Евгений Иванович Носов (Evgenij Ivanovich Nosov)

(15 января 1925, село Толмачёво, Курская губерния, РСФСР, СССР ныне Курская область - 13 июня 2002, Курск, Российская Федерация)

Биография

Родился 15 января 1925 года в селе Толмачево Курского района Курской области. Супруга - Ульянова Валентина Родионовна (1924 г. рожд.). Сын - Носов Евгений Евгеньевич (1948 г. рожд.), конструктор. Дочь - Носова Ирина Евгеньевна (1954 г. рожд.), инженер-конструктор.

Село Толмачево, примостившись на берегу одной из проток Сейма, с колоколенкой и парком лип, и сегодня четко просматривается из Курска с невысокого берега Тускари. Там, в доме деда, в многодетной крестьянской семье Евгений Носов провел детские годы. Одно время его отец трудился в Артемовске на строительстве хлебозавода, но главным образом - слесарем на Курском механическом заводе. Будущий писатель хорошо помнит и тропу, которую еще ребенком с матерью торил в город и обратно. "Хлеба стояли вровень с моей головой, при каждом порыве ветра колосья щекотали мне шею и ухо", - пишет Евгений Носов в одном из рассказов.

В 1933 году Евгений поступил в среднюю школу города Курска и до войны успел окончить 8 классов. Как только немцы оккупировали город, с матерью и младшей сестрой он перебрался к бабушке в Толмачево.

В октябре 1943 года был призван в ряды Красной Армии. Полтора года находился на передовых позициях в артиллерийской батарее истребителей танков. Его боевой путь пролег через Брянск, Могилев, Бобруйск, Минск, Белосток, Варшаву. На этом пути рядовой Носов подбил немало вражеской военной техники, был награжден орденами Красная Звезда и Отечественной войны II степени, медалями "За отвагу" и "За победу над Германией".

В феврале 1945 года в сражении под Кенигсбергом (Восточная Пруссия) Евгений Носов был тяжело ранен. День Победы встретил на госпитальной койке в городе Серпухове, и лишь в июне 1945 года демобилизовался по инвалидности.

Радость свидания с родными быстро пригасила голодная послевоенная жизнь. Отцу, тоже частично утратившему трудоспособность вследствие ранения на фронте, нелегко доставались средства на содержание семьи. Не зная, как облегчить участь домашних, Евгений Носов спешно, за один год, сдал экзамены за среднюю школу. Вскоре вслед за будущей женой Валей Ульяновой, окончившей техникум советской торговли и получившей направление на работу в Казахстан, махнул он в город Талды-Курган.

Там удача ему улыбнулась. Областной газете "Семиреченская правда" требовался художник-оформитель, и он, умея неплохо рисовать, определился на эту должность. Год спустя женился. Когда в нем обнаружились явные литературные задатки, редакция возложила на него другие обязанности. Вначале в качестве специального корреспондента разъезжал по городам и весям, потом ему доверили вести отдел промышленности, транспорта и торговли.

В 1951 году Евгений Носов вернулся в Курск и стал трудиться в редакции газеты "Молодая гвардия", где последовательно заведовал отделами рабочей молодежи, сельской молодежи и комсомольской жизни.

В 1957 году серьезно занялся литературным трудом. Чтобы выгадать время для творчества, вновь пошел на должность художника-оформителя. Выступал с небольшими рассказами в периодической печати. К началу 1958 года составил сборник "На рыбачьей тропе", и Курское литературное объединение послало его на Всероссийский семинар в Ленинград. Руководители группы во главе со Всеволодом Рождественским высоко оценили опыты молодого прозаика, по выходу книги рекомендовали его в Союз писателей СССР.

