Василий Андреевич Жуковский (Vasilij Andreevich Zhukovskij)

(29 января [9 февраля] 1783, село Мишенское, Белёвский уезд Тульская губерния, Российская империя — 12 апреля [24 апреля] 1852, Баден-Баден, Германский союз)

Биография

ЖУКОВСКИЙ Василий Андреевич родился [29.I (9.II). 1783, село Мишенское, Белевского уезда, Тульской губернии] — поэт.

Был внебрачным сыном богатого помещика Афанасия Ивановича Бунина и пленной турчанки Сальхи, попавшей в Россию в 1770 после взятия русскими войсками крепости Бендеры.

Фамилию и отчество поэт получил от усыновившего его бедного помещика Андрея Григорьевича Жуковского, проживавшего в семье Буниных. Детские годы при их внешнем благополучии были омрачены сознанием неравенства в семье отца, в которой мать будущего поэта находилась на положении служанки. Позднее он писал: «Я привык отделять себя от всех, потому что никто не принимал во мне особенного участия и потому, что всякое участие ко мне казалось мне милостью... Я был один, всегда один» (Дневник, Спб., 1903, с. 27).

Первоначальное образование Василия Андреевича началось у домашних учителей, затем учился в пансионате города Тулы и в народном училище, откуда он был вскоре отчислен за неуспеваемость.

Некоторое время жил в семье сестры Варвары Афанасьевны Юшковой, где продолжал учиться под руководством разных учителей и гувернанток. В семье Юшковых, глубоко почитавших произведения новейшей литературы, особенно Карамзина и Дмитриева, у него пробудились литературные интересы.

С 1797 -1800 Василий Андреевич учился в Благородном пансионе при Московском университете (см. описание акта в «Московских ведомостях», № 103, декабря 26 дня 1800). Именно там началась литературная деятельность поэта и стали формироваться морально-философские и эстетические взгля­ды, на которых отразилось влияние боровшихся литературных направлений классицизма и сентиментализма, а также нравственные идеи конца XVIII века, в значительной степени явившиеся реакцией на французскую философию, подготавливавшую революцию 1789.

В годы учения поэт писал торжественные и философские оды в духе Державина и Ломоносова

«Добродетель», 1798;
«Герой», 1799;
«Мир», 1800;
«К Тибуллу», 1800, внутренне полемизируя иногда с их идеями, противопоставляя гражданским идеалам классицизма добродетель и человеколюбие эпохи предромантического сознания конца XVIII в.

Некоторые из стихотворений свидетельствуют об идейном влиянии карамзинского сентиментализма и его поэтики («Майское утро», 1797).

В эти годы его стихи печатались в журналах «Приятное и полезное препровождение времени», «Утренняя заря», «Иппокрена» и других. На развитие мировоззрения и литературных интересов поэта оказало воздействие не столько школьное преподавание в пансионе, сколько дружеское окружение. В котором главная роль принадлежала семье директора Московского университета и Благородного пансиона И. П. Тургенева. Горячего поборника просвещения XVIII века, видевшего смысл жизни в духовном развитии личности, в ее нравственном совершенствовании и служении добру. По окончании пансиона все реже в творчестве Василия Андреевича проявлялись традиции классицизма, уступая влиянию поэтических принципов Карамзина, чему в значительной мере способствовало участие поэта в организованном им совместно с Андреем Тургеневым и А. Мерзляковым «Дружеском обществе» (1801).

Поэт в это время изучает новую немецкую, английскую и французскую литературу (Шиллера, Гёте, Грея, Томсона, Юнга, Флориана, Парни, Мильвуа и других), переводит отрывки из

«Страданий молодого Вертера» (1801) Гёте,
роман Коцебу «Мальчик у ручья» (1801),
его комедию «Ложный стыд» (1801),
элегию Грея «Сельское кладбище» (начальный вариант — 1801),
«Вильгельма Телля» (1802) и другие.

Весной 1802, оставив службу в Московской соляной конторе, он поселился в селе Мишенском с намерением продолжить свое образование, глубоко заняться изучением немецкой и английской литературы и посвятить свою жизнь поэтическому творчеству.

В том же 1802 Василий Андреевич написал второй перевод элегии Грея «Сельское кладбище», тогда же появившийся в «Вестнике Европы» (№ 24) и поставивший его в ряд лучших русских поэтов. Год создания им этого произведения Жуковский считал днем рождения своей лиры. С этого времени он тесно сближается с Карамзиным, часто гостит у него в Кунцеве и сознает себя его учеником и сторонником сентиментализма.

С 1802—1807 написаны повесть «Вадим Новгородский» (1803), элегия «Вечер» (1806).

В 1805 он начал занятия со своими племянницами Протасовыми, к одной из которых — Марии Андреевне — испытал чувство глубокой любви, сделавшейся источником глубокого лиризма его любовных элегий, песен и многих баллад.

С 1808 Василий Андреевич в течение двух лет редактировал журнал «Вестник Европы», стремясь «под маской занимательного и приятного» содержания способствовать просвещению и нравственному воспитанию читателей. В журнале опубликовал свои песни:

«Тоска по милом» (1807),
«Мой друг, хранитель-ангел мой» (1808),

элегическое послание

«К Филалету» (1808),
баллады
«Людмила» (1808),
«Кассандра» (1809)

статьи:

«Писатель и общество» (1808),
«О басне и баснях Крылова» (1809),
«О критике» (1809),
«О сатире и сатирах Кантемира» (1809).

В начале войны 1812 Жуковский вступил в ополчение. В день Бородинской битвы находился в резерве, недалеко от места сражения. После сдачи Москвы он перед сражением при Тарутине написал свой патриотический гимн, романтическую оду «Певец во стане русских воинов», которая впервые появилась в «Вестнике Европы» в декабре 1812.

В январе 1813 Василий Андреевич после болезни возвратился из армии в свои родные места (Муратово, Долбино Орловской губернии, Мишенское) с надеждой получить согласие у Е. А. Протасовой на брак с ее дочерью Машей. Но получив решительный отказ от ее матери, он после двухлетних колебаний окончательно утратил веру в возможность семейного счастья и, стараясь облегчить страдания любившей его девушки, уехал в Петербург, куда его давно звали друзья, чтобы принять место при дворе, где он приобрел известность как автор «Певца во стане русских воинов».

С сентября 1815 начинается период его придворной службы Жуковского В.А. в должности чтеца при вдове Павла I, императрице Марии Федоровне.

С 1826 воспитателя наследника, будущего царя Александра II. Последняя должность часто лишала его возможности заниматься литературой. Придворное положение Жуковского вызывало недовольство свободомыслящих его друзей, но оно не сделало его верноподданным поэтом самодержавия и человеком, оторванным от прогрессивных интересов общества. Он осуждал крепостничество как зло, противоречившее нравственному достоинству человека и общественной справедливости, выступал в защиту просвещения, против самодержавного произвола и охранительной реакционной литературы, которой стремился противопоставить литературу просвещенного дворянства, объединить лучших писателей страны (Пушкин, Гоголь, Вяземский, Баратынский, Д. Давыдов, В. Одоевский, Н. Языков и другие). Он добивался смягчения участи Пушкина, освобождения от солдатчины Баратынского, выкупа из крепостной неволи Т. Шевченко, освобождения из ссылки Герцена, освободил своих крестьян от крепостной зависимости. Все это вызывало у придворной клики и самого Николая I недоверие к поэту, в котором он видел главу либеральной партии в России. Известно, что Николай I в ответ на готовность Жуковского поручиться за И. Киреевского, издававшего журнал «Европеец», ответил: «А кто за тебя поручится?» (Н. Барсуков, Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. 4, Спб., 1891, с. 10).

Глубокий гуманизм и прогрессивный образ мыслей сближал Василия Андреевича с лучшими людьми России и передовой литературы, одним из зачинателей которой он был на заре XIX века. В литературной борьбе 10-х гг. поэт находился в лагере карамзинистов и был одним из активных членов общества «Арзамас» (1815), в котором занимал почетное место секретаря. Как крупнейший поэт нового направления, он сделался предметом ожесточенных нападок со стороны эпигонов классицизма, консервативных писателей «Беседы любителей русского слова», выступавших против его баллад

«Светлана»,
«Варвик»,
«Алина и Альсим»,
«Ахилл»,
«Эолова арфа»,
«Двенадцать спящих дев» и песен.

С октября 1820 по январь 1822 Василий Андреевич был за границей в царской свите. Он путешествовал по Германии, Швейцарии, Австрии, познакомился с Гёте, Тиком, Уландом и другими немецкими писателями. За время жизни за границей написал стихотворение «Лалла Рук» (1821),

переложил повесть Томаса Мура «Пери и Ангел» (1821),
перевел поэму Байрона «Шильонский узник» (1822),
трагедию Шиллера «Орлеанская дева» (1822).
В первые годы по приезде были написаны элегия «Море» (1822),
стихи,
«Ты передо мною», 1823;
«Привидение», 1823;
«Ночь», 1823;
«Я музу юную, бывало...», 1824;
«Таинственный посетитель», 1824;
«Мотылек и цветы», 1824,

баллада
«Замок Смальгольм» (1822).

Но затем, в течение шести лет, до 1831, он ничего не создал, за исключением перевода баллады Шиллера «Торжество победителя» (1828), стихотворения «К Гёте» (1827) и отдельных произве­дений на случай. Суета придворной жизни и обязанности воспитателя наследника мешали творчеству поэта.

Лишь в 1831, когда Василий Андреевич жил в Царском Селе, ежедневно встречаясь с Пушкиным и очень часто с Гоголем, он пережил вновь необыкновенный подъем творческих сил, который когда-то наполнял его жизнь в Муратове и Долбине. Творческое вдохновение не покидало его и за границей, куда он уехал лечиться в 1832—33.

В 1831 Василий Андреевич написал три сказки:

«Сказка о царе Берендее»,
«Спящая красавица»,
«Война мышей и лягушек»,

много баллад из Шиллера

«Кубок»,
«Перчатка»,
«Поликратов перстень»,
«Жалобы Цереры»,
Саути - «Доника»
«Суд божий над епископом», подражаний и стихотворных повестей.

В 1832—33 поэтом были написаны последние баллады, к жанру которых он больше уже не возвращался. К ним относятся баллады из Уланда

«Роллан-оруженосец»,
«Плавание Карла»,
«Братоубийца»,
«Рыцарь Роллон»,
«Улин и его дочь»
«Элевзинский праздник» Шиллера.

С середины 30-х гг. Василий Андреевич создает произведения преимущественно большого эпического жанра: поэмы и повести в стихах. Пишет повесть «Ундина» (1837), Л. Фуке, вольный перевод «Камоэнс» (1839) Фр.Тальма, переложил в стихах индийскую народную повесть «Наль и Дамаянти» (1841).

С последними годами связана и перемена в личной жизни поэта. После путешествий с наследником сначала по России (со 2 мая по 17 дек. 1837), а затем по Европе (с мая 1838 по начало 1839) он в 1839 вышел в отставку, которая была принята под тем предлогом, что «возложенные на него педагогические задачи» окончились с достижением наследником совершеннолетия. На самом деле Николай I был недоволен его ролью. как воспитателя, его заступничеством за осужденных и его резким письмом царице, в котором осуждалась грубость наследника. Поэтому царь поспешил дать поэту почетную отставку и тем положил конец его придворной карьере.

В августе 1839 Василий Андреевич принимал участие в торжествах по случаю открытия памятника в честь Бородинской битвы 1812 и тогда же опубликовал отдельной брошюрой свое стихотворение «Бородинская годовщина».

В июле 1840 он уехал в Германию и вскоре сделал там предложение дочери своего друга — художника Рейтерна. После кратковременного посещения Петербурга для приведения в порядок своих материальных дел он снова вернулся в Германию и в 1841 женился и поселился в Дюссельдорфе, навсегда оставшись в Германии. Много раз он пытался вернуться в Россию, тосковал по родине и друзь­ям, но обстоятельства мешали ему осуществить свое желание.

В семейной жизни поэт, видимо, не нашел того счастья, к которому стремился. В письмах он часто жалуется на тяжелую болезнь жены, оторванность от друзей, ухудшающееся здоровье и постепенную утрату зрения. Именно в это время у него усиливаются религиозные настроения и консервативные политические взгляды. Творческая деятельность Василия Андреевича и в последние годы не осла­бевала, несмотря на участившиеся болезни.

В первый год семейной жизни он написал три сказки белыми стихами, заимствованные из собрания Гриммов:

«Об Иване-царевиче и сером волке»,
«Кот в сапогах»,
«Тюльпанное дерево».

В последующие годы перевел поэму «Рустем и Зораб» (1844—47), являющуюся переложением части поэмы Фирдоуси «Шах-Наме», в переработке немецкого поэта Рюккерта, «Одиссею» (1842—49) Гомера.

Смерть прервала его работу над переводом «Илиады» и созданием оригинальной поэмы «Вечный жид» на апокрифический сюжет средневековья, замысел которой заключался в изображении нравственно- философского значения и исторической судьбы христианства.

Последние годы Василий Андреевич жил в Баден-Бадене и там же умер. Прах его вскоре был перевезен в Петербург и погребен на кладбище Александро-Невской лавры рядом с могилой Карамзина.

Творчество поэта, исключая ученическое, делится на три периода.

Первый продолжался с начала 1802 по 1808 и может быть назван предромантическим. Основным лирическим жанром для Василия Андреевича в это время была медитативная элегия, в которой тематические и художественные традиции карамзинизма сочетались с индивидуальным восприятием жизни и конкретно-психологическим характером, придававшим единство всему произведению в целом. Поэт следовал поэтическим принципам Карамзина, соотнося слово и образ не с объективной действительностью и логическим содержанием идей, а с теми переживаниями, которые они вызывают в сознании. Но он пошел дальше своего учителя, преодолел нормативность сознания сентиментализма с его искусственными, абстрагированно-замкнутыми «чувствованиями» и условными образами доб­родетельных героев и выразил индивидуальную человеческую душу, которая стала жизнью и содержанием поэзии. Таким качественно новым поэтическим произведением стала элегия «Сельское кладбище», за традиционными мотивами которой уже раскрывается живой человек, с подразумеваемыми жизненными противоречиями и драматизмом. В ней картины природы, раздумья о несправедливости и противоречиях социальной жизни, о печальной участи поэта в реальной действи­тельности проникнуты такой правдой индивидуального переживания, таким искренним сочувствием к простым людям и внутренне оправданной меланхолической грустью, что существом стихотворения становятся не раздумья, не смысл отдельных суждений и картин природы в сентиментальном духе, а внутренний мир лирического героя, строй души его. Эта элегия подтверждает справедливость слов Бе­линского о том, что поэт, «повидимому, действовал как продолжатель Карамзина, как его сподвижник, тогда как в самом- то деле он создал свой период литературы, который не имел ничего общего с карамзинским... Жуковский внес романтический элемент в русскую поэзию: вот его великое дело, его великий подвиг» (В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. VII, с. 124). В элегии впервые проявились осо­бенности раннего романтизма: лирическое настроение, эмоциональный колорит и одухотворенность всего произведения индивидуальным характером поэта. Все это нашло выражение в новых средствах поэтической речи: в экспрессивной выразительности и эмоциональной окраске смыслового значения слова, в мелодическом строе стихотворной речи, достигаемым системой интонирования, пауз, повторе­ний, параллелизмов, сокращением и расширением объема предложений, инверсивных и ритмических вариаций и т. д.

Поэтическое богатство элегии так значительно и необычно, что ей, как писал Плетнев, «суждено было начать у нас счастливый переворот в поэзии».

Дальнейшее развитие поэтические принципы поэта получили в элегии «Вечер» — вершине творчества поэта первого периода. Лирические мотивы, сложная система вопросительных и восклицательных интонаций, естественная и незаметная смена усиления и ослабления эмоционального напряжения делают стихи единым, плавно льющимся музыкально-лирическим потоком, в котором с малейшими оттенками отражаются переживания лирического героя. В этой элегии уже нет ритори­ческих длиннот и интонационного однообразия «Сельского кладбища», но и в ней внутренний мир поэта раскрывается не в непосредственном лирическом выражении, а в связи с традиционно-сентиментальными мотивами и ситуациями, что и делает названные элегии типично пред- романтическими, которыми заканчивается первый период творчества поэта.

Второй период продолжался с 1808 по 1833. В это время Василий Андреевич пишет романтические элегии, песни, баллады. Переходом к ним были послания, в которых раскрывались непосредственные переживания, вызванные условиями личной жизни поэта, его социальным самосознанием, убеждавшим в несоответствии окружающей действительности нравственному достоинству человека. В искренней скорби посланий поэта, в его жалобах на жизнь («К Филалету», начало 1808; «Тургеневу», 1813) — раскрывался глубокий драматизм, составлявший подтекст элегий, песен и баллад поэта, их психологическая конкретность и непосредственность. Настроения томления по идеальному, романтическому счастью и отрешенности от «изменяющих благ» выразились со всей полнотой в элегии «Теон и Эсхин» (1814), на которую Белинский смотрел «как на программу всей поэзии Жуковского, как на изложение основных принципов ее содержания» (Полн. собр. соч., т. VII, М., 1955, с. 194). Она проникнута скрытым драматизмом, который разрешается романтической верой в то, что любовь и стремление к «возвышенной цели» сильнее смерти («Сих уз не разрушит могила»).

Понимание поэзии Василия Андреевича связано с темой очарования души, озаренной видением прекрасного, всегда мгновенного и невыразимого. Эта тема отражается и в любовной лирике поэта, и в его дружеских посланиях, а также в элегии «Таинственный посетитель» (1824), которую Белинский считал одним «из самых характеристических стихотворений Жуковского». С характерно романтическим содержанием его связана мелодическая манера развития темы, движение которой реализуется сменой вопросов, переходами от одного мотива к другому, эмоционально окрашенных интонацией непосредственного обращения к неведомому таинственному посетителю. Чувство, навеянное таинственным посетителем, близко «молодой надежде»; любви, делающей для нас мир прекрасным; думе, которая «в минувшее уводит нас безмолвно за собой»; поэзии, с которой «все близ­кое прекрасно»; предчувствию, которое понятно говорит «о небесном, о святом». Поэт не знает, кто этот таинственный посетитель. «Но эта-то неопределенность,— пишет Белинский,— эта-то туманность и составляет главную прелесть, равно как и главный недостаток поэзии Жуковского» (Полн. собр. соч., т. VII, с. 180). О чувстве очарования и устремленности души к неведомому идеалу как преобладающем содержании поэзии говорят стихи

«Минувших дней очарованье» (1818),
«К мимо пролетевшему гению» 1818
«Невыразимое» (1819) и другие.

Тот же характер элегического очарования и «идеальности» имеет любовная лирика поэта, связанная с романтическим чувством любви к М. А. Протасовой

«Мой друг, хранитель-ангел мой», 1808;
«О, милый друг! теперь с тобою радость», 1811;
«К ней», 1811;
«Ты предо мной стояла тихо», 1823.

Василий Андреевич разработал в своей поэзии средства непосредственного выражения лирического переживания, передаваемого не столько логической, сколько интонационно- ритмической стороной стихотворной речи, ее эмоционально-семантическим колоритом.

С 1808 его поэзия обогатилась новым поэтическим жанром. В сюжетах его баллад, в их повествовательной речи, так же как в лирических пейзажах и мелодическом строе его элегий, раскрывается та же атмосфера мечтательности поэта и романтического томления. Поэтому сюжет и вытекающая из него мораль, как и сами характеры героев, не имеют самостоятельного значения — все это служит лишь отражением настроения рассказчика, самого поэта.

В первой балладе — «Людмила» поэт заявил себя как мастер этого жанра. Он придал своей балладе, национальный колорит, перенеся место действия в Московскую Русь XVI — XVII вв., дал героине русское имя Людмила, ввел народно-сказочные формулы и наименования, сохранив принципы мелодического построения речи. Его баллада отражала элементы русской национальности, но подлинной народности она была лишена. Ее историческое значение, однако, велико, так как баллада была первым худо­жественным воплощением идеи народности. «Людмила» вызвала к себе внимание современников и послужила предметом споров (1816). В балладе «Светлана» усилен национальный колорит, кошмары и ужасы теряют таинственность и объясняются сном и душевным состоянием героини. Нои в ней народность отразилась неглубоко, слишком идиллично изображена русская жизнь, бледны характеры, условны и внешние картины быта и природы. Однако это не лишает балладу художественной ценности, ее сущность не в воспроизведении объективной действительности, а в том чувстве светлой радости, легкости и вместе с тем грусти, которые она вызывает.

Большим достижением Василия Андреевича в балладе «Двенадцать спящих дев» был психологический анализ и романтические картины природы, отражающие настроение произведения в целом, внутренний мир героев. В этой балладе сюжет, образы и религиозные мотивы — все в своем лирическом звучании выражает переживания поэта и его мировоззрение. После «Двенадцати спящих дев» поэт уже не писал на русский сюжет.

В 1814 была написана «Эолова арфа» — баллада на тему о неравной любви. В ней утверждается торжество любви над смертью и превосходство нравственного достоинства человека над общественным положением. Это произведение — одно из высших достижений поэта. Василий Андреевич написал немало переводных и оригинальных баллад на античные сюжеты и сюжеты баллад западноевропейских писателей.

Третий период — с 1834 до конца жизни — ознаменован переходом от элегии, песен и баллад к большим эпическим жанрам: поэме и повести в стихах. В его творчестве обнаруживается интерес к эпической ясности и художественной простоте, которые одухотворяются внутренней поэтичностью и яркой романтикой. Жуковский В.А. перевел

«Ундину»,
«Наль и Дамаянти»,
«Рустем и Зораб»,
«Одиссею».

Его переводы имели огромное значение для развития русской литературы. Они познакомили русских читателей с крупнейшими поэтами эпохи, с иранским, индийским и греческим эпосом. Пушкин говорил о нём как переводчике: «В бореньях с трудностью силач необычайный». Переводы Василия Андреевича отличаются индивидуальным своеобразием. Он переводил произведения, близкие ему по духу, отражая в них лирический склад своей души, внося отступления от подлинника, которые придавали переводу единый колорит и психологическое звучание. С годами в его переводах становилось все меньше отклонений от подлинника. Таким непревзойденным переводом является пе­ревод «Одиссеи».

Заслуга Жуковского как поэта-романтика в том, что он, выразив свой внутренний мир, сделал достоянием русской литературы не только романтизм, но и открытые им средства поэтического изображения душевной жизни вообще. Конкретный анализ литературного наследия поэта показывает высокую художественную ценность его поэзии и дает возможность понять, как «необъятно велико значение этого поэта для русской поэзии и литературы» (Белинский, Полн. собр. соч., т. VII, 1955, с. 142).

Умер — [12(24).IV. 1852], Баден- Баден (Германия).

Биография

Родился 29 января 1783 г., в селе Мишенском, в 3 вер, от гор. Белева, Тульской губ. Отцом его был старик-помещик этой деревни, Аф. Ив. Бунин, а матерью — пленная турецкая девушка. От восприемника своего, бедного дворянина Андрея Григорьевича Жуковского, друга Буниных, новорождённый получил своё отчество и фамилию. Как раз перед рождением будущего поэта семью Бунина постигло страшное горе: из одиннадцати человек детей в короткое время умерло шестеро, и между ними единственный сын, студент лейпцигского университета. Убитая горем Мария Григорьевна Бунина, в память об умершем сыне, решила взять в свою семью новорождённого ребёнка и воспитать его как родного сына.

Мальчик вскоре сделался любимцем всей семьи. Первоначальное ученье мальчика шло очень туго; 11-ти лет его исключили из тульского народн. училища, «за неспособность», после этого мальчик поселяется в Туле, в семьи своей крёстной матери Юшковой, одной из дочерей Бунина. Общество маленького Жуковского теперь составили исключительно девочки, что не могло не иметь влияния на ещё большее развитие природной мягкости его характера. Дом Юшковой был центром всей умственной жизни города. Вокруг образованной и любезной хозяйки был целый кружок лиц, всецело преданных литературным и музыкальным интересам.

14 лет Жуковский поступил в московский благородный университетский пансион и учился в нём четыре года. Обширных познаний пансион не давал, но ученики, под руководством преподавателей, нередко собирались читать свои литературные опыты. Лучшие из этих опытов немедленно печатались в современных периодических изданиях.

На втором году пребывания Жуковского в пансионе среди товарищей его, в числе которых были Блудов, Дашков, Уваров, Александр и Андрей Тургеневы, возникает даже особое литературное общество — «Собрание», с официально утверждённым уставом. Первым председателем был Жуковский.

В печати Жуковский дебютирует «Мыслями при гробнице» (1797), написанными под впечатлением известия о смерти В. А. Юшковой. «Живо почувствовал я — говорит 14-летний автор — ничтожность всего подлунного; вселенная представилась мне гробом... Смерть! лютая смерть! когда утомится рука твоя, когда притупится лезвие страшной косы твоей?»...

С 1797 по 1801 г., в продолжение четырёхлетней пансионской жизни, Жуковским напечатаны: «Майское утро» (1797), «Добродетель (1798), «Мир» (1800), «К Тибуллу» (1800), «К человеку» (1801) и мн. др. Во всём этом преобладает меланхолическая нота. Юношу-поэта поражает непрочность жизни, быстротечность всего земного; жизнь кажется ему бездной слёз и страданий. «Счастлив — говорит он — тот, кто достигнув мирного брега, вечным спит сном...» Меланхолическое настроение поэта зависело, прежде всего, от литературных вкусов времени. Первые произведения Жуковского явились в то время, когда русских читателей приводила в восторг «Бедная Лиза» (1792) Карамзина и её бесчисленные подражания.

Но модой объяснялось не всё. Обстоятельства, сопровождавшие рождение Жуковского, не были забыты ни им самим, ни другими. «Положение его в свете, — говорит один из друзей поэта — и отношения к семейству Буниных тяжело ложились на его душу... Его мать, как ни была любима в семье, всё же должна была стоя выслушивать приказания». Детство и первые годы юности поэта далеко не были так счастливы, как казалось. В 24 года поэт с грустью вспоминает о прошедшем: «К младенчеству ль душа прискорбная летит», говорит он в Послании к Филалету (1807),

Считаю ль радости минувшего — как мало!
Нет! счастье к бытию меня не приучало;
Мой юношеский цвет без запаха отцвёл!..

Несколько позднее (1810) Жуковский пишет А. И. Тургеневу: «не думай, чтобы моя мысль о действии любви была общею мыслью (общим местом), а не моею; нет, она справедлива и неоспорима, но только тогда, когда будешь предполагать некоторые особые обстоятельства; она справедлива в отношении ко мне. Надобно сообразить мои обстоятельства: воспитание, семейственные связи и двух тех (отца и мать), которые так много и так мало на меня действовали». В своей матери ему тяжело было видеть что-то среднее между госпожою и служанкой. Отца своего Жуковский почти совсем не знал и никогда не говорил о нём.

Ко времени пребывания Жуковского в пансионе относится и первый перевод его — романа Коцебу: «Мальчик у ручья» (1801). По окончании курса в пансионе Жуковский начал было служить, но вскоре бросил службу и поселился на житьё в Мишенском, с целью продолжать своё образование.

Уезжая из Москвы, он захватил с собою целую библиотеку — кроме большой французской энциклопедии, множество французских, немецких и английских исторических сочинений, переводы греческих и латинских классиков, полные издания Шиллера, Гердера, Лессинга и др.

Повесть «Вадим Новгородский», написанная и напечатанная в 1803 г., показывает, что около этого же времени поэт занимается изучением древнерусской истории.

За всё время своей деревенской жизни (1802 — 1808) он печатает очень мало. В 1802 г., в «Вестнике Евр.», было помещено им «Сельское кладбище» — перевод или скорее переделка из Грея. Стихотворение обратило на себя всеобщее внимание. Простота и естественность его были новым откровением в эпоху ещё непоколебленного высокопарного псевдоклассицизма. Около этого же времени Жуковский, в подражание «Бедной Лизе» пишет повесть: «Марьина Роща».

В 1806 г. Жуковский отозвался на патриотическое настроение общества известной Песнью барда над гробом славян-победителей. В 1808 г. явилась «Людмила» Жуковского, переделка «Леноры» Бюргера. С этой балладой в русскую литературу входило новое, совершенно особое содержание — романтизм. Жуковского захватила та сторона романтизма, где он является стремлением в даль средних веков, в давно исчезнувший пир средневековых сказаний и преданий. Успех «Людмилы» воодушевил Жуковского. Переводы и переделки непрерывно следуют с этого времени одни за другими. Преимущественно он переводит немецких поэтов; лучшие переводы сделаны им из Шиллера. Из оригинальных поэтических произведений Жуковского к этому времени относится «Громобой», первая часть большой поэмы: «Двенадцать спящих дев», а также несколько прозаических статей, напр. «Кто истинно добрый и счастливый человек?», «Три сестры», «Писатель в обществе».

К этому же времени относится редактирование Жуковским журнала «Вестник Европы», заставившее его переехать в Москву. Редакторство продолжалось два года — 1809 и 1810, сначала единолично, потом вместе с проф. Каченовским, к которому журнал и перешёл окончательно.

Затем Жуковский вернулся в деревню и здесь пережил тяжёлую сердечную драму. Уже за несколько лет до того начались педагогические занятия Жуковского с его племянницами, двумя дочерьми Екатерины Афанасьевны Протасовой (младшей дочери Аф. Ив. Бунина), незадолго перед тем овдовевшей и поселившейся в Белеве. Поэт страстно полюбил свою старшую ученицу, Марию Протасову. Мечты о взаимной любви и счастии семейной жизни становятся любимыми мотивами его поэзии; но чувству поэта суждено было вскоре принять меланхолический оттенок. «Тесные связи родства усиливали чувство всею близостью родственной привязанности — в то же время эти самые связи делали любовь невозможною, в глазах людей, от которых зависело решение вопроса». Поэту приходилось скрывать свою любовь; она находила себе выход только в поэтических излияниях, не мешая, впрочем, научным его занятиям.

От 1810 г. до нас дошло письмо Жуковского к А. И. Тургеневу, показывающее, что поэт продолжал серьёзно работать над своим самообразованием. С особенным усердием он занимается теперь изучением истории, всеобщей и русской, и приобретает в них знания серьёзные и основательные.

В 1812 г. Жуковский решился просить у Е. А. Протасовой руки старшей дочери, но получил решительный отказ, мотивированный родственными отношениями. Вскоре после того Жуковский уехал в Москву и поступил в ополчение. В лагере под Тарутиным, увлечённый всеобщим патриотическим воодушевлением, Жуковский написал своего знаменитого «Певца во стане русских воинов». Новое произведение сразу доставило поэту несравненно большую известность, чем вся предшествовавшая его поэтическая деятельность. В тысячах списков оно разошлось по армии и России. К 1812 г. относится и знаменитая баллада «Светлана», — несмотря на своё чисто русское вступление, тоже разрабатывающая основные мотивы Бюргеровской «Леноры».

Военная жизнь Жуковского продолжалась недолго. В конце 1812 г. он заболел тифом и в январе 1813 г. вышел в отставку. По возвращении в деревню он ещё раз пытался смягчить сердце Е. А. Протасовой, но напрасно. Между тем, Мария Протасова, по-видимому, разделяла чувства Жуковского. Суровые отказы матери сильно на неё действовали и отражались на её здоровье, и без того довольно слабом. Ещё больнее страдал Жуковский. Его дневник этого времени отчасти открывает пред нами его душевные муки. Скоро, однако, его любовь начинает принимать характер какого-то мистического поклонения. Позднее, в борьбе с препятствиями, которых поэт не мог, да и не желал разрушить насильственно, любовь его становится всё более и более платоническою. «Разве мы с Машей — пишет он в 1814 г. — не на одной земле?.. Разве не можем друг для друга жить и иметь всегда в виду друг друга? Один дом — один свет; одна кровля — одно небо. Не всё ли равно?..»

«Послание императору Александру», написанное Жуковским в 1814 г., навсегда решило его судьбу. Императрица Мария Федоровна выразила желание, чтобы поэт приехал в Петербург. Перед своим отъездом, Жуковский, по-видимому, вполне уже примирившийся с своею судьбою (незадолго до того он ещё раз говорил с Протасовой, и также неуспешно), писал своему «другу Маше»: «Я никогда не забуду, что всем тем счастием, какое имею в жизни, — обязан тебе, что ты давала лучшие намерения, что всё лучшее во мне было соединено с привязанностью к тебе, — что наконец тебе же я обязан самым прекрасным движением сердца, — которое решилось на пожертвование тобой... В мыслях и чувствах постараюсь быть тебя достойным! Всё в жизни — к прекрасному средство!.».

В 1817 г. Мария Протасова вышла за профессора Майера. Мечты любви — грустной, меланхолической — и позже продолжают звучать в поэзии Жуковского. С любовью Жуковского совершилось отчасти тоже, что некогда произошло и с любовью Данта: подобно тому, как Беатриче из флорентийской девушки мало-помалу превратилась в высокое и дивное творение католической теологии, предмет любви Жуковского сделался для него символом всего высокого. идеального. После смерти Марии (1823) Жуковский пишет её матери: «Её могила — наш алтарь веры... Мысль о ней — религия... Теперь знаю, что такое смерть, но бессмертие стало понятнее. Жизнь не для счастия; жизнь — для души, и следственно Маша не потеряна. Кто возьмет её у души? Её здешнею можно было увидеть глазами, можно было слышать, — но её тамошнею можно видеть душой, её достойною».

«Скорбь о неизвестном, стремленье вдаль, любви тоска, томление разлуки» остались существенными нотами поэзии Жуковского. Характер её почти исключительно зависел от идеально мистического настроения поэта, вызванного неосуществившимися мечтами о счастливой любви. Обстоятельства времени, сантиментально-меланхолические литерат. вкусы, развившиеся в нашем обществе к этому времени, — как нельзя лучше пришлись к субъективному, личному чувству Жуковского. Внесением романтического содержания в свою поэзию Жуковский значительно расширил утвердившийся до него сантиментализм нашей литературы; но, развивая романтические мотивы, Жуковский опять следовал больше всего указаниям того же чувства.

Из содержания средневекового романтизма он брал только то, что отвечало его собственным идеально-мистическим стремлениям и мечтам. Значение Жуковского состояло в том, что поэзия его, будучи субъективною, в то же время служила общим интересам нашего умственного развития. Субъективизм Жуковского был важным шагом вперёд по пути отрешения русской литературы от холода псевдоклассицизма. Она внесла в русскую литературу малоизвестный ей дотоле мир внутренней жизни; она развивала идеи человечности и своим неподдельным, задушевным чувством возвышала нравственные требования и идеалы.

Общий характер поэзии Жуковского вполне выразился в первый период поэтической деятельности его, к 1815 — 16 гг. : позднее его оригинальное творчество почти иссякает и воздействие его на русскую литературу выражается почти исключительно в переводах, принадлежащих к крупнейшим фактам истории нашей литературы. Помимо высокого совершенства формы, мягкого, плавного и изящного стиха, они важны тем, что ознакомили русского читателя с лучшими явлениями европейского литературного творчества.

«Благодаря Жуковскому», говорил Белинский, «немецкая поэзия — нам родная». По тому времени это была высокая задача, открывавшая русскому читателю совершенно новые и широкие горизонты.

Годы 1817 — 41 обнимают собою период придворной жизни Жуковского, сначала в качестве преподавателя русск. языка вел. княгинь Александры Федоровны и Елены Павловны, а с 1825 г. — в качестве воспитателя наследника престола, Александра Николаевича. К этому периоду относятся нередкие поездки Жуковского за границу, отчасти вследствие его служебных обязанностей, отчасти для леченья.

Поэтические произведения его появляются теперь как бы случайно. Так, отправившись осенью 1820 г. в Германию и Швейцарию, Жуковский в Берлине принимается за перевод «Орлеанской Девы» Шиллера, который и оканчивает к концу 1821 г.; под живым впечатлением осмотра Шильонского замка в Швейцарии он переводит «Шильонского узника» (1822), Байрона. К тому же времени относятся переводы из Мура «Пери и Ангел» и некоторых других пьес. Тяжёлые утраты, понесённые поэтом в 1828 — 29 гг. — смерть императрицы Марии Фёдоровны и близкого друга, А. О. Воейкова, — вызывают перевод баллад Шиллера: «Поликратов перстень» и «Жалоба Цереры». Под влиянием Пушкина Жуковский пишет «Спящую царевну», «Войну мышей и лягушек», и «Сказку о царе Берендее» (1831).

Зиму 1832 — 3 г. Жуковский проводит на берегах Женевского озера. К этому времени относится целый ряд переводов из Уланда, Шиллера, Гердера, отрывков «Илиады», а также продолжение перевода «Ундины» Ламотт-Фуке, начатого ещё в 1817 г. и вполне оконченного лишь в 1836 г.

В 1837 г. Жуковский объездил с наследником цесаревичем Россию и часть Сибири, годы 1838 — 1839 Жуковский проводит с ним в путешествии по Западной Европе. В Риме он особенно сближается с Гоголем; обстоятельство это не осталось, по-видимому, без влияния на развитие мистического настроения в последнем периоде жизни Жуковского.

Весной 1841 г. окончились занятия Жуковского с наследником. Влияние, которое он оказал на него, было благотворное. Ещё в 1817 г., приветствуя в послании к импер. Александре Фёдоровне рождение своего будущего питомца, Жуковский выражал желание:

Да на чреде высокой не забудет
Святейшего из звания: человек.

В этом истинно-гуманном направлении Жуковский и вёл воспитание наследника. 21 апреля 1841 г., в Дюссельдорфе, состоялось бракосочетание 58-летнего поэта с 18-летней дочерью его давнишнего приятеля, живописца Рейтерна. Последние 12 лет жизни Жуковский провёл в Германии, в кругу своих новых родных — сначала в Дюссельдорфе, позднее во Франкфурте на Майне — чуть не ежегодно собираясь побывать в России, но, по болезненному состоянию своей жены, так и не успев осуществить этого желания.

К первому году брачной жизни Жуковского относятся сказки: «Об Иване царевиче и сером волке», «Кот в сапогах» и «Тюльпанное дерево». В начале 1842 г. он оканчивает перевод поэмы «Наль и Дамаянти», начатой ещё в предыдущем году по немецким переводам Рюккерта и Боппа, и приступает к переводу «Одиссеи». В печати первый том «Одиссеи» вышел в 1848 г., второй — в 1849 г. Почти одновременно был окончен Жуковским и другой обширный труд — перев. «Рустема и Зораба» (1848).

Уже давно начата была Жуковским поэма, к созданию которой он подготовлял себя продолжительным и усердным чтением. Она называлась «Странствующий Жид». Первая мысль о ней относилась ещё к 1831 г.; в конце 40-х годов Жуковский написал первые 30 стихов и снова принялся за поэму лишь за год до своей смерти, но окончить поэму почти совершенно ослепшему поэту не пришлось. Он умер в Баден-Бадене 7-го апреля 1852 г., оставив жену, сына и дочь. Тело его было перевезено в Петербург и с большими почестями предано земле в Александро-Невской лавре, подле Карамзина.

В 1883 г. повсеместно в России праздновался столетний юбилей его рождения, а в 1887 г. в Александровском саду, на средства спб. думы, поставлен небольшой памятник-бюст из бронзы.

Биография

Родился 29 января (9 февраля н.с.) в селе Мишенское Тульской губернии. Отец, Афанасий Иванович Бунин, помещик, владелец с. Мишенского; мать, турчанка Сальха, попала в Россию в числе пленных, взятых русскими войсками при осаде крепости Бендеры. Мальчику была дана фамилия усыновившего его помещика Андрея Жуковского, который жил на положении приживальщика в доме Буниных. Это позволило будущему поэту избежать участи незаконнорожденного, но для получения дворянства потребовалось зачисление малолетнего Жуковского на фиктивную военную службу (в Астраханский гусарский полк). В 1789 он был произведен в прапорщики, что давало право на дворянство, был внесен в соответствующий раздел дворянской родословной книги Тульской губернии.

Первоначальное образование получил в кругу семьи Буниных, где рос на правах воспитанника. Обучался в частном пансионе, после закрытия которого был определен в Главное народное училище. Отсюда был исключен "за неспособность" и далее продолжал обучение в доме В. Юшковой, сводной сестры поэта. Здесь впервые приобщился к литературному творчеству.

В 1797 — 1801 Жуковский учился в Благородном пансионе при Московском университете, где начал писать стихи. Участие в "Дружеском литературном обществе", в которое входили представители образованной дворянской молодежи, определило творческие интересы Жуковского. В 1802 в карамзинском "Вестнике Европы" появилось первое большое стихотворение "Сельское кладбище" (вольный перевод элегии английского поэта Т. Грея), выразившее взгляды и настроения, характерные для русского сентиментализма. К 1808 творчество Жуковского приобрело романтический характер, первые баллады: "Людмила" (1808), "Кассандра" (1809), "Светлана" 1808 — 12) написаны на основе иностранных литературных источников.

В начале войны 1812 вступил в ополчение; откликом на военные события явились стихи "Певец во стане русских воинов" (1812), послание "Императору Александру" (1814), принесшие ему широкую известность.

С 1815 начинается двадцатипятилетний период его придворной службы, сначала в должности чтеца при императрице, вдове Павла I, а с 1825 — воспитателя наследника, будущего Александра II.

К 1810 — 1820 относится расцвет творчества Жуковского. В это время созданы баллады "Эолова арфа" (1814) и "Вадим" (1817), перевод баллады В. Скотта "Замок Смальгольм, или Иванов вечер" (1822), романтические стихи "Цвет завета" (1819), "Море" (1822).

Благодаря влиянию при дворе он неоднократно добивался смягчения участи сосланного Пушкина, выкупа из крепостной неволи Шевченко, освобождения из ссылки Герцена, облегчения судьбы декабристов. В начале 1830-х все большее место в его творчестве занимают переводы: поэмы Ф. Шиллера "Кубок", поэмы Байрона "Шильонский узник". Написаны баллады на античные темы: "Торжество победителей", "Жалоба Цереры". В 1831 написаны сказки: "Сказка о царе Берендее", "Спящая царевна".

Отношения с царским двором обострились настолько, что, получив почетную отставку в 1841, Жуковский принял решение переселиться в Германию, где весной этого года женился на юной Елизавете, дочери своего старого друга художника Рейтерна. Он делал несколько попыток вернуться в Россию, но состояние здоровья жены и надвигающаяся слепота не позволили осуществить эти намерения.

Творческая деятельность Жуковского не ослабевала в последний период жизни. Он закончил начатый еще в России перевод индийской народной повести "Наль и Дамаянти", перевел поэму "Рустем и Зораб" и "Одиссею" Гомера (1849). В 1845 написал "Сказки о Иване-царевиче и Сером Волке". Смерть прервала его работу над переводом "Илиады".

Умер Жуковский в Баден-Бадене 12 апреля (24 н.с.) 1852. Его прах был перевезен в Россию и погребен в Петербурге на кладбище Александро-Невской лавры.

Биография

Василий Андреевич Жуковский родился 29 января (9 февраля)1783 года в селе Мишенском Белевского уезда Тульской губернии. Он был внебрачным ребенком богатого помещика Афанасия Ивановича Бунина и пленной турчанки Сальхи, муж которой был убит при осаде русскими войсками крепости Бендеры. Ее привез в имение крепостной Бунина, участвовавший в этой осаде. Проживающий в доме обнищавший дворянин Андрей Григорьевич Жуковский усыновил маленького Василия и дал ему свое имя.

С 1797 по 1801 год будущий поэт учился в Благородном пансионе при Московском университете, где близко сошелся с сыновьями директора пансиона Андреем и Александром Тургеневыми. Это были прекрасно образованные, знавшие западную литературу юноши, они познакомили Жуковского с поэзией Гете и Шиллера и организовали "Дружеское литературное общество", в которое, кроме них и Жуковского, входили Мерзляков, М. и А. Кайсаровы. С.Родзянко, А.Воейков и др.

После окончания университета Жуковского определили работать в Соляную контору, но увлеченность литературой постоянно сопровождала его. Жуковский начал с переводов, сначала он перевел "Страдания юного Вертера" Гете, затем роман Коцебу "Мальчик у ручья" и его же комедию "Ложный стыд".

В 1802 году по протекции Н.М. Карамзина в "Вестнике Европы", который он редактировал, появилось переведенное Жуковским стихотворение Грея "Сельское кладбище", сразу же сделавшее Василия Андреевича знаменитым.

В том же году Жуковский оставил службу и поселился в родном селе Мишенском, где переводил древних и современных зарубежных поэтов.

В 1805 году, давая уроки своим племянницам Протасовым, он страстно влюбился в старшую из них Машу, которой тогда было всего 12 лет. Дождавшись ее семнадцатилетия, Жуковский сделал Маше предложение, но ее мать, сестра поэта, пришла в ужас от этого, указывая на близость родства и разницу в возрасте. Поэту было отказано. Он дал слово сестре больше никогда не поднимать этого вопроса.

Отечественную войну 1812 года Жуковский встретил в чине поручика Московского ополчения. В день Бородинского сражения он был в резерве, а после сдачи Москвы его прикомандировали к штабу Кутузова. В Тарутино он написал оду "Певец во стане русских воинов", прославлявших живых и погибших русских воинов.

В 1813 году Жуковский, который никак не мог забыть Машеньку Протасову, поехал к ней, но у же не в Белево, а в Дерпт, куда переехала вся ее семья. Только убедившись, что она влюблена в профессора Дерптского университета И.Ф. Мойера и собирается за него замуж, Василий Андреевич благословил ее и вернулся в Россию. Несчастному влюбленному были позволены лишь дружеские отношения, которые прервались в 1823 году после смерти Марьи Антоновны от родов.

В сентябре 1815 года он получил приглашение от царской семьи стать придворным чтецом и учителем русского языка при вдове императора Павла I Марии Федоровны. Там он обучал будущую жену Николая I принцессу Шарлотту, а затем стал воспитателем будущего императора Александра II. В это время Жуковский жил в Петербурге в Зимнем дворце. Он был добрым и отзывчивым человеком, много помогал своим друзьям : добился более мягкого отношения к Пушкину, хлопотал о больном Батюшкове, об освобождении от солдатчины Баратынского, о выкупе из неволи Шевченко. У его квартиры вечно толпились просители.

В 1832-1833 и в 1837-1839 годах он жил за границей, в Германии, лечил пошатнувшееся здоровье. Там он написал " Сказку о царе Берендее", "Спящую красавицу", "Войну мышей и лягушек", "Роллана-оруженосца" и др.

С мая 1838 по начало 1839 года Жуковский путешествовал с будущим царем Александром II по России и после этого путешествия вышел в отставку. В 1841 году он обосновался в Германии и женился там на дочери своего друга художника Рейтерна, но брак не оказался счастливым. Проживая в Дюссельдорфе, Жуковский часто жаловался на плохое здоровье жены, на оторванность от России, на слабое зрение, но продолжал работать. В последние годы он написал белыми стихами три сказки братьев Гримм "Об Иване-царевиче и сером волке", "Кот в сапогах", "Тюльпанное дерево", перевел "Одиссею" Гомера.

Умер В.А. Жуковский 12 апреля 1852 года в Баден-Бадене. Его тело перевезли в Петербург, где похоронили на кладбище Александро-Невской лавры рядом с Карамзиным.

В творческом развитии Жуковского отчетливо выделяются три периода. Собственная стиль Жуковского складывается с 1802 по 1808 год. В эти годы поэт в значительной мере преодолел влияние сентиментализма и выступил как романтик.

Он положил начало развитию русского романтизма. Впервые предметом поэзии стал внутренний мир частного человека, полный глубокого драматизма. Человеческой душе, по мысли Жуковского, присуще стремление к счастью и блаженству. В этом смысл жизни человека. Но прекрасный идеал несовместим с грубой, жестокой и прозаической жизнью. Жуковский находил его за пределами реальной жизни, в неведомом, очарованном "там", в мистических глубинах человеческой души Счастье может быть обретено только в потустороннем мире. Отсюда в ого поэзии глубокая грусть. Эти романтические идеи и чувства были воплощены в лирических жанрах элегий, посланий, а ранее - в жанре баллад. В зрелый период (1808-1833 гг.) поэт разрабатывал лиро-эпические жанры. Жуковским написано 39 баллад и поэм, среди которых наиболее занмениты и любимы "Людмила" и "Светлана"

С 1834 по 1852 год Жуковский перешел от элегий и баллад к большим эпическим формам. Он познакомил русского читателя с крупнейшими произведениями мировой литературы: "Одиссея" Гомера, "Орлеанская дева" Шиллера" и др.

Биография

Жуковский — один из первых русских романтиков. Н. Чернышевский писал, что именно Жуковским «в поэзию был введен человек, истинно человеческий пафос вместо подражательной формалистики и холодного блеска обстановки...» Прославился Жуковский в основном своими переводами и переложениями. Его поэтический талант вспыхивал от соприкосновения с иноязычными произведениями таким ярким и самобытным светом, что переводы из Шиллера и Байрона, Гете и Бюргера стали таким же фактом русской поэзии, русской культуры, как и оригинальные создания.

К иноязычным произведениям поэт прибегал даже тогда, когда речь шла о сугубо личных переживаниях. В этом отношении любовная лирика Жуковского представляет собой явление уникальное. Рождена она была тяжелыми обстоятельствами: влюбленный в родную племянницу (дочь сводной сестры) Машу Протасову и любимый взаимно, поэт был отвергнут ее матерью, своей сестрой не столько по соображениям кровного родства, сколько по сословным предрассудкам (его мать — пленная турчанка Сальха — так и не стала «законной» женой его отца — богатого тульского помещика Афанасия Ивановича Бунина).

Рожденная трагической любовью, лирика Жуковского, в отличие от анакреонтических мотивов XVIII века и эпикурейски-эротической поэзии Батюшкова, насыщена человеческой болью и исполнена чистоты, «идеальности». Она оказала значительное влияние на следующее поколение русских поэтов, в особенности — на Пушкина.

К НЕЙ

Имя где для тебя?
Не сильно смертных искусство
Выразить прелесть твою!

Лиры нет для тебя!
Что песни? Отзыв неверный
Поздней молвы о тебе!

Если б сердце могло быть
Им слышно, каждое чувство
Было бы гимном тебе!

Прелесть жизни твоей,
Сей образ чистый, священный,—
В сердце — как тайну ношу.

Я могу лишь любить,
Сказать же, как ты любима,
Может лишь вечность одна!
1810—1811(?)

Стихотворение представляет собой вольный перевод немецкой песни (автор неизвестен). Найдено после смерти М. А. Протасовой в ее портфеле.

ПЕСНЯ

Мой друг, хранитель-ангел мой,
О ты, с которой нет сравненья,
Люблю тебя, дышу тобой;
Но где для страсти выраженья?
Во всех природы красотах
Твой образ милый я встречаю;
Прелестных вижу — в их чертах
Одну тебя воображаю.

Беру перо — им начертать
Могу лишь имя незабвенной;
Одну тебя лишь прославлять
Могу на лире восхищенной:
С тобой, один, вблизи, вдали,
Тебя любить — одна мне радость;
Ты мне все блага на земли;
Ты сердцу жизнь, ты жизни сладость.

В пустыне, в шуме городском
Одной тебе внимать мечтаю;
Твой образ — забываясь сном,
С последней мыслию сливаю;
Приятный звук твоих речей
Со мной во сне не расстается;
Проснусь — и ты в душе моей
Скорей, чем день очам коснется.

Ах! мне ль разлуку знать с тобой?
Ты всюду спутник мой незримый;
Молчишь — мне взор понятен твой,
Для всех других неизъяснимый;
Я в сердце твой приемлю глас;
Я пью любовь в твоем дыханье...
Восторги, кто постигнет вас,
Тебя, души очарованье?

Тобой и для одной тебя
Живу и жизнью наслаждаюсь;
Тобою чувствую себя;
В тебе природе удивляюсь.
И с чем мне жребий мой сравнить?
Чего желать в толь сладкой доле?
Любовь мне жизнь — ах! я любить
Еще стократ желал бы боле.
1 апреля 1808

Так духовно и так возвышенно русская поэзия еще не говорила о любви. Комментарием к стихотворению может служить признание самого поэта, сделанное им в письме к А. И. Тургеневу: любовь привлекает душу «к одному предмету, которой удаляет ее от всех других». Отдельные мотивы стихотворения отзовутся в «Письмах» Онегина и Татьяны.

Стихотворение представляет собой переложение ст. французского поэта Ф. Фабра д'Эглантина (1750—1794), чьи песни были популярны в конце XVIII — начале XIX в. в.

ПЕСНЯ

О милый друг, теперь с тобою радость!
А я один — и мой печален путь;
Живи, вкушай невинной жизни сладость;
В душе не изменись; достойна счастья будь...
Но не отринь, в толпе пленяемых тобою,
Ты друга прежнего, увядшего душою;
Веселья их дели — ему отрадой будь;
Его, мой друг, не позабудь.

О милый друг, нам рок велел разлуку:
Дни, месяцы и годы пролетят,
Вотще к тебе простору от сердца руку —
Ни голос твой, ни взор меня не усладят.
Но и вдали моя душа с твоей согласна;
Любовь ни времени, ни месту не подвластна;
Всегда, везде ты мой хранитель-ангел будь,
Меня, мой друг, не позабудь.

О милый друг, пусть будет прах холодный
То сердце, где любовь к тебе жила:
Есть лучший мир: там мы любить свободны;
Туда моя душа уж всё перенесла;
Туда всечасное влечет меня желанье;
Там свидимся опять; там наше воздаянье;
Сей верой сладкою полна в разлуке будь —
Меня, мой друг, не позабудь.
29 сентября 1811

Стихотворение датировано днем, когда Жуковский получил отказ на свое предложение, сделанное им М. А. Протасовой; представляет собой переложение стихотворения немецкого романтика Христофора-Августа Тидге. Поразительно: обращаться к чужим стихам, чтобы найти в них отклик на конкретное событие своей личной жизни!

ПЛОВЕЦ

Вихрем бедствия гонимый,
Без кормила и весла,
В океан неисходимый
Буря челн мой занесла.
В тучах звездочка светилась;
«Не скрывайся!»—я взывал;
Непреклонная сокрылась;
Якорь был — и тот пропал.

Всё оделось черной мглою;
Всколыхалися валы;
Бездны в мраке предо мною;
Вкруг ужасные скалы.
«Нет надежды на спасенье!» —
Я роптал, уныв душой...
О безумец! Провиденье
Было тайный кормщик твой.

Невидимою рукою,
Сквозь ревущие валы,
Сквозь одеты бездны мглою
И грозящие скалы,
Мощный вел меня хранитель.
Вдруг — всё тихо! мрак исчез;
Вижу райскую обитель...
В ней трех ангелов небес.

О спаситель-провиденье!
Скорбный ропот мой утих;
На коленах, в восхищенье,
Я смотрю на образ их.
О! кто прелесть их опишет?
Кто их силу над душой?
Всё окрест их небом дышит
И невинностью святой.

Неиспытанная радость —
Ими жить, для, них дышать;
Их речей, их взоров сладость
В душу, в сердце принимать.
О судьба! одно желанье:
Дай все блага им вкусить;
Пусть им радость — мне страданье;
Но... не дай их пережить.
(июль) 1812

Есть свидетельство, что Жуковский исполнил это стихотворение, положенное на музыку А. А. Плещеевым, на семейном празднике, после чего Е. А. Протасова, увидевшая в стихах явный намек на отношение поэта к ее семье (три ангела — Е. А., М. А., и А. А. Протасовы), принудила поэта уехать из поместья.

В. А. Жуковский. Стихи о любви

Высокая и чистая любовь поэта нашла отражение в самом знаменитом его стихотворении «Певец во стане русских воинов». В примечании ко второму отдельному изданию стихотворения (1813 г.) было указано: «Автор писал эти стихи после отдачи Москвы, перед сражением при Тарутине, находясь, в Московском ополчении».

ИЗ «ПЕВЦА ВО СТАНЕ РУССКИХ ВОИНОВ»

П е в е ц

Любви сей полный кубок в дар!
Среди борьбы кровавой,
Друзья, святой питайте жар:
Любовь — одно со славой.
Кому здесь жребий уделен
Знать тайну страсти милой,
Кто сердцем сердцу обручен,
Тот смело, с бодрой силой
На всё великое летит;
Нет страха; нет преграды;
Чего-чего не совершит
Для сладостной награды?

Ах! мысль о той, что всё для нас,
Нам спутник неизменный;
Везде знакомый слышим глас,
Зрим образ незабвенный;
Она на бранных знаменах,
Она в пылу сраженья;
И в шуме стана и в мечтах
Веселых сновиденья.
Отведай, враг, исторгнуть щит,
Рукою данной милой;
Святой обет на нем горит:
Твоя и за могилой!

О, сладость тайныя мечты!
Там, там, за синей далью
Твой ангел, дева красоты,
Одна с своей печалью,
Грустит, о друге слезы льет;
Душа ее в молитве,
Боится вести, вести ждет:
«Увы! не пал ли в битве?»
И мыслит: «Скоро ль, дружний глас,
Твои мне слышать звуки?
Лети, лети, свиданья час,
Сменить тоску разлуки».

Друзья! блаженнейшая часть
Любезных быть спасеньем.
Когда ж предел наш в битве пасть —
Погибнем с наслажденьем;
Святое имя призовем
В минуту смертной муки;
Кем мы дышали в мире сём,
С той нет и там разлуки:
Туда душа перенесет
Любовь и образ милой...
О други, смерть не всё возьмет;
Есть жизнь и за могилой.

В о и н ы

В тот мир душа перенесет
Любовь и образ милой...
О други, смерть не всё возьмет;
Есть жизнь и за могилой.
Сентябрь — начало (до 6) октября 1812

Стихотворение стало распространяться в армии и обществе еще до опубликования, в списках, заучивалось наизусть. Это было, пожалуй, первое русское стихотворение, получившее всеобщий резонанс в самых широких слоях общества. Русская поэзия выходила в народ, становилась общественной трибуной.

ПЕСНЯ

Кольцо души-девицы
Я в море уронил;
С моим кольцом я счастье
Земное погубил.

Мне, дав его, сказала:
«Носи! Не забывай!
Пока твое колечко,
Меня своей считай!»

Не в добрый час я невод
Стал в море полоскать;
Кольцо юркнуло в воду;
Искал... но где сыскать!..

С тех пор мы как чужие!
Приду к ней — не глядит!
С тех пор мое веселье
На дне морском лежит!

О ветер полуночный,
Просимся! будь мне друг!
Схвати со дна колечко
И выкати на луг.

Вчера ей жалко стало;
Нашла меня в слезах!
И что-то, как бывало,
Зажглось у ней в глазах!

Ко мне подсела с лаской,
Мне руку подала,
И что-то ей хотелось
Сказать, но не могла!

На что твоя мне ласка!
На что мне твой привет!
Любви, любви хочу я...
Любви-то мне и нет!

Ищи, кто хочет, в море
Богатых янтарей...
А мне мое колечко
С надеждою моей.
Начало (?) 1816

Вольный перевод немецкого стихотворения неизвестного автора.

СЧАСТИЕ ВО СНЕ

Дорогой шла девица;
С ней друг ее младой;
Болезненны их лица;
Наполнен взор тоской.

Друг друга лобызают
И в очи и в уста —
И снова расцветают
В них жизнь и красота.

Минутное веселье!
Двух колоколов звон:
Она проснулась в келье;
В тюрьме проснулся он,
1816

Перевод стихотворения Уланда.

19 МАРТА 1823

Ты предо мною
Стояла тихо.
Твой взор унылый
Был полон чувства.
Он мне напомнил
О милом прошлом...
Он был последний
На здешнем свете...

Ты удалилась,
Как тихий ангел;
Твоя могила,
Как рай, спокойна!
Там все земные
Воспоминанья,
Там все святые
О небе мысли.

Звезды небес,
Тихая ночь!..
19(?) марта 1823

Написано, по-видимому, в день получения известия о смерти М. А. Мойер (Протасовой), скончавшейся в Дерпте от родов. В. М. Жирмунский указывал на стихотворение немецкого романтика К. Брентано «Какова была твоя жизнь» как на возможный источник стихотворения Жуковского.

Биография

Жуковский Василий Андреевич - поэт, в отношении которого можно многократно повторять слово «первооткрыватель». Он первым в русской литературе воспел природу как полноправный и неисчерпаемый, самодостаточный предмет лирики, сумев уловить и передать мимолетные ее изменения и движения; первым рассказал о великой силе и трагедии возвышенной неразделенной любви, о страданиях разлученных, об отчаянии забвения; первым решительно обновил жанровую систему русской лирики, подняв на недосягаемую высоту жанры элегии, послания, баллады; затем убедил, что истинная поэзия уникальна, неповторима не только в содержании, но и в форме, назвав шедевр своей лирики — стихотворение «Невыразимое» — «отрывком».

Не случайно В.Г. Белинский назвал Жуковского «Колумбом, открывшим России Америку романтизма».

Жизненный путь Жуковского не был однозначен и прямолинеен. Образованнейший человек, знаток нескольких иностранных языков, он начал свой творческий путь как переводчик, познакомивший русскую публику с античной, западноевропейской и восточной поэзией. Переводы его были поистине самобытны. Отстаивая право переводчика на творческую самостоятельность, он утверждал: «Переводчик в прозе есть раб, в стихах — соперник».

Поэтому большинство его произведений, хотя и имеют в своей основе какие-либо произведения западноевропейской или античной поэзии, могут быть рассмотрены как оригинальные авторские произведения.

ЭЛЕГИИ и БАЛЛАДЫ

(Вечер. Воспоминание. Море. Людмила. Светлана. Лесной царь).

Первый период творчества Жуковского исследователями часто называется «элегическим», так как основным жанром его лирики становится элегия. Элегия как жанр зародилась еще в древней Греции и первоначально была связана с надгробными причитаниями и плачами. Русский поэт 18 века Д.Сумароков назвал элегию «плачевной музы глас». Впоследствии элегия приобрела жанровые признаки произведения грустного, философского содержания, в котором поэт размышляет о вечных ценностях жизни, о смысле человеческого существования, о жизни и смерти. Как правило, такие размышления рождаются на лоне природы, бесконечной, таинственной, живущей самостоятельной жизнью, постоянно обновляющейся. Чаще всего поэт выбирает такое время года и суток, когда эта изменяемость и загадочность видны особенно отчетливо — это осень, весна, вечер, ночь.

Все эти особенности ярко проявляются в элегии Жуковского «Вечер» (1806).

Элегия начинается с лирического, эмоционального описания природы, в котором уже проявляются типические черты поэтики Жуковского — выразительные, точные, неповторимые эпитеты (художественные определения), метафоры (скрытые сравнения, перенос особенностей одного явления на другое по сходству), олицетворения, наделяющие умением мыслить и чувствовать неодушевленные предметы и явления природы. Например: дремлющая природа, пленительный закат, колеблющийся град, златые стада, «сладко в тишине у брега струй плесканье» — эпитеты; «К протекшим дням лечу воспоминаньем», «тащиться суждено до бездны гробовой» — метафоры, «последний луч зари на башне умирает», «рощи спят», «лик луны» — олицетворения.

Ритмика элегии — наличие риторических обращений, вопросов и восклицаний — тоже способствует передаче нюансов душевного состояния лирического героя. Благодаря такому приему особенно явственно ощущается слияние поэта с природой, благотворное погружение в нее, рождающее мысли о вечном:

Ручей, виящийся по светлому песку,
Как тихая твоя гармония приятна!
С каким сверканием ты катишься в реку!
Приди, о муза благодатна!

Поэт сосредоточен на природе, поэтому замечает ее беспрестанное движение даже там, где на первый взгляд все может показаться застывшим и статичным. Динамика природы передается через глаголы несовершенного вида, создающие впечатление того, что состояние природы меняется на наших глазах:

Все тихо: рощи спят; в окрестности покой;
Простершись на траве под ивой наклоненной,
Вниманию, как журчит, сливаяся с рекой,
Поток, кустами осененный...
Чуть слышно над ручьем колышется тростник;
Глас петела вдали уснувши будит селы...

От созерцания природы поэт переходит к грустным раздумьям о быстротечности жизни: «О дней моих весна, как быстро скрылась ты / С твоим блаженством и страданьем!». Поэт тоскует о том, что ему уже никогда «не зреть соединенья» друзей, так радовавших его в молодости. Он чувствует свое одиночество:

Лишенный спутников, влача сомнений груз,
Разочарованный душою,
Тащиться осужден до бездны гробовой...

Но бесконечность и обновляемость мира природы рождают в душе поэта светлые чувства, изгоняя уныние, и поэт, «лиру соглася с свирелью пастухов», поет «Светила возрожденье». Если в начале стихотворения «последний луч зари на башне умирает» и земля погружается в сон под зыбким и печальным светом луны ущербной, то в конце стихотворения ночь постепенно перетекает в утро. Жизнь продолжается. Но все же основной настрой стихотворения — печальный, элегический, но печаль эта сладостна для сердца поэта: Пусть всяк идет вослед судьбе своей, Но в сердце любит незабвенных.

Элегия «Воспоминание» связана с личной драмой Жуковского, беззаветно любившего свою племянницу и ученицу Машу Протасову, умершую совсем молодой. Эта элегия, как и многие другие произведения Жуковского, положена на музыку и стала известным романсом. В ней говорится о сладостной боли воспоминаний, которая значительней и глубже, чем отупение беспамятства:

Несчастие — об вас воспоминание!
Но более несчастье — вас забыть!
О, будь же грусть заменой упованья!
Отрада нам — о счастье слезы лить! (1816)

Элегия «Море» (1822) приветствует не гармонию покоя, а гармонию движения, борьбы стихий и борьбы страстей, чувств. Море наполнено тревожной думой, в нем есть глубокая тайна, динамика противоположностей:

Ты живо; ты дышишь; смятенной любовью,
Тревожною думой наполнено ты,
Безмолвное море, лазурное море,
Открой мне глубокую тайну твою:
Что движет твое необъятное лоно?
Чем дышит твоя напряженная грудь?..
Обманчив твоей неподвижности вид:
Ты в бездне покойной скрываешь смятенье,
Ты, небом любуясь, дрожишь за него.

Вечное стремление моря к ясному небу оказывается неосуществимым. Мечта недостижима и ирреальна. Такова концепция мира поэта-романтика.

Наибольшую известность Жуковскому принесли его баллады. Баллада — небольшое сюжетное стихотворение, в основе которого лежит какой-либо необычный случай; многие баллады связаны с историческими событиями или преданиями, с фантастическими, таинственными происшествиями, часто с трагической, мистической развязкой.

Баллада хотя и появилась в русской литературе до Жуковского, например, баллада Карамзина «Раиса», но ранние русские баллады в целом прошли незамеченными, потому что в них не было лиризма, одушевившего баллады Жуковского. Романтическое начало баллад Жуковского проявляется в тяготении к народной фантастике, экзотике, тематике средневековья, поэзии «тайн и ужасов». Главное даже не в фантастике, а в понимании душевной жизни как сложного комплекса, имеющего и земной, и мистический смысл.

За 25 лет (1808—1833) Жуковский создал 39 баллад. Основная проблематика их — вопросы человеческого поведения и выбора между добром и злом. Источник добра и зла — всегда сама душа человеческая и управляющие ею таинственные, необъяснимые логически потусторонние силы. Романтическое двоемирие предстает в образах дьявольского и божественного начал. Борьба за душу человеческую, за ее спасение от погибели — основная коллизия баллад Жуковского. Поэта особенно волновали проблемы личной ответственности героя, его умение самому делать выбор, принимать решение.

1-я баллада Жуковского — «Людмила» (1808), по мотивам баллады немецкого поэта-романтика Бюргера «Ленора». Бюргер основывает сюжет своей баллады на материале немецкого Средневековья, а Жуковский переносит действие в Россию. Баллада написана в 1808 году и опубликована в «Вестнике Европы». Жуковский впервые поставил перед собой цель создания русской баллады по западноевропейскому образцу. В ней широко используются приемы русского фольклора: («ждет-пождет Людмила»); постоянные эпитеты («ветер буйный», «борзый конь»), народная песенная традиция («к персям очи преклонив / тихо в терем свой идет»). В живых образах и картинах раскрыт неведомый ранее русской читающей публике мир романтически настроенной личности, устремленной в неведомое. В ней затрагивается тема любви и смерти. Героиня не верит в вечную силу любви и жаждет смерти не в надежде на сладкий час соединения влюбленных, а в полной безнадежности:

Милый друг, всему конец.
Что прошло — невозвратимо,
Небо к нам неумолимо.

Неверие в загробную встречу с любимым привело героиню к тому, что они соединяются не в вечной жизни, а в вечной смерти, в холодном гробу:

Расступись, моя могила,
Гроб, откройся, полно жить!
Дважды сердцу не любить!
Нам постель — темна могила,
Завес — саван гробовой.
Сладко спать в земле сырой!

Героиня изменила романтическому миропониманию. «Верь тому, что сердце скажет», — призывал Жуковский. — «Сердце верить отказалось», — в отчаянии признается Людмила. Людмила пожелала смерти и получила ее. Однако смысл баллады не сводится к религиозно-моральной идее. Романтизм «Людмилы» заключается, по словам Белинского, не только в содержании, но и в «фантастическом колорите красок, которыми оживлена местами эта по-детски простодушная легенда». Одно из самых впечатляющих мест баллады — это встреча Людмилы со своим мертвым женихом. В отличие от первоисточника, изобилующего натуралистическими картинами (безглазый череп, кожа, слезающая с костей), в «Людмиле» данный эпизод описан в мистико-романтических тонах, не столь антиэстетически (мутный взор, впалые ланиты; саваном обвит). Погибший жених находится под властью скорее демонических, нежели божественных сил.

В 1813 году в «Вестнике Европы» Жуковский напечатал новую балладу на тот же сюжет — «Светлану» — самую известную из всех его баллад, и в то же время больше, чем другие, отходящую от канонов жанра.

Сюжет заключен в рамки крещенского гадания девушек, которое обещает рассказать об их будущем. Исчезает одно из важных свойств романтической баллады — немотивированность мистики, чудес. В «Светлане» сверхъестественные события объяснены сном героини во время гадания. Да и соединение героев происходит не в сырой могиле, а в храме, куда привозит Светлану ее жених. Жених-мертвец в «Светлане» имеет христианский облик: «на лбу венец, в ногах икона, затворены очи». На грудь жениху Светланы вспорхнул голубок. Голубь — символ мира и жизни, недаром он спасает Светлану от смерти. Угрожающее Светлане соединение с мертвецом оказалось лишь мрачным сновидением под влиянием гадания, и, проснувшись, Светлана возвращается в привычную обстановку, а действие приходит к благополучной развязке: появляется живой и по-прежнему любящий жених. Светлана, в отличие от Людмилы, не возроптала на судьбу и за это вознаграждена, обрела счастье. Она просит Бога вернуть ей любимого, и ее просьба выполнена.

Поэт, в сущности, отказывается от балладной фантастики, от таинственного и ужасного, не боясь ввести в балладу даже элемент шутки, хотя это противоречило жанровой традиции.

Баллада явилась свадебным подарком Жуковского племяннице Александре Протасовой, младшей сестре Маши, и к внежанровым ее особенностям относится и послесловие-посвящение:

Лучший друг нам в жизни сей
Вера в провиденье.
Благ зиждителя закон:
Здесь несчастье — лживый сон,
Счастье — пробужденье.

Особое место среди баллад Жуковского занимает «Лесной царь», (1818) вольный перевод одноименной баллады Гете. Очень глубокий и тонкий анализ оригинала и перевода дала М. Цветаева в исследовании «Два «Лесных царя». Она приходит к выводу: «Вещи равновелики. Лучше перевести «Лесного царя», чем это сделал Жуковский, нельзя... Два «Лесных царя». Две вариации на одну тему, два видения одной вещи... »

В структуре баллады есть и общее, и отличительное от других баллад Жуковского. Общее в мистике и недосказанности, в мотивах загробного мира. Важным сюжетным элементом, связывающим перечисленные выше баллады, является скачка в неизвестность. Как правило, действие происходит поздним вечером, произведения за­канчиваются трагически. Отличие «Лесного царя» от других баллад Жуковского — в предельном лаконизме и недосказанности, в отсутствии любовной интриги, всем понятной трагедии разлученных влюбленных. Поэт как бы останавливается перед непостижимой тайной бытия, жизни и смерти.

Невыразимое

В 1819 году Жуковский пишет стихотворение «Невыразимое», в котором он, как и большинство поэтов, пытается дать ответ на вопрос о том, зачем нужна поэзия, в чем ее смысл. Стихотворение отличается изысканностью содержания и формы, точностью в определении сложнейших философских и эстетических категорий. Начинается стихотворение с гимна красоте и многообразию окружающего мира. Описать адекватно этот мир — сложная, но выполнимая задача для талантливого поэта: «Есть слова для их блестящей красоты». Но это не является конечной целью искусства и его истинной целью. Высшей целью искусства является передача тайной, глубинной красоты Вселенной, которая свидетельствует о гармонии мира в целом, то есть о присутствии «Создателя в созданьи», Бога в каждой крупице бытия. Но задача эта трудна, почти невыполнима. Это так же трудно, как «Прекрасное в полете удержать... ненареченному... названье дать».

Хотя это и невозможно, истинный художник не может не стремиться к совершенству, не может не стремиться постичь «присутствие создателя в создании»: «Горе душа бежит...»

Привлекает внимание и жанровая дефиниция этого произведения — «отрывок». Это свидетельствует о творческой раскрепощенности поэта и о его своеобразном бунтарстве по отношению к сложившимся (и не без его активного участия) к этому периоду жанровым формам. Поэт не подчиняется никаким жанровым и стили­стическим ограничениям, передавая поток своих мыслей и чувств, расширяя границы художественной выразительности.

Жуковский оказал огромное влияние на поэзию от Пушкина до Фета, символистов. Прав был Пушкин, сказавший: «Его стихов пленительная сладость пройдет веков завистливую даль».

Биография

Жуковский Василий Андреевич (1783-1852) — русский поэт, переводчик, один из основоположников русского романтизма. Родился 29 января (9 февраля) 1783 в селе Мишинском, что на стыке трех губерний — Орловской, Тульской и Калужской. По своему рождению Жуковский был незаконнорожденным: его отец, богатый помещик Афанасий Иванович Бунин, когда-то взял в дом пленную турчанку Сальху, которая и стала матерью будущего поэта. Фамилию свою ребенок получил от жившего в имении бедного дворянина Андрея Ивановича Жуковского, который по просьбе Бунина стал крестным отцом ребенка и затем его усыновил.

Жена Афанасия Ивановича Марья Григорьевна и ее мать заботились о Василии как о родном ребенке, и недостатка в ласковом и заботливом отношении он не испытывал. Несмотря на это, мальчик тяжело переживал свое двойственное положение, и уже с юных лет мечтал как о чем-то несбыточном о семейном счастье, о близких, которые принадлежали бы ему «по праву».

В четырнадцатилетнем возрасте Василия Жуковского определяют в Благородный пансион при Московском университете, где юноша с особым чаяньем изучает рисование, словесность, историю, французский и немецкий языки и где он скоро становится одним из первых учеников.

Уже в те годы поэт делает первые пробы пера, наиболее значительные из которых — стихотворение «Майское утро» (1797) и прозаический отрывок «Мысли при гробнице» (1797), написанные явно под влиянием Н. Карамзина и его «Бедной Лизы». Сложилось так, что именно Карамзин — кумир тогдашней молодежи, известный писатель, стал для начинающего поэта и старшим другом, и литературным критиком. После того, как состоялось их знакомство, Жуковский отдает на суд старшему товарищу свой перевод элегии английского поэта Томаса Грея «Сельское кладбище». В том же 1802 переработанная элегия благодаря стараниям Карамзина, тогдашнего издателя «Вестника Европы», была опубликована в этом престижном журнале. С этой-то публикации начинает восходить звезда Василия Андреевича и распространяться его слава как тонкого лирика, мастера «пейзажа души», по выражению историка литературы А. Веселовского.

В другой, написанной несколько позже, уже оригинальной элегии «Вечер поэтический» облик Василия Жуковского уже вполне определен. В этой «медитативной» элегии главным оказывается переживание автора, эмоциональность, а язык поэта поражает своей музыкальностью, стройностью и «соразмерностью». Но Жуковский далек от описательного психологизма. Не случайно критики, рассуждая о его поэтике, не раз говорят о том, что в его стилистической системе зачастую большое значение приобретает символический вечерний пейзаж, спокойная, дремлющая природа, рассуждения на тему смерти, столь характерные для поэтики сентиментализма.

В эти годы Жуковский много работает, и уже в 1804 выходит первая книжка из его шеститомного перевода с французского «Дон Кихота» Сервантеса. Читатели были поражены — в общем-то сухой, вялый французский перевод заиграл под пером Жуковского русской, мелодичной, завораживающей речью.

В сущности, сама натура поэта, впечатлительного и ранимого, противилась размеренной и упорядоченной работе чиновником в Соляной конторе, куда он был определен после окончания пансиона в 1800. Повод, чтобы порвать со службой, не замедлил представиться — однажды резко ответив на грубость начальника, он попал под арест, после чего тут же ушел в отставку и удалился в родное имение. В Мишинском, где он не был долгие годы, поэт отдыхает душой, предается созерцанию природы и анализирует свою душевную жизнь — ведет дневник, и, конечно же, не забывает о стихах.

И тут судьба посылает ему встречу с дочерью его сводной сестры, Машей Протасовой, которая вошла в историю русской поэзии как муза, ангел-хранитель поэта, и в то же время — неиссякаемый источник его страданий. Влюбленные мечтали об одном — соединить навеки свои жизни, вступить в законный союз. Но мать Маши была категорически против браков между родственниками, даже дальними, и вплоть до смерти Маши Протасовой не отступилась от своего решения.

Так в творчестве Жуковского с новой силой начинает звучать неистребимый, на грани надежды и утраты мотив противостояния, а порой и переплетение земной печальной юдоли с небесным, совершенным там, придающей его стихам пронзительно-щемящее, страстное звучание.

Недаром назвал поэта «Литературным Колумбом Руси» Белинский. Дымка таинственности, существование как бы на грани двух миров - видимого и невидимого, сосредоточенность на чувствах души — все эти неизменные спутники романтизма давали критику полное право назвать Василия Андреевича Жуковского одним из создателей новой русской поэзии, открывшим «Америку романтизма».

В то же время Жуковский мог быть и человеком действия, и беспристрастным критиком, и организатором. Уже в 1808 он становится у кормила журнала «Вестник Европы» и в свои 25 лет успешно справляется с обязанностями главного редактора. При этом он успевает переводить, писать сказки, стихи, литературно-критические статьи, рецензии…

Работая на поприще главного редактора «Вестника Европы», Жуковский одним из первых привлек внимание читателя к критике как таковой и «уважать ее заставил» как особый, самостоятельный жанр литературного творчества. В своих критических статьях поэт заявляет о новом направлении в русской литературе — о романтизме. Вместо старых строгих норм классицизма он предлагает иные критерии оценки литературного произведения — вкус, а также стилистическую сочетаемость, «соразмерность» и «сообразность».

Расцветает и талант самого Жуковского. В 1808 литературная общественность была взбудоражена неожиданной публикацией. Ценители изящной словесности могли прочитать на страницах того же «Вестника Европы» первую балладу Жуковского под названием «Людмила» - как и многие другие сочинения автора в том же жанре, — вольный перевод, в данном случае немецкого поэта Г. Бюргера.

Следующая баллада Жуковского — «Светлана», уже не перевод, а оригинальное произведение, так полюбилась российскому читателю, так органично слилась с народной жизнью, что строки из нее уже многие годы спустя напевали над детской колыбелью: «Раз в крещенский вечерок девушки гадали: За ворота башмачок, Сняв с ноги, бросали…»

Позже, в оригинальной балладе Жуковского «Эолова арфа» (1814) читатель находит редкое сочетание лирической стихии и балладной поэзии. Лейтмотив двоемирия, проходящий через все творчество поэта, особенно после смерти Маши Протасовой, звучит здесь особенно пронзительно: героиня баллады не умирает, а «плавно переходит» в «очарованное там», где и наступает соединение с возлюбленным.

Но не только «преданья старины глубокой», не только «звуки сладкие и молитвы» вдохновляли музу Жуковского. Звон бранного оружия во имя чести Родины, свист «канонады дьявольской» во времена тягостных испытаний войны 1812 года знал поэт не понаслышке. В чине поручика ополчения дошел аж до самой Вильны, да и муза его уже готова была петь на иной лад: «сокровенная жизнь сердца» теперь стала жизнью всей нации, душа которой пульсировала в унисон каждому сердцу и составляла единое духовное целое.

«Певец во стане русских воинов» — «романтическая ода», которая, по словам литературоведа Коровина, «очаровала современников интимным, личным преломлением патриотической темы», и недаром Россия в «Певце…» - «не Отечество, а «милая Родина», дорогая сердцу воспоминаниями детства». По рассказу писателя И. Лажечникова, стихами из «Певца…» зачитывались на фронте, выучивали наизусть, разбирали… Она поднимала боевой дух, вдохновляла на ратные подвиги, а порою и вызывала на глазах закаленных в боях воинов «скупую мужскую слезу»:

Там все — там родших милый дом:
Там наши жены, чада;
О нас их слезы пред Творцом;
Мы жизни их отрада;
За них, друзья, всю нашу кровь!
На вражьи грянем силы;
Да в чадах к родине любовь
Зажгут отцов могилы.

А после 1812 начинается новая «война», на этот раз литературная. На одном из полюсов оказываются члены общества «Беседа любителей русского слова» во главе с Шишковым, на другом — общество «Арзамас», бессменным секретарем которого становится Жуковский. Его острый ум, склонность к каламбурам, шуточным и дружеским посланиям делают его душой общества. Среди его друзей и единомышленников — Василий и Александр Пушкины, А. Тургенев, П. Вяземский, С. Уваров... Все те, кто был солидарен с требованием Карамзина «писать так, как говорят», опираясь при этом на изменчивость литературных языковых норм. Шишков же, напротив, выступал как сторонник неискаженного русского языка, ссылаясь на традиции Ломоносова.

Однако сам Жуковский своеобразно пользуется поэтическим языком. Его излюбленные слова — любовь, красота, невидимое, неизъяснимое, тишина, радость — на разные лады варьируются и перетекают из одного стихотворения в другое, создавая причудливую вязь, увлекая читателя в иной, лучший мир, в дальнюю, обетованную страну. Истинный романтик, он полагает, что «внешняя точность описания мешает постигнуть тайны мироздания, доступные только интуиции, мгновенному поэтическому озарению…».

Не потому ли к поэзии Жуковского еще при жизни автора относились по-разному. Белинский, например, полагал, что некая туманность, расплывчатость поэтических образов Василия Андреевича и составляет главную прелесть, равно как и главный недостаток его произведений. К. Рылеев прямо писал о пагубном воздействии поэта на русскую литературу, а Бестужев, также считая изъяном склонность к мистицизму, писал все же так: «С Жуковского и Батюшкова начинается новая школа нашей поэзии. Оба они постигли тайну величественного, гармонического языка русского».

Пушкин же и вовсе называл Жуковского «кормилицей» всей последующей плеяды поэтов, признавая его заслуги в разработке нового поэтического языка. Защищая своего друга, Пушкин вопрошал в письме Рылееву: «Зачем кусать нам груди кормилицы нашей? Потому что зубки прорезались?». Жуковский, в свою очередь, видел в Пушкине восходящее «солнце русской поэзии» и в ответ на подношение только что вышедшей поэмы «Руслан и Людмила» подарил Пушкину свой портрет с надписью: «Победителю ученику от побежденного учителя».

С годами, особенно после пережитой глубокой личной драмы, Жуковский все более задумывается о «небесном», о «святом», в стихах его все явственнее звучит религиозный, а порою мистический оттенок. И хотя друзья поэта опасались, что после смерти своей музы и «ангела-хранителя» Маши Протасовой он лишится главного источника вдохновения, перо он вовсе не думает оставлять. Разве что стиль его произведений становится несколько строже, порою он отказывается и от стилистических излишеств, и от традиционной рифмы. Слово для него все более и более становится знаком чего-то неизмеримо более существенного, чем видимый, осязаемый мир, а «избыток неизъяснимых чувств», по-прежнему переполняющий его душу, «жаждет излиться и не находит вещественных знаков для выражения». «Все необъятное в единый вздох теснится; и лишь молчание понятно говорит», — пишет он в известном стихотворении «Неизъяснимое» (1819).

В то же время именно словами, поэтической речью Жуковский с годами овладевал все совершенней. Свидетельство тому — прежде всего его оригинальные произведения 20-х гг., пожалуй, наиболее совершенные создания его лирики — «Невыразимое», «Мотылек и цветы», «Таинственный посетитель», стихи, проникнутые фантастичным переплетением жизни человека и тайной жизни мира, природы.

Весьма много и плодотворно в 20-30-е годы поэт трудится и над балладами и переводами. Сюжеты Жуковский берет у Шиллера («Рыцарь Тогенбург», 1818), «Кубок» (1831), у Гёте («Рыбак», 1818), у Вальтера Скотта («Замок Смеагольм, или Иванов вечер», 1822), у Уланда («Алонзе», 1831)… Увы — мотив «вечной разлуки» звучит во всех упомянутых сочинениях печальным, неизбежным рефреном…

Кроме того, еще в 20-х годах Жуковский переводит на современный русский язык незадолго до этого обнаруженное «Слово о Полку Игореве», в 1818-1822 переводит «Шильонского узника» Байрона, «Орлеанскую деву» Шиллера, испытывает сильное увлечение Гёте, с которым в 1821, во время первой его заграничной поездки, лично знакомится.

Поприще деятельности Жуковского в его зрелые годы не ограничивается одной лишь изящной словесностью. Уже маститый поэт, почетный член, а затем и академик Петербургской АН, он пользуется доверием императорского двора — его приглашают состоять наставником при малолетнем сыне Николая I, будущем императоре Александре I. Пользуясь своим положением, Жуковский не только пытается воспитать царственного наследника соответственно высоким понятиям нравственности, но принять посильное участие в облегчении участи гонимых и поверженных. Так, во время поездки вместе с юным Александром по Сибири и Уралу Василий Жуковский делает все возможное, чтобы помочь сосланным декабристам и их семьям, и во многом благодаря его заступничеству был освобожден от крепостной зависимости украинский поэт Тарас Шевченко...

Бурные дебаты молодости, споры в «Арзамасе» о судьбах русской литературы и всей России сменяются с возрастом уединенными размышлениями о прожитых годах, о содеянном и пережитом. Но литература всегда оставалась для Жуковского делом жизни. Недаром он говорил: «Моя честь, моя фортуна, и все — мое перо…» Он без устали работает, правда, все больше над переводами. Но переводы Жуковского — вполне самостоятельные, равновеликие подлинникам, а порою и превосходящие их произведения.

Одна из работ, выполненных в подобном жанре, итог многолетних трудов, перевод прозаического романа немецкого писателя Ламотт-Фуке Ундина, увидевшая свет в 1836. «Ундина» поражает не столько своим объемом, сколько размахом поднятых в ней тем — о смысле человеческих страданий, о судьбе, о предназначении человека, о любви как силе, «что движет солнце и светила», наконец о предательстве и возмездии…

В то же время поэт вовсе не стремится отображать современную ему действительность, его больше занимает вечное в человеке. Поздние баллады Жуковского, переводы индийской и иранской поэм «Рустем и Зораб», «Наль и Дамаянти» — поистине шедевры русской поэзии, мудрые, драматичные и, как это ни парадоксально, современные. Ведь Жуковского беспокоят непреходящие темы, он ищет истоки широкого обобщающего взгляда на жизнь и судьбу, а частое использование им вольного стиха еще больше приближает его поздние переводы к нашему времени.

Эпическим полотном представляется и перевод Жуковским пьесы Фридриха Гальма Камоэнс, где размышления о вечных вопросах, о судьбе поэта в мире автор вкладывает в уста знаменитого португальского поэта, перед смертью обращающегося к своему сыну:

...Страданием душа поэта зреет,
Страдание — святая благодать...
Поэзия есть бог в святых мечтах земли.

И этому богу поэт остается верен до самой смерти. Вынужденный отказаться от исполнения заветного желания — соединиться с любимой, он будто закалился в страданиях и на склоне дней обрел второе дыхание. Это хорошо понимал Н. Гоголь, когда высказывался по поводу перевода Жуковским бессмертной «Одиссеи» Гомера Николай Васильевич писал: «Вся литературная жизнь Жуковского была как бы приготовлением к этому делу. Нужно было его стиху выработаться на сочинениях и переводах из поэтов всех стран и языков, чтобы сделаться потом способным передать вечный стих Гомера». К сожалению, не зная древнегреческого языка, поэт был вынужден постигать ритм поэмы и ее звучание с помощью немецкого филолога-классика, который специально для него сделал точный подстрочный перевод. И хотя определенного романтического тона и некоторой сентиментальности Жуковскому все не удалось избежать в своем переводе, корить его за это трудно. Впервые русский читатель смог открыть для себя величественный, яркий, фантастичный мир гомеровского эпоса…

Только в 1841, в возрасте 57 лет, поэт все же обрел семью, женившись на дочери своего друга, Елизавете Рейтерн. Родились дети, но болезнь жены заставила семейство выехать в Германию. Там-то и его настиг недуг, по причине которого он вскоре уже не мог брать перо в руки. Но работа мысли не прекращалась — диктуя, Жуковский заканчивает поэму «Странствующий жид» — итог своей жизни и творчества, своеобразную «лебединую песню». И наконец в 1851 он пишет элегию «Царскосельский лебедь», заканчивающуюся картиной гибели лебедя, некогда жившего в Царском Селе. Это было достойное завершение непростой, полной трудов жизни поэта Василия Андреевича Жуковского, которого вскоре, 12 апреля (24) 1852, не стало и которого похоронили в Петербурге на кладбище Александро-Невской Лавры неподалеку от могилы его учителя и друга Карамзина.

Биография (Л. Якобсон. "Литературная энциклопедия")

Незаконный сын помещика Бунина и пленной турчанки, Жуковский получил свою фамилию от обедневшего помещика Андрея Григорьевича Жуковского, проживавшего в сельце Мишеиском, имении Буниных, и воспитывался в семье последних. Первоначальное образование Жуковский получил в Тульском пансионе и позднее в семье Юшковой, старшей сестры его по отцу. Дом Юшковой был главным средоточием всех литературных и музыкальных сил Тулы. Здесь Ж. часто мог слышать имена Карамзина и др. модных тогда писателей-сентименталистов, здесь в нем впервые пробудились литературные вкусы и симпатии. Но решающее влияние на личность и поэзию Ж. оказало четырехлетнее пребывание в московском университетском пансионе, куда он был в 1797 помещен. В семье директора этого пансиона, масона И. П. Тургенева, Ж. стал чувствовать себя в своей подлинно родной стихии. Кружок, куда попал Ж., составляли братья Тургеневы, Кайсаровы, Мерзляков и др. Это была наиболее передовая и демократически настроенная среднепоместная интеллигенция. В отличие от аристократических светских кругов, в ней всецело господствовали масонские идеи нравственного самоусовершенствования и западно-европейского сентиментализма. Ж. начал чрезвычайно интенсивно заниматься переводами с немецкого, на которые существовал тогда небывалый спрос. В эту пору напечатаны юношеские опыты Ж., проникнутые уже теми настроениями, которые не оставляли его в течение всего первого периода деятельности. Таковы: «Мысли при гробнице» [1797], «Жизнь и источник» [1798], «Майское утро» [1798] и «Мысли на кладбище» [1800], где изображаются — серебристая луна, полуразвалившиеся гробницы, «вещие совы» и т. п. Меланхолически-настроенный юноша с увлечением воспевает «сладкое уныние», мечтательность, «добродетель», наконец смерть как путь в страну вечного блаженства. До окончании пансиона и после неудачной попытки служить Ж. поселился в Мишенском, куда перевез с собой целую библиотеку и где жил отдельно от Буниных вместе с А. Г. Жуковским в скромной мансарде, «на чердачке флигеля». Здесь с 1802 по 1808 в полном уединении, посреди исключительно живописной природы, Ж. интенсивно занимается самообразованием, стремясь развить свой ум и характер и воспитать в себе «добродетель» и истинно-гуманные чувства.

Лишенный, по собственному характерному для данной группы признанию, «способностей публичного человека», юный чувствительный мечтатель открывает в себе зато приятные наклонности «быть человеком, как надобно», тем, что в эпоху сентиментализма любили называть die schone Seele — прекраснодушием. Начинается серьезная литературная деятельность. Первым произведением, сразу обратившим на него всеобщее внимание, было «Сельское кладбище» [1802] — вольный перевод элегии английского сентименталиста Грея. В следующем году появляется повесть «Вадим Новгородский», написанная в подражание историческим повестям Карамзина. С 1805—1806 поэтическая продукция Ж. быстро возрастает, достигая своего высшего расцвета в 1808—1812. В 1815 Ж. становится одним из главных участников литературного кружка «Арзамас», в шуточной форме ведшего упорную борьбу с консерватизмом классической поэзии (см. «Арзамас»). Влияние Ж. в эту пору достигает своего апогея.

В тот период, когда складывался поэтический стиль молодого Ж., русское поместно-дворянское общество особенно остро стало переживать неизбежные последствия того экономического кризиса натурального хозяйства, который был вызван быстрым ростом городской торговли и промышленности, Старые феодально-крепостнические формы натурального хозяйства все более и более теряют свое значение. И если крупные помещики и так называемые «екатерининские орлы» все еще продолжают беспечно прожигать свою жизнь и расточать в столицах веками накопленные богатства, то наиболее просвещенные слои среднего дворянства первые осознают всю ту социальную опасность, какая грозовой тучей нависла над безраздельно господствовавшим еще классом. Умножаются попытки поднять свое благосостояние новыми буржуазными методами, приобретает огромную популярность экономическое учение Адама Смита и т. д. Эти условия русской действительности конца XVIII и начала XIX вв. и вызвали новые психоидеологические настроения наиболее просвещенной части поместно-дворянского общества. Тяга в свои заброшенные поместья быстро становится всеобщим явлением в этой социальной среде. Все стремятся на лоне природы отдохнуть от шума и блеска столиц и пытаются в сельской тиши, в непосредственной близости к «поселянам» оформить свое гуманное мировоззрение. Так возникает русский сентиментализм, зародившийся не в среде молодой буржуазии, как на Западе, а в среде буржуазирующегося поместного дворянства. Этим объясняется то, что сентиментальная школа Карамзина — Жуковского оказалась течением, лишенным глубоко прогрессивных элементов, которые характеризовали жизнь и миросозерцание на Западе. Этим же наконец объясняется то, что в условиях феодально-крепостнической действительности русский сентиментализм, имея в числе своих адептов кн. Шаликова, с одной стороны, и гр. Аракчеева — с другой, объективно был социально-реакционным явлением.

На этой социальной базе и вырастает поэтическое творчество Ж. Оно питается той же усадебной действительностью, на почве которой выросла почти вся русская литератуpa 10-х и 20-х гг. Однако в настроенности Ж. нет ничего от эротики или пессимизма аристократической лирики (Батюшков, Баратынский). Точно так же чужды ему и выросшая на мелкопоместном корню политическая патетика рылеевской поэзии и напыщенная торжественность эпигонов придворного стиля. Группа, на к-рую опирался в своем творчестве Ж., это среднепоместное дворянство, культурное и независимое, тесно связанное со своей усадьбой и на лоне ее погрузившееся в утонченную созерцательность.

«Мне рок сулил брести неведомой стезей,
Быть другом мирных сел, любить красы природы,
Дышать под сумраком дубравной тишины
И, взор склонив на пенны воды,
Творца, друзей, любовь и счастье воспевать».

В своей поэзии Ж. выражает весь комплекс психических переживаний этой среднепоместной группировки.

Уединенная, идиллически-созерцательная жизнь на лоне девственной природы, вблизи сельского кладбища, и трогательный образ безвременно погибшего юного поэта; счастливая жизнь «богатых здравием и чистых душою» простых «поселян» и «презренное счастье вельмож и князей»; суровое осуждение той новой жизни, «где злато множится и вянет цвет людей»; гуманное сочувствие обездоленным «поселянам», среди которых немало великих дарований гибнет от нужды и горя, так как их «гений строгою нуждой был умерщвлен»; культ нежной дружбы («Прощание», «Тургеневу») и настойчивые советы «хранить с огнем души нетленность братских уз» — таково в общем содержание этой поэзии. Для чисто любовной лирики Ж. особенно характерны при этом мотивы печальной разлуки с любимым существом и вера в грядущее свиданье с ним:

«Любовь, ты погибла;
Ты, радость, умчалась;
Одна о минувшем
Тоска мне осталась» («Тоска по милой»).
«Сей гроб — затворенная к счастию дверь,
Отворится... жду и надеюсь.
За ним ожидает сопутник меня,
На миг мне явившийся в жизни» («Теон и Эсхин»).

Сентиментальная устремленность этого творчества приобретала в ту эпоху «страшной литературной войны» между старым и новым направлениями значение могучего протеста против напыщенно-торжественного стиля псевдоклассиков и литературных вкусов светских и бюрократических кругов.

Начиная с 1817, когда Ж. был назначен при дворе чтецом, а затем и преподавателем великих княжен и воспитателем цесаревича Александра Николаевича, в творчестве его обнаруживается заметное тяготение к переводам.

Приближенный к придворным кругам, поэт постепенно порывает свои связи с прежними друзьями, для которых «не хватает времени», и со всей интеллигентной средой среднепоместного дворянства. Дворцовая же среда, глубоко чуждая социальной настроенности Ж., скоро превратила его в «смирного болтливого сказочника», в «припудренного Оссиана» и «гробового прелестника» для развлекающихся фрейлин царского двора.

Посвященные последним стихи Ж. даже не опубликовывались, а издавались исключительно «для немногих». Только изредка появлялись его переводы (преимущественно баллады) из Шиллера, Соути, Уланда и др. К этому периоду относятся и переводы таких популярных у нас баллад, как «Кубок», «Перчатка», «Поликратов перстень», «Жалоба Цереры», «Элевзинские празднества» и т. п. Заметное оживление переводческой деятельности Ж. наступило в самый последний, четвертый период его жизни, когда после двадцатипятилетней службы при дворе [1817—1841] Ж. наконец освобождается от этих обязанностей. В ту пору и появились двухтомный перевод «Одиссеи» Гомера [1848—1849], поэма «Рустем и Зораб» [1848] и др., наконец последняя поэма Ж., носившая автобиографический характер и оставшаяся незаконченной — «Странствующий жид».

Переводы Ж., составляющие большую часть всей его литературной продукции, сыграли в истории русской литературы огромную роль и дали Пушкину основание называть своего учителя таким «гением перевода», который «в бореньях с трудностью силач необычайный», и утверждать, что «никто не имел и не будет иметь слога, равного в могуществе и разнообразии слогу его».

По мнению же Ал-дра Веселовского, «из такой-то борьбы с языком, в поисках за новыми средствами выражения вышел стиль Ж., сложились его любимые сравнения, поэтические образы: сходит «ночная росистая тень», «ветер улегся на спящих листах», звук арфы «тише дыханья играющей на листьях прохлады», лес полон «душой весны», слышен «шум теплых облаков» и т. д.". Деятельность Ж. — переводчика тесно связана с его поэзией: по большей части, проходя мимо образцов неистового зап. — европейского романтизма, он с особенной любовью популяризировал для русского читателя идиллии Гебеля, меланхолические баллады Уланда, кладбищенскую элегию Грея.

Одним из главных достижений Ж. был его стих, с которым по звучности, мелодичности, певучести и разнообразию ритмики и метрики не может сравниться ни один из поэтов допушкинской поры, исключая разве Батюшкова. Уже Н. Полевой восторгался Ж. как самым гармоническим поэтом русской литературы: «Отличие от всех других поэтов — гармонический язык, так сказать, музыка языка, — навсегда запечатлело стихи Ж. Ж. играет на арфе: продолжительные переходы звуков предшествуют словам его и сопровождают его слова, тихо припеваемые поэтом только для пояснения того, что хочет он выразить звуками». Эти впечатления современников подтверждены анализом современных нам литературоведов, обнаруживших у Ж. небывалую сложность мелодических ходов, богатство интонаций — «стройные, архитектонически обдуманные формы интимной лирики» (Эйхенбаум).

В истории русской литературы Ж. сыграл огромную роль как лучший у нас представитель определенного, так наз. сентиментального стиля (см. «Сентиментализм»), как «гений переводов», составлявших почти три четверти его лит-ой продукции и включивших в обиход русской литературы лучшие произведения английской и немецкой романтической поэзии. Последнее давало в свое время многим основание называть Жуковского «балладником», а стиль его творчества квалифицировать как «сентиментальный романтизм» (П. Н. Сакулин).

Общественное значение поэзии Ж. было невелико. Уже в нач. 20-х гг. прогрессивная молодежь перестала ощущать всю «сладость его стихов» — этих меланхолических звуков «эоловой арфы в лунную ночь», и «стала искать поэзию в действительности», не в уединенной личности, а «в широких движениях общественного организма» (Веселовский). Эти новые литературные вкусы и общественные запросы вполне удовлетворяют Пушкин, Грибоедов, Лермонтов и Гоголь. Поэтические же традиции «Лебединого пращура» продолжили впоследствии такие поэты, как Фет, Тютчев и плеяда символистов.

Биография

Заслуга Жуковского собственно перед искусством состояла в том,
что он дал возможность содержания русской поэзии.

В.Г. Белинский

Основным жанром поэзии русского поэта, переводчика, мастера поэтического слова, тонкого знатока русской культуры и фольклора одного из основоположников русского романтизма - Василия Андреевича Жуковского (1783–1852) являются романтические баллады – истории о любви.

Его воображение интересует все таинственное, скрытое от человеческих глаз, потустороннее, ставящее человека перед проблемой личной ответственности за содеянное, перед выбором между добром и злом. Поэтому первая его баллада – «Людмила» – имеет необычный, фантастический сюжет, в основу которого положены религиозные представления, вера в чудесное спасение и погибель души.

Следующая баллада Жуковского – «Светлана» (1808 - посвящена Сашеньке Протасовой, в которую был влюблен Жуковский), уже не перевод, а оригинальное произведение, так полюбилась российскому читателю, так органично слилась с народной жизнью, что строки из нее уже многие годы спустя напевали над детской колыбелью:

Раз в крещенский вечерок девушки гадали:
За ворота башмачок,
Сняв с ноги, бросали…

Здесь кажется, оживают «преданья старины глубокой» – автор реалистично описал русский быт, народные обряды, раскрыл русскую душу, такую большую, щедрую, трепетную и горячую.

Поэт тонко и верно передал читателю состояние девичьей души, охваченной романтическим страхом перед возможными ночными чудесами:

Робость в ней волнует грудь,
Страшно ей назад взглянуть,
Страх туманит очи…

Стих поэта наполнен музыкой, богат полутонами и нюансами. Не зря ведь А. С. Пушкин считал Жуковского великим поэтом, проложившим много троп для русской поэзии. В балладе «Светлана» все это слилось воедино, и в результате обнажилась грусть души, страх потерь.

Жуковский обладал редким даром охватить в коротком стихотворении или балладе тревоги русского человека, окрасить их музыкой и звучанием, раскрыть их тайну, не нарушив целостности. Поэт объяснял идейный смысл своего произведения тем, что Светлана, в отличие от Людмилы, не возроптала на провидение и потому обрела счастье. Жуковский верит в вечность любви и счастья, условием которых является верность «до гроба» и «за гробом». Любовь торжествует над смертью – вот романтическая идея баллады.

Гадание на зеркале девушки, тревожащейся о судьбе своего жениха, традиционно для русских святочных обрядов. Светлана всматривается в зеркало, и перед ней проходит фантасмагория образов: и разбойничий притон, и «подменный» жених, который оказывается убийцей. Но светлой и ясной улыбкой разрешаются романтические ужасы: это лишь страшный сон. Жизнь улыбается девушке, а автор заклинает судьбу:

О, не знай, сих страшных снов
Ты, моя Светлана.

Будущее реальной «Светланы» оказалось трагичным, замужество – неудачным. Но в истории литературы осталась светлая, поэтичная красота баллады.

Написанная на оригинальный сюжет, баллада «Эолова арфа» (1814) отличалась особенной художественной законченностью и обнаруживала как сильные, так и слабые стороны творчества Жуковского. В центре его внимания были душевные переживания героев, их возвышенная, нежная и чистая любовь, отрешенная от житейских интересов окружающих в своей романтической мечтательности. Такая любовь обречена на неудачу в реальных, земных условиях.

Центральным эпизодом баллады становится разговор Минваны и Арминия в саду на тайном свидании. Арминий полон унылой тоски и предчувствия неизбежной разлуки и смерти. Это любимая лирико-романтическая тема Жуковского:

Когда же мой юный,
Убитый печалию, цвет опадет,
О верные струны,
В вас с прежней любовью душа перейдет.

Жуковский своеобразно пользуется поэтическим языком. Его излюбленные слова – любовь, красота, невидимое, неизъяснимое, тишина, радость – на разные лады варьируются и перетекают из одного стихотворения в другое, создавая причудливую вязь, увлекая читателя в иной, лучший мир, в дальнюю, обетованную страну.

Переводы Жуковского – вполне самостоятельные, равновеликие подлинникам, а порою и превосходящие их произведения.

Одна из работ, выполненных в подобном жанре, итог многолетних трудов, перевод прозаического романа немецкого писателя Ламотт-Фуке Ундина, увидевшая свет в 1836. Ундина поражает не столько своим объемом, сколько размахом поднятых в ней тем – о смысле человеческих страданий, о судьбе, о предназначении человека, о любви как силе, «что движет солнце и светила», наконец о предательстве и возмездии…

Поздние баллады Жуковского, переводы индийской и иранской поэм Рустем и Зораб, Наль и Дамаянти – поистине шедевры русской поэзии, мудрые, драматичные и, как это ни парадоксально, современные. Ведь Жуковского беспокоят непреходящие темы, он ищет истоки широкого обобщающего взгляда на жизнь и судьбу, а частое использование им вольного стиха еще больше приближает его поздние переводы к нашему времени.

Адресат любовной лирики Жуковского – Мария Протасова

В.А.Жуковский преподавал русскую и зарубежную словесность и историю дочерям своей единокровной сестры Екатерины Афанасьевны Протасовой, которая в связи со смертью кругом задолжавшего мужа находится в весьма стесненных обстоятельствах. Девочки – задумчивая, немного печальная 12–летняя Маша и жизнерадостная хохотушка 10–летняя Саша – в восторге от уроков увлеченного своим делом 22–летнего Жуковского. Впервые он разрабатывает методику сравнительного анализа литературных произведений одного жанра и рода (которую он успешно применит через 20 лет, воспитывая престолонаследника, Великого Князя Александра Николаевича). И незаметно для себя он начинает понимать, что любит старшую из сестер. Он и сам удивлен этому чувству к «почти ребенку» и объясняет его тем, что он видит Машу «не таковою, какова она теперь, а таковою, какова она будет».

Сестры подрастали, и обе были по–детски влюблены в своего доброго и веселого учителя. Любовь же Жуковского к Маше крепла, но он до поры скрывал это чувство, справедливо полагая, что Екатерина Афанасьевна станет трудно преодолимой преградой его счастью. Складывалась странная, но весьма знакомая по романам сентиментализма ситуация: юная ученица влюбляется в своего учителя, бедного и незнатного. Кто возьмется определить, что здесь первично, а что – вторично? То ли Маша полюбила талантливого и доброго учителя Жуковского, а потом в литературе нашла подобные примеры, подтверждающие ее «естественное право» выбирать по сердцу, а не по положению, то ли, прочитав Руссо, невольно «спроецировала» литературный сюжет на собственные чувства?

Три года он хранит в тайниках своей души глубокую любовь к юной ученице (а Маше уже 15 лет), счастливый уже ее восторженной привязанностью, ее искренним смехом, ее сияющими благодарностью глазами, всё еще не решаясь открыть сердце матери своей избранницы, да и ей самой тоже.

Однако конфликт «Людмилы» – недосягаемость любви земной и возможность любви «за могилой» – подсказывает, что интуитивно поэт как бы предчувствует свою собственную судьбу: слова о предложении руки и сердца еще не произнесены, но результат их уже как будто известен. И действительно, когда наконец в 1808 г. Жуковский посватался к Маше, то Екатерина Афанасьевна ответила решительным отказом. Поначалу ей это чувство казалось всего лишь «минутным увлечением», не более чем данью моде на романтизм. Иронизируя, она писала своей старшей сестре: «Тут Василий Андреевич сделался поэтом, уже несколько известным в свете. Надобно было ему влюбиться, чтобы было кого воспевать в своих стихотворениях. Жребий пал на мою бедную Машу».

Жуковский тяжело переживал этот первый отказ, но отнюдь не отчаивался: во–первых, Маша, безусловно, отвечала ему взаимностью, а во–вторых, она была еще так молода, впереди еще, казалось, столько времени; они оба надеялись, что Екатерина Афанасьевна, по размышлении здравом, убедившись в их преданной и возвышенной любви и желая – вне всякого сомнения – подлинного счастья своей дочери, изменит свое решение и в конце концов согласится отдать Машу за Жуковского. Тот же пока оставался в доме учителем, обещая своей сестре относиться к Маше «по–братски».

Тем временем Мария Григорьевна Бунина и Елезавета Дементьевна, сложившись, купили Жуковскому небольшую деревеньку Холх в окрестностях Белёва с 17–ю крепостными – как раз напротив того места, где поэт построил (и вновь по собственному проекту) дом для Маши, надеясь, что он со временем станет ее «дворянским гнездом».

Но Екатерина Афанасьевна ни на шаг не отступила от своих принципов. Свой отказ она мотивировала тем, что Мария Протасова, ее дочь, и Василий Жуковский, ее брат, были близкими родственниками. Это отчасти правда. Но только отчасти. Во–первых, кровными родственниками они были только по отцу; во–вторых, подобные браки, например между двоюродными братьями и сестрами, в дворянских семьях не были редкостью; и в–третьих, они были родными что называется de–facto, a de jure, по бумагам, они были абсолютно чужими: отцом Василия Андреевича записан дворянин Киевской губернии Андрей Жуковский, а вовсе не его родной – Афанасий Иванович Бунин. Екатерина Афанасьевна писала Жуковскому: «Тебе закон христианский кажется предрассудком, а я чту установления церкви».

К кому только ни обращался Жуковский за помощью! Все были на его стороне, убедить Екатерину Афанасьевну поменять свое решение и дать разрешение на брак пытались ее племянница Авдотья Петровна Киреевская, соседи по поместью Плещеевы, брат покойного мужа Павел Иванович Протасов, сенатор Иван Владимирович Лопухин, орловский архиерей Досифей и даже петербургский архимандрит Филарет. Как мы видим, даже высшие представители церкви были не против этого брака и готовы были обвенчать Жуковского и Машу Протасову. Однако Екатерина Афанасьевна неколебимо стояла на своем. В связи со всеми этими хлопотами, да и просто отдохнуть от суетной петербургской жизни, к Жуковскому приехал его старинный друг, однокашник и стихотворец Александр Воейков. Увидел прелестную 18–летнюю Сашу Протасову, которую Василий Андреевич в стихах назвал «гением чистой красоты» (потом, спустя десятилетие, Пушкин использует эту метафору применительно к Анне Керн, чем и обессмертит ее), влюбился без памяти и тут же сделал предложение. Екатерина Афанасьевна дала свое согласие на брак.

1815 год можно считать судьбоносным для Жуковского. Во–первых, Маша переезжает в Дерпт, где через восемь лет встретит свою смерть. Во–вторых, весной Н.М.Карамзин представляет Жуковского ко двору. И очень скоро поэт станет высокочиновным придворным, оставаясь при этом тем же веселым и сострадательным человеком, заступником перед императорами за гонимых, сосланных, отверженных.

Конечно, он мог бы уговорить Машу бежать с ним и обвенчаться тайно, но это скорее походило бы на воровство, на достижение цели любыми средствами, а это противоречило их высоким духовным принципам, изменить которые они были просто не в состоянии. За 12 лет их любви, искренней, чистой и взаимной, но не дающей им право быть вместе, они научились довольствоваться малым: радоваться строчкам и рисункам, написанным любимой рукой, быть счастливыми, просто находясь рядом друг с другом и зная, что никакие земные беды не уничтожат их неземной любви.

А в Дерпте в это время начала разыгрываться подлинная драма.

Жуковский знал Воейкова много лет, но даже не подозревал, что тот был запойным пьяницей, превратившимся после венчания в жестокого домашнего тирана, скандалиста и насильника. Не имея иного пристанища, Екатерина Афанасьевна с Машей вынуждены были жить под одной крышей с почти невменяемым зятем.

С самого утра он начинал кричать на всех, кто бы ни подвернулся ему под руку: слуги ли, домашние ли, – случалось даже, что он бил свою жену, Сашу, выросшую в семье, где детей никто и пальцем не трогал. Каково всё это было видеть Екатерине Афанасьевне? А Жуковскому, который часто гостил в доме Воейкова? Ведь получалось, что он сам, своими руками, отдал в объятия злодея веселую, жизнерадостную, полную светлых надежд 18–летнюю племянницу! Женясь, Воейков клятвенно обещал Жуковскому быть его «заступником» перед несгибаемой Екатериной Афанасьевной и помочь добиться разрешения на брак своей свояченицы. Но теперь начал жестоко тиранить Машу, запирая ее по нескольку дней в комнате, прочитывал и рвал все письма Жуковского к ней, даже умудрился выкрасть и прочитать ее дневник и потом вовсеуслышанье глумился над ее чувствами... Когда Жуковский приезжал к нему в дом на несколько недель, Воейков ревностно следил, чтобы они с Машей не оставались наедине и вообще не позволяли себе никаких «нежностей». Да, вот уж верного единомышленника нашла себе Екатерина Афанасьевна!

Что оставалось делать Маше в этой невыносимой обстановке, под бдительным издевательским надзором зятя–деспота? Поэтому, когда профессор медицины Дерптского университета, умный и тонко чувствующий голландец Иоганн Мойер посватался к Маше, она, посоветовавшись с Жуковским и получив благословение матери, приняла его предложение, чтобы просто вырваться из дома, в котором самодур Воейков тиранил ее и Екатерину Афанасьевну. Маша признавалась своей двоюродной сестре: «Бог хотел дать мне счастье, послав Мойера, но я не ждала счастья, видела одну возможность перестать страдать». В эти же дни Жуковский понял, что «на свете много прекрасного и без счастья», и это станет его кредо до конца дней.

Мойер прекрасно знал о взаимной любви Маши и Василия Андреевича, глубоко сочувствовал своей невесте и, предлагая ей руку и сердце, думал избавить ее от страданий и унижений в доме Воейкова и надеялся сделать ее счастливой. Иоганн Мойер был замечательным человеком, добрым, трудолюбивым, отзывчивым, прекрасным врачом, лечившим бесплатно всех нуждавшихся. У него была широкая практика в городе, он много преподавал в университете, который в то время считался одним из лучших в Европе, а среди его воспитанников были ставшие выдающимися учеными Владимир Даль и Николай Пирогов.

В 1817 г. Маша Протасова обвенчалась с Иоганном Мойером и преехала вместе с матерью в дом к мужу. Жуковский стал желанным гостем в доме Мойеров, хотя и непросто ему было бывать там. Он часто приезжал в Дерпт и отдыхал душой возле Маши, которая много хлопотала по хозяйству, помогала мужу принимать больных, а набравшись опыта, стала добровольно работать акушеркой в пересыльной тюрьме. Жуковский в то же время пытался образумить Воейкова и унять его деспотические замашки. Саша бывала в доме своей сестры чаще, чем в своем собственном.

В октябре 1820 г. Жуковский отправился в полуторагодичное путешествие по Европе в свите Великой Княгини Александры Федоровны. По дороге в Берлин он на несколько дней остановился в Дерпте, в доме Мойеров. Маша ждала ребенка. Он вслушивался в звуки ее нежного голоса, любовался ее миловидным лицом, светившимся радостью от долгожданной встречи, и всё пытался угадать: счастлива ли, покойна ли она в этом браке? Машенька прекрасно чувствовала состояние человека, которого любила больше жизни, понимала, что ЕГО покой и счастье зависят от того, как живется ей, и старалась ни жестом, ни взглядом не выдать своей внутренней неудовлетворенности. Внешне всё выглядело прекрасно: Мойер, действительно, любил и уважал ее и, действительно, делал всё, что от него зависело, чтобы она была счастлива...

Из–за границы Жуковский старался писать Маше как можно реже, боясь нарушить ее иллюзорное семейное счастье, ее хрупкий внутренний покой. Она сообщала ему о рождении дочери: «Милый ангел! Какая у меня дочь! Что бы я дала за то, чтобы положить ее на твои руки». Но, когда от Жуковского долго не было вестей, на грани отчаянья Маша писала ему: «Ангел мой, Жуковский! Где же ты? Все сердце по тебе изныло. Ах, друг милый! Неужели ты не отгадываешь моего мученья?.. Ты мое первое счастие на свете...»

Лето 1822–го года Мойеры решили провести в Муратове, родовом имении Буниных. Всё здесь напоминало Маше о тех счастливых днях, когда они с Жуковским были вместе: гуляли по этим аллеям, читали в этих комнатах Шекспира и Гёте, мечтали о будущем – вдвоем, подле друг друга, не расставаясь ни на миг. Где эти мечты, и что теперь стало с их жизнями?.. Словно предчувствуя свою скорую смерть, Маша писала в дневнике, сидя в беседке на берегу Оки: «Стадо паслось на берегу, солнце начало всходить, и ветер приносил волны к ногам моим. Я молилась за Жуковского, за мою Китти! О, скоро конец моей жизни, – но это чувство доставит мне счастие и т а м. Я окончила свои счеты с судьбой, ничего не ожидаю более для себя».

Весной следующего года Маша тяжело переносила вторые роды. Василий Андреевич, проведший подле нее неделю, записал в своем дневнике: «Мы простились. Она просила, чтоб я ее перекрестил, и спрятала лицо в подушку...» Это была их последняя встреча.

Уже в Петербурге он получил письмо с сообщением о ее смерти.Ощущая невосполнимую пустоту в душе, тяжкое горе, легшее надгробным камнем на его сердце, скакал он в Дерпт на Машины похороны. «Я опять на той же дороге, по которой мы вместе с Сашей ехали на свидание радостное... Ее могила – наш алтарь веры, недалеко от дороги, и ее первую посетил я. Покой божественный, но не постижимый и повергающий в отчаянье. Ничто не изменяется при моем приближении: вот встреча Маши! Но право, в небе, которое было ясно, было что–то живое. Я смотрел на небо другими глазами; это было милое, утешительное, Машино небо». На могиле ему вручили последнее, предсмертное, Машино письмо: «Друг мой! – читал он. – Это письмо получишь ты тогда, когда меня подле вас не будет, но когда я еще ближе буду к вам душою. Тебе обязана я самым живейшим счастьем, которое только ощущала!.. Жизнь моя была наисчастливейшая... И все, что ни было хорошего, – все было твоя работа... Сколько вещей должна я была обожать только внутри сердца, – знай, что я все чувствовала и все понимала. Теперь – прощай!»

Маше Протасовой–Мойер было 28 лет, Жуковскому – 40, из них 16 – отданы их любви, трагической, мучительной, и все–таки счастливой в своей взаимности, возвышенной и светлой в чистоте и преданности их близких душ.

Смерть Маши прозвучала заключительным аккордом в этой печальной сонате невоплотившейся в земное счастье любви. Но ведь Жуковскому еще предстояло прожить, теперь уже без Маши, 29 лет. Как он их прожил? Какой свет оставила она в его дальнейшей судьбе?

Последующие годы будут отмечены добрыми делами, милосердием, благотворительностью.

А ведь Жуковский был еще опекуном и внучек Екатерины Афанасьевны Протасовой! Саша ненадолго пережила свою старшую сестру: она скончалась в Италии от чахотки в 1829 г., и Екатерина Афанасьевна осталась одна с маленькими детьми на руках. Отныне ее надежда – только Жуковский и Мойер, и их заботами, хлопотами и любовью она будет жить.

Бог не дал Василию Жуковскому личного, земного, обыкновенного счастья, значит, он будет жить счастьем близких ему людей, по мере сил и возможностей устраивая их будущность. А сил и возможностей Господь отпустил ему достаточно!

Биография

Отцом поэта был тульский помещик Афанасий Иванович БУНИН, а матерью - Сальха, турчанка, взятая в плен русскими при штурме Бендер в 1770. Согласно семейным преданиям, она была подарена Бунину одним из его крепостных, участником русско-турецкой войны. По новейшим данным, ее отдал отцу поэта на воспитание майор К. МУФЕЛЬ, пленивший женщину. При крещении Сальха получила имя Елизаветы Дементьевны ТУРЧАНИНОВОЙ, вначале она была нянькой при младших детях помещика, потом экономкой. Родившегося у нее сына по желанию Бунина усыновил Андрей Григорьевич ЖУКОВСКИЙ, живший у него на вольных хлебах. Это позволило младенцу избежать участи незаконнорожденного, но для получения им дворянства потребовалось зачислить малолетнего Жуковского на фиктивную военную службу.

В 1797 Жуковского определили в Благородный университетский пансион в Москве, учеба в котором стала важнейшим периодом творческого формирования будущего поэта, ставшего в последующие годы главой русского романтизма. Жуковский скончался, так и не успев закончить свою последнюю поэму "Агасфер". Вот как звучит последняя написанная им строка:

Лебедь благородный дней Екатерины

Пел, прощаясь с жизнью, гимн свой лебединый!

Виссарион БЕЛИНСКИЙ так определил значение поэта: "Жуковский - это литературный Колумб Руси, открывший ей Америку романтизма в поэзии", "без Жуковского мы не имели бы Пушкина".

ЖУКОВСКИЙ, ВАСИЛИЙ АНДРЕЕВИЧ (1783–1852) – русский поэт, переводчик, один из основоположников русского романтизма. Родился 29 января (9 февраля) 1783 в селе Мишинском, что на стыке трех губерний – Орловской, Тульской и Калужской. По своему рождению Жуковский был незаконнорожденным: его отец, богатый помещик Афанасий Иванович Бунин, когда-то взял в дом пленную турчанку Сальху, которая и стала матерью будущего поэта. Фамилию свою ребенок получил от жившего в имении бедного дворянина Андрея Ивановича Жуковского, который по просьбе Бунина стал крестным отцом ребенка и затем его усыновил.

Жена Афанасия Ивановича Марья Григорьевна и ее мать заботились о Василии как о родном ребенке, и недостатка в ласковом и заботливом отношении он не испытывал. Несмотря на это, мальчик тяжело переживал свое двойственное положение, и уже с юных лет мечтал как о чем-то несбыточном о семейном счастье, о близких, которые принадлежали бы ему «по праву».

«Сельское кладбище». В четырнадцатилетнем возрасте Жуковского определяют в Благородный пансион при Московском университете, где юноша с особым чаяньем изучает рисование, словесность, историю, французский и немецкий языки и где он скоро становится одним из первых учеников.

Уже в те годы поэт делает первые пробы пера, наиболее значительные из которых – стихотворение Майское утро (1797) и прозаический отрывок Мысли при гробнице (1797), написанные явно под влиянием Н. и его Бедной Лизы. Сложилось так, что именно Карамзин – кумир тогдашней молодежи, известный писатель, стал для начинающего поэта и старшим другом, и литературным критиком. После того, как состоялось их знакомство, Жуковский отдает на суд старшему товарищу свой перевод элегии английского поэта Томаса Грея Сельское кладбище. В том же 1802 переработанная элегия благодаря стараниям Карамзина, тогдашнего издателя «Вестника Европы», была опубликована в этом престижном журнале. С этой-то публикации начинает восходить звезда Василия Андреевича и распространяться его слава как тонкого лирика, мастера «пейзажа души», по выражению историка литературы А.Веселовского.

В другой, написанной несколько позже, уже оригинальной элегии Вечер поэтический облик Жуковского уже вполне определен. В этой «медитативной» элегии главным оказывается переживание автора, эмоциональность, а язык поэта поражает своей музыкальностью, стройностью и «соразмерностью». Но Жуковский далек от описательного психологизма. Не случайно критики, рассуждая о его поэтике, не раз говорят о том, что в его стилистической системе зачастую большое значение приобретает символический вечерний пейзаж, спокойная, дремлющая природа, рассуждения на тему смерти, столь характерные для поэтики сентиментализма.

В эти годы Жуковский много работает, и уже в 1804 выходит первая книжка из его шеститомного перевода с французского Дон Кишота Сервантеса. Читатели были поражены – в общем-то сухой, вялый французский перевод заиграл под пером Жуковского русской, мелодичной, завораживающей речью.

«Америка романтизма». В сущности, сама натура поэта, впечатлительного и ранимого, противилась размеренной и упорядоченной работе чиновником в Соляной конторе, куда он был определен после окончания пансиона в 1800. Повод, чтобы порвать со службой, не замедлил представиться – однажды резко ответив на грубость начальника, он попал под арест, после чего тут же ушел в отставку и удалился в родное имение. В Мишинском, где он не был долгие годы, поэт отдыхает душой, предается созерцанию природы и анализирует свою душевную жизнь – ведет дневник, и, конечно же, не забывает о стихах.

И тут судьба посылает ему встречу с дочерью его сводной сестры, Машей Протасовой, которая вошла в историю русской поэзии как муза, ангел-хранитель поэта, и в то же время – неиссякаемый источник его страданий. Влюбленные мечтали об одном – соединить навеки свои жизни, вступить в законный союз. Но мать Маши была категорически против браков между родственниками, даже дальними, и вплоть до смерти Маши Протасовой не отступилась от своего решения.

Так в творчестве Жуковского с новой силой начинает звучать неистребимый, на грани надежды и утраты мотив противостояния, а порой и переплетение земной печальной юдоли с небесным, совершенным там, придающей его стихам пронзительно-щемящее, страстное звучание.

Недаром назвал поэта «Литературным Коломбом Руси» Белинский. Дымка таинственности, существование как бы на грани двух миров – видимого и невидимого, сосредоточенность на чувствах души – все эти неизменные спутники романтизма давали критику полное право назвать Василия Андреевича Жуковского одним из создателей новой русской поэзии, открывшим «Америку романтизма».

В то же время Жуковский мог быть и человеком действия, и беспристрастным критиком, и организатором. Уже в 1808 он становится у кормила журнала «Вестник Европы» и в свои 25 лет успешно справляется с обязанностями главного редактора. При этом он успевает переводить, писать сказки, стихи, литературно-критические статьи, рецензии…

Работая на поприще главного редактора «Вестника Европы», Жуковский одним из первых привлек внимание читателя к критике как таковой и «уважать ее заставил» как особый, самостоятельный жанр литературного творчества. В своих критических статьях поэт заявляет о новом направлении в русской литературе – о романтизме. Вместо старых строгих норм классицизма он предлагает иные критерии оценки литературного произведения – вкус, а также стилистическую сочетаемость, «соразмерность» и «сообразность».

«Раз в крещенский вечерок…» Расцветает в 10-х гг. и талант самого Жуковского. В 1808 литературная общественность была взбудоражена неожиданной публикацией. Ценители изящной словесности могли прочитать на страницах того же «Вестника Европы» первую балладу Жуковского под названием Людмила – как и многие другие сочинения автора в том же жанре, – вольный перевод, в данном случае немецкого поэта Г.Бюргера. (Баллада – стихотворная лирическая новелла с драматическим сюжетом и нередко с присутствием сверхъестественного, фантастического элемента.). За пределы известного, познаваемого мира, в страшную и сладкую даль увлекают образы баллады, и потустороннее, пугающее и манящее вплетается в ее ткань, заставляя трепетать и героев этого сочинения, и его читателей.

Следующая баллада Жуковского – Светлана, уже не перевод, а оригинальное произведение, так полюбилась российскому читателю, так органично слилась с народной жизнью, что строки из нее уже многие годы спустя напевали над детской колыбелью: Раз в крещенский вечерок девушки гадали: За ворота башмачок, Сняв с ноги, бросали…

Позже, в оригинальной балладе Жуковского Эолова арфа (1814) читатель находит редкое сочетание лирической стихии и балладной поэзии. Лейтмотив двоемирия, проходящий через все творчество поэта, особенно после смерти Маши Протасовой, звучит здесь особенно пронзительно: героиня баллады не умирает, а «плавно переходит» в «очарованное там», где и наступает соединение с возлюбленным.

«Певец во стане русских воинов». Но не только «преданья старины глубокой», не только «звуки сладкие и молитвы» вдохновляли музу Жуковского. Звон бранного оружия во имя чести Родины, свист «канонады дьявольской» во времена тягостных испытаний войны 1812 года знал поэт не понаслышке. В чине поручика ополчения дошел аж до самой Вильны, да и муза его уже готова была петь на иной лад: «сокровенная жизнь сердца» теперь стала жизнью всей нации, душа которой пульсировала в унисон каждому сердцу и составляла единое духовное целое.

Певец во стане русских воинов – «романтическая ода», которая, по словам литературоведа Коровина, «очаровала современников интимным, личным преломлением патриотической темы», и недаром Россия в Певце…» – «не Отечество, а „милая Родина“, дорогая сердцу воспоминаниями детства». По рассказу писателя И. Лажечникова, стихами из Певца… зачитывались на фронте, выучивали наизусть, разбирали… Она поднимала боевой дух, вдохновляла на ратные подвиги, а порою и вызывала на глазах закаленных в боях воинов «скупую мужскую слезу»:

Там все – там родших милый дом:
Там наши жены, чада;
О нас их слезы пред Творцом;
Мы жизни их отрада;
За них, друзья, всю нашу кровь!
На вражьи грянем силы;
Да в чадах к родине любовь
Зажгут отцов могилы.

«Язык чувств». А после 1812 начинается новая «война», на этот раз литературная. На одном из полюсов оказываются члены общества «Беседа любителей русского слова» во главе с Шишковым, на другом – общество «Арзамас», бессменным секретарем которого становится Жуковский. Его острый ум, склонность к каламбурам, шуточным и дружеским посланиям делают его душой общества. Среди его друзей и единомышленников – Василий и Александр Пушкины, А.Тургенев, П.Вяземский, С.Уваров… Все те, кто был солидарен с требованием Карамзина «писать так, как говорят», опираясь при этом на изменчивость литературных языковых норм. Шишков же, напротив, выступал как сторонник неискаженного русского языка, ссылаясь на традиции Ломоносова.

Однако сам Жуковский своеобразно пользуется поэтическим языком. Его излюбленные слова – любовь, красота, невидимое, неизъяснимое, тишина, радость – на разные лады варьируются и перетекают из одного стихотворения в другое, создавая причудливую вязь, увлекая читателя в иной, лучший мир, в дальнюю, обетованную страну. Истинный романтик, он полагает, что «внешняя точность описания мешает постигнуть тайны мироздания, доступные только интуиции, мгновенному поэтическому озарению…».

Не потому ли к поэзии Жуковского еще при жизни автора относились по-разному. Белинский, например, полагал, что некая туманность, расплывчатость поэтических образов Василия Андреевича и составляет главную прелесть, равно как и главный недостаток его произведений. К.Рылеев прямо писал о пагубном воздействии поэта на русскую литературу, а Бестужев, также считая изъяном склонность к мистицизму, писал все же так: «С Жуковского и Батюшкова начинается новая школа нашей поэзии. Оба они постигли тайну величественного, гармонического языка русского».

Пушкин же и вовсе называл Жуковского «кормилицей» всей последующей плеяды поэтов, признавая его заслуги в разработке нового поэтического языка. Защищая своего друга, Пушкин вопрошал в письме Рылееву: «Зачем кусать нам груди кормилицы нашей? Потому что зубки прорезались?». Жуковский, в свою очередь, видел в Пушкине восходящее «солнце русской поэзии» и в ответ на подношение только что вышедшей поэмы Руслан и Людмила подарил Пушкину свой портрет с надписью: «Победителю ученику от побежденного учителя».

«Все необъятное в единый вздох теснится…» С годами, особенно после пережитой глубокой личной драмы, Жуковский все более задумывается о «небесном», о «святом», в стихах его все явственнее звучит религиозный, а порою мистический оттенок. И хотя друзья поэта опасались, что после смерти своей музы и «ангела-хранителя» Маши Протасовой он лишится главного источника вдохновения, перо он вовсе не думает оставлять. Разве что стиль его произведений становится несколько строже, порою он отказывается и от стилистических излишеств, и от традиционной рифмы. Слово для него все более и более становится знаком чего-то неизмеримо более существенного, чем видимый, осязаемый мир, а «избыток неизъяснимых чувств», по-прежнему переполняющий его душу, «жаждет излиться и не находит вещественных знаков для выражения». «Все необъятное в единый вздох теснится; и лишь молчание понятно говорит», – пишет он в известном стихотворении Неизъяснимое (1819).

В то же время именно словами, поэтической речью Жуковский с годами овладевал все совершенней. Свидетельство тому – прежде всего его оригинальные произведения 20-х гг., пожалуй, наиболее совершенные создания его лирики – Невыразимое, Мотылек и цветы, Таинственный посетитель, стихи, проникнутые фантастичным переплетением жизни человека и тайной жизни мира, природы.

Весьма много и плодотворно в 20–30-е годы поэт трудится и над балладами и переводами. Сюжеты он берет у Шиллера (Рыцарь Тогенбург, 1818), Кубок (1831), у Гёте (Рыбак, 1818), у Вальтера Скотта (Замок Смеагольм, или Иванов вечер, 1822), у Уланда (Алонзе, 1831)… Увы – мотив «вечной разлуки» звучит во всех упомянутых сочинениях печальным, неизбежным рефреном…

Кроме того, еще в 20-х годах Жуковский переводит на современный русский язык незадолго до этого обнаруженное Слово о Полку Игореве, в 1818–1822 переводит Шильонского узника Байрона, Орлеанскую деву Шиллера, испытывает сильное увлечение Гёте, с которым в 1821, во время первой его заграничной поездки, лично знакомится.

Поприще деятельности Жуковского в его зрелые годы не ограничивается одной лишь изящной словесностью. Уже маститый поэт, почетный член, а затем и академик Петербургской АН, он пользуется доверием императорского двора – его приглашают состоять наставником при малолетнем сыне Николая I, будущем императоре Александре I. Пользуясь своим положением, Жуковский не только пытается воспитать царственного наследника соответственно высоким понятиям нравственности, но принять посильное участие в облегчении участи гонимых и поверженных. Так, во время поездки вместе с юным Александром по Сибири и Уралу он делает все возможное, чтобы помочь сосланным декабристам и их семьям, и во многом благодаря его заступничеству был освобожден от крепостной зависимости украинский поэт Тарас Шевченко…

«Моя честь, фортуна, и все – мое перо…» Бурные дебаты молодости, споры в «Арзамасе» о судьбах русской литературы и всей России сменяются с возрастом уединенными размышлениями о прожитых годах, о содеянном и пережитом. Но литература всегда оставалась для Жуковского делом жизни. Недаром он говорил: «Моя честь, моя фортуна, и все – мое перо…» Он без устали работает, правда, все больше над переводами. Но переводы Жуковского – вполне самостоятельные, равновеликие подлинникам, а порою и превосходящие их произведения.

Одна из работ, выполненных в подобном жанре, итог многолетних трудов, перевод прозаического романа немецкого писателя Ламотт-Фуке Ундина, увидевшая свет в 1836. Ундина поражает не столько своим объемом, сколько размахом поднятых в ней тем – о смысле человеческих страданий, о судьбе, о предназначении человека, о любви как силе, «что движет солнце и светила», наконец о предательстве и возмездии…

В то же время поэт вовсе не стремится отображать современную ему действительность, его больше занимает вечное в человеке. Поздние баллады Жуковского, переводы индийской и иранской поэм Рустем и Зораб, Наль и Дамаянти – поистине шедевры русской поэзии, мудрые, драматичные и, как это ни парадоксально, современные. Ведь Жуковского беспокоят непреходящие темы, он ищет истоки широкого обобщающего взгляда на жизнь и судьбу, а частое использование им вольного стиха еще больше приближает его поздние переводы к нашему времени.

Эпическим полотном представляется и перевод Жуковским пьесы Фридриха Гальма Камоэнс, где размышления о вечных вопросах, о судьбе поэта в мире автор вкладывает в уста знаменитого португальского поэта, перед смертью обращающегося к своему сыну:

…Страданием душа поэта зреет,
Страдание – святая благодать…
Поэзия есть бог в святых мечтах земли.

«Царскосельский лебедь». И этому богу поэт остается верен до самой смерти. Вынужденный отказаться от исполнения заветного желания – соединиться с любимой, он будто закалился в страданиях и на склоне дней обрел второе дыхание. Это хорошо понимал Н.Гоголь, когда высказывался по поводу перевода Жуковским бессмертной Одиссеи Гомера Николай Васильевич писал: «Вся литературная жизнь Жуковского была как бы приготовлением к этому делу. Нужно было его стиху выработаться на сочинениях и переводах из поэтов всех стран и языков, чтобы сделаться потом способным передать вечный стих Гомера». К сожалению, не зная древнегреческого языка, поэт был вынужден постигать ритм поэмы и ее звучание с помощью немецкого филолога-классика, который специально для него сделал точный подстрочный перевод. И хотя определенного романтического тона и некоторой сентиментальности Жуковскому все не удалось избежать в своем переводе, корить его за это трудно. Впервые русский читатель смог открыть для себя величественный, яркий, фантастичный мир гомеровского эпоса…

Только в 1841, в возрасте 57 лет, поэт все же обрел семью, женившись на дочери своего друга, Елизавете Рейтерн. Родились дети, но болезнь жены заставила семейство выехать в Германию. Там-то и его настиг недуг, по причине которого он вскоре уже не мог брать перо в руки. Но работа мысли не прекращалась – диктуя, Жуковский заканчивает поэму Странствующий жид – итог своей жизни и творчества, своеобразную «лебединую песню». И наконец в 1851 он пишет элегию Царскосельский лебедь, заканчивающуюся картиной гибели лебедя, некогда жившего в Царском Селе. Это было достойное завершение непростой, полной трудов жизни поэта, которого вскоре, 12 апреля (24) 1852, не стало и которого похоронили в Петербурге на кладбище Александро-Невской Лавры неподалеку от могилы его учителя и друга Карамзина

Биография ("Три века русской поэзии". Составитель Н. В. Банников, Москва, "Просвещение", 1986.)

Василий Андреевич Жуковский (1783-1852) родился в селе Мишенском Белевского уезда, Тульской губернии. Он был сыном помещика Бунина и пленной турчанки Сальхи, привезенной во время войны крестьянами из-под крепости Бендеры и подаренной Бунину. Хотя воспитывался будущий поэт в семье Бунина, фамилию и отчество он получил от своего крестного отца - бедного дворянина Андрея Жуковского, жившего в бунинском доме. Учился сначала в Туле, в частном пансионе, затем его поместили в Благородный пансион при Московском университете. Еще находясь в пансионе, стал печатать стихи, а в 1802 году приобрел известность, опубликовав вольный период элегии английского поэта Томаса Грея "Сельское кладбище". На нашествие Наполеона в 1812 году Жуковский откликнулся патриотической поэмой "Певец во стане русских воинов". Был в рядах ополчения, видел битву под Бородином. К 1815 году, когда вышло первое собрание стихотворений Жуковского, его считали уже лучшим русским поэтом. Тогда же Жуковский был назначен учителем русского языка в царскую семью, а с 1826 года по 1841 год состоял наставником наследника престола (впоследствии императора Александра II). Василий Андреевич Жуковский - один из основоположников русского романтизма. В элегиях и балладах Жуковского впервые с необычайной искренностью открылся читателю внутренний мир, оттенки душевных движений поэта. Стих его музыкален, певуч, богат полутонами и нюансами, исполнен, по выражению Пушкина, "пленительной сладости". Жуковский наряду с Батюшковым фактически создал нашу лирику и проложил множество новых троп для русской поэзии. Несмотря на свою веру в благо божьего промысла и монархические убеждения, поэт защищал и заступался при дворе за многих деятелей, гонимых царизмом, начиная с Пушкина и декабристов и кончая Шевченко. Жуковский - классик поэтического перевода, он познакомил русскую публику с лучшими образцами мировой поэзии. Василий Андреевич Жуковский - друг и предшественник Пушкина. "Без Жуковского мы не имели бы Пушкина", - писал Белинский. Последние годы жизни Жуковский провел за границей, уже ослепшим стариком завершая свой непревзойденный и до сих пор перевод "Одиссеи" Гомера.

Биография (реферат)

Поэт Жуковский родился вдали от Москвы и Петербурга, в глуши Тульской губернии, в селе Мишенском, 29 января 1783 г. Природа наделила его чутким сердцем и большим умом, поэтический строй его души проявился очень рано.

Когда Василию было восемь лет, его отвезли учиться в Тулу, в частный пансион, а затем в Москву — в Московский благородный пансион. 1802 год открывает начало творческого пути Жуковского. В этом году появляется в лучшем тогдашнем журнале — «Вестнике Европы» — его перевод английского поэта Т. Грея («Сельское кладбище»), принесший ему всероссийскую известность, которую еще более упрочила знаменитая элегия «Вечер». Стало ясно, что в России родился новый замечательный поэт.

Задумчивая и нежная лирическая речь полилась, словно музыкальная мелодия, завораживая ритмами, звуками, светлой грустью, исходящей из самых глубин души. Певец пел о тайнах природы, о стремлении к счастью, об изменчивости судьбы. А потом в его новых произведениях — балладах — возникли фантастические существа, черти и ведьмы, призраки, угрожающие и бесцеремонно вмешивающиеся в дела людей.

В. А. Жуковский познакомил Россию с европейскими народными преданиями. Его знаменитые баллады «Людмила» и «Светлана» есть не что иное, как переводы, а точнее, свободные переложения произведения немецкого поэта Бюргера «Ленора», написанного по мотивам немецких народных песен и баллад. Но трудно узнать в переводе Жуковского балладу немецкого поэта. В «Светлане», например, ясно проступают черты русского народного быта, с его обрядами и обычаями. Жуковский стремился жить так, чтобы между его поступками и теми идеями и чувствами, которые он исповедовал и которыми пропитана его поэзия, не было расхождения.

Любовь к человеку стала определяющей чертой дел и поступков Жуковского. Он не однажды заступался за Пушкина и защищал его от царского гнева. Его волновала судьба украинского поэта Т. Г. Шевченко, писателя и общественного деятеля А. И. Герцена. Уже будучи пожилым человеком, Жуковский обрел семью и переселился в Германию. Умер В. А. Жуковский в 1852 г. Согласно завещанию, тело поэта было перевезено из Баден-Бадена в Россию. Юный Пушкин в стихотворении «К портрету Жуковского» предсказал долгую счастливую жизнь поэзии своего старшего друга: Его стихов пленительная сладость Пройдет веков завистливую даль....

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://lib.rin.ru/cgi-bin/index.pl

Биография

Родился 29 января (9 февраля) 1783 года в Тульской губернии. Матерью Жуковского стала плененная турчанка Сальха, привезенная в 1770 крепостными Афанасия Ивановича Бунина после русско-турецкой войны, из-под крепости Бендеры. Фамилию свою ребенок получил от жившего в имении бедного дворянина Андрея Ивановича Жуковского (ум. 1817), который по просьбе Бунина стал крёстным отцом ребёнка и затем его усыновил. Перед рождением будущего поэта семью Бунина постигло горе: из одиннадцати человек детей в короткое время умерло шестеро. Убитая горем Мария Григорьевна Бунина решила взять в свою семью новорождённого и воспитать его как родного сына. Усыновление не давало право на передачу дворянства, кроме того, по завещанию от отца сыну не досталось ничего.

Чтобы получить дворянство ребёнка фиктивно зачислили на службу в Астраханский гусарский полк; получив звание прапорщика, которое давало право на личное дворянство, в 1789 6-летний Жуковский был внесён в дворянскую родословную книгу Тульской губернии и получил грамоту на дворянское достоинство, которая позволила ему впоследствии получить образование в частном пансионе, затем в Тульском народном училище.

В 1794 году Жуковский продолжает свое образование в московском благородном университетском пансионе.

В 1802 Жуковский познакомился с Карамзиным, увлекшись сентиментализмом. В литературу Жуковский вошел, когда в «Вестнике Европы» было напечатано его «Сельское кладбище» — вольный перевод элегии английского сентименталиста Грея.

С 1805—1806 поэтическая сила Жуковского быстро возрастает, достигая своего высшего расцвета в 1808—1812.

В 1808 году Жуковский пишет свою знаменую "Людмилу" и так в русской литературе появляется новое понятие - романтизм.

Жуковский не остался в стороне от событий 1812 года. Переживая этот трудный для страны период в составе ополчения, он создает произведение "Певец во стане русских воинов", которое тут же в списках расходится по армии.

В 1815 году поэт входит в литературную группу "Арзамас", противостоящую классицистической традиции.

Впервые в брак Жуковский вступил в возрасте 58 лет, женившись в 1841 году на Елизавете Евграфовне Рейтерн, дочери своего давнего знакомого живописца Рейнтерна Е.Р.

Последние 12 лет жизни провёл в Германии, в кругу своих новых родных — сначала в Дюссельдорфе, позднее во Франкфурте-на-Майне, чуть не ежегодно собираясь побывать в России, но, по болезненному состоянию своей жены, так и не успев осуществить этого желания.

В начале 1842 Жуковский приступает к переводу «Одиссеи», который до сих пор не был превзойден. В печати первый том «Одиссеи» вышел в 1848, второй - в 1849.

Умер Жуковский 12 (24 апреля) 1852 в Баден-Бадене. Его тело было перевезено в Россию и погребено в Петербурге на кладбище Александро-Невской лавры.

Интересные факты из жизни

В 1817 Жуковский стал учителем русского языка принцессы Шарлотты — будущей императрицы Александры Фёдоровны, а осенью 1826 был назначен на должность «наставника» наследника престола, будущего императора Александра II.

В 1837 году Жуковский объездил с наследником цесаревичем Россию и часть Сибири. После этого, в 1838–1839 годах Жуковский путешествовал с ним по Западной Европе.

Многие произведения явились переводами и вольными переложениями, в том числе из И. В. Гёте, Ф. Шиллера, Дж. Байрона, В. Скотта.

Библиография

Элегии

• «Сельское кладбище» (1802, вольный пер. из Т. Грея)
• «Славянка» (1816)
• «Вечер» (1806)
• «Море» (1822)
• «Певец во стане русских воинов» (1812 г)

Песни и романсы

• «Кольцо души-девицы…» (1816)
• Послания («Тургеневу, в ответ на его письмо», 1813), оды, идиллии

Сказки

• «Спящая царевна»
• «Сказка о царе Берендее, о сыне его Иване-царевиче, о хитростях Кощея Бессмертного и о премудрости Марьи-царевны, Кощеевой дочери».
• «Сказка о Иване-Царевиче и о сером волке»

Баллады

• «Людмила» (1808) (вольные переложения баллады Г. А. Бюргера «Ленора»)
• «Светлана» (1808–1812)
• «Двенадцать спящих дев» (ч. 1 — «Громобой», 1810; ч. 2 — "Вадима, 1814–1817),
• «Лесной царь» (1818)
• «Рыбак» (1818)
• «Рыцарь Тогенбург» (1818)
• «Замок Смальгольм, или Иванов вечер» (1822)
• «Кубок» (1825–1831)
• «Суд Божий над епископом» (1831)
• «Ленора» (1831).
• «Варвик»

Стихотворения

• «К ней» (1811, опубл. 1827)
• «Певец во стане русских воинов» (1812)
• «К месяцу» (1817)
• «Ночной смотр» (1836)
• «А. С. Пушкин» (1837)

Поэмы и повести в стихах

• «Шильонский узник» (1822) (Перевод Дж. Байрона)
• «Ундина» (1837) (Перевод Ф. де Ламотт Фуке)
• «Наль и Дамаянти» (1844) (часть индийской поэмы «Махабхарата»)
• «Рустем и Зораб» (1849) (часть поэмы Фирдоуси «Шахнаме»)
• «Одиссея (Гомер)» (1849; нов. изд. — 1982) (Перевод Гомера)

Проза

• Повесть «Марьина роща» (1809)

Статьи

• «Писатель в обществе» (1808)
• «О басне и баснях Крылова» (1809)
• «О сатире и сатирах Кантемира» (1810)

Экранизации произведений, театральные постановки

• 1969 — «Сказка о царе Берендее, о сыне его Иване-царевиче, о хитростях Кощея Бессмертного и о премудрости Марьи-царевны, Кощеевой дочери».

Биография (В.А. Федоров)

ЖУКОВСКИЙ Василий Андреевич (29.01.1783 - 12.04.1852), русский поэт, переводчик, критик, почетный член (с 1827), академик (с 1841) Петербургской АН. Тайный советник (с 1841). Внебрачный сын тульского помещика А.И. Бунина и пленной турчанки Сальхи.

В н. 1801 Жуковский вместе с А.И. Тургеневым, А.Ф. Мерзляковым и др. основывает Дружеское литературное общество (просуществовало до ноября 1801). В 1802, после кратковременной службы в Главной соляной конторе, Жуковский вышел в отставку и до 1807 пребывал в родных краях, изредка наезжая в Москву.

С публикации элегии "Сельское кладбище" (1802, перевод из Т. Грея) к Жуковскому пришла литературная слава. Н.И. Карамзин предложил ему сотрудничество в "Вестнике Европы" и получил согласие Жуковского.

Жуковский - один из создателей романтизма в русской литературе (баллады "Людмила", "Светлана", "Леонора", "Кассандра", 1808-12, и др.). Он ставил задачу "умственного и нравственного просвещения публики", глубоко верил в великую нравственно-просветительскую силу литературы. В августе 1812 Жуковский вступил в Московское ополчение в чине поручика, участвовал в Бородинской битве, затем был прикомандирован к штабу М.И. Кутузова, где в походной типографии составлял листовки и военные бюллетени. В ноябре 1812 опубликовал свое знаменитое патриотическое стихотворение "Певец в стане русских воинов". С 1815 Жуковский один из деятельных членов и постоянный секретарь литературного кружка "Арзамас". В сентябре 1815 Жуковский встретился с лицеистом А.С. Пушкиным. Жуковский был близок к декабристской среде, но на предложение вступить в Союз благоденствия ответил отказом.

В 1815 Жуковский был приглашен в качестве "чтеца" к вдовствующей императрице Марии Федоровне, а в 1817 - учителем русского языка к великой княгине Александре Федоровне (жене будущего императора Николая I). В 1825-41 Жуковский - наставник великого князя Александра Николаевича (будущего императора Александра II). Поэт стремился привить своему ученику уважение к закону как надежной гарантии против деспотии. Большое внимание Жуковский уделял нравственному воспитанию, главной наукой для наследника престола считал историю.

Квартира Жуковского в к. 1820-30-х была важным культурным центром Петербурга. Постоянными посетителями Жуковского были А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, И.А. Крылов. В апреле - мае 1833 Жуковский проживал в Риме, где часто встречался с художниками К.П. Брюлловым и А.А. Ивановым, с французским писателем Стендалем. С 1836 Жуковский - активный сотрудник пушкинского "Современника".

В 1837-38 Жуковский вместе с наследником престола Александром Николаевичем путешествовал по России и Европе.

В последние годы Жуковский занимался преимущественно переводами восточной и классической литературы: восточного эпоса "Наль и Дамаянти" (1837-41), древнеиндийской поэмы "Махабхарата" (1846), поэмы "Шахнаме" Фирдоуси (отд. части), но главный труд Жуковского - перевод "Одиссеи" Гомера (1842-49).

Биография (реферат: Исторические личности)

Жуковский Василий Андреевич - знаменитый поэт. Родился 29 января 1783 г., в селе Мишенском, в 3 верстах от города Белева, Тульской губернии. Отцом его был помещик Аф. Ив. Бунин, матерью - пленная турецкая девушка. От восприемника своего, бедного дворянина Андрея Григорьевича Жуковского, друга Буниных, новорожденный получил свое отчество и фамилию. Как раз перед его рождением в семье Бунина из одиннадцати детей в короткое время умерло шестеро, и в том числе единственный сын, студент Лейпцигского университета. Жена Бунина, Мария Григорьевна, в память об умершем сыне, решила взять в свою семью новорожденного ребенка и воспитать его как родного сына. Когда ему было 11 лет, его исключили из тульского народного училища "за неспособность". После этого он жил в Туле, в семье своей крестной матери Юшковой, одной из дочерей Бунина. Общество маленького Жуковского теперь составили исключительно девочки, что способствовало еще большему развитию природной мягкости его характера. Дом Юшковой был центром умственной жизни города. Вокруг образованной и любезной хозяйки составился целый кружок лиц, всецело преданных литературным и музыкальным интересам. 14 лет Жуковский поступил в московский благородный университетский пансион и учился в нем четыре года. Обширных познаний пансион не давал, но ученики, под руководством преподавателей, нередко собирались читать свои литературные опыты. Лучшие из этих опытов немедленно печатались в периодических изданиях. На втором году пребывания Жуковского в пансионе среди товарищей его, в числе которых были Блудов, Дашков, Уваров, Александр и Андрей Тургеневы, возникло даже особое литературное общество - Собрание, с официально утвержденным уставом. Первым председателем его был Жуковский. В печати Жуковский дебютирует "Мыслями при гробнице" (1797), написанными под впечатлением известия о смерти В.А. Юшковой.

С 1797 по 1801 г. Жуковским напечатаны: "Майское утро" (1797), "Добродетель" (1798), "Мир" (1800), "К Тибуллу" (1800), "К человеку" (1801) и многое другое. Первые произведения Жуковского явились в то время, когда русских читателей приводила в восторг "Бедная Лиза" Карамзина (1792) и ее бесчисленные подражания.

Ко времени пребывания Жуковского в пансионе относится и первый перевод его романа Коцебу "Мальчик у ручья" (Москва, 1801). По окончании курса в пансионе Жуковский начал было служить, но вскоре бросил службу и поселился на житье в Мишенском, с целью продолжать свое образование.Повесть "Вадим Новгородский", написанная и напечатанная в 1803 г., показывает, что около этого времени он занимается изучением древнерусской истории. За все время своей деревенской жизни (1802 - 1808) он печатает очень мало. В 1802 г., в "Вестнике Европы", было помещено им "Сельское кладбище" - перевод или скоре переделка из Грея. Стихотворение обратило на себя всеобщее внимание. Около того же времени Жуковского, в подражание "Бедной Лизе", пишет повесть "Марьина Роща". В 1806 г. он отозвался на патриотическое настроение общества "Песнью барда над гробом славян-победителей". В 1808 г. явилась его "Людмила", переделка "Леноры" Бюргера. Успех "Людмилы" воодушевил Жуковского. Переводы и переделки непрерывно следуют теперь одни за другими. Лучшие его переводы - из Шиллера. Из оригинальных поэтических произведений Жуковского к этому времени относится "Громобой", первая часть большой поэмы "Двенадцать спящих дев", а также несколько прозаических статей.

Редактирование журнала "Вестник Европы", заставившее его переехать в Москву, продолжалось два года (1809 и 1910), сначала единолично, потом вместе с профессором Каченовским, к которому журнал и перешел окончательно. Затем Жуковский вернулся в деревню и здесь пережил тяжелую сердечную драму. Поэт страстно полюбил свою старшую ученицу, Марию Протасову. Мечты о взаимной любви и счастье семейной жизни становятся любимыми мотивами его поэзии. "В 1812 г. Жуковский решился просить у Е.А. Протасовой руки старшей дочери, но получил решительный отказ, мотивированный родственными отношениями. Вскоре после того Жуковский уехал в Москву и поступил в ополчение. В лагере под Тарутиным он написал "Певца во стане русских воинов К 1812 г. относится и баллада "Светлана", - несмотря на свое чисто русское вступление, тоже разрабатывающая основные мотивы Бюргеровской "Леноры".

В конце 1812 г. Жуковский заболел тифом и в январе 1813 г. вышел в отставку. "Послание императору Александру", написанное Жуковским в 1814 г., навсегда решило его судьбу. Императрица Мария Федоровна выразила желание, чтобы поэт приехал в Петербург. Годы 1817 - 1841 обнимают собой период придворной жизни Жуковского, сначала его назначили чтецом императрицы, потом пригласили преподавателем русского языка к невесте НиколаяI, а впоследствии воспитателем к наследнику престола. В 1815г.Жуковский, по дороге в Павловск, не раз заезжал в Царское Село, где познакомился с 16-ти летним лицеистом, автором нескольких напечатанных стихотворений, сыном и племянником его близких московских знакомых Александром Пушкиным.

Долгая дружба двух поэтов была основана не только на литературной преемственности , но и на общности многих воззрений. 19сентября 1815г. Жуковский писал П.А. Вяземскому:» Я сделал ещё приятное знакомство с нашим молодым чудотворцем Пушкиным… Он мне обрадовался и крепко прижал руку мою к сердцу…Нам всем надобно соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который нас всех перерастет». Ни тени зависти, только восхищение талантом, - в этом весь Жуковский. 27 ноября 1815г. он подарил Пушкину 1-й том своих стихотворений. После выхода Пушкина из Лицея Жуковский ввел его в литературное общество «Арзамас»; на «субботах» – еженедельных литературных вечерах у Жуковского- Пушкин читал новые песни «Руслана и Людмилы», а когда кончил поэму получил от Жуковского его портрет с надписью: »Победителю ученику от побежденного учителя». В черновой редакции 3-ей главы «Онегина» Пушкин писал о первых годах своего общения с Жуковским:

И ты, глубоковдохновенный,
Всего прекрасного певец,
Ты идол девственных сердец,
Не ты ль, прекрасным увлеченный,
Не ты ль мне руку подавал
И к славе чистой призывал.

Когда над головою Пушкина разразилась первая буря – ему грозили Соловки или Сибирь,- отец поэта Сергей Львович поспешил за помощью к Жуковскому. Общие усилия друзей помогли смягчить участь юного поэта. После отъезда Пушкина на юг он не виделся с Жуковским 7 лет (в 1826г., когда Пушкина освободили, серьезно больной Жуковский был за границей, и они встретились только в конце октября 1827г. в Петербурге.).Интенсивной и важной для Пушкина была их переписка в годы ссылки ( часть писем, посланных Пушкиным из Кишинева и Одессы до нас не дошла).

В 1824г. Пушкин вновь обращается за помощью к Жуковскому: на этот раз ему грозила серьезными неприятностями бурная ссора с отцом. Опальный поэт, оказавшийся к тому же «неблагодарным и непочтительным» сыном, был бы окончательно скомпрометирован в глазах царя и ещё долго не получил бы разрешение воротиться в столицы. Жуковский помог уладить дело. Наконец, в те же годы, узнав о нездоровье Пушкина (на самом деле это был предлог, с помощью которого Пушкин рассчитывал вырваться из Михайловского и , возможно, даже перебраться за границу), Жуковский хлопочет о враче, предостерегает от опрометчивых поступках, умоляет проявить терпение.

«Ты имеешь не дарование, а гений – пишет он Пушкину.- Ты богач, у тебя есть неотъемлемое средство быть выше незаслуженного несчастья… Обстоятельства жизни, счастливые или несчастливые, - шелуха. Ты скажешь, что я проповедую с спокойного берега утопающему. Нет! Я стою на пустом берегу, вижу в волнах силача и знаю, что он не утонет, если употребит свою силу, и только показываю ему лучший берег, к которому он непременно доплывет, если захочет сам. Плыви, силач!» Воспользовавшись сменой правления, он пытался вызволить Пушкина из ссылки. Узнав об этом, Пушкин писал Плетневу: « Не смею надеяться, но мне было бы сладко получить свободу от Жуковского, а не от кого другого.» В 1829 – 1830гг. Жуковский участвовал в борьбе за издание «Бориса Годунова» и преуспел в этом. Под влиянием Пушкина Жуковский пишет "Спящую царевну", "Войну мышей и лягушек" и "Сказку о царе Берендее" (1831) .

Силач Пушкин никогда не забывал, кому он обязан немалой долей своей поэтической силы. В 20-х годах Жуковский почти не писал стихов, и многие друзья Пушкина числили его по ведомству литературной истории. Пушкин мог сколько угодно шутить по этому поводу, особенно с Вяземским, но истинное значение Жуковского он представлял себе в полной мере. На упреки по адресу Жуковского в мистицизме, пренебрежении проблемам века, содержавшиеся в письме Рылеева ( эту позицию разделял и Кюхельбекер). Пушкин возражал : «Не совсем соглашаюсь с строгим приговором о Жуковском. Зачем кусать нам груди кормилицы нашей? Потому что зубки прорезались? Что не говори, Жуковский имел решительное влияние на дух нашей словесности.»

Первое лето после свадьбы (18 февраля 1831) Пушкины проводят в Царском Селе. Европейские революции, польское восстание и кровавые холерные бунты внутри страны — предмет его постоянных размышлений, отразившихся в эпистолярии и обусловивших появление имперских по духу стихотворений «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина». Общение с Жуковским и Н. В. Гоголем, занятым «Вечерами на хуторе близ Диканьки», взаимно стимулировало обращение к фольклору («Сказка о царе Салтане...»). Вопрос о сложных, чреватых катастрофой отношениях между властью, дворянством и народом становится для Пушкина важнейшим («Дубровский», отношение к Петру I и его наследию (с 1832 идут архивные разыскания для «Истории Петра»); «объективизм» сменяется трагическим восприятием истории («Медный всадник»); «милость», неотделимая от человеческого взаимопонимания и коренящаяся в религиозном чувстве, мыслится выше объективной, но ограниченной «справедливости» 1832-33; «История Пугачева», 1833; «Капитанская дочка», 1836).

18 июня 1832г. Жуковский вновь отправился из Петербурга в Германию, Швейцарию, Италию, Францию и возвратился только 10 сентября 1833г. К 1834г. Относится новый кризис в биографии Пушкина, в ход которого вмешался Жуковский. Измученный непосильной борьбой за творческую и материальную независимость, камер-юнкер Пушкин подал в отставку, надеясь обрести покой и свободу в деревне. Николай I лицемерно ответил, что никого при себе не удерживает, но и не допустит в государственные архивы человека, порвавшего с государственной службой. Иначе говоря, отставка означала для Пушкина прекращение работы над «Историей Петра», которой он был тогда занят. Жуковский убедил Пушкина взять прошение об отставке обратно. Жуковский знал то, о чем не догадывался Пушкин: царь всё равно не дал бы ему отставки или любой ценой заставил бы вскоре возвратиться на службу. Неприятности, которые грозили Пушкину, были пострашнее отлучения от архивов. Николай I не простил бы удара по самолюбию, который готовился нанести ему независимый духом поэт. Определенную роль играло и нежелание Николаевну Пушкину. Жуковский учитывал всё это и заставил Пушкина остаться. Через 3 года он горько пожалел о своей настойчивости : как бы худо ни было, хуже ведь быть не могло! В письме-обвинении Бенкендорфу после смерти Пушкина Жуковский вспомнил 1834год:

«Пушкин хотел поехать в деревню на житьё, чтобы заняться на покое литературой, ему было в том отказано под тем видом, что он служил, а действительно потому, что не верили». Увы, сила предвидения даже самых мудрых и доброжелательных друзей Пушкина имела свои границы.

Роль Жуковского в борьбе за жизнь Пушкина в конце 1836 – начале 1837гг, а затем за сохранение его наследия велика. В ноябре 1836г., стремясь государя упускать из вида одну из первых красавиц Петербурга – Наталью предотвратить поединок с Дантесом, Жуковский писал Пушкину : « ради бога одумайся. Дай мне счастие избавить тебя от безумного злодейства, и жену твою от совершенного посрамления». Тогда Жуковскому в последний раз удалось спасти Пушкина. Через два с небольшим месяца безумное злодейство совершилось, Жуковский не знал о готовившемся поединке на Черной речке. Он не поспел…

После смерти младшего друга Жуковский принялся за дела, которые в очередной раз доказывают его предусмотрительность и трезвость ума. Со слов близких Пушкина он записал каждый его шаг в день дуэли. Он побудил многих друзей, свидетелей дуэльной истории, кончины и погребения Пушкина, записать в той или иной форме свои воспоминания. Сам он написал пространное письмо отцу поэта Сергею Львовичу, говорят, что в этом письме правда во многом искажена: роль царя в гибели Пушкина трактуется неверно и т.д. Отчасти это действительно так, но ведь Жуковский преследовал всеми своими словами и поступками вполне определенные цели: во-первых, он хотел укрепить царя в намерении обеспечить будущее вдовы и детей Пушкина; во-вторых, он рассчитывал отвести удар от пушкинского окружения, которое в придворных кругах иначе как «литературной шайкой» не называли; в-третьих, он хотел во что бы то ни стало спасти по возможности каждую строку, каждый листок из наследия Пушкина. В такой невероятно сложной обстановке писалось письмо Сергею Львовичу. И всё же в большей части этого документа дипломатические цели отступают перед великим горем.

Вчитайтесь в строки Жуковского : «Ещё по привычке продолжаешь искать его, ещё посреди наших разговоров как будто отзывается голос его, как будто раздается его живой веселый смех и там, где он бывал ежедневно, ничто не переменилось, нет и признаков бедственной утраты, все в обыкновенном порядке, все на своем месте, а он пропал и навсегда – непостижимо! В одну минуту погибла сильная, крепкая жизнь, полная гения, светлая надеждами. Не говорю о тебе, бедный дряхлый отец; не говорю об нас, горюющих друзьях его. Россия лишилась своего любимого национального поэта.»

Накануне письма отцу Пушкина Жуковский подготовил и письмо к Бенкендорфу, также рассчитанное на то, чтобы убедить царя и двор в отсутствии «либеральной партии», но, по существу, ставшее обвинительным документом против душителей Пушкина. «Острота ума не есть государственное преступление,- писал Жуковский.- Вы называете его и теперь демагогическим писателем. По каким его произведениям вы даете ему такое имя? И какие его произведения знаете вы, кроме тех, на кои указывала вам полиция и некоторые из его литературных врагов, клеветавшие на него тайно… Он просто национальный поэт, выразивший в лучших стихах своих наилучшим способом всё, что дорого русскому сердцу…»

Так писал старый поэт (в день смерти Пушкина Жуковскому исполнилось 54 года), никогда не боявшийся за себя самого, но готовый многим поступиться, чтобы спасти друга, не дать погибнуть истинному дарованию.

Один из современников точно подметил характерную черту Жуковского: «верный друг всем приятелям, каких у него очень много, он, ходотайствуя о них, может выйти из своего хладнокровия,- для себя он бессилен». Страшный удар, который не смог предотвратить Жуковский, заставил его самого думать об уходе на покой. В 1839г Жуковский посетил родные места – Белёвский уезд.

В 1841 г. Он вышел в отставку, и вскоре уехал за границу. В 1842 г. Василий Андреевич женился на 19-летней девушке – дочери своего давнего приятеля художника Рейтерна. У них было двое детей: дочь Александра и сын Павел. Последние годы Жуковский провел в Баден-Бадене. Он сочинял детские стихи для дочери и сына, переводил Гомера. В 1851 г. Стихотворением «Царскосельский лебедь» он словно бы попрощался со своими читателями, со своей родиной:

Лебедь белогрудый, лебедь белокрылый,
Как же нелюдимо ты, отшельник хилый,
Здесь сидишь на лоне вод уединенный!
Спутников давнишних, прежней современных
Жизни, переживши, сетуя глубоко,
Их ты поминаешь думой одинокой!

Скончался Жуковский в Баден-Бадене. Прах его был перевезен на родину и похоронен на кладбище Александро-Невской лавры рядом с могилами Н.М.Карамзина и И.А.Крылова.

В 1818г. Пушкин в стихотворении «К портрету Жуковского» предсказывал:

Его стихов пленительная сладость
Пройдет веков завистливую даль,
И, внемля им, вздохнет о славе младость,
Утешится безмолвная печаль
И резвая задумается радость.

В XX столетии правоту Пушкина подтвердил Александр Блок: «Никогда младость не перестанет вздыхать о славе и не предастся серой, уравнительной пошлости. Жуковский подарил нас мечтой, действительно прошедшей сквозь страду жизни. Оттого он наш - родной и близкий».

Биография

Родился 29 января (9 февраля н.с.) в селе Мишенское Тульской губернии. Отец, Афанасий Иванович Бунин, помещик, владелец с. Мишенского; мать, турчанка Сальха, попавшая в Россию в числе пленных, взятых русскими войсками при осаде крепости Бендеры. Мальчику была дана фамилия усыновившего его помещика Андрея Жуковского, который жил на положении приживальщика в доме Буниных. Это позволило будущему поэту избежать участи незаконнорожденного, но для получения дворянства потребовалось зачисление малолетнего Жуковского на фиктивную военную службу (в Астраханский гусарский полк). В 1789 г. он был произведен в прапорщики, что давало право на дворянство, был внесен в соответствующий раздел дворянской родословной книги Тульской губернии.

Первоначальное образование получил в кругу семьи Буниных, где рос на правах воспитанника. Обучался в частном пансионе, после закрытия которого был определен в Главное народное училище. Отсюда был исключен "за неспособность" и далее продолжал обучение в доме В.Юшковой, сводной сестры поэта. Здесь впервые приобщился к литературному творчеству.

В 1797 - 1801 гг учился в Благородном пансионе при Московском университете, где начал писать стихи. Участие в "Дружеском литературном обществе", в которое входили представители образованной дворянской молодежи, определило творческие интересы Жуковского. В 1802 г. в карамзинском "Вестнике Европы" появилось первое большое стихотворение "Сельское кладбище", выразившее взгляды и настроения, характерные для русского сентиментализма. К 1808 г. творчество Жуковского приобретает романтический характер, первые баллады: "Людмила" (1808), "Кассандра" (1809), "Светлана" (1808 - 12).

В начале войны 1812 г. вступил в ополчение; откликом на военные события явились стихи "Певец во стане русских воинов", послание "Императору Александру" (1814), принесшие ему широкую известность.

С 1815 г. начинается двадцатипятилетний период его придворной службы, сначала в должности чтеца при императрице, вдове Павла I, а с 1825 г. - воспитателя наследника, будущего Александра II.

К 1810 - 20 гг относится расцвет творчества Жуковского. В это время созданы баллады "Эолова арфа" (1814) и "Вадим" (1817), перевод баллады В.Скотта "Замок Смальгольм, или Иванов вечер" (1822), романтические стихи "Цвет завета" (1819), "Море" (1822). Благодаря влиянию при дворе он неоднократно добивался смягчения участи сосланного Пушкина, выкупа из крепостной неволи Т.Шевченко, освобождения из ссылки Герцена, облегчения судьбы декабристов. В начале 1830-х все большее место в его творчестве занимают переводы: поэмы Ф.Шиллера "Кубок", поэмы Байрона "Шильонский узник". Написаны баллады на античные темы: "Торжество победителей", "Жалоба Цереры". В 1831 г. написаны сказки: "Сказка о царе Берендее", "Спящая царевна".

В 1841 году отношения с царским двором ухудшились настолько, что, получив почетную отставку, Жуковский принял решение переселиться в Германию, где весной этого года женился на юной Елизавете, дочери своего старого друга художника Рейтерна. Он делает несколько попыток вернуться в Россию, но состояние здоровья жены и надвигающаяся слепота не позволяют осуществить этого намерения.

Творческая деятельность Жуковского не ослабевала в последний период жизни: закончил начатый еще в России перевод индийской народной повести "Наль и Дамаянти", перевел поэму "Рустем и Зораб" и "Одиссею" Гомера. В 1845 г. пишет "Сказки о Иване-царевиче и Сером Волке". Смерть прервала его работу над переводом "Илиады".

Умер Жуковский в Баден-Бадене 12 апреля (24 н.с.) 1852 г. Его прах был перевезен в Россию и погребен в Петербурге на кладбище Александро-Невской лавры.

Интересные факты

Расцвету лирического творчества сопутствовали глубокие личные переживания Жуковского, вызванные любовью к Маше Протасовой. Отказ ее матери дать согласие на брак с поэтом вызвал в его душе чувство глубокого разочарования в жизни и придал его лирическим произведениям драматическую окраску. Неудачное замужество Маши, ее ранняя смерть наложили печать трагизма на всю судьбу поэта.

Жуковский переводил "Одиссею", довольно скверно зная греческий язык. Там, где не хватало знания языка, помогало чутье художника: "Я старался переводить целое, сохраняя общий эффект Гомерова слога... богатый поток целого" (из письма к А. С. Стурдзе, 1849).

Биография (ru.wikipedia.org)

Родился 29 января (9 февраля) 1783 года в селе Мишенском Тульской губернии. Незаконнорождённый сын помещика Афанасия Ивановича Бунина (1716—1791) и пленной турчанки Сальхи (в крещении — Елизаветы Дементьевны Турчаниновой; ум. 1811), привезённой в 1770 году крепостными Бунина, участниками русско-турецкой войны, из-под крепости Бендеры (по другим данным, была взята в плен майором К. Муфелем, отдавшим её на воспитание Бунину). Фамилию свою ребенок получил от жившего в имении бедного белорусского дворянина Андрея Григорьевича Жуковского[1] (ум. 1817), который по просьбе Бунина стал крёстным отцом ребёнка и затем его усыновил. Перед рождением будущего поэта семью Бунина постигло горе: из одиннадцати человек детей в короткое время умерло шестеро. Убитая горем Мария Григорьевна Бунина решила взять в свою семью новорождённого и воспитать его как родного сына. Усыновление не давало право на передачу дворянства, кроме того, по завещанию от отца сыну не досталось ничего.

Одна из законнорожденных сестёр Жуковского вышла замуж за брата Глафиры Алымовой, таким образом, породнившись с мужем Глафиры — А. А. Ржевским, вице-директором Академии Наук.

Обучение

Для получения дворянства ребёнок был фиктивно зачислен на службу в Астраханский гусарский полк; получив звание прапорщика, которое давало право на личное дворянство, в 1789 году 6-летний Жуковский был внесён в дворянскую родословную книгу Тульской губернии и получил грамоту на дворянское достоинство, которая позволила ему впоследствии получить образование в частном пансионе, затем в Тульском народном училище.

В 1797 году 14-летний Жуковский поступил в Московский университетский благородный пансион и учился в нём четыре года. На втором году пребывания Жуковского в пансионе среди товарищей его, в числе которых были Дмитрий Дашков, Андрей и Александр Тургеневы, возникло особое литературное общество — Собрание, с официально утверждённым уставом. Первым председателем его стал Жуковский.

В печати Жуковский дебютировал «Мыслями при гробнице» (1797), написанными под впечатлением известия о смерти В. А. Юшковой. «Живо почувствовал я, — говорит 14-летний автор, — ничтожность всего подлунного; вселенная представилась мне гробом. Смерть! Лютая смерть! Когда утомится рука твоя, когда притупится лезвие страшной косы твоей?..»

Поэтическая карьера

В 1802 году Жуковский познакомился с Карамзиным, увлекшись сентиментализмом. В «Вестнике Европы» было напечатано его «Сельское кладбище» — вольный перевод элегии английского сентименталиста Грея. Стихотворение обратило на себя всеобщее внимание. В следующем году появилась повесть «Вадим Новгородский», написанная в подражание историческим повестям Карамзина.

С 1805—1806 годов поэтическая сила Жуковского быстро возрастает, достигая своего высшего расцвета в 1808—1812 годах. Всё это время Жуковский работал в «Вестнике Европы», а в 1808—1809 годах был его редактором.

В 1808 году явилась его «Людмила», переделка «Леноры» Г. А. Бюргера. С этой балладой в русскую литературу входило новое, совершенно особое содержание — романтизм. Жуковского захватило стремление в даль средних веков, в давно исчезнувший мир сказаний и преданий. Успех «Людмилы» воодушевил Жуковского.

В 1812 году Жуковский вступил в ополчение. В лагере под Тарутином он написал «Певца во стане русских воинов», сразу доставившего ему несравненно большую известность, чем вся предшествовавшая его поэтическая деятельность. В тысячах списков оно разошлось в армии и в России.

В 1815 году Жуковский стал одним из главных участников литературного общества «Арзамас», в шуточной форме ведшего упорную борьбу с консерватизмом классической поэзии. Там он знакомится с вологодским поэтом Константином Николаевичем Батюшковым и становится одним из его друзей и покровителей.

С 1816 года Жуковский становится автором первого официального гимна России «Молитва русских».[2] Это был перевод (правда, сильно измененный) текста английского гимна «God save the King».[3] Музыка была также позаимствована у английского гимна (что в своё время сделали более 20 государств).[4]

В 1816 году Жуковский стал чтецом при вдовствующей императрице Марии Фёдоровне. В 1817 году он стал учителем русского языка принцессы Шарлотты — будущей императрицы Александры Фёдоровны, а осенью 1826 года был назначен на должность «наставника» наследника престола, будущего императора Александра II.

Жуковский в 1837—1839 годах

Жуковский был хорошо знаком с А. С. Пушкиным. Когда 27 января (8 февраля) 1837 года произошла смертельная дуэль Пушкина с Жоржем Дантесом, Жуковский передавал записки между императором Николаем I и А. С. Пушкиным. Эту обязанность разделил с ним врач Пушкина, лейб-медик императора Н. Ф. Арендт.

После гибели Пушкина, в 1837 году Жуковский объездил с наследником цесаревичем Россию и часть Сибири. После этого, в 1838—1839 годах Жуковский путешествовал с ним по Западной Европе. В Риме он особенно сблизился с Гоголем.

Отставка и закат жизни

В 1841 году, в связи с совершеннолетием наследника, Жуковский ушёл в отставку. В этом же году в Дюссельдорфе состоялось бракосочетание 58-летнего поэта с 20-летней Елизаветой Евграфовной Рейтерн (1821—1856), дочерью его давнишнего приятеля, живописца Е. Р. Рейтерна.

Последние 12 лет жизни провёл в Германии, в кругу своих новых родных — сначала в Дюссельдорфе, позднее во Франкфурте-на-Майне, чуть не ежегодно собираясь побывать в России, но, по болезненному состоянию своей жены, так и не успев осуществить этого желания.

В начале 1842 года Жуковский приступает к переводу «Одиссеи». В печати первый том «Одиссеи» вышел в 1848 году, второй — в 1849 году.

Умер 12 (24 апреля) 1852 года в Баден-Бадене. Тело было перевезено в Россию и погребено в Петербурге в некрополе мастеров искусств Александро-Невской лавры.

Дети

* Александра Васильевна Жуковская (1842—1912) — в замужестве Верман. Фрейлина. Её брак с великим князем Алексеем Александровичем (4-м сыном Александра II) расторгнут Синодом, её сын Алексей Алексеевич — первый граф Белёвский-Жуковский. Потомки проживают в США в наши дни (см. Жуковская, Александра Васильевна)
* Павел Васильевич Жуковский (1844/5-1912). Шталмейстер, художник-любитель, автор памятника Александру II в Московском Кремле.

Адреса в Санкт-Петербурге

* 03. — 04.1805 года — квартира Д. Н. Блудова в доме Варлонта — Басманная улица, 10;
* 05. — 09.1817 года — дом Д. Н. Блудова — Невский проспект, 80;
* 09. — 10.1817 года — квартира А. А. Плещеева в доме Риттера — Галерная улица, 12;
* 1818 — Большая Мещанская ул., 20
* 09.1818 — 1819 — доходный дом Брагина — Никольский канал, 11;
* 1822—1826 — квартира А. Ф. Воейкова в доходном доме А. А. Меншикова — Невский проспект, 64.

Память

Топонимика

* Санкт-Петербург: Улица Жуковского — названа в 1902 году в связи с пятидесятилетием со дня смерти поэта.
* Запорожье: Улица Жуковского — названа в 1902 году в связи с пятидесятилетием со дня смерти поэта.

Памятники

* Санкт-Петербург: Памятник в Александровском саду — открыт 4 июня 1887 года в связи со столетием со дня рождения поэта. Был подвергнут вандализму в 2007 году.[6]
* В Великом Новгороде на Памятнике «1000-летие России» среди 129 фигур самых выдающихся личностей в российской истории (на 1862 год) есть фигура В. А. Жуковского.

Основные произведения

* Многие произведения явились переводами и вольными переложениями, в том числе из И. В. Гёте, Ф. Шиллера, Дж. Байрона, В. Скотта.

Элегии

* «Сельское кладбище» (1802, вольный пер. из Т. Грея)
* «Славянка» (1816)
* «Вечер» (1806)
* «Море» (1822)
* «Певец во стане русских воинов» (1812 г)
* На кончину Её Величества королевы Виртембергской (1819)

Песни и романсы

* «Кольцо души-девицы…» (1816)
* Послания («Тургеневу, в ответ на его письмо», 1813), оды, идиллии

Сказки

* «Спящая царевна»
* «Сказка о царе Берендее, о сыне его Иване-царевиче, о хитростях Кощея Бессмертного и о премудрости Марьи-царевны, Кощеевой дочери». Сказка экранизирована в 1969 году.
* «Сказка о Иване-Царевиче и о сером волке»
* «Кот в сапогах»

Баллады

* «Людмила» (1808) (вольные переложения баллады Г. А. Бюргера «Ленора»)
* «Светлана» (1808—1812)
* «Двенадцать спящих дев» (ч. 1 — «Громобой», 1810; ч. 2 — «Вадим», 1814—1817),
* «Лесной царь» (1818)
* «Рыбак» (1818)
* «Рыцарь Тогенбург» (1818)
* «Замок Смальгольм, или Иванов вечер» (1822)
* «Кубок» (1825—1831) — вольное переложение баллады Фридриха Шиллера «Водолаз».
* «Суд Божий над епископом» (1831)
* «Ленора» (1831).
* «Варвик»
* «Ахилл»

Стихотворения

* «К ней» (1811, опубл. 1827)
* «Певец во стане русских воинов» (1812)
* «К месяцу» (1817)
* «Ночной смотр» (1836)
* "Отчизне кубок сей, друзья!"

Поэмы и повести в стихах

* «Шильонский узник» (1822) (Перевод Дж. Байрона)
* «Ундина» (1837) (Перевод Ф. де Ламотт Фуке)
* «Наль и Дамаянти» (1844) (часть индийскго эпоса «Махабхарата»)
* «Рустем и Зораб» (1849) (часть поэмы Фирдоуси «Шахнаме»)
* «Одиссея (Гомер)» (1849; нов. изд. — 1982) (Перевод Гомера)

Проза

* Повесть «Марьина роща» (1809)

Статьи

* «Писатель в обществе» (1808)
* «О басне и баснях Крылова» (1809)
* «О сатире и сатирах Кантемира» (1810)

Литература

* Афанасьев В. Жуковский. — М., 1986.
* Зонтаг А.П. Воспоминание о первых годах детства Василия Андреевича Жуковского // Русская мысль, 1883. – Кн. 2. – С. 266-285.
* Курочкин Ю. Уральский вояж поэта: [О В. А. Жуковском]. — Челябинск: Южно-Уральское книжное издательство, 1988. — 139 с.
* Лазарев В. Я. Уроки Василия Жуковского: Очерки о великом русском поэте. — М., 1984.
* Шулятиков, Владимир Михайлович ПЕВЕЦ "ЛЕЛЕЙНОЙ НАДЕЖДЫ" (к пятидесятилетней годовщине смерти В.А. Жуковского—12 апреля 1852 г. - 12 апреля 1902 г.)."Курьер", 1902 г., No 101 w m/text 0890.shtml

Примечания

1. Василий Андреевич Жуковский. 1783—1852 // Русские деятели в портретах, изданных редакцией исторического журнала «Русская старина». 2-е собрание. СПб., 1886. С. 23.
2. Хронология гимнов России
3. Русская линия / Библиотека периодической печати / Российский гимн: от молитвы до отречения и…
4. Гимны Российской империи
5. Подробнее о надгробии и захоронении см. lavraspb.ru
6. Сброшенный в день ВМФ бюст Жуковского восстановят только в следующем году

Дата публикации на сайте: 22 января 2013.