро Рене», «Гро Рене — ученик» и т. д. Большинство этих комедий писалось для Дюпарка (Гро Рене), и, как видно из заглавий последних пьес, герой не менял даже своего имени. В этих фарсах фигурировали традиционные итальянские маски и развивались хитроумные сюжетные ситуации. Но наряду с условными персонажами здесь выступали и фигуры, наделенные реальными психологическими чертами, были детали живого быта, звучала сочная народная речь.

Новые спектакли публике очень нравились. Теперь мольеровский актеры смело состязались с итальянцами, и часто победа оказывалась на стороне французской труппы: разыгрываемые ей пьесы были более близки зрителям и по языку, и по общему бытовому колориту.

Окрыленный успехом, Мольер написал свою первую большую комедию «Шалый, или Все невпопад», взяв для образца комедию итальянца Н. Барбьери «Неразумный». С первой же комедии он выбрал себе в герои ловкого и умного простолюдина, открыто заявил себя сторонником мировоззрения Ренессанса. В образе Маскариля, «поборника всего человеческого», Мольер передавал свое жизнерадостное мироощущение, свою насмешку над устаревшим патриархальным бытом.

Впервые «Шалый» был разыгран в Лионе в 1655 году. Спектакль прошел с большим успехом, среди зрителей был сам принц Конти, разрешивший труппе именоваться «Собственными комедиантами принца Конти», что давало ей формальные права на существование.

Шло время. Мольеровская труппа изъездила весь юг Франции и считалась уже лучшим провинциальным театром. Она определила свой репертуар и нашла своего зрителя, приобрела добрую славу и, самое главное, уверенность в своей силе. Прошли долгие и плодотворные тринадцать лет, и теперь можно было уже с большим успехом пытаться завоевать Париж.

И ВНОВЬ ПАРИЖ

Французская столица была богата театральными зрелищами — помимо двух привилегированных театров, Бургундского отеля и театра Маре, здесь выступали итальянская труппа во главе со знаменитым Тиберио Фиорилли, испанские актеры, возглавляемые Себастьяном да Прадо, труппа актера Доримона, находящаяся под покровительством жены брата короля. На Сен-Жерменской ярмарке собирали публику голландские танцовщики, а на Сен-Лорентской — кукольный театр. Так что Мольеру и его товарищам было с кем состязаться.

Над всеми труппами главенствовал, как и тринадцать лет тому назад, королевский театр — Бургундский отель. В его составе были такие известные актеры-трагики, как Флоридор и Монфлери, комики Бошето и Вилье и такие актрисы, как мадемуазель Бельроз, мадемуазель Бошето. Но у этих прославленных исполнителей было больше опыта, чем живого чувства. Лучшая пора их успеха была позади. Флоридор, некогда блиставший в ролях Корнеля, становился непомерно сух и риторичен. Монфлери, напротив, не знал границ, демонстрируя эффекты своей трагической декламации. Бошето и Вилье постоянно впадали в грубое паясничество. Мадемуазель Бельроз, хотя и считалась лучшей актрисой Парижа, но, по отзыву современника, была «толста, как башня».

Положение второго парижского коллектива — театра Маре было еще более шатким. Недаром Корнель взывал к своим товарищам по перу — драматургам Буайе и Кино, заверяя их, что если они все втроем не придут на помощь этому театру, то он погибнет. Лучшие актеры театра Маре покидали труппу, и театр, некогда прославленный блистательными премьерами Корнелевых пьес, превратился в место, куда стекалась публика лишь затем, чтобы посмотреть эффектные театральные зрелища. Мольеровокая труппа узнала, что дела театра Маре плохи, и поэтому решила, приехав в Париж, снять его помещение на полтора года. Шли даже разговоры о возможном слиянии двух трупп.

Осенью 1658 года Мольер и его актеры с надеждой въехали в столицу, и случилось так, что провинциалам сразу же удалось выступить перед самим Людовиком XIV. 24 октября 1658 года в гвардейском зале Луврского дворца бродячие провинциальные комедианты показали королю и придворным трагедию Корнеля «Никомед».

Исполнительницы женских ролей понравились, но в общем зал остался холоден. Тогда Мольер попросил у короля разрешения «дать один из своих маленьких дивертисментов, которые стяжали ему некоторую известность и увлекли провинцию». Молодой король, жадный до всяческих забав, согласился, и актеры с заразительной веселостью разыграли фарс «Влюбленный доктор». Людовик и двор немало смеялись, глядя на бойких провинциалов, и судьба труппы была решена; король предоставил Мольеру старый театр Пти Бурбон, назначил годовой пенсион в 1500 ливров, а брат короля разрешил труппе называться его именем.

Труппа «Брата короля» стала играть в Пти Бурбон три раза в неделю — по понедельникам, средам и субботам: в четверг и воскресенье выступали итальянцы. Первый сезон прошел бледно: актеры, точно боясь осквернить своими непринужденными шутками величественные своды дворцового зала, упорно играли трагедии. Покончив с театрально-организационными делами, Мольер вновь взялся за перо и написал «Смешных жеманниц». Труппа Пти Бурбон выходила в первые ряды, а ее глава приобретал славу талантливого драматического писателя.

В «Смешных жеманницах» Мольер смело пародировал господствующую в литературе и салонах прециозность, высмеивал надутых жеманниц, свято хранящих заветы салона мадам Рамбулье, и напыщенных поэтов, возглавляемых спесивым Шапленом. Но Мольер высмеивал не только искусственную речь и манеры, его критика была глубже и содержательнее: поэт выставлял на осмеяние лживые и притворные чувства людей, принимавших вычурно-поэтический облик.

Когда одна из жеманных героинь Мольера говорила служанке: «Скорей принесите нам сюда советника Граций», то она не употребляла обыкновенное слово «зеркало», потому что могла бы в таком случае уподобиться простонародью. В «Жеманницах» Мольер показывал, как сословная спесь заставляет людей отказываться от естественного поведения и превращает их в глупых, безжизненных кукол.

Чтобы прослыть благородной личностью в среде этих вычурных существ, нужно было усвоить их птичий язык и жеманные повадки. Разумные кавалеры Лагранж и Дюкруази, получив отказ от жеманниц Мадлон и Като, решают их проучить и подсылают к девицам под видом аристократов своих слуг Маскариля и Жодле. Лакеи совершенно очаровывают барышень: жеманницы готовы уже отдать свои сердца мнимым графу и маркизу, но обман обнаруживается, и «галантных любовников» избивают палками.

Высмеивая фальшивых людей, Мольер, конечно, не мог не упомянуть и о ненавистной ему фальши в театральном искусстве. Напыщенный дурак «маркиз» Маскариль произносит в комедии восторженный панегирик актерам Бургундского отеля: «Только они и способны оттенить достоинства пьесы. В других театрах актеры невежественны, они читают стихи, как говорят, не умеют завывать, не умеют, где нужно, остановиться. Каким же манером узнать, хорош ли стих, если актер не сделает паузы и этим не даст вам понять, что пора поднимать шум?»

Именитому театру такая похвала, конечно, пришлась не по вкусу. Артисты Бургундского отеля оказались в первых рядах врагов «провинциального выскочки». Салоны объявили Мольеру войну. Литератор Семез написал памфлет «Истинные жеманницы», но Мольер на него даже не ответил. Король видел его комедию во дворце у Мазарини и, как всегда, хохотал; в городском театре «Жеманницы» прошли с неизменным успехом тридцать восемь раз, и Мольер мог считать себя победителем. Теперь нужно было закрепить завоеванные позиции, и он смело перенес на подмостки Пти Бурбон сюжеты и шутки народного фарса. Как бы дразня высокопарное жеманство салонов, Мольер написал веселую комедию «Сганарель, или Мнимый рогоносец» (1660). В «Мнимом рогоносце» Мольер ни на минуту не позволял зрителям отвлекаться от действия, сюжетные узлы завязывались при выходе каждого нового персонажа, события нарастали со стремительной быстротой и разрешались самым неожиданным и остроумным образом. Комедия не только своим сюжетом, но и своими персонажами тесно примыкает к фарсу. Простодушный, трусливый Сганарель, прожорливый толстяк Гро Рене, разбитная и веселая служанка, сварливая жена Сганареля — все эти типы были заимствованы из народных сцен.

«Мнимый рогоносец» публике очень понравился. Комедия прошла тридцать четыре раза подряд. Дела театра шли отлично, но враги Мольера не дремали. По их наущению в самый разгар сезона — 11 октября 1668 года — мольеровская труппа была лишена своего помещения под тем предлогом, что здание Пти Бурбон решено снести, так как на этом месте должна быть установлена дворцовая-колоннада. Актеров столь стремительно заставили убраться, что они не успели даже захватить с собой декорации, которые были безжалостно уничтожены. Бургундский отель мог торжествовать победу — его соперник был посрамлен: без помещения и декораций труппа Мольера фактически уже переставала существовать как театр. К мольеровоким актерам Бургундский отель и театр Маре подсылали своих агентов с предложением перейти на работу в более солидные предприятия, но труппа Мольера была крепко спаяна, и никто из актеров не покинул своего учителя в трудное для него время. Однако Мольер недаром уже девять раз приглашался к королю потешать его в роли Сганареля. Людовик не захотел лишиться любимых увеселений и распорядился предоставить труппе Мольера зал Пале-Кардиналь, который Ришелье завещал королевской фамилии. Он был тогда уже переименован в Пале-Рояль. Произвести ремонт театра было разрешено за королевский счет.

Уже через три месяца по городу рядом с красными афишами Бургундского отеля были снова расклеены зеленые мольеровские афиши, которые сообщали, что 20 января 1661 года пьесами «Любовная доска» и «Мнимый рогоносец» театр «Брата короля» возобновляет свой сезон в здании Пале-Рояля.

Мольер после шутливых пьес приступил к более глубокому изображению современной жизни. «Школа мужей» (1661) была посвящена критике эгоистической морали и семейного деспотизма. Два брата — Арист и Сганарель — воспитывают двух приемных дочерей, сестер Леонору и Изабеллу. Арист, человек разумный и добродетельный, уважает личность своей воспитанницы и предоставляет ей полную свободу действий. Сганарель же, убежденный сторонник домостроевской морали, держит Изабеллу под строгим надзором, думая, что только таким способом можно сохранить ее добродетель. Оба брата втайне лелеют мечту стать мужьями своих воспитанниц. При этом Сганарель уверен, что его жена окажется женщиной честной и разумной, а жена легкомысленного брата будет существом ветреным м лживым. Но получается как раз наоборот: у Леоноры, воспитанной на свободе, вырабатывается прямой и открытый характер, она питает искреннее расположение и уважение к своему воспитателю и охотно соглашается стать его женой; что же касается Изабеллы, то эта девушка, принужденная хитрить со своим самодуром-опекуном, кончает тем, что ловко обманывает Сганареля и на его глазах сочетается браком с юным Валером.

Так разумное отношение к людям породило добрый характер, а деспотическое - злой. Но Мольер не порицает Изабеллу и Валера за их обман: юная пара действовала, подчиняясь естественным душевным побуждениям, она прислушивалась к голосу самой природы, и поэтому ее действия были разумны, а поступки Сганареля, как бы они ни оправдывались ссылками на добродетельную мораль, были противны естественным законам и поэтому становились нелепыми, смешными и в конечном счете безнравственными.

Но, давая уроки своему зрителю, Мольер не превращался в скучного нравоучителя. Ведь ему приходилось отстаивать не мертвенную добродетель, а правду самих человеческих отношений. Поэтому Мольер, не в пример писателям-моралистам, не боялся жизни, ее страстей и радостей, а, наоборот, в естественном развитии натуры находил истинную нравственную норму.

И все же, несмотря на моральную идею, положенную в основу комедии, «Школа мужей» не обозначила нового этапа в развитии творчества Мольера. Этическая проблематика, отчетливо заявленная в начале комедии в столкновении двух братьев — Ариста и Сганареля,— все же не заполнила собой всего хода пьесы и не получила углубленного раскрытия в характерах комедии. Действие комедии, по существу, определялось не развитием центрального конфликта, а плутовскими проделками Изабеллы, ловко дурачившей своего незадачливого опекуна.

ЦЕЛЬ ДОСТИГНУТА

Накопив значительный опыт как драматург, Мольер в большой мере уже был подготовлен к свершению реформы в области комедии. От пьесы к пьесе происходил процесс выработки художником новых принципов драматургического творчества. Сохраняя прочные связи с народными фарсовыми традициями, Мольер преодолевал идейную ограниченность фарса и, используя опыт литературной комедии, вплотную подошел к созданию нового жанра, в котором жизненная достоверность изображения характеров и нравов сочеталась с веселой насмешливостью и широким гуманистическим взглядом на действительность.

Обличая пороки своего времени, драматург в этом новом типе комедии одновременно утверждал тот нравственный и гражданский идеал, во имя которого и шло обличение. Движение сюжета теперь было не результатом умышленных плутней и фабульных хитросплетений, а естественно складывалось из поведения самих действующих лиц, определялось их характерами. В конфликтах комедии нового типа явственно ощущались основные противоречил реальной действительности. Теперь герои выступали не только в их внешней объективно-комической сущности, но и со стороны их субъективных переживаний, имевших для них подчас подлинно драматический характер. Этот драматизм переживаний придавал отрицательным героям новой комедии жизненную подлинность, реальность, отчего сатирическое обличение приобретало особую силу. Драматизм комедии раскрывал остроту восприятия художником пороков дворянско-буржуазного общества, придавал его критике особую серьезность и страстность, и тогда в его громком обличительном смехе звучали интонации гражданского негодования.

Таковы были основные черты комедии, создаваемой Мольером и получившей наименование «высокой комедии». Определяя своеобразие этого жанра, А. С. Пушкин писал: «...Высокая комедия не основана единственно на смехе, но на развитии характеров.» Пушкин добавлял, что такая комедия близко подходит к трагедии.

Первенцем нового жанра была комедия «Школа жен». Творчество Мольера достигло своей зрелой поры, его комедии приобретали все больший общественный резонанс. Особенно сильно было возбуждение умов 26 декабря 1662 года в день премьеры «Школы жен». Театр был полон. Комедия привела в восторг партер и вызвала возмущение посетителей лож.

В новой комедии Мольер доказывал, что «тиранство и строгий надзор приносят несравненно меньше пользы, чем доверие и свобода» (Лессинг). Здесь развивалась моральная проблематика, намеченная в «Школе мужей». Богатый и знатный буржуа Арнольф берет к себе на воспитание простую крестьянскую девушку Агнесу, замыкает ее у себя в доме и хочет насильно сделать своей женой.

Подготавливая ее к этой роли, Арнольф заставляет Агнесу изучить правила супружества и постоянно твердит, что жена должна быть послушной рабой мужа. Агнеса чистосердечно сознается своему опекуну, что любит молодого Ораса. Орас тоже говорит ему о своей любви к Агнесе, так как не подозревает о планах Арнольфа по отношению к своей воспитаннице. Деспотический опекун уверен, что ему легко будет сладить с простодушными любовниками. Но обстоятельства складываются так, что хитрость попадается в свои собственные сети, и простые сердца торжествуют победу. Буржуа Арнольф полагал, что старые, деспотические семейные заколы дают ему право подчинить себе волю и душу бесправной девушки; но на эту лопытку Агнеса отвечала протестом, и, что особенно замечательно, в борьбе со своим опекуном, отстаивая свое право на любовь, девушка взрослела, становилась самостоятельной и умной. Свобода торжествовала над деспотизмом.

Придя в восторг от «Школы жен», Белинский писал: «Цель комедии самая человеческая — доказать, что сердца женщины нельзя привязать к себе тиранством и что любовь — лучший учитель женщин. Какое благородное влияние должны были иметь на общество такие комедии, если их писал такой человек, как Мольер».

Благотворное влияние комедии было бесспорно, но если «Школе жен» горячо аплодировали широкие круги зрителей, то в привилегированных слоях общества, среди «ценителей» и «жрецов» высокого искусства она вызвала взрыв негодования. В литературных салонах, в аристократических собраниях, среди почтенных отцов города и духовенства, в Бургундском отеле — везде и всюду порицали Мольера, называли его развратителем нравов и человеком дурного вкуса.

Мольеру, наконец, надоело выслушивать всевозможные пересуды и оскорбления, и он решил ответить своим злобным критикам в комедии «Критика «Школы жен» (1663). Мало того, что поэт высмеял своих противников, он заставил положительных персонажей комедии — Доранта, Элизу и Уранию, — защищая «Школу жен» от нападок жеманной Климены, маркиза и поэта Лизидаса, развернуть целую программу нового направления. Мольер не скрывает, что одобрение партера он ставит неизмеримо выше похвал аристократических знатоков. Дорант говорит маркизу: «Я сторонник здравого смысла и не выношу взбалмошности наших маркизов Маскарилей». И тут же он дает доброжелательную характеристику партеру: «Я не могу не считаться с мнением партера, ибо среди его посетителей многие вполне способны разобрать пьесу по всем правилам искусства, а другие станут судить ее судом правды, то есть доверяясь непосредственному впечатлению без слепого предубеждения, без всяких натяжек, без нелепой щепетильности». Взяв себе в союзники массу городских зрителей, Мольер ополчается против риторических трагедий и противопоставляет им живую драматургию, отражающую, «как в зеркале, все общество». Устами своего героя Мольер заявляет: «Я нахожу, что гораздо легче распространяться о высоких чувствах, воевать в стихах с Фортуной, обвинять судьбу, проклинать богов, нежели приглядеться поближе к смешным чертам в человеке и показать на сцене пороки общества так, чтобы это было занимательно».

Так Мольер, разделываясь со своими врагами, в боевой обстановке идейной борьбы, отчетливо, ярко и живо сформулировал основные принципы своей эстетики. Нет, «Школа жен» была не случайной удачей писателя, а творческим выражением определенных идейных и художественных убеждений, тех принципов, которые отныне станут основой драматургии Мольера и приведут его к созданию величайших творений французской комедиографии.

ТРИ ВЕЛИКИЕ КОМЕДИИ

Уже почти целую неделю непрестанно шли увеселения, устроенные королем в честь Анны Австрийской и Марии Терезии, и вот на шестой день «Увеселений волшебного острова», 12 мая 1664 года, мольеровская труппа исполнила новое произведение своего главы — трехактную комедию «Тартюф». Молодой Людовик нашел комедию «очень занимательной». Не вдумываясь в содержание показанного спектакля, он был вполне доволен новым подарком своего постоянного развлекателя,— ведь в комедии выставлялись на осмеяние изрядно надоевшие царственному волоките моралисты.

Но совсем иной была реакция фанатически религиозной королевы-матери и окружавших се придворных и клерикалов. Тут сразу же заметали крамольный характер «Тартюфа» и потребовали от короля запрета комедии. В официальном отчете о шестом дне празднеств было записано: «Величайшая щепетильность короля в вопросах религии не могла вынести этого сходства между пороком и добродетелью, которые могли быть приняты один за другую».

«Тартюф», который по уверению автора, должен был олицетворять лицемерие и ханжество известной части духовенства, воспринимался как злая карикатура на все духовное сословие. Попы пришли от «Тартюфа» в совершенное неистовство. Правильно угадывая в Мольере своего злейшего врага, они обрушивали на его голову самые страшные проклятия. Обращаясь к Людовику XIV, один из них писал: «Некий человек или, вернее, демон в телесной оболочке и в человеческом образе, самый отъявленный безбожник и вольнодумец, какой когда-либо существовал в минувшие века, имел достаточно нечестия и бесстыдства, чтобы задумать в своем дьявольском мозгу пьесу, которая чуть было не стала достоянием общества, будучи представлена в театре к посрамлению всей церкви, которую он стремился показать в смешном, презренном и гнусном виде. За это... он заслуживает примерной, величайшей и всенародной пытки и даже сожжения на костре, который явился бы для него предвестником адского огня». Но Мольер был не из тех людей, которых можно было легко запугать небесными громами. Он настойчиво добивался постановки своей комедии. Совершенно бесстрашно комедиант писал королю: «Тартюфы потихоньку и ловко вошли в милость у вашего величества, и оригиналы добились запрещения копии, как бы она ни была незлобива и как бы похожей ее ни находили». Хлопоты были тщетными — король своего запрета с комедии не снял.

Когда противники Мольера упрекали его за то, что он позорит в образе Тартюфа христианскую мораль, то они были, конечно, правы. В «Тартюфе» Мольер совершенно правдоподобно изображал норму религиозной этики, а не какие-нибудь отдельные извращения. Здесь была раскрыта лживость и преступность всей системы церковной идеологии, претендующей на руководство духовной жизнью человечества. Ведь на примере Тартюфа было видно, что христианская мораль дает возможность человеку снять с себя всякую ответственность за свои поступки. Человек, лишенный собственной воли и целиком предоставленный воле божьей, уже не отвечает ни за что,— ведь он только послушное орудие бога. Когда Оргон передает Тартюфу все свое имение, тот, совершая явное мошенничество, безучастным голосом говорит: «Мы воле божией противиться не властны».

Но мало того, что человек не отвечает за свои злодеяния, он и, признаваясь в них, не несет никакой ответственности. Ведь главное — не общественное осуждение преступления, а раболепное смирение грешника перед церковью. Религиозная идейность считается тем возвышенней, чем больше она подчиняет себе жизненные потребности человека. Что может быть самоотверженней и величественней, чем принести в жертву во имя бога собственную семью? Разве с церковной точки зрения не велик подвиг Тартюфа, сумевшего в Оргоне возбудить такой страстный религиозный энтузиазм? Каждый член иезуитского ордена ставил перед собой подобную задачу, и каждый ликовал бы по примеру Тартюфа, если бы отец во имя престижа неба прогнал из дому и проклял своего сына.

Нужная форма найдена, дань небу отдана, а что касается совести, то с ней можно не считаться. Тартюф говорит: Для разных случаев, встречающихся в мире, Наука есть о том, как совесть делать шире И как оправдывать греховные дела Тем, что в намеренье не заключалось зла. (Перевод М. Лозинского)

И тут же он сознается, что «кто грешит в тиши — греха не совершает». Внешне религиозная мораль выглядела совершенно благородно, но по существу она была абсолютно лживой. Имея в жизни только одну цель — собственное благополучие, тартюфы прикрывают ее высокой религиозной и даже патриотической фразеологией, обманывающей миллионы оргонов. Очаровывается Оргон Тартюфом вовсе не только по простоте своей, не потому лишь, что Тартюф хитер и ловок. Главное — это то, что добродетельного буржуа пленил в Тартюфе суровый религиозный энтузиазм, и он с огромным увлечением отдался этому возвышенному чувству. Уверовав в слова Тартюфа, Оргон сразу почувствовал себя избранным существом и стал вслед за своим другом считать земной мир «кучею навозной». Образ Тартюфа до того ослепил Оргона, что он уже больше ничего не видел, кроме своего наставника.

Но насколько трудно было увидеть истинного Тартюфа Оргону или его матушке госпоже Пернель, людям, зараженным ядовитым влиянием лицемера, настолько легко оказалось разглядеть в нем явного плута всем тем, кто способен был трезво посмотреть на этого ханжу и увидеть факты такими, какими они были в действительности.

Наиболее непримиримый враг Тартюфа — служанка Дорина. Она смело нападает и на самого святошу и на всех потакающих ему. Не желая отыскивать выражения и учитывать обстоятельства, Дорина говорит свободно и дерзко, и в этой непосредственности проявляется разумная природа народных суждений. Вместе с Дориной Тартюфа разоблачает и Клеант. И это объединение как бы символизирует союз здравого смысла с просвещенным разумом, выступающих совместно против лицемерия и мракобесия церковной идеологии.

Но ни Дорине, ни Клеанту не удается окончательно разоблачить Тартюфа — слишком хитры приемы его мошенничества и слишком широк круг влияния святоши. Разоблачает Тартюфа сам король. Этим благополучным финалом Мольер как бы призывал короля покарать лицемеров и наивно обнадеживал себя и других тем, что справедливость все же восторжествует над царящей в мире ложью.

Шли годы, Мольер все продолжал бороться за своего Тартюфа. Он настойчиво обращался с просьбами к Людовику, умолял брата короля, писал в городской совет, переменил название комедии на «Обманщик», снял со своего героя сутану, смягчил наиболее острые места, выбросил цитаты из евангелия, но ничто не помогало. И только в 1669 году после смерти королевы-матери, яростной сторонницы партии святош, комедия была разрешена к представлению. Бесспорно, сыграла роль и благополучная концовка пьесы, в которой король изображался в столь привлекательных чертах.

После почти пятилетнего ожидания парижане наконец-то могли посмотреть крамольную пьесу — в течение сезона она прошла 43 раза. Ежевечерние сборы достигали чуть ли не 3000 франков. Зал Пале-Рояля каждый день ломился от публики. Хроникер Робина писал: «Любопытство было так велико, что толпа, как природа, заполняла каждое пустое местечко. Многих чуть не задавили в театре».

Успех «Тартюфа» приобрел явно политический характер. Пройдет столетие, и Наполеон удивится легкомыслию Людовика XIV: «На мой взгляд,— скажет император,— комедия изображает благочестие в таких отвратительных красках, что, скажу не колеблясь, если бы пьеса была написана в мое время, я не позволил бы ставить ее на сцене». Борясь за «Тартюфа», Мольер отважно писал королю: «По-видимому, ваше величество, мне не надо больше писать комедий, если тартюфы одерживают верх».

Но не писать комедий этот бесстрашный человек не мог. Еще не перестали в церквах проклинать Мольера за его «Тартюфа», а гениальный сатирик во время великого поста 1664 года уже показал парижанам новое «дьявольское создание» — безбожную комедию «Дон-Жуан, или Каменный гость».

Сюжет комедии был заимствован из итальянского сценария, созданного по мотивам комедии Тирсо де Молина «Севильский озорник». Спектакль итальянцев шел в течение всего сезона и не вызвал никаких особых нареканий. Постановка же Мольера сразу подняла волну нападок и ругани. Некто Рашмон, доведенный до бешенства бесстрашием Мольера, писал по поводу «Дон-Жуана»: «Эта пьеса произвела в Париже столько шума, она вызвала такой публичный скандал и так огорчила всех порядочных людей, что мы явно нарушили бы свой долг по отношению к богу, если бы молчали в такой момент, когда его слава подвергается открытому нападению, когда вера отдана на посрамление шуту, который рассуждает о ее таинствах, и когда безбожник, будто бы пораженный небесным огнем, по существу поражает и рушит все основы религии». Злобствующий христианин, истратив все аргументы против вольнодумного писателя, кончал тем, что грозил Мольеру изгнанием, пытками и позорной казнью. Борьба между церковью и поэтом принимала очень острый характер.

В образе Дон-Жуана Мольер клеймил ненавистный ему тип распутного и циничного аристократа, человека, не только безнаказанно свершающего свои злодеяния, но и бравирующего тем, что он в силу знатности своего происхождения имеет право не считаться с законами морали, обязательными только для людей простого звания. Такие взгляды царили при дворе, где верность и супружеская честь рассматривались как мещанский предрассудок и где подобный тон задавал сам король, менявший своих постоянных и временных фавориток с легкостью, мольеровского героя.

Но то, что аристократам казалось безобидной сменой удовольствий, своеобразным украшением праздного существования, Мольер увидел с человеческой и драматической стороны. Стоя на позициях гуманизма и гражданственности, драматург показал в образе Дон-Жуана не только легкомысленного покорителя женских сердец, но и циничного и жестокого наследника феодальных прав, безжалостно, во имя минутной прихоти губящего жизнь и честь молодых доверившихся ему женщин. Надругательство над человеком, попрание достоинства женщин, глумление над их чистыми и доверчивыми душами — все это было показано в комедии как результат ничем не обуздываемых в обществе порочных страстей аристократа.

Предвосхищая едкие выпады Фигаро, слуга Дон-Жуана, Сганарель, говорит своему господину: «...может, вы думаете, что если вы знатного рода, что если у вас белокурый, искусно завитый парик, шляпа с перьями, платье, шитое золотом, да ленты огненного цвета, может, вы думаете, что вы от этого умней, что все вам позволено и никто не сможет вам правду сказать? Узнайте же от меня, от своего слуги, что рано или поздно... дурная жизнь приведет к дурной смерти...» В этих словах ясно слышны ноты социального протеста.

Но, давая своему герою столь определенную характеристику, Мольер не лишает его тех личных, субъективных качеств, пользуясь которыми Дон-Жуан вводил в обман всех, кому приходилось иметь с ним дело, и особенно женщин. Оставаясь человеком бессердечным, он был подвластен пылким, мгновенным страстям, обладал находчивостью и остроумием и даже своеобразным обаянием.

Похождения Дон-Жуана, какими бы искренними порывами сердца они ни оправдывались, приносили окружающим людям величайшее зло. Слушая лишь голос своих страстей, Дон-Жуан полностью заглушал свою совесть; он цинично гнал от себя опостылевших ему любовниц и нагло рекомендовал своему престарелому родителю поскорее отправляться на тот свет, а не докучать ему нудными нотациями. Мольер отлично видел, что чувственные побуждения, не сдерживаемые уздой общественной морали, приносят обществу величайший вред.

Глубина характеристики Дон-Жуана заключалась в том, что в образе современного аристократа, охваченного неуемной жаждой наслаждений, Мольер показывал те крайние пределы, до которых дошло жизнелюбие ренессансного героя. Некогда прогрессивные стремления, направленные против аскетического умерщвления плоти, в новых исторических условиях, не сдерживаемые уже никакими преградами общественной морали и гуманистических идеалов, перерождались в хищнический индивидуализм, в открытое и циничное проявление эгоистической чувственности.

Но при этом Мольер наделял своего героя смелыми вольнодумными идеями, которые объективно способствовали разрушению религиозных взглядов и распространению в обществе материалистических воззрений на мир.

В беседе со Сганарелем Дон-Жуан сознается, что не верит ни в рай, ни в ад, пи в горение, ни в загробную жизнь, а когда озадаченный слуга спрашивает у него: «Во что же вы верите?» — то Доп-Жуап спокойно отвечает: «Я верю, Сганарель, что дважды два — четыре, а дважды четыре — восемь».

В этой арифметике, помимо циничного признания выгоды высшей моральной истиной, была и своя мудрость. Вольнодумец Дон-Жуан верил не во всепоглощающую идею, не в святой дух, а только в реальность человеческого бытия, ограниченного земным существованием.

Противопоставляя Дон-Жуану его слугу Сганареля, Мольер намечал те пути, которые позже приведут к смелым обличениям Фигаро. Столкновение между Дон-Жуаном и Сганарелем обнаруживало конфликт между аристократическим своеволием и буржуазным здравомыслием, но Мольер не ограничивался внешним противопоставлением этих двух общественных типов, критикой аристократии. Он раскрывал также противоречия, таящиеся и в буржуазном морализировании. Социальное сознание буржуазии было развито уже достаточно, чтобы можно было увидеть порочную эгоистическую сторону чувственности Ренессанса, но «третье сословие» еще не вступило в свой героический период, и его идеалы не стали еще казаться столь абсолютными, какими они покажутся просветителям. Поэтому Мольер имел возможность показать не только сильную, но и слабую сторону мировоззрения и характера Сганареля, показать мещанскую ограниченность этого типa.

Когда Сганарель порицая Дон-Жуана, говорит, что тот «не верит ни в небо, ни в святых, ни в бога, ни в черта», что он «живет, как гнусный скот, как эпикурейская свинья, как настоящий Сарданапал, нежелающий слушать христианские поучения и считающий вздором все то, во что верим мы», то в этой филиппике ясно слышна ирония Мольера по поводу ограниченности добродетельного Сганареля. В ответ на философскую арифметику Дон-Жуана Сганарель развивает доказательство существования бога из факта разумности мироздания. Демонстрируя на самом себе совершенство божественных творений, Сганарель до такой степени увлекается жестикуляцией, поворотами, скачками и прыжками, что в конце концов валится с ног и дает повод безбожнику сказать: «Вот твое рассуждение и разбило себе нос». И в этой сцене Мольер стоит явно за спиной Дон-Жуана. Восхваляя разумность мироздания, Сганарель доказал лишь одно — собственную глупость. Сганарель выступает с благородными речами, но на деле он до наивности простодушен и откровенно труслив. И, конечно, отцы церкви были правы, когда негодовали на Мольера за то, что он выставил этого комического слугу единственным защитником христианства. Но автор «Тартюфа» знал, что религиозная мораль была так эластична, что могла проповедоваться любым человеком, так как требовала не чистой совести, а лишь правоверных речей. Личные добродетели не имели тут никакого значения: человек может совершать самые дурные поступки, и его никто не будет считать грешником, если он прикроет свою порочную физиономию тонкой маской показной набожности.

«Тартюф» был запрещен, но страстное желание обличать лицемерие жгло сердце поэта. Он не мог сдерживать свой гнев против иезуитов и ханжей и заставил Дон-Жуана, этого откровенного грешника, с сарказмом говорить о лицемерных пройдохах: «Пусть козни их известны, пусть все знают, кто они такие, все равно они не лишаются доверия: стоит им разок-другой склонить голову, сокрушенно вздохнуть или закатить глаза — и вот уже все улажено...» И здесь в словах Дон-Жуана слышен голос Мольера. Дон-Жуан решает на себе испробовать магическую силу лицемерия. «Под эту благодатную сень я и хочу укрыться, чтобы действовать в полной безмятежности, - говорит он.— От моих милых привычек я не откажусь, но я буду таиться от света и развлекаться втихомолку. А если меня и накроют, я палец о палец не ударю; вся шайка вступится за меня и защитит от кого бы то ни было. Словом, это лучший способ делать безнаказанно все, что хочешь».

И в самом деле, лицемерие прекрасно защищает от нападок. Дон-Жуана обвиняют в клятвопреступлении, а он, смиренно сложив руки и закатив глаза к небу, бормочет: «Так хочет небо», «Такова воля неба», «Я повинуюсь голосу неба» и т. д. Но Дон-Жуан не таков, чтобы долго играть трусливую роль лицемерного праведника. Наглое сознание своей безнаказанности позволяло ему действовать и без маски. Если в жизни против Дон-Жуана не было управы, то на сцепе Мольер мог поднять свой гневный голос против преступного аристократа, и финал комедии — гром и молния, которые поражали Дон-Жуана, были не традиционным сценическим эффектом, а образным выражением возмездия, воплощенным в сценическую форму, предвестием грозной кары, которая падет на головы аристократов.

В годы борьбы за «Тартюфа» Мольер написал и третью свою великую комедию — «Мизантроп» (1666), в которой гражданские начала идеологии драматурга были выражены с наибольшей силой и полнотой.

Действие комедии начинается со спора между Альцестом и его другом Филинтом. Филинт проповедует удобную для жизни соглашательскую философию. Зачем ополчаться против жизненного уклада, когда все равно его не изменишь? Куда разумнее приноравливаться к общественному мнению и потакать светским вкусам. Но Альцесту такая кривизна души ненавистна. Он говорит Филинту: Но раз вам по душе пороки наших дней, Вы, черт меня возьми, не из моих людей.

Своих людей юноша видит в решительных и смелых натурах, способных на резкое и суровое обличение окружающих несправедливостей. Альцест хочет только одного — остаться человеком в обществе. Вокруг себя он видит страшную картину, искажение нормального человеческого существования: Везде предательство, измена, плутни, лживость, Повсюду гнусная царит несправедливость. Я в бешенстве; нет сил мне справиться с собой, И вызвать я б хотел весь род людской на бой. (Перевод Т. Щепкиной-Куперник)

Альцест страстно ненавидит окружающих его людей; но ненависть эта касается не самого существа человеческой природы, а тех извращений, которые приносит с собой фальшивое общественное устройство. Предвосхищая идеи просветителей, Мольер в образе своего Мизантропа изображает столкновение «естественного человека» с людьми «искусственными», испорченными дурными законами. Альцест с отвращением покидает гнусный мир с его жестокими и лживыми обитателями.

С этим ненавистным ему обществом Альцеста связывает только страстная любовь к Селимене. Юная Селимена — умная и решительная девушка, но сознание и чувства ее полностью подчинены нравам высшего света, и поэтому она пуста и бессердечна. После того как великосветские поклонники Селимены, обиженные ее злословием, покидают ее, она соглашается стать женой Альцеста. Альцест бесконечно счастлив, но он ставит своей будущей подруге условие: они должны навсегда покинуть свет и жить в уединении среди природы. Селимена отказывается от подобного сумасбродства, а Альцест возвращает ей слово.

Альцест не представляет себе счастья в том мире, где нужно жить по волчьим законам,— его идейная убежденность одерживает победу над безумной страстью. Но Альцест уходит от общества не опустошенным и не побежденным. Ведь недаром он, высмеивая напыщенные стихи маркиза, противопоставлял им очаровательную народную песню, веселую и искреннюю. Восхваляя сельскую музу, Мизантроп проявлял себя человеком, глубоко любящим и понимающим свой народ. Но Альцест, как и все его современники, не знал еще путей, которые ведут протестующего одиночку в лагерь народного возмущения. Не знал этих путей и сам Мольер, так как они еще не были проложены историей.

Альцест с начала до конца комедии остается протестантом, но Мольер не может найти для своего героя большой жизненной темы. Процесс, который ведет Альцест со своим противником, в действие пьесы не включен, он является как бы символом царящей в мире несправедливости. Альцесту приходится ограничивать свою борьбу только критикой жеманных стихов да укорами ветреной Селимене. Мольер еще не мог построить пьесу со значительным социальным конфликтом, потому что такой конфликт пока не был подготовлен действительностью; и все же в жизни все яснее раздавались голоса протеста, и Мольер их не только услышал, но еще прибавил к ним свой громкий и отчетливый голос.

АНТИБУРЖУАЗНЫЕ КОМЕДИИ

В 1670 году, получив от короля скромное задание показать модные турецкие танцы, Мольер написал содержательнейшую комедию "Мещанин во дворянстве", в которой восточная буффонада была лишь внешним орнаментом, нисколько не заслоняющим основного содержания сатирической пьесы.

«Водясь со знатью, я проявляю здравый смысл,— говорит Журден.— Это куда лучше, чем водиться с вашим мещанством». Но беда Журдена была в том, что он видел это преодоление мещанской ограниченности в раболепном подражании аристократии, ставшей уже явно паразитическим сословием. Общение с дворянством не увеличивало его кругозора и не расширяло его деятельности; напротив, оно уводило его от реального дела и притупляло практическую сметку. Превосходство Журдена было явно комическим: желая поднять собственное достоинство, он лишь ронял его.

Таким образом, Мольер, взяв основной темой комедии попытку буржуа уйти от своих собратьев и примкнуть к высшему кругу, категорически осуждает Журдена за его стремление приспособиться к дворянству, перейти в лагерь аристократии и тем самым порвать связи с демократическими слоями общества.

Молодые люди Клеонт и Люсиль совсем не смиренные дети строгих родителей. Люсиль уже получила светское образование, и у нее иные взгляды, чем у девушки из буржуазно-патриархальной среды. Не похож на правоверного буржуа и ее возлюбленный Клеонт. Это не только благородный любовник, но и достойнейший человек. Он говорит откровенно, что он не дворянин. Род его занятий (Клеонт шесть лет прослужил в армии) значительно подымает этого деятельного и полезного государству человека над огромной массой аристократов-тунеядцев, которые либо прозябали в невежестве по своим имениям, либо мошеннически кормились за счет чужих кошельков, как это делали блестящий граф Дорант и очаровательная маркиза Доримена. Клеонт благодаря своему жизненному поведению приобрел истинное благородство в то время как жизнь и поведение аристократической пары лишили ее всякой порядочности. В этом был смысл нового понимания сущности человеческого достоинства.

Особой силы антибуржуазная сатира Мольера достигла в комедии «Скупой», в которой драматург обнажал самые корни зла буржуазного общества. Если в «Тартюфе» отец под влиянием религиозного фанатизма утрачивает естественные родительские чувства, то в «Скупом» подобное же извращение природы происходит из-за страстной одержимости жаждой наживы. Деньги становятся символом новой веры. Гарпагон проникнут фанатизмом не меньше, чем Оргон. Один верит во всемогущую силу бога, другой — во всемогущую силу золота. Но если Оргон обманут, то одержимость Гарпагона вполне осознана: он всегда может на деле испробовать могущество своего бога. Не человек владеет золотом, а золото владеет человеком, его помыслами, страстями, мечтаниями, нравственностью и убеждениями. Вся жизнь Гарпагона подчинена одному «подвигу» — накоплению богатства.

Чтобы увеличить капитал, Гарпагон не только берет со своих клиентов самые чудовищные проценты, не только морит голодом себя и домашних, но и торгует судьбой своих детей: выдать дочь Элизу без приданого за богатого старика и женить сына Клеонта на зажиточной вдове — вот идеальное выполнение отцовского долга. Но если Гарпагон требует от своих детей подчинения личного счастья родительскому интересу, то сам он свои страсти умерщвлять не намерен; деньги предоставляют ему возможность наслаждаться всеми благами жизни, так как заключают в себе волшебную силу, которая дает старости преимущества юности, порочность превращает в добродетель, глупость — в ум, безобразие — в красоту. Владея деньгами, Гарпагон смело может жениться на невесте своего сына Марианне. Когда он узнает, что сын является его соперником, он изгоняет его из дому, а затем лишает наследства и проклинает. Также жесток Гарпагон и со своей дочерью; когда у него пропадает шкатулка с золотом, он злобно кричит Элизе, что был бы очень рад, если бы погибла не шкатулка, а она сама. Для Гарпагона пропажа золота почти смертельна — скупец впадает то в глубокое отчаяние, то в страшный гнев. Он ненавидит и подозревает всех людей, ему хочется всех арестовать и перевешать. Золото отравило душу Гарпагона, это уже не человек, а злое, жадное и по-своему несчастное животное. Он никого не любит, и его никто не любит, он одинок и жалок. Комическая фигура Гарпагона приобретает драматический отсвет, она становится зловещим символом полного разложения человеческой личности, образцом нравственного маразма, являющегося результатом тлетворного влияния собственности.

Но жажда обогащения порождает такие страшные нравственные явления, как Гарлагон, не только в среде зажиточного класса, она может извратить самую природу человеческих отношений и создаст противоестественную общественную мораль. В союзе Гарпагона и Марианны преступен не только алчный старик, преступна и добродетельная девушка; она сознательно соглашается стать женой Гарпагона в надежде на его скорую смерть.

Если золото в представлении собственника превращается в смысл его жизни, то естественно, что все прочие видят в жизни собственника только его золото и подменяют личные отношения корыстным расчетом. Эту глубокую общественную тему Мольер раскрываете своей последней комедии «Мнимый больной» (1673).

Здоровяк Арган уверил себя в том, что он болен. Произошло это по той причине, что окружающие его расчетливые люди всячески потакали капризам и притворству Аргана, надеясь таким образом войти к нему в доверие. И их надежда вполне оправдалась. Арган сделал «болезнь» своего рода критерием оценки людей. Для него теперь было ясно, что те из окружающих, которые не признают его недугов, не ценят и его жизни, поэтому они недостойны доверия. Те же, кто болеет душой при каждом его вздохе, проявляют к нему истинное дружеское расположение.

Мнимые болезни стали для Аргана страстью, которой он мог поистине наслаждаться: слушая вокруг себя постоянные вздохи, видя всеобщую озабоченность и украдкой стираемые слезы, Арган в душе блаженствовал — так он лучше, чем каким-нибудь другим способом, ощущал значительность своей личности. Стоило ему только охнуть — и вокруг все переставало жить, все замирало и обращало на него встревоженные взоры. Арган с удовлетворением замечал, что жизнь окружающих полностью растворялась в его собственной жизни. Страсть к болезням для Аргана была результатом гипертрофированной самовлюбленности. Человеку хотелось видеть, что лишь он один, его судьба, его бытие составляют смысл существования всех прочих. Но в своем эгоцентрическом самозабвении Арган не замечал, что здоровье и жизнь его оцениваются не сами по себе, а лишь в силу того, что под кроватью мнимого больного стоит внушительного размера сундук с золотом. Арган не мог отличить истинные побуждения от ложных и притворство принимал за добродетель, а правдивые чувства за проявление вражды. Ложный идеал порождал ложную мораль и характеры — природа извращалась, и человек становился уродом.

СТИЛЬ МОЛЬЕРА

Создавая галерею бессмертных сатирических типов — Тартюфа, Дон-Жуана, Гарпагона, Журдена, Аргана, Мольер клеймил пороки дворянско-буржуазного общества. Глубина обличения и широта охвата современной действительности определялись идейностью художника, подлинной народностью его воззрений на жизнь. Но народность Мольера сказывалась не только в сокрушительной силе его сатиры; она получала и свое прямое выражение в том энергичном отпоре, который встречали носители социального зла со стороны плебейских героев мольеровских комедий.

Выдвигая своих сатирических персонажей на первый план, Мольер никогда не делал их безраздельно господствующими, морально подавляющими злодеями. Как ни могущественны в своей злой силе Тартюф, Дон-Жуан и Гарпагон, как ни тлетворно их воздействие на других людей, все же победа остается не за ними, а за силами, им противодействующими. И этой силой являлись в первую очередь герои-плебеи. Поэтому в его комедиях не рассудительные носители истины, а деятельные, умные, страстные люди из народа выступали подлинными и основными обличителями социального зла. Это были слуги и служанки. Бесстрашно вступая в борьбу со своими господами, они, может быть, нарушали где-то бытовую правду взаимоотношений челяди и хозяев, но зато великолепно передавали дух боевого протеста масс, смелость и здравость народных суждений, насмешку и презрение к паразитирующим «господам жизни».

Близость к народу, ощущение вольной народной стихии сказывались у Мольера не только в созданной им галерее образов служанок и слуг. Это начало определяло и самый характер его сатиры. Мольер смотрел на своих порочных героев теми же глазами, какими их видели его народные персонажи. Взгляд Дорины на Тартюфа был взглядом Мольера; насмешки Николь над Журденом и Туанетты над Арганом были насмешками самого Мольера. Отсюда — из народных воззрений на всех этих носителей социального зла — и порождалась цельность, сила и определенность сатирических характеристик Мольера.

Ярко выраженная тенденциозность великого комедиографа в изображении носителей общественных пороков была проявлением прямых и решительных суждений народа, обогащенных у Мольера представлениями гуманистической идеологии. Монолитность мольеровских сатирических образов, охваченных единой всепоглощающей страстью, была родственна принципам народной сатиры. Принцип гиперболизации, свойственный фарсовым образам, маскам итальянской народной комедии и столь отчетливо проявляющийся в монументальных типах Рабле, был прочно усвоен Мольером, но подвергся существенному изменению. Исключив элементы фарсовых излишеств, преодолев схематизм итальянских масок и отказавшись от фантастических преувеличений Рабле, Мольер создал по-народному гиперболизированные, но жизненно достоверные, сатирически целеустремленные характеры. При этом он следовал принципам рационалистической эстетики, законам типизации, выработанным классицизмом. В этом сочетании народно-ренессансной и классицистской эстетики не было ничего насильственного, противоречивого, ибо классицизм, будучи стилем определенной исторической эпохи, не был направлением социально однородным. Он, так же как позднее реализм или романтизм, обладал большой емкостью, имещал в себе как дворянское направление, так и тенденции прогрессивного, демократического характера.

Борясь с сословной ограниченностью классицизма, жестоко критикуя мертвенную стилизованность «высоких» жанров, Мольер развивал наиболее прогрессивные устремления классицистского стиля.

При всей живости и эмоциональности творчества Мольера интеллектуальность была важнейшей чертой его гения; рационалистический метод определил глубокий и сознательный анализ типических характеров и жизненных конфликтов, способствовал идейной ясности комедий, их общественной целеустремленности, композиционной четкости и завершенности. Исследуя широкие пласты жизни, Мольер, как художник классицистского направления, отбирал только те черты, которые необходимы были ему для изображения определенных типов, и не стремился к полноте жизненной обрисовки и разностороннему изображению характеров. На эту особенность мольеровской типизации указывал Пушкин, когда говорил: «У Мольера Скупой скуп — и только; у Шекспира Шейлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен». В комедиях Мольера жизненные типы получали свое глубокое раскрытие не в сложном многообразии характера, а в их преобладающей страсти; они давались не в своем непосредственном бытовом облике, а после предварительного логического отбора типических черт, и поэтому сатирические краски тут были предельно сгущены, идейная тенденция, заключенная в образе, получала наиболее четкое выражение. Именно в результате сознательного заострения характеров были созданы Тартюф, Дон-Жуан, Гарпагон и другие типы широчайшего социального обобщения и огромной сатирической силы.

Критика, отмечая монолитность и односторонность мольеровских характеров, справедливо говорит о принадлежности драматурга к классицистскому направлению. Но при этом нельзя упускать из виду то важнейшее обстоятельство, что рационалистический метод в построении образа и в композиции самой комедии был лишь формой, в которой воплотились народные представления о социальном зле, представления, обладающие ярко выраженной идейной тенденциозностью, определенностью и беспощадностью народной критики, яркостью и выразительностью красок площадного театра. Это народное начало получило свое наиболее прямое выражение в бодром, оптимистическом тоне, пронизывающем комедию Мольера от первых строк до последних, все ее образы, в том числе и сатирические.

ВПЕРЕДИ — БЕССМЕРТИЕ

Увлеченный новыми творческими исканиями, Мольер каждой премьерой поднимал престиж своего театра, и поэтому, когда отношения между драматургом и королем охладели (причиной было предоставление Людовиком композитору Люлли льготного права показа представлений с музыкой), то Мольер, нисколько не смутившись, дал премьеру своей новой комедии не при дворе, как это было задумано, а в своем городском театре, причем драматург демонстративно заменил специально написанный пролог, восхваляющий короля, новым прологом, в котором даже не было упоминания об особе его величества. Комедией этой был «Мнимый больной», прошедший с огромным успехом. Мольеру шумно аплодировали и как автору, и как исполнителю главной роли. Но в день четвертого представления Мольер, уже давно тяжело больной, почувствовал себя особенно дурно.

В какую-то минуту он даже поколебался подняться на сцену, но в театре были принц Конде и много знатных иностранцев. Возможно также, что глава труппы счел своим долгом сделать над собой усилие, чтобы товарищи-актеры и служащие не лишились своего заработка. Во время представления комедии, когда Арган выкрикивал свое знаменитое «Juro!», Мольер на короткий миг сочувствовал слабость. Публика это заметила. Спектакль закончился, Мольер завернулся в халат и пошел отдохнуть в уборную своего любимого ученика Барона. Ему стало холодно. Руки заледенели. Позвали носильщиков, и Мольера отнесли к нему домой, на улицу Ришелье. Барон его сопровождал. Дома Мольер отказался от теплого бульона и попросил кусочек пармезана и немного хлеба. Затем он лег. Ему пустили кровь. Барон побежал отыскивать жену Мольера Арманду, и больной остался один с двумя монашенками, которые случайно забрели к нему в дом. Началось кровохаркание. Слуга и служанка Мольера побежали к двум священникам, которые жили в приходе св. Евстахия. Эти милосердные духовники отказались прийти к автору «Тартюфа». Муж Женевьевы Бежар, Жан Обри, пошел за третьим аббатом, который соблаговолил пойти к постели умирающего. Но он шел долее часа — в это время Мольер скончался.

Парижское духовенство, продолжая пылать ненавистью к покойному, вспомнило старинный церковный указ против актеров и решило применить его со всей строгостью. Священники прихода св. Евстахия отказались хоронить Мольера. Арманда направила просьбу архиепископу Парижскому. Затем она помчалась в Сен-Жермен и ходатайствовала об аудиенции у короля. Людовик XIV велел передать архиепископу, чтобы он избегал шума и скандалов. Архиепископ подчинился, но явно вопреки своему желанию. Он дал распоряжение хоронить Мольера ночью. Таким образом почти тайно в ночь с 21 на 22 февраля 1673 года в 9 часов вечера тело Мольера было вынесено с улицы Ришелье на кладбище св. Иосифа. Впереди кортеж освещался факелами. Четверо священнослужителей несли гроб. Шестеро детей из хора сопровождали его со свечами. Несмотря на ночную пору, похороны собрали толпу в 700—800 человек.

Ненависть святош преследовала Мольера и за гробом. Чудовищная эпитафия в стихах ходила по рукам — в ней выражалась радость по поводу смерти безбожника и пожелание ему адского огня. Но человек, вызвавший столь яростную ненависть святош, стяжал себе огромную и неугасимую любовь нации.

Биография (Е. Д. Мурашкинцева)

Жан Батист Мольер (Moliere) (настоящие имя и фамилия Жан Батист Поклен, Poquelin) (1622-73) — французский комедиограф, актер, театральный деятель, реформатор сценического искусства.

Жан Мольер служил при дворе Людовика XIV. Опираясь на традиции народного театра и достижения классицизма, создал жанр социально-бытовой комедии, в которой буффонада, плебейский юмор сочетались с изяществом и артистизмом. Высмеивая сословные предрассудки аристократов, ограниченность буржуа, ханжество дворян и церковников, видел в них извращение человеческой природы («Смешные жеманницы», поставлена 1659; «Мизантроп», поставлена 1666; «Скупой», поставлена 1668; «Ученые женщины», поставлена 1672; «Мещанин во дворянстве», поставлена 1670; «Мнимый больной», поставлена 1673); Мольер с особой непримиримостью разоблачал лицемерие, создав бессмертный образ Тартюфа, — комедия «Тартюф, или Обманщик» (поставлена 1664). Постановка «Дон Жуана» в 1665 подверглась преследованиям за вольнодумство. Жизненность, художественная емкость образов Мольера оказали огромное влияние на развитие мировой, в т. ч. русской, драматургии и театра.

Жан Мольер крещен 15 января 1622 года, в Париже. Скончался 17 февраля 1673, там же.

Семья Мольера

Семья Покленов принадлежала к обеспеченному торговому классу: в 1631 отец Мольера получил высокую официальную должность королевского обойщика. Он дал прекрасное образование своему старшему сыну, который с 1636 по 1639 учился в иезуитском Клермонском коллеже в Париже, где воспитывались отпрыски многих дворянских семей. Жан Батист знал толк в обойном ремесле и вступил в ремесленный цех, но родня предназначала его к юридической карьере: в 1641 он был принят в коллегию адвокатов.

Первые Мольеровские шаги на театральном поприще

Примерно в это же время Жан Батист вошел в круг учеников философа-эпикурейца Пьера Гассенди и завел знакомства в актерской среде: итальянский мим Фиорилли, по прозвищу Скарамуш, дал ему несколько уроков сценического мастерства, а молодая актриса Мадлен Бежар стала его любовницей. В 1643 он решил окончательно связать свою судьбу со сценой и заключил с Мадлен Бежар договор о создании «Блистательного театра». В 17 веке актерская профессия считалась «подлой», поэтому на сцене никто не выступал под собственным именем. Псевдоним «Мольер» впервые зафиксирован в документе от 28 января 1644 года. В 1645 будущий комедиограф дважды побывал в тюрьме из-за долгов, и труппе пришлось покинуть столицу. Турне по провинциям продолжалось 12 лет: первые пьесы Мольера «Шалый, или Все невпопад» (1655), «Любовная размолвка» (1656) относятся именно к этому периоду. Годы странствий сыграли значительную роль в жизни драматурга: став превосходным актером и режиссером, он научился успешно вести дела с авторами, коллегами и властями.

Парижский период: взлеты и падения

В 1658 труппа вернулась в Париж и устроила в Лувре представление для Людовика XIV, которому чрезвычайно понравилась пьеса Мольера «Влюбленный доктор». Первый успех у публики драматург снискал в 1659 году комедией «Смешные жеманницы», в которой высмеял прециозную слащавость и вычурность манер. В 1661 провалилась единственная «правильная» пьеса Мольера «Дон Гарсия Наваррский», но зато оказались чрезвычайно удачными постановки «Школы мужей» и «Докучных» в театре Пале-Рояль, где ныне размещается Комеди Франсез (известная также под именем «Дом Мольера»). В следующем году разразилась «памфлетная война» в связи с представлением «Школы жен»: святоши увидели в ней покушение на принципы христианского воспитания. Пьеса имела колоссальный успех: по словам современника, «все находили ее жалкой, и все спешили ее увидеть». Это означало зарождение столь характерного для Франции «двойного вкуса» или «двойного стандарта»: либо популярность, либо точное следование «правилам».

Мольеру ставили в вину слабую интригу, которая и в самом деле почти примитивна: Арнольф поместил в монастырь крестьянскую девочку Агнессу, чтобы дать ей благочестивое воспитание и получить затем покорную жену, однако плутовка влюбилась в юного красавчика Ораса и обрела благородного отца, который освободил ее от тиранических притязаний старика. Как и во многих других комедиях Мольера, развязка здесь притянута за уши. Однако драматурга интересовал вовсе не финал (для Арнольфа почти трагический), а «общечеловеческий» тип: пожилой мужчина, влюбленный в юную девушку и воспитавший ее на радость молодому сопернику. Вызванная пьесой полемика по значению почти не уступала «Спору о «Сиде». На нападки своих врагов Мольер ответил «Критикой «Школы жен», в которой суммировал все уже высказанные суждения и вложил в уста одного из персонажей примечательные слова: «На мой взгляд, самое важное правило – нравиться. Пьеса, которая достигла этой цели, хорошая пьеса Таким образом, Мольер существенно раздвинул рамки классицистской эстетики, поставив мнение широкой публики выше оценки «мудрецов».

В «Школе жен» усматривают иногда и отражение личной жизни драматурга. В 1622 сорокалетний Мольер женился на двадцатилетней Арманде Бежар, сестре Мадлен, и этот брак послужил поводом для сканадала: один из актеров Бургундского отеля (конкурирующего с театром Мольера) направил королю жалобу, в которой утверждал, будто Арманда вовсе не сестра Мадлен, а ее дочь от Мольера. Людовик XIV оставил этот донос без внимания, а впоследствии согласился стать крестным отцом для первенца своего любимого автора и актера. Арманда родила Мольеру троих детей, однако супружеская жизнь драматурга была, по общему мнению, крайне несчастной.

В 1663 году появился «Тартюф», вызвавший грандиозный скандал. Противники Мольера добились запрета пьесы через посредство могущественного «Общества святых даров», и только после примирения Людовика XIV с Церковью в 1669 комедию начали ставить с неизменным успехом у публики: за один лишь первый год пьеса выдержала более 60 представлений. Первый вариант пьесы не сохранился. Во второй (смягченной) редакции Тартюф терпит сокрушительное поражение: его уводят в тюрьму по приказу короля. Но до благодетельного вмешательства власти Оргон и его семейство оказываются в полной власти коварного ханжи, которому хозяин дома отписал все свое имущество и доверил крайне опасные бумаги. Тартюф пленил Оргона тем, что обещал спасение души и открыл греховность мира – это, безусловно, можно считать пародией на янсенистов, хотя повадками своими Тартюф больше напоминал воспитанника иезуитов. За реалиями конкретной эпохи скрывается вечный тип лицемера, успешно обделывающего свои делишки под маской святости. Равным образом Оргон являет собой привычную для того времени фигуру дворянина, слегка затронутого янсенизмом, и одновременно — тип недалекого, но симпатичного человека, слепо доверяющего друзьям.

В 1665 очередную бурю вызвала постановка «Дон Жуана»: на сей раз враги Мольера, не довольствуясь временным запретом, предприняли все возможное, чтобы окончательно изгнать пьесу с театральных подмостков, и после 15 представлений ее при жизни драматурга уже никогда более не ставили. С финансовой точки зрения оказался неудачным и поставленный в 1666 году «Мизантроп». Это одна из самых «загадочных» и многозначных комедий Мольера. Альцест – честный человек, который не находит своего места в обществе. Он проигрывает тяжбу, ссорится с другом Филинтом, теряет любимую девушку Селимену и гордо удаляется «в пустыню» — прочь от порочного света. Стремление Альцеста раскрыть истинный смысл социальных условностей, несомненно, совпадает с позицией самого Мольера.

Вместе с тем Альцест показан не только как идеалист, но и как зрелый человек, упорно не желающий взрослеть. Многие его претензии к Селимене и Филинту выглядят смехотворными. Он демонстрирует крайнюю обидчивость в ситуациях совершенно безобидных. Наконец, при очень жестких требованиях к другим он весьма снисходителен к самому себе. 17 век отдавал безусловное предпочтение Филинту – именно этот персонаж считался воплощением «порядочного человека». В 18 веке Филинта порицали за конформизм, тогда как Альцест стал символом принципиальности. В ранг одинокого гения, гонимого пошлым обществом, возвели Альцеста романтики.

Денежные затруднения вынудили Жана Мольера за один лишь сезон 1667-1668 написать пять пьес: в их число входят «Жорж Данден, или Одураченный муж», «Брак поневоле» и «Скупой». В 1670 появилась одна из самых популярных комедий драматурга «Мещанин во дворянстве», которая представляет собой веселый фарс со вставным турецким балетом — возможно, эти сцены были заказаны королем, чтобы сбить спесь с посланника Оттоманской империи. Обессмертила пьесу фигура г-на де Журдена – неправдоподобно глупого и очень смешного буржуа, помешавшегося на своем стремлении стать «своим» в кругу дворян.

Сценическая карьера драматурга завершилась трагически. В феврале 1673 был поставлен «Мнимый больной», где Жан Мольер, несмотря на давнюю тяжелую болезнь (скорее всего, у него был туберкулез) исполнял главную роль. На четвертом представлении он потерял сознание, и его пришлось отнести домой. Он скончался в ночь с 17 на 18 февраля, не успев исповедаться и отречься от актерской профессии. Приходской священник запретил хоронить его на освященной земле: вдова обратилась за помощью к королю, и лишь тогда было разрешено произвести религиозное погребение.

Пьесы Мольера выдержали на сцене одной только Комеди Франсез более 30 тысяч представлений. Французская Академия, пренебрегавшая «комедиантом» при жизни, в 1769 объявила конкурс на «Похвалу Мольеру» и установила у себя его бюст.

Жан Мольер стал подлинным создателем жанра классицистской комедии, где коллективным героем являются бесчисленные и безмерные человеческие заблуждения, которые иногда переходят в манию.

Биография

Французский комедиограф, актер, реформатор театра. В 1631-1639 гг. учился в иезуитском Клермонском колледже.

В 1640 г изучал юридические науки в Орлеанском университете.

В июне 1643 г организовал вместе с семьей Бежар «Блистательный театр».

В 1655г. создал свою первую пятиактную комедию в стихах «Сумасброд, или Все невпопад», в 1656 г. последовала «Любовная размолвка».

К 1658 г мольеровская труппа стала самой популярной во французской провинции.

В 1659 г. поставил одноактную комедию в прозе «Смешные жеманницы».

В 1660 г. с неменьшим успехом была сыграна комедия положений «Сганарель, или Мнимый рогоносец».

Первой подлинно классической комедией стала «Школа жен». В январе 1664 г. был сыгран «Брак по принуждению», в мае — «Тартюф, или Обманщик». Весной 1665 г подвергся запрету «Дон Жуан, или Каменный пир».

В 1666 г. Мольер поставил высокую комедию «Мизантроп».

В 1668 г была сыграна комедия «Амфитрион», затем последовали «Жорж Дан-ден, или Одураченный муж» и «Скупой».

В 1669—1671 гг. он поставил комедии «Господин де Пурсоньяк», «Блистательные любовники», «Графиня дЭскарбаръя» и самую лучшую из своих пьес — «Мещанин во дворянстве», а также трагедию-балет «Психея».

В марте 1672 г. Мольер представил публике высокую комедию «Ученые женщины».

Зимой 1672—1673 гг. написал свою последнюю комедию-балет «Мнимый больной».

17 февраля 1673 г на ее четвертом представлении с ним случился удар, и через несколько часов он скончался.

Биография

Жан-Батист родился в Париже, в семье Жана Поклена (придворный обойщик, декоратор, продолжатель семейного дела) и Марии Креше (дочь зажиточного буржуа). После того, как в 10 лет умерла мать, мальчик жил с отцом, который видел в нем наследника своего ремесла. Жан-Батист получил хорошее образование, окончил престижный иезуитский колледж в Клермоне, где досконально изучил латынь, также, считается, что он некоторое время учился в Орлеане, на юриста. Все это обозначало великолепные перспективы для будущего молодого человека, он мог стать обеспеченным буржуа без особых усилий. Но в 21 год он предпочел всему этому театральную карьеру. В июне 1643 года он покинул свой социальный класс и семью и, совместно с Маделин Бежа, основал "Блистательный театр".

Новообразованный театр обанкротился в 1645 году. Жана-Батиста заключили в тюрьму за долги театра. Но, в тюрьме он пробыл недолго, историки спорят о том, кто же заплатил за него - отец или любовник одной из участниц труппы. Именно к этому времени относится появление сценического псевдонима Мольер. Возможно, этот псевдоним был придуман для того, чтобы не позорить отца наличием актера в семье (эта профессия была презираема в обществе того времени).

После освобождения из тюрьмы Мольер и Маделин стали давать театральные представления в провинции, путешествуя из города в город, из деревни в деревню. Такая жизнь продолжалась 12 лет, окончившись успехом и достижением покровительства Филиппа Орлеанского над труппой.

Мольер и труппа вернулись в Париж в 1658 году и сыграли перед королем трагедию "Никомед", автор Корнель и фарс самого Мольера - "Доктор в любви" (на данный момент пьеса считается утерянной). Выступление прошло успешно, и труппе было даровано звание "Труппа Монсеньера" (брата короля). Труппе, совместно с итальянской комедийной труппой, был предоставлен театр Пти-Бурбон, в котором 18 ноября 1659 года была предоставлена публике комедия "Смешные жеманницы". Эта комедия открывает парижский цикл Мольера и известна так же тем, что, задев дам того времени, была запрещена на две недели, после чего шла с удвоенным успехом.

Постепенно слава Мольера разрасталась, у него появлялось все больше поклонников и все больше врагов. Не смотря на увлечение трагедией, Мольер стал знаменит благодаря своим фарсам, который обычно состояли из одного акта и давались после трагедии.

Для достижения успеха в комедиях Мольер попросил своего партнера, Тиберио Фиорелли, автора пьесы "Скарамуш" научить его секретам техники. Так, следующая пьеса - "Сганарель, или Мнимый рогоносец" обязана своим появлением этому обучению.

В 1662 году труппа Мольера и их итальянские коллеги переехали в театр Пале-Рояль. В этом же году Мольер женился на Арманде, происхождение которой пока остается неизвестным. Считается, что она была сестрой Маделин, но так же вероятно, что она была незаконнорожденной дочерью Маделин и герцога Моденского. И этот брак, и выпущенная в это же время пьеса "Школа жен" вызвали волну критики и нападок в адрес Мольера. Подобная критика не угасала до конца жизни Мольера, его обвиняли в чрезмерном реализме и непочтительности, обвиняли в женитьбе на собственной дочери. Многие бывшие друзья отвернулись от актера, но король сохранял благосклонность, которую выразил в назначении Мольеру пенсии и согласии быть крестным отцом первого сына Мольера и Арманды.

Дальнейшая творческая жизнь Мольера непрерывно связана с нападками на него представителей церковной, медицинской сферы, а также высшего общества и королевской защитой от подобных инцидентов. Многие пьесы были запрещены, многие пришлось переделать, чтобы иметь возможность поставить.

В 1672 году умирает Маделин Бежа, страдания Мольера связанные с этой потерей и с ухудшавшимся здоровьем отразились на его творчестве, он стал меньше писать, хотя на этот период приходятся такие шедевры, как "Проделки Скапьена", "Ученные женщины", "Мнимый больной".

С последней пьесой связана смерть Мольера. Он страдал легочным туберкулезом, который, возможно, был вызван пребыванием в тюрьме в молодости. Во время исполнения пьесы, в которой играл сам Мольер, с ним случился приступ кашля и кровотечения. Король настаивал на прекращении выступления и отдыхе, но Мольер отказался и решил продолжать игру, после чего с ним снова случился приступ и он умер несколько часов спустя у себя дома.

Так как актеров запрещалось хоронить на кладбищах, такое же запрещение последовало и в отношении Мольера. Благодаря королю, Мольер все же был похоронен, но ночью и в той части кладбища, которая предназначалась для некрещеных детей. В 1792 году его останки были перенесены в музей французских памятников, а в 1817 перезахоронены на кладбище Пер Лашез, в Париже.

Библиография

Пьесы, сохранившиеся до наших дней

* Ревность Барбулье, фарс (1653)
* Летающий доктор, фарс (1653)
* Сумасброд, или Всё невпопад, комедия в стихах (1655)
* Любовная досада, комедия (1656)
* Смешные жеманницы, комедия (1659)
* Сганарель, или Мнимый рогоносец, комедия (1660)
* Дон Гарсиа Наваррский, или Ревнивый принц, комедия (1661)
* Школа мужей, комедия (1661)
* Докучные, комедия (1661)
* Школа жен, комедия (1662)
* Критика на «Школу жен», комедия (1663)
* Версальский экспромт (1663)
* Брак поневоле, фарс (1664)
* Принцесса Элидская, галантная комедия (1664)
* Тартюф, или Обманщик, комедия (1664)
* Дон Жуан, или Каменный пир, комедия (1665)
* Любовь-целительница, комедия (1665)
* Мизантроп, комедия (1666)
* Лекарь поневоле, комедия (1666)
* Мелисерта, пасторальная комедия (1666, неокончена)
* Комическая пастораль (1667)
* Сицилиец, или Любовь-живописец, комедия (1667)
* Амфитрион, комедия (1668)
* Жорж Данден, или Одураченный муж, комедия (1668)
* Скупой, комедия (1668)
* Господин де Пурсоньяк, комедия-балет (1669)
* Блистательные любовники, комедия (1670)
* Мещанин во дворянстве, комедия-балет (1670)
* Психея, трагедия-балет (1671, в сотрудничестве с Филиппом Кино и Пьером Корнелем)
* Проделки Скапена, комедия-фарс (1671)
* Графиня д’Эскарбаньяс, комедия (1671)
* Учёные женщины, комедия (1672)
* Мнимый больной, комедия с музыкой и танцами (1673)

Несохранившиеся пьесы

* Влюбленный доктор, фарс (1653)
* Три доктора-соперника, фарс (1653)
* Школьный учитель, фарс (1653)
* Казакин, фарс (1653)
* Горжибюс в мешке, фарс (1653)
* Брехун, фарс (1653)
* Ревность Гро-Рене, фарс (1663)
* Гро-Рене школьник, фарс (1664)

Другие сочинения

* Благодарность Королю, поэтическое посвящение (1663)
* Слава собора Валь-де-Грас, поэма (1669)
* Разные стихотворения, в том числе
* Куплет из песенки д’Ассуси (1655)
* Стихи для балета г-на Бошана
* Сонет г-ну ла Мотт ла Вайе на смерть его сына (1664)
* Братство невольничества во имя милосердной Богоматери, четверостишия, помещенные под аллегорической гравюрой в Соборе Матери Божьей Милосердной (1665)
* Королю на победу во Франш-Конте, поэтическое посвящение (1668)
* Буриме на заказ (1682)

Экранизации

* 1941 Школа жён, реж. Макс Офюльс, в главных ролях — Луи Жуве, Мадлен Озере, Морис Кастель
* 1965 Дон Жуан, реж. Марсель Блюваль, в главных ролях — Мишель Пикколи, Клод Брассёр, Анук Ферьяк, Мишель Лёруае
* 1973 Скупой, телеспектакль, реж. Рене Люко, в главных ролях — Мишель Омон, Франсис Юстер, Изабель Аджани
* 1973 Школа жён, реж. Раймон Руло, в главных ролях — Изабель Аджани, Бернар Блие, Жерар Лартиго, Робер Рембо
* 1979 Скупой, реж. Жан Жиро и Луи де Фюнес, в главных ролях — Луи де Фюнес, Мишель Галабрю, Франк Давид, Анн Кодри
* 1980 Мнимый больной, реж. Леонид Нечаев, в главных ролях — Олег Ефремов, Наталья Гундарева, Анатолий Ромашин, Татьяна Васильева, Ролан Быков, Станислав Садальский, Александр Ширвиндт
* 1989 Тартюф, телеспектакль, реж. Анатолий Эфрос, в главных ролях — Станислав Любшин, Александр Калягин, Анастасия Вертинская
* 1992 Тартюф, реж. Ян Фрид, в главных ролях — Михаил Боярский, Игорь Дмитриев, Ирина Муравьева, Анна Самохина, Игорь Скляр, Владислав Стржельчик, Лариса Удовиченко
* 1997 Дон Жуан, реж. Жак Вебер, в главных ролях — Жак Вебер, Мишель Бужена, Эммануэль Беар, Пенелопа Крус
* 2006 Скупой, реж. Кристиан де Шалонь, в главных ролях — Мишель Серро, Сирил Тувнен, Луиза Моно, Жаки Беруаер

Интересные факты

* В 1808 г. в парижском театре «Одеон» был сыгран фарс Александра Дюваля «Обои» (фр. "La Tapisserie"), предположительно, обработка мольеровского фарса «Казакин». Считается, что Дюваль уничтожил мольеровский оригинал или копию, чтобы скрыть явные следы заимствования, а имена персонажей изменил, только их характеры и поведение подозрительно напоминали мольеровских героев. Драматург Гийо де Сэ попытался реставрировать первоисточник и в 1911 г. на сцене театра «Фоли-Драматик» представил этот фарс, вернув ему оригинальное название.
* 7 ноября 1919 в журнале «Com?dia» была опубликована статья Пьера Луиса «Мольер — творение Корнеля». Сравнивая пьесы «Амфитрион» Мольера и «Agesilas» Пьера Корнеля, он делает вывод, что Мольер лишь подписывал текст, сочинённый Корнелем. Несмотря на то, что сам Пьер Луис был мистификатором, идея, известная сегодня, как «Дело Мольера-Корнеля», получила большое распространение, в том числе в таких трудах, как «Корнель под маской Мольера» Анри Пулая (1957), «Мольер, или Воображаемый автор» адвокатов Ипполита Вутера и Кристины ле Виль де Гойе (1990), «Дело Мольера: великий литературный обман» Дени Буасье (2004) и др.

Биография (ru.wikipedia.org)

Ранние годы. Начало актёрской карьеры

Мольер происходил из старинной буржуазной семьи, в течение нескольких веков занимавшейся ремеслом обойщиков-драпировщиков. Отец Мольера, Жан Поклен (1595—1669), был придворным обойщиком и камердинером Людовика XIII. Мольер воспитывался в престижной иезуитской школе — Клермонском колледже, где основательно изучил латынь, поэтому свободно читал в подлиннике римских авторов и даже, по преданию, перевёл на французский язык философскую поэму Лукреция «О природе вещей» (перевод утерян). По окончании колледжа в 1639 году Мольер выдержал в Орлеане экзамен на звание лиценциата прав. Но юридическая карьера привлекала его не больше отцовского ремесла, и Мольер избрал профессию актёра. В 1643 году Мольер стал во главе «Блистательного театра» (Illustre Theatre). Когда группа распалась, Мольер решил искать счастья в провинции, примкнув к труппе бродячих комедиантов, возглавляемой Дюфреном. Труппа Мольера в провинции. Первые пьесы

Юношеские скитания Мольера по французской провинции (1645—1658) в годы гражданской войны (фронды) — обогатили его житейским и театральным опытом. С 1645 года Мольер заступает к Дюфрену, и в 1650 году возглавляет труппу. Репертуарный голод труппы Мольера и явился стимулом к началу его драматургической деятельности. Так годы театральной учёбы Мольера стали годами и его авторской учёбы. Множество фарсовых сценариев, сочинённых им в провинции, исчезло. Сохранились только пьески «Ревность Барбулье» (La jalousie du Barbouille) и «Летающий лекарь» (Le medecin volant), принадлежность которых Мольеру не вполне достоверна. Известны ещё заглавия ряда аналогичных пьесок, игранных Мольером в Париже после его возвращения из провинции («Гро-Рене школьник», «Доктор-педант», «Горжибюс в мешке», «План-план», «Три доктора», «Казакин», «Притворный увалень», «Вязальщик хвороста»), причём заглавия эти перекликаются с ситуациями позднейших фарсов Мольера (напр. «Горжибюс в мешке» и «Проделки Скапена», д. III, сц. II). Эти пьесы свидетельствуют о том, что традиция старинного фарса вскормила драматургию Мольера и вошла органическим компонентом в основные комедии его зрелого возраста.

Фарсовый репертуар, превосходно исполняемый труппой Мольера под его руководством (сам Мольер нашёл себя как актёра именно в фарсе), способствовал упрочению её репутации. Ещё больше возросла она после сочинения Мольером двух больших комедий в стихах — «Шалый, или Всё невпопад» (L’Etourdi ou les Contretemps, 1655) и «Любовная досада» (Le depit amoureux, 1656), написанных в манере итальянской литературной комедии. На основную фабулу, представляющую вольное подражание итальянским авторам, наслаиваются здесь заимствования из различных старых и новых комедий, соответственно излюбленному Мольером принципу «брать своё добро всюду, где он его находит». Интерес обеих пьес сводится к разработке комических положений и интриги; характеры в них разработаны ещё весьма поверхностно.

Парижский период

24 октября 1658 года труппа Мольера дебютировала в Луврском дворце в присутствии Людовика XIV. Утерянный фарс «Влюбленный доктор» имел громадный успех и решил судьбу труппы: король предоставил ей придворный театр Пти-Бурбон, в котором она играла до 1661, пока не перешла в театр Пале-Рояль, где уже оставалась до смерти Мольера. С момента водворения Мольера в Париже начинается период его лихорадочной драматургической работы, напряжённость которой не ослабевала до самой его смерти. За эти 15 лет с 1658 по 1673 Мольер создал все свои лучшие пьесы, вызывавшие, за немногими исключениями, ожесточённые нападки со стороны враждебных ему общественных групп.

Ранние фарсы

Парижский период деятельности Мольера открывается одноактной комедией «Смешные жеманницы» (фр. Les precieuses ridicules, 1659). В этой первой, вполне оригинальной, пьесе Мольер сделал смелый выпад против господствовавшей в аристократических салонах вычурности и манерности речи, тона и обхождения, получившей большое отражение в литературе (см. Прециозная литература) и оказывавшей сильное влияние на молодёжь (преимущественно женскую её часть). Комедия больно уязвила виднейших жеманниц. Враги Мольера добились двухнедельного запрещения комедии, после отмены которого она шла с удвоенным успехом.

При всей своей крупной литературно-общественной ценности «Жеманницы» — типичный фарс, воспроизводящий все традиционные приёмы этого жанра. Та же фарсовая стихия, придававшая юмору Мольера площадную яркость и сочность, пропитывает также следующую пьесу Мольера «Сганарель, или Мнимый рогоносец» (Sganarelle, ou Le cocu imaginaire, 1660). Здесь на смену ловкому слуге-плуту первых комедий — Маскарилю — приходит придурковатый тяжеловесный Сганарель, впоследствии введённый Мольером в целый ряд его комедий.

Комедии воспитания

Комедия «Школа мужей» (L’ecole des maris, 1661), которая тесно связана с последовавшей за ней ещё более зрелой комедией «Школой жён» (L’ecole des femmes, 1662), знаменует поворот Мольера от фарса к социально-психологической комедии воспитания. Здесь Мольер ставит вопросы любви, брака, отношения к женщине и устроения семьи. Отсутствие односложности в характерах и поступках персонажей делает «Школу мужей» и особенно «Школу жён» крупнейшим шагом вперед в сторону создания комедии характеров, преодолевающей примитивный схематизм фарса. При этом «Школа жён» несравненно глубже и тоньше «Школы мужей», которая по отношению к ней — как бы набросок, лёгкий эскиз.

Столь сатирически заострённые комедии не могли не вызвать ожесточённых нападок со стороны врагов драматурга. Мольер ответил им полемической пьеской «Критике „Школы жён“» (La critique de «L’Ecole des femmes», 1663). Защищаясь от упрёков в гаерстве, он с большим достоинством излагал здесь своё кредо комического поэта («вникать как следует в смешную сторону человеческой природы и забавно изображать на сцене недостатки общества») и высмеивал суеверное преклонение перед «правилами» Аристотеля. Этот протест против педантической фетишизации «правил» вскрывает независимую позицию Мольера по отношению к французскому классицизму, к которому он примыкал однако в своей драматургической практике.

Другим проявлением той же независимости Мольера является и его попытка доказать, что комедия не только не ниже, но даже «выше» трагедии, этого основного жанра классической поэзии. В «Критике „Школы жён“» он устами Доранта даёт критику классической трагедии с точки зрения несоответствия её «натуре» (сц. VII), то есть с позиций реализма. Критика эта направлена против тематики классической трагедии, против ориентации её на придворные и великосветские условности.

Новые удары врагов Мольер отпарировал в пьесе «Версальский экспромт» (L’impromptu de Versailles, 1663). Оригинальная по замыслу и построению (действие её происходит на подмостках театра), комедия эта даёт ценнейшие сведения о работе Мольера с актёрами и дальнейшее развитие его взглядов на сущность театра и задачи комедии. Подвергая уничтожающей критике своих конкурентов — актёров Бургундского отеля, отвергая их метод условно-напыщенной трагической игры, Мольер вместе с тем отводит упрёк в том, что он выводит на сцену определённых лиц. Главное же — он с невиданной дотоле смелостью издевается над придворными шаркунами-маркизами, бросая знаменитую фразу: «Нынешний маркиз всех смешит в пьесе; и как в древних комедиях всегда изображается простак-слуга, заставляющий хохотать публику, точно так же и нам необходим уморительный маркиз, потешающий зрителей».

Зрелые комедии. Комедии-балеты

Из баталии, последовавшей за «Школой жён», Мольер вышел победителем. Вместе с ростом его славы упрочились и его связи со двором, при котором он всё чаще выступает с пьесами, сочинёнными для придворных празднеств и дававшими повод развернуть блестящее зрелище. Мольер создаёт здесь особый жанр «комедии-балета», сочетая балет (излюбленный вид придворных увеселений, в котором сам король и его приближённые выступали в качестве исполнителей) с комедией, дающей сюжетную мотивировку отдельным танцевальным «выходам» (entrees) и обрамляющей их комическими сценами. Первая комедия-балет Мольера — «Несносные» (Les facheux, 1661). Она лишена интриги и представляет ряд разрозненных сценок, нанизанных на примитивный сюжетный стержень. Мольер нашёл здесь для обрисовки светских щеголей, игроков, дуэлистов, прожектёров и педантов столько метких сатирико-бытовых чёрточек, что при всей своей бесформенности пьеса является шагом вперёд в смысле подготовки той комедии нравов, создание которой являлось задачей Мольера («Несносные» были поставлены до «Школы жён»).

Успех «Несносных» побудил Мольера к дальнейшей разработке жанра комедии-балета. В «Браке поневоле» (Le mariage force, 1664) Мольер поднял жанр на большую высоту, добившись органической связи комедийного (фарсового) и балетного элементов. В «Принцессе Элиды» (La princesse d’Elide, 1664) Мольер пошёл противоположным путём, вставив шутовские балетные интермедии в псевдоантичную лирико-пасторальную фабулу. Так было положено начало двум типам комедии-балета, которые разрабатывались Мольером и дальше. Первый фарсово-бытовой тип представлен пьесами «Любовь-целительница» (L’amour medecin, 1665), «Сицилиец, или Любовь-живописец» (Le Sicilien, ou L’amour peintre, 1666), «Господин де Пурсоньяк» (Monsieur de Pourceaugnac, 1669), «Мещанин во дворянстве» (Le bourgeois gentilhomme, 1670), «Графиня д’Эскарбаньяс» (La comtesse d’Escarbagnas, 1671), «Мнимый больной» (Le malade imaginaire, 1673). При всей громадной дистанции, отделяющей такой примитивный фарс, как «Сицилиец», служивший только рамкой для «мавританского» балета, от таких развернутых социально-бытовых комедий, как «Мещанин во дворянстве» и «Мнимый больной», мы имеем здесь всё же развитие одного типа комедии — балета, вырастающего из старинного фарса и лежащего на магистрали творчества Мольера. От других его комедий эти пьесы отличаются только наличием балетных номеров, которые вовсе не снижают идеи пьесы: Мольер не делает здесь почти никаких уступок придворным вкусам. Иначе обстоит дело в комедиях-балетах второго, галантно-пасторального типа, к которому относятся: «Мелисерта» (Melicerte, 1666), «Комическая пастораль» (Pastorale comique, 1666), «Блистательные любовники» (Les amants magnifiques, 1670), «Психея» (Psyche, 1671 — написана в сотрудничестве с Корнелем). Так как Мольер шёл в них на некоторый компромисс с феодально-аристократическими вкусами, то пьесы эти имеют более искусственный характер, чем комедии-балеты первого типа.

Если в своих ранних комедиях Мольер проводил линию социальной сатиры сравнительно осторожно и касался преимущественно второстепенных объектов, то в своих зрелых произведениях он берёт под обстрел самую верхушку феодально-аристократического общества в лице его привилегированных классов — дворянства и духовенства, создавая образы лицемеров и развратников в поповской рясе или в пудреном парике.

«Тартюф»

Разоблачению их посвящён «Тартюф» (Le Tartuffe, 1664—1669). Направленная против духовенства, этого смертельного врага театра и всей светской буржуазной культуры, эта комедия содержала в первой редакции всего 3 акта и изображала лицемера-попа. В таком виде она была поставлена в Версале на празднестве «Увеселения волшебного острова» 12 мая 1664 под названием «Тартюф, или Лицемер» (Tartuffe, ou L’hypocrite) и вызвала бурю негодования со стороны «Общества святых даров» (Societe du Saint Sacrement) — тайной религиозно-политической организации аристократов, крупных чиновников и духовных лиц, проводившей идею ортодоксального католицизма. В образе Тартюфа Общество усмотрело сатиру на своих членов и добилось запрещения «Тартюфа». Мольер мужественно отстаивал свою пьесу в «Прошении» (Placet) на имя короля, в котором прямо писал, что «оригиналы добились запрещения копии». Но это прошение не привело ни к чему. Тогда Мольер ослабил резкие места, переименовал Тартюфа в Панюльфа и снял с него рясу. В новом виде комедия, имевшая 5 актов и озаглавленная «Обманщик» (L’imposteur), была допущена к представлению, но после первого же спектакля 5 августа 1667 была снята. Только через полтора года «Тартюф» был наконец представлен в 3-й окончательной редакции.

Хотя Тартюф и не является в ней духовным лицом, последняя редакция вряд ли мягче первоначальной. Расширив очертания образа Тартюфа, сделав его не только ханжой, лицемером и развратником, но также предателем, доносчиком и клеветником, показав его связи с судом, полицией и придворными сферами, Мольер значительно усилил сатирическую остроту комедии, превратив её в негодующий памфлет на современную Францию, которой фактически заправляет реакционная клика святош, в чьих руках находится благосостояние, честь и даже жизнь скромных буржуа. Единственным просветом в этом царстве мракобесия, произвола и насилия является для Мольера мудрый монарх, который и разрубает затянутый узел интриги и обеспечивает, как deus ex machina, счастливую развязку комедии, когда зритель уже перестал верить в её возможность. Но именно в силу своей случайности развязка эта кажется чисто искусственной и ничего не меняет в существе комедии, в её основной идее.

«Дон-Жуан»

Если в «Тартюфе» Мольер нападал на религию и церковь, то в «Дон-Жуане, или Каменном пире» (Don Juan, ou Le festin de pierre, 1665) объектом его сатиры стало феодальное дворянство. В основу пьесы Мольер положил испанскую легенду о Дон Жуане — неотразимом обольстителе женщин, попирающем законы божеские и человеческие. Он придал этому бродячему сюжету, облетевшему почти все сцены Европы, оригинальную сатирическую разработку. Образ Дон Жуана, этого излюбленного дворянского героя, воплотившего всю хищную активность, честолюбие и властолюбие феодального дворянства в период его расцвета, Мольер наделил бытовыми чертами французского аристократа XVII века — титулованного развратника, насильника и «либертена», беспринципного, лицемерного, наглого и циничного. Он делает Дон-Жуана отрицателем всех устоев, на которых основывается благоустроенное общество. Дон-Жуан лишен сыновних чувств, он мечтает о смерти отца, он издевается над мещанской добродетелью, соблазняет и обманывает женщин, бьёт крестьянина, вступившегося за невесту, тиранит слугу, не платит долгов и выпроваживает кредиторов, богохульствует, лжёт и лицемерит напропалую, состязаясь с Тартюфом и превосходя его своим откровенным цинизмом (ср. его беседу со Сганарелем — д. V, сц. II). Свое негодование по адресу дворянства, воплощённого в образе Дон-Жуана, Мольер вкладывает в уста его отца, старого дворянина Дон-Луиса, и слуги Сганареля, которые каждый по-своему обличают порочность Дон-Жуана, произнося фразы, предвещающие тирады Фигаро (напр.: «Происхождение без доблести ничего не стоит», «Я скорее окажу почтение сыну носильщика, если он честный человек, чем сыну венценосца, если он так же распущен, как вы» и т. п.).

Но образ Дон-Жуана соткан не из одних отрицательных черт. При всей своей порочности Дон-Жуан обладает большим обаянием: он блестящ, остроумен, храбр, и Мольер, обличая Дон-Жуана как носителя пороков, одновременно любуется им, отдает дань его рыцарскому обаянию.

«Мизантроп»

Если одушевляемый классовой ненавистью Мольер внёс в «Тартюфа» и «Дон-Жуана» ряд трагических черт, проступающих сквозь ткань комедийного действия, то в «Мизантропе» (Le Misanthrope, 1666) эти черты настолько усилились, что почти совсем оттеснили комический элемент. Типичный образец «высокой» комедии с углублённым психологическим анализом чувств и переживаний героев, с преобладанием диалога над внешним действием, с полным отсутствием фарсового элемента, с взволнованным, патетическим и саркастическим тоном речей главного героя, «Мизантроп» стоит особняком в творчестве Мольера. Он отмечает тот момент в его литературной деятельности, когда затравленный врагами и задыхавшийся в душной атмосфере версальского двора поэт не выдержал, отбросил комическую маску и заговорил стихом, «облитым горечью и злостью». Буржуазные учёные охотно подчеркивают автобиографический характер «Мизантропа», отражение в нём семейной драмы Мольера. Хотя наличие автобиографических черт в образе Альцеста несомненно, однако сводить к ним всю пьесу — значит замазывать её глубокий социальный смысл. Трагедия Альцеста — трагедия передового протестанта-одиночки, не чувствующего опоры в широких слоях собственного класса, который ещё не созрел для политической борьбы с существующим строем.

Несомненно в негодующих речах Альцеста проявляется собственное отношение Мольера к современным общественным порядкам. Но Альцест не только образ благородного обличителя общественных пороков, ищущего «правды» и не находящего её: он тоже отличается некоторой двойственностью. С одной стороны, это — положительный герой, благородное негодование которого вызывает к нему сочувствие зрителя; с другой стороны, он не лишён и отрицательных черт. Он слишком горяч, несдержан, бестактен, лишён чувства меры и чувства юмора. Свои обличительные речи он обращает к ничтожным людишкам, неспособным понять его. Так, своим поведением он ставит себя в смешное положение перед людьми, которых сам презирает. Альцест потому и сделан Мольером отчасти комедийным (смешным) персонажем, что он вздумал идти против всех, хотя бы из наилучших побуждений. Здесь возобладала точка зрения благонамеренного буржуа феодальной эпохи, который ещё крепко сидел в Мольере. Потому-то революционная буржуазия XVIII века и переоценила образ Альцеста, бросив Мольеру упрёк в том, что единственного честного человека в своём театре он отдал на осмеяние негодяям (Руссо), а впоследствии (в эпоху Великой французской революции) превратила Альцеста в «патриота», санкюлота, друга народа (Фабр д’Эглантин).

Чересчур глубокая и серьёзная комедия «Мизантроп» была холодно встречена зрителями, искавшими в театре прежде всего развлечения. Чтобы спасти пьесу, Мольер присоединил к ней блестящий фарс «Лекарь поневоле» (фр. Le medecin malgre lui, 1666). Эта безделка, имевшая громадный успех и до сих пор сохранившаяся в репертуаре, разрабатывала излюбленную Мольером тему о врачах-шарлатанах и невеждах. Любопытно, что как раз в самый зрелый период своего творчества, когда Мольер поднялся на высоту социально-психологической комедии, он всё чаще возвращается к брызжущему весельем фарсу, лишённому серьёзных сатирических заданий. Именно в эти годы Мольером написаны такие шедевры развлекательной комедии-интриги, как «Господин де Пурсоньяк» и «Проделки Скапена» (фр. Les fourberies de Scapin, 1671). Мольер вернулся здесь к первичному источнику своего вдохновения — к старинному фарсу.

В литературоведческих кругах издавна установилось несколько пренебрежительное отношение к этим грубоватым, но искрящимся подлинным «нутряным» комизмом пьескам. Это предубеждение восходит к самому законодателю классицизма Буало, идеологу буржуазно-аристократического искусства, порицавшему Мольера за шутовство и потакание грубым вкусам толпы. Однако именно в этом низшем, неканонизированном и отвергнутом классической поэтикой жанре Мольер больше, чем в своих «высоких» комедиях, отмежёвывался от чуждых классовых влияний и взрывал феодально-аристократические ценности. Этому способствовала «плебейская» форма фарса, издавна служившая молодой буржуазии метким оружием в её борьбе с привилегированными классами феодальной эпохи. Достаточно сказать, что именно в фарсах Мольер разработал тот тип умного и ловкого, облечённого в лакейскую ливрею разночинца, который станет полвека спустя главным выразителем агрессивных настроений восходящей буржуазии. Скапен и Сбригани являются в этом смысле прямыми предшественниками слуг Лесажа, Мариво и др. до знаменитого Фигаро включительно.

Особняком среди комедий этого периода стоит «Амфитрион» (фр. Amphitryon, 1668). Несмотря на проявляющуюся здесь независимость суждений Мольера, ошибочно было бы видеть в комедии сатиру на самого короля и его двор. Свою веру в союз буржуазии с королевской властью Мольер сохранил до конца жизни, выражая точку зрения своего класса, не созревшего ещё до идеи политической революции.

Вот почему из своей критики общественных пороков и недостатков Мольер не делает политических выводов. Он думает устранить их путём чисто морального воздействия и обличения. Притом, если раньше это обличение было направлено главным образом против высших классов, то в последние 5 лет своей жизни Мольер создает комедии, так сказать, «самокритические», ставящие целью укрепление классового самосознания буржуазии и разоблачение недостатков, унижающих её достоинство. Основная тема этого периода — осмеяние буржуа, стремящихся подражать аристократии и породниться с нею. Эта тема развита в «Жорже Дандене» (фр. George Dandin, 1668) и в «Мещанине во дворянстве». В первой комедии, разрабатывающей в форме чистейшего фарса популярный «бродячий» сюжет, Мольер высмеивает богатого «выскочку» (фр. parvenu) из крестьян, который из глупой спеси женился на дочери разорившегося барона, открыто изменяющей ему с маркизом, выставляющей его в дураках и напоследок заставляющей его же просить у неё прощения. Ещё острее разработана та же тема в «Мещанине во дворянстве», одной из самых блестящих комедий-балетов Мольера, где он достигает виртуозной легкости в построении диалога, приближающегося по своему ритму к балетному танцу (ср. квартет влюбленных — д. III, сц. X). Эта комедия — самая злая сатира на буржуазию, подражающую дворянству, какая вышла из-под его пера. Он не щадит здесь красок для осмеяния богатого буржуа Журдена, который лезет изо всех сил в дворянство, обучается хорошим манерам, отворачивается от своей плебейской жены и якшается с прогоревшими дворянчиками, обирающими его. Но если над Журденом Мольер издевается за его глупость, напоминая ему старую мещанскую мудрость «всяк сверчок знай свой шесток», то с ещё бо?льшим презрением он изображает находящегося на содержании у Журдена знатного мошенника и паразита Доранта, лишённого привлекательности Дон-Жуана и потому вдвойне отвратительного. Этим отрицательным персонажам противопоставлены положительные — госпожа Журден и Клеонт, честные, правдивые и сознательные буржуа, гордые принадлежностью к своему классу. Ни в одной другой комедии М. не дал такого яркого изображения классового антагонизма между дворянством и сознательной частью буржуазии, как в этой пьесе, цель которой — «отрезвить буржуазию, внушить ей чувство собственного достоинства, мысль, что она должна создать собственную культуру» (Фриче).

Помимо тяги буржуазии к дворянству Мольер высмеивает также её специфические пороки, из которых первое место принадлежит скупости. В знаменитой комедии «Скупой» (L’avare, 1668), написанной под влиянием «Кубышки» (фр. Aulularia) Плавта, Мольер мастерски рисует отталкивающий образ скряги Гарпагона (имя его стало во Франции нарицательным), у которого страсть к накоплению, специфическая для буржуазии как класса денежных людей, приняла патологический характер и заглушила все человеческие чувства. Демонстрируя вред ростовщичества для буржуазной нравственности, показывая разлагающее действие скупости на буржуазную семью, Мольер в то же время рассматривает скупость как нравственный порок, не вскрывая порождающих её социальных причин. Такая абстрактная трактовка темы скупости ослабляет социальную значимость комедии, которая тем не менее является — со всеми её достоинствами и недостатками — наиболее чистым и типичным (наряду с «Мизантропом») образцом классической комедии характеров.

Проблему семьи и брака Мольер ставит также в своей предпоследней комедии «Учёные женщины» (фр. Les femmes savantes, 1672), в которой он возвращается к теме «Жеманниц», но разрабатывает её гораздо шире и глубже. Объектом его сатиры являются здесь женщины-педантки, увлекающиеся науками и пренебрегающие семейными обязанностями. Издеваясь в лице Арманды над буржуазной девицей, свысока относящейся к браку и предпочитающей «взять в мужья философию», Мольер противопоставляет ей Генриетту, здоровую и нормальную девушку, чуждающуюся «высоких материй», но зато обладающую ясным и практическим умом, домовитую и хозяйственную. Таков идеал женщины для Мольера, приближающегося здесь опять к патриархально-мещанской точке зрения. До идеи женского равноправия Мольеру, как и его классу в целом, было ещё далеко.

Вопрос о распаде мещанской семьи поставлен также и в последней комедии Мольера «Мнимый больной» (фр. Le malade imaginaire, 1673). На этот раз причина распада семьи — мания главы дома Аргана, воображающего себя больным и являющегося игрушкой в руках недобросовестных и невежественных врачей. Презрение Мольера к врачам, проходящее сквозь всю его драматургию, вполне объяснимо исторически, если вспомнить, что медицинская наука основывалась в его время не на опыте и наблюдении, а на схоластических умствованиях. Мольер нападал на шарлатанов-врачей так же, как он нападал на прочих лжеучёных педантов и софистов, насилующих «природу».

Хотя и написанная смертельно больным Мольером, комедия «Мнимый больной» — одна из самых весёлых и жизнерадостных его комедий. На её 4-м представлении 17 февраля 1673 Мольер, игравший роль Аргана, почувствовал себя дурно и не доиграл спектакля. Он был перенесён домой и через несколько часов скончался. Парижский архиепископ запретил было хоронить нераскаявшегося грешника (актёры на смертном одре должны были приносить покаяние) и отменил запрет только по указанию короля. Величайшего драматурга Франции похоронили ночью, без обрядов, за оградой кладбища, где хоронили самоубийц. За гробом его шло несколько тысяч человек «простого народа», собравшегося отдать последние почести любимому поэту и актёру. Представители высшего света на похоронах отсутствовали. Классовая вражда преследовала Мольера после смерти, как и при жизни, когда «презренное» ремесло актёра помешало Мольеру быть избранным в члены Французской академии. Зато имя его вошло в историю театра как имя родоначальника французского сценического реализма. Недаром академический театр Франции «Комеди Франсэз» до сих пор неофициально называет себя «Домом Мольера».

Характеристика

Оценивая Мольера как художника, нельзя исходить из отдельных сторон его художественной техники: языка, слога, композиции, стихосложения и т. д. Это важно только для понимания того, в какой мере они помогают ему выражать образно свое понимание действительности и отношение к ней. Мольер был художником поднимавшейся в феодальном окружении французской буржуазии эпохи первоначального капиталистического накопления. Он был представителем самого передового класса своей эпохи, в интересы которого входило максимальное познание действительности с целью укрепления в ней своего бытия и господства. Потому Мольер и был материалистом. Он признавал объективное существование независимой от человеческого сознания материальной действительности, природы (la nature), которая определяет и формирует сознание человека, является для него единственным источником истины и блага. Всей силой своего комического гения Мольер обрушивается на тех, кто мыслит иначе, кто пытается насиловать природу, навязывая ей свои субъективные домыслы. Все выводимые Мольером образы педантов, учёных-буквоедов, врачей-шарлатанов, жеманниц, маркизов, святош и т. д. смешны прежде всего своим субъективизмом, своей претензией навязывать природе собственные представления, не считаться с её объективными законами.

Материалистическое мировоззрение Мольера делает его художником, кладущим в основу своего творческого метода опыт, наблюдение, изучение людей и жизни. Художник передового восходящего класса, Мольер имеет относительно большие возможности и к познанию бытия всех других классов. В своих комедиях он отразил почти все стороны французской жизни XVII века. При этом все явления и люди изображаются им с точки зрения интересов его класса. Эти интересы обусловливают направление его сатиры, иронии и буффонады, которые являются для Мольера средствами воздействия на действительность, её переделки в интересах буржуазии. Таким образом комедиографическое искусство Мольера пронизано определённой классовой установкой.

Но французская буржуазия XVII в. не была ещё, как отмечалось выше, «классом для себя». Она не была ещё гегемоном исторического процесса и потому не обладала достаточно зрелым классовым сознанием, не имела организации, объединяющей её в единую сплоченную силу, не думала о решительном разрыве с феодальным дворянством и о насильственном изменении существующего общественно-политического строя. Отсюда — специфическая ограниченность классового познания действительности Мольера, его непоследовательность и колебания, его уступки феодально-аристократическим вкусам (комедии-балеты), дворянской культуре (образ Дон-Жуана). Отсюда же усвоение Мольером канонического для дворянского театра смехотворного изображения людей низкого звания (слуги, крестьяне) и вообще частичное подчинение его канону классицизма. Отсюда далее — недостаточно чёткое отмежевание дворян от буржуа и растворение тех и других в неопределённой социальной категории «gens de bien», то есть просвещённых светских людей, к которым принадлежит большинство положительных героев-резонёров его комедий (до Альцеста включительно). Критикуя отдельные недостатки современного дворянски-монархического строя, Мольер не понимал, что конкретных виновников зла, на которое он направлял жало своей сатиры, следует искать в социально-политическом строе Франции, в расстановке её классовых сил, а вовсе не в искажениях всеблагой «природы», то есть в явной абстракции. Специфическая для Мольера как художника неконституировавшегося класса ограниченность познания действительности выражается в том, что материализм его — непоследовательный, а следовательно не чуждый влиянию идеализма. Не зная, что именно общественное бытие людей определяет их сознание, Мольер переносит вопрос об общественной справедливости из социально-политической сферы в сферу моральную, мечтая разрешить его в пределах существующего строя путём проповеди и обличения.

Это отразилось, естественно, и в художественном методе Мольера. Для него характерны:

* резкое разграничение положительных и отрицательных персонажей, противопоставление добродетели и порока;
* схематизация образов, унаследованная Мольером от commedia dell’arte склонность оперировать масками вместо живых людей;
* механическое развёртывание действия как столкновения внешних по отношению друг к другу и внутренне почти неподвижных сил.

Правда, пьесам Мольера присуща большая динамичность комедийного действия; но динамика эта — внешняя, она иноположна характерам, которые в основном статичны по своему психологическому содержанию. Это подмечено уже Пушкиным, который писал, противопоставляя Мольера Шекспиру: «Лица, созданные Шекспиром, не суть, как у Мольера, типы такой-то страсти, такого-то порока, но существа живые, исполненные многих страстей, многих пороков… У Мольера скупой скуп и только».

Если в лучших своих комедиях («Тартюф», «Мизантроп», «Дон-Жуан») Мольер пытается преодолеть односложность своих образов, механистичность своего метода, то в основном его образы и вся конструкция его комедий всё же носят на себе сильный отпечаток механистического материализма, характерного для мировоззрения французской буржуазии XVII в. и её художественного стиля — классицизма.

Вопрос об отношении Мольера к классицизму гораздо сложнее, чем это кажется школьной истории литературы, безоговорочно наклеивающей на него ярлык классика. Спору нет, Мольер был создателем и лучшим представителем классической комедии характеров, и в целом ряде его «высоких» комедий художественная практика Мольера вполне согласуется с классической доктриной. Но в то же время другие пьесы Мольера (главным образом фарсы) резко противоречат этой доктрине. Это означает, что и по своему мировоззрению Мольер расходится с основными представителями классической школы.

Как известно, французский классицизм — это стиль смыкавшейся с аристократией верхушки буржуазии и наиболее чутких к экономическому развитию слоев феодальной знати, на которую первая оказывала известное воздействие рационализмом своего мышления, подвергаясь в свою очередь воздействию феодально-дворянских навыков, традиций и предрассудков. Художественно-политическая линия Буало, Расина и др. есть линия компромисса и классового сотрудничества буржуазии с дворянством на почве обслуживания придворно-дворянских вкусов. Классицизму абсолютно чужды всякие буржуазно-демократические, «народные», «плебейские» тенденции. Это — литература, рассчитанная на «избранных» и презрительно относившаяся к «черни» (ср. «Поэтику» Буало).

Именно поэтому для Мольера, который был идеологом самых передовых слоев буржуазии и вёл ожесточенную борьбу с привилегированными классами за эмансипацию буржуазной культуры, классический канон должен был оказаться чересчур узким. Мольер сближается с классицизмом только в самых общих его стилевых принципах, выражающих основные тенденции буржуазной психики эпохи первоначального накопления. Сюда относятся такие черты, как рационализм, типизация и генерализация образов, абстрактно-логическая систематизация их, строгая четкость композиции, прозрачная ясность мысли и слога. Но даже стоя в основном на классической платформе, Мольер в то же время отвергает ряд стержневых принципов классической доктрины, вроде регламентации поэтического творчества, фетишизации «единств», с которыми он обращается иногда весьма вольно («Дон-Жуан», например, по построению — типичная барочная трагикомедия доклассической эпохи), узости и ограниченности канонизованных жанров, от которых он уклоняется то в сторону «низменного» фарса то в сторону придворной комедии-балета. Разрабатывая эти неканонизованные жанры, он вносит в них ряд черт, противоречащих предписаниям классического канона: предпочитает сдержанному и благородному комизму разговорной комедии внешний комизм положений, театральную буффонаду, динамическое развёртывание фарсовой интриги; вылощенному салонно-аристократическому яз. — живую народную речь, усеянную провинциализмами, диалектизмами, простонародными и жаргонными словечками, подчас даже словами тарабарского языка, макаронизмами и т. п. Всё это придает комедиям Мольера демократический низовой отпечаток, за который его упрекал Буало, говоривший о его «чрезмерной любви к народу». Но таков Мольер далеко не во всех его пьесах. В целом, несмотря на частичное подчинение его классическому канону, несмотря на спорадические подлаживания к придворным вкусам (в его комедиях-балетах), побеждают у Мольера всё же демократические, «плебейские» тенденции, к-рые объясняются тем, что Мольер был идеологом не аристократической верхушки буржуазии, а буржуазного класса в целом и стремился втянуть в орбиту своего влияния даже наиболее косные и отсталые его слои, а также шедшие в ту пору за буржуазией массы трудового народа.

Такое стремление Мольера к консолидации всех слоев и групп буржуазии (в силу чего его неоднократно награждали почётным титулом «народного» драматурга) обусловливает большую широту его творческого метода, не вполне укладывающегося в рамки классической поэтики, обслуживавшей только определённую часть класса. Перерастая эти рамки, Мольер опережает свою эпоху и намечает такую программу реалистического искусства, которую буржуазия смогла полностью провести в жизнь только значительно позднее.

Значение творчества Мольера

Мольер оказал громадное влияние на всё последующее развитие буржуазной комедии как во Франции, так и за её пределами. Под знаком Мольера развивалась вся французская комедия XVIII в., отразившая весь сложный переплет классовой борьбы, весь противоречивый процесс становления буржуазии как «класса для себя», вступающего в политическую борьбу с дворянски-монархическим строем. На Мольера опиралась в XVIII в. как развлекательная комедия Реньяра, так и сатирически заострённая комедия Лесажа, разработавшего в своем «Тюркаре» тип откупщика-финансиста, бегло намеченный Мольером в «Графине д’Эскарбаньяс». Влияние «высокой» комедий Мольера испытала и светская бытовая комедия Пирона и Грессе и морально-сентиментальная комедия Детуша и Нивель де Лашоссе, отражающая рост классового самосознания средней буржуазии. Даже вытекающий отсюда новый жанр мещанской или буржуазной драмы, этой антитезы классической драматургии, подготовлен комедиями нравов Мольера, столь серьёзно разрабатывавшими проблемы буржуазной семьи, брака, воспитания детей — эти основные темы мещанской драмы. Хотя некоторые идеологи революционной буржуазии XVIII в. в процессе переоценки дворянской монархической культуры резко отмежевывались от Мольера как придворного драматурга, однако из школы Мольера вышел знаменитый творец «Женитьбы Фигаро» Бомарше, единственный достойный преемник Мольера в области социально-сатирической комедии. Менее значительно влияние Мольера на буржуазную комедию XIX в., которой была уже чужда основная установка Мольера. Однако комедийная техника Мольера (особенно его фарсов) используется мастерами развлекательной буржуазной комедии-водевиля XIX века от Пикара, Скриба и Лабиша до Мельяка и Галеви, Пальерона и др.

Не менее плодотворным было влияние Мольера за пределами Франции, причём в различных европейских странах переводы пьес Мольера явились мощным стимулом к созданию национальной буржуазной комедии. Так было прежде всего в Англии в эпоху Реставрации (Уичерли, Конгрив), а затем в XVIII веке Фильдинг и Шеридан. Так было и в экономически отсталой Германии, где ознакомление с пьесами Мольера стимулировало оригинальное комедийное творчество немецкой буржуазии. Ещё более значительным было влияние комедии Мольера в Италии, где под непосредственным воздействием Мольера воспитался творец итальянской буржуазной комедии Гольдони. Аналогичное влияние оказал Мольера в Дании на Гольберга, создателя датской буржуазно-сатирической комедии, а в Испании — на Моратина.

В России знакомство с комедиями Мольера начинается уже в конце XVII в., когда царевна София, по преданию, разыграла в своём тереме «Лекаря по неволе». В начале XVIII в. мы находим их в петровском репертуаре. Из дворцовых спектаклей Мольера переходит затем в спектакли первого казённого публичного театра в Петербурге, возглавляемого А. П. Сумароковым. Тот же Сумароков явился первым подражателем Мольера в России. В школе Мольера воспитывались и наиболее «самобытные» русские комедиографы классического стиля — Фонвизин, В. В. Капнист и И. А. Крылов. Но самым блестящим последователем Мольера в России был Грибоедов, давший в образе Чацкого конгениальный Мольеру вариант его «Мизантропа» — правда, вариант вполне оригинальный, выросший в специфической обстановке аракчеевски-бюрократической России 20-х гг. XIX в. Вслед за Грибоедовым и Гоголь отдал дань Мольеру, переведя на русский язык один из его фарсов («Сганарель, или Муж, думающий, что он обманут женой»); следы мольеровского влияния на Гоголя заметны даже в «Ревизоре». Позднейшая дворянская (Сухово-Кобылин) и буржуазно-бытовая комедия (Островский) тоже не избежала влияния Мольера. В предреволюционную эпоху буржуазные режиссёры-модернисты делают попытку сценической переоценки пьес Мольера с точки зрения подчеркивания в них элементов «театральности» и сценического гротеска (Мейерхольд, Комиссаржевский).

Октябрьская революция не ослабила, а, напротив, усилила интерес к Мольеру. Репертуар национальных театров бывшего СССР, образовавшихся после революции, включал в себя пьесы Мольера, которые переведены на языки едва ли не всех народностей СССР. В те годы были сделаны попытки нового подхода к Мольеру, раскрытия созвучия его с задачами театра советского времени. Из этих попыток заслуживает упоминания любопытная, хотя и испорченная формалистски-эстетскими влияниями постановка «Тартюфа» в Ленинградском Гостеатре драмы в 1929. Режиссура (Н. Петров и Вл. Соловьев) перенесла действие комедии в XX век и стремилась расширить её интерпретацию как по линии выявления религиозного мракобесия и ханжества, так и по линии «тартюфства» в самой политике (социал-соглашатели и социал-фашисты).

В советское время считалось, что при всём глубоком социальном тонусе комедий Мольера основной его метод, покоящийся на принципах механистического материализма, был чреват опасностями для пролетарской драматургии (ср. «Выстрел» Безыменского).

*В честь Мольера назван кратер на Меркурии.
*Легенды о Мольере и его творчестве

** В 1662 году Мольер венчается с юной актрисой своей труппы Армандой Бежар, младшей сестрой Мадлен Бежар, другой актрисы его труппы. Однако, это сразу вызвало целый ряд пересудов и обвинений в кровосмешении, так как существует предположение, что Арманда, в действительности, дочь Мадлен и Мольера, родившаяся в годы их скитаний по провинции. Чтобы прекратить эти разговоры, Король становится крестным первого ребёнка Мольера и Арманды.
** В 1808 году в парижском театре «Одеон» был сыгран фарс Александра Дюваля «Обои» (фр. "La Tapisserie"), предположительно, обработка мольеровского фарса «Казакин». Считается, что Дюваль уничтожил мольеровский оригинал или копию, чтобы скрыть явные следы заимствования, а имена персонажей изменил, только их характеры и поведение подозрительно напоминали мольеровских героев. Драматург Гийо де Сэ попытался реставрировать первоисточник и в 1911 году на сцене театра «Фоли-Драматик» представил этот фарс, вернув ему оригинальное название.
** 7 ноября 1919 году в журнале «Com?dia» была опубликована статья Пьера Луиса «Мольер — творение Корнеля». Сравнивая пьесы «Амфитрион» Мольера и «Agesilas» Пьера Корнеля, он делает вывод, что Мольер лишь подписывал текст, сочинённый Корнелем. Несмотря на то, что сам Пьер Луис был мистификатором, идея, известная сегодня, как «Дело Мольера-Корнеля», получила большое распространение, в том числе в таких трудах, как «Корнель под маской Мольера» Анри Пулая (1957), «Мольер, или Воображаемый автор» адвокатов Ипполита Вутера и Кристины ле Виль де Гойе (1990), «Дело Мольера: великий литературный обман» Дени Буасье (2004) и др.

Произведения

Первое издание собрания сочинений Мольера осуществили его друзья Шарль Варле Лагранж и Вино в 1682 году.
Пьесы, сохранившиеся до наших дней

* Ревность Барбулье, фарс (1653)
* Летающий лекарь, фарс (1653)
* Шалый, или Всё невпопад, комедия в стихах (1655)
* Любовная досада, комедия (1656)
* Смешные жеманницы, комедия (1659)
* Сганарель, или Мнимый рогоносец, комедия (1660)
* Дон Гарсиа Наваррский, или Ревнивый принц, комедия (1661)
* Школа мужей, комедия (1661)
* Докучные, комедия (1661)
* Школа жён, комедия (1662)
* Критика «Школы жён», комедия (1663)
* Версальский экспромт (1663)
* Брак поневоле, фарс (1664)
* Принцесса Элиды, галантная комедия (1664)
* Тартюф, или Обманщик, комедия (1664)
* Дон Жуан, или Каменный пир, комедия (1665)
* Любовь-целительница, комедия (1665)
* Мизантроп, комедия (1666)
* Лекарь поневоле, комедия (1666)
* Мелисерта, пасторальная комедия (1666, не окончена)
* Комическая пастораль (1667)
* Сицилиец, или Любовь-живописец, комедия (1667)
* Амфитрион, комедия (1668)
* Жорж Данден, или Одураченный муж, комедия (1668)
* Скупой, комедия (1668)
* Господин де Пурсоньяк, комедия-балет (1669)
* Блистательные любовники, комедия (1670)
* Мещанин во дворянстве, комедия-балет (1670)
* Психея, трагедия-балет (1671, в сотрудничестве с Филиппом Кино и Пьером Корнелем)
* Проделки Скапена, комедия-фарс (1671)
* Графиня д’Эскарбаньяс, комедия (1671)
* Учёные женщины, комедия (1672)
* Мнимый больной, комедия с музыкой и танцами (1673)

Несохранившиеся пьесы

* Влюбленный доктор, фарс (1653)
* Три доктора-соперника, фарс (1653)
* Школьный учитель, фарс (1653)
* Казакин, фарс (1653)
* Горжибюс в мешке, фарс (1653)
* Брехун, фарс (1653)
* Ревность Гро-Рене, фарс (1663)
* Гро-Рене школьник, фарс (1664)

Другие сочинения

* Благодарность Королю, поэтическое посвящение (1663)
* Слава собора Валь-де-Грас, поэма (1669)
* Разные стихотворения, в том числе
** Куплет из песенки д’Ассуси (1655)
** Стихи для балета г-на Бошана
** Сонет г-ну ла Мотт ла Вайе на смерть его сына (1664)
** Братство невольничества во имя милосердной Богоматери, четверостишия, помещенные под аллегорической гравюрой в Соборе Матери Божьей Милосердной (1665)
** Королю на победу во Франш-Конте, поэтическое посвящение (1668)
** Буриме на заказ (1682)

Экранизации произведений

* 1941 Школа жён, реж. Макс Офюльс, в главных ролях — Луи Жуве, Мадлен Озере, Морис Кастель
* 1965 Дон Жуан, реж. Марсель Блюваль, в главных ролях — Мишель Пикколи, Клод Брассёр, Анук Ферьяк, Мишель Лёруае
* 1973 Скупой, телеспектакль, реж. Рене Люко, в главных ролях — Мишель Омон, Франсис Юстер, Изабель Аджани
* 1973 Школа жён, реж. Раймон Руло, в главных ролях — Изабель Аджани, Бернар Блие, Жерар Лартиго, Робер Рембо
* 1979 Скупой, реж. Жан Жиро и Луи де Фюнес, в главных ролях — Луи де Фюнес, Мишель Галабрю, Франк Давид, Анн Кодри
* 1980 Мнимый больной, реж. Леонид Нечаев, в главных ролях — Олег Ефремов, Наталья Гундарева, Анатолий Ромашин, Татьяна Васильева, Ролан Быков, Станислав Садальский, Александр Ширвиндт
* 1989 Тартюф, телеспектакль, реж. Анатолий Эфрос, в главных ролях — Станислав Любшин, Александр Калягин, Анастасия Вертинская
* 1990 Скупой, реж. Тонино Черви, в главных ролях — Альберто Сорди и др.
* 1992 Тартюф, реж. Ян Фрид, в главных ролях — Михаил Боярский, Игорь Дмитриев, Ирина Муравьева, Анна Самохина, Игорь Скляр, Владислав Стржельчик, Лариса Удовиченко
* 1997 Дон Жуан, реж. Жак Вебер, в главных ролях — Жак Вебер, Мишель Бужена, Эммануэль Беар, Пенелопа Крус
* 2006 Скупой, реж. Кристиан де Шалонь, в главных ролях — Мишель Серро, Сирил Тувнен, Луиза Моно, Жаки Беруаер

Библиография

Издания Мольера

* Лучшие издания Мольера:
** в коллекции «Les grands ecrivains de la France», под редакцией Eug. Despois и P. Mesnard, 13 томов, Hachette, Париж, 1886—1900,
** ?uvres poubliees d’apres les textes originaux, avec des notices par J. Copeau, 10 томов, Париж, 1929.

* Русские переводы Мольера появились с 1757 года. Важнейшие пьесы переведены по нескольку раз. Лучшее русское издание в серии «Биб-ка великих писателей», под ред. С. А. Венгерова, изд. Брокгауз-Ефрон, 2 тт., СПБ, 1912—1913.
* После революции кроме изданий отдельных пьес изданы:
** Мольер, Избранные комедии, под ред. В. Филиппова, серия «Русские и мировые классики», Гиз, М. — Л., 1929.
** Готовится новое полное собрание сочинений Мольера в изд. «Academia».

О Мольере и его творчестве, русскоязычные

* Родиславский В., Мольер в России, «Русский вестник», 1872, кн. III;
* Веселовский Алексей:
** Этюды о Мольере: «Тартюф», История типа и пьесы, М., 1879;
** , Этюды о Мольере: «Мизантроп», М., 1881;
** Этюды и характеристики, т. I, изд. 4-е, М., 1912;
* Цебрикова М. К., Мольер, его жизнь и произведения, СПБ, 1888;
* Коклен, Мольер и Шекспир, «Артист», М., 1889, кн. IV;
* Барро М. Б., Мольер, его жизнь и литературная деятельность, СПБ, 1891;
* Лансон Г., История французской литературы, т. II, М., 1896;
* Вейнберг П., Мольер, «Ежегодник императорских театров», прилож. 3-е, СПБ, 1899—1900;
* Бахтин Н. Н., Мольер в русской литературе, «Сочин. Мольера», изд. Брокгауз-Ефрон, т. II, СПБ, 1913, стр. 609—618;
* Фриче В. М., Мольер, М., 1913;
* Филиппов В., Мольер в России XVIII в., сб. «Беседы», М., 1915;
* Комиссаржевский Ф., Театральные прелюдии, М., 1916;
* Пиксанов Н. К., Грибоедов и Мольер (Переоценка традиции), М., 1922;
* Манциус К., Мольер. Театры, публика, актёры его времени, перев. Ф. Каверина, М., 1922;
* Быстрянский В., Мольер и французская буржуазия второй половины XVII в., «Книга и революция», 1922, № 4 (16);
* Соловьев В. Н., Театр Мольера, «Очерки по истории европейского театра», под ред. А. А. Гвоздева и А. А. Смирнова, П., 1923;
* Гвоздев А. А., Оперно-балетные постановки во Франции XVI—XVII вв., П., 1923;
* Патуйе Ю., Мольер в России, Берлин, 1924;
* Клейнер И., Театр Мольера, Анализ производственной деятельности, М., 1927;
* Рулин П. И., Русские переводы Мольера в XVIII в., «Известия по русскому языку и словесности Академии наук СССР», т. I, кн. I, 1928.
* Коган П. С., Социология мольеровского творчества, вступ. ст. к «Избранным комедиям», Гиз, М. — Л., 1929;
* Филиппов В., Мольер-драматург, Гиз, М. — Л., 1929;
* Соллертинский И. И., «Мизантроп» Мольера, вступ. ст. к «Мизантропу», Дешевая биб-ка классиков Гиза, М. — Л., 1930;
* Бордонов Жорж. Мольер (Жизнь в искусстве): Пер.с фр. - М.:Искусство. 1983 ? 415 с.

О Мольере и его творчестве, на иностранных языках

* Tachereau J., Histoire de la vie et des ouvrages de Moliere, Bruxelles, 1828;
* Mahrenholtz, Moliere’s leben und Werke, Heilbronn, 1881;
* Larroumet G., La comedie de Moliere, l’auteur et le milieu, 1886;
* Stapfer F., Moliere et Shakespeare, P., 1886;
* Brunetiere F., Les epoques du theatre francais, 1892;
* La philosophie de Moliere, «Etudes critiques», 4-me serie, 2-me ed., P., 1891;
* Weiss J. J., Moliere, P., 1900;
* Lanson G., Moliere et la farce, «Revue de Paris», 1901;
* Schneegans H., Moliere, Berlin, 1902;
* Huszar G., Etudes critiques de litterature comparee, t. II. Moliere et l’Espagne, P., 1907;
* Rigal Eug., Moliere, 2 vv., 1908;
* Lafenestre G., Moliere, P., 1909;
* Donnay M., Moliere, 5-me ed., P., 1911;
* Wolff M. J., Moliere der Dichter und seine Werke, Munchen, 1923;
* Michaut G., La jeunesse de Moliere, 2-me ed., 1923;
* Les debuts de Moliere a Paris, P., 1923; Les luttes de Moliere, P., 1925;
* Wechssler E., Moliere als Philosoph, 2 Aufl., Marburg, 1925;
* Gutkind C., Moliere und das Komische Drama, Halle, 1928;
* Heisz H., Moliere, Lpz., 1929;
* Kuchler W., Moliere, P., 1929.

Иностранные справочники

* Lacroix P., Bibliographie Molieresque, 2-е изд., Париж, 1875;
* Livet Ch., Lexique de la langue de Moliere, 3 тт., Париж, 1896—1897;
* Lanson G., Manuel bibliographique de la litterature francaise moderne, Париж, 1925.

Дата публикации на сайте: 15 января 2013.