После окончания Высших литературных курсов (1961-1963) Евгений Носов перешел на профессиональную писательскую работу. В пору творческой зрелости увидели свет его книги "Где просыпается солнце" (1965), "В чистом поле за проселком" (1967), "Берега" (1971), "Шумит луговая овсяница" (1973), "Мост" (1974), "И уплывают пароходы" (1975), "Красное вино победы" (1979), "Усвятские шлемоносцы" (1980), "Моя Джомолунгма" (1982), "Избранные произведения" в 2 томах (1983).

Литературная критика причислила Евгения Носова к писателям-деревенщикам. Однако в его лучших произведениях читатели находят не только узкое крестьянское понимание природных и житейских процессов на родной земле, но и масштабное философское осмысление бытия людей и Отечества. Мастерство, широта интересов и реалистический опыт Евгения Носова натуральны, естественны, богаты и разнообразны, он легко, свободно и художественно цельно рисует картины трудовой деревни и жизнь городскую, фабричную, отступающую грозным летом 1941 года армию, поднимающийся на священную борьбу народ.

В повести Евгения Носова "Усвятские шлемоносцы" выпукло и мощно описана неожиданность нагрянувшей войны, бессердечная тяжесть беды от фашистского нашествия, навалившаяся на мужчин и женщин, стариков и детей. В имени "Касьян" открывается вдруг некое историческое прорицание, давняя готовность и привычка. Имя это в коренном смысле кажется герою странно несовместимым с тем, как он себя понимает. Якобы заключенная в имени фатальность отвергается здоровым крестьянским сознанием как скрытый подвох. Евгений Носов показывает, что никакая патриотическая риторика не может ослабить силу этого удара.

Размышляя над тем, почему так долго нация помнит войну, он ненавязчиво подводит к выводу, что коварство и беспощадность врага не только воздействуют на массовое сознание, но до основания потрясают человеческий дух. Тем разительнее и несомненнее эпическая панорама, открывающаяся в конце повести: облака плывут над проселками, а к сборному пункту движутся колонны мобилизованных: усвятские идут, "никольские пробегли да хуторские", ситнянские мужики шагают, ставские, и, кажется, нет им конца - воспряла вся Россия, люди русские готовы защитить себя и близких.

Литературно-творческую работу Евгений Носов неизменно совмещал с большой и плодотворной общественной деятельностью, являясь членом правления Союза писателей СССР, секретарем правления Союза писателей России, членом редколлегий журналов "Наш современник", "Подъем" и "Роман-газеты".

За книгу "Шумит луговая овсяница" ему присуждена Государственная премия РСФСР имени М. Горького (1975). За рассказы 90-х годов он отмечен Международной литературной премией имени М.А. Шолохова (1996), а в 2001 году удостоен премии имени А. Солженицына.

За выдающиеся заслуги в развитии советской литературы и плодотворную общественную деятельность Евгению Носову присвоено звание Героя Социалистического Труда (1990), он награжден двумя орденами Ленина (1984, 1990), орденами Трудового Красного Знамени (1975) и "Знак Почета" (1971).

В жизни Евгений Иванович, по свидетельству многочисленных почитателей его таланта, - разный. Бывает неразговорчивым и хмурым, смотрящим на всех исподлобья, когда дают знать о себе старые фронтовые раны, бывает преисполненным ласки и юмора, и тогда весь он, крупный, кряжистый человек, светящийся добротой и хитроватым умом, заполняет собою сердца и умы родных и друзей, бывает изумительным устным рассказчиком, зачаровывающим или повергающим в хохот приятелей и слушателей.

Биография

Евгений Иванович Носов (15 января 1925, с. Толмачово Курской области — 13 июня 2002, Курск) — русский писатель, прозаик, автор повестей и рассказов, Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной премии, почётный гражданин Курска.

Евгений Носов родился в семье потомственного мастерового, кузнеца. Шестнадцатилетним юношей пережил фашистскую оккупацию. Закончил восьмой класс и после Курского сражения (5 июля - 23 августа 1943 года) ушёл на фронт, поступив в артиллерийские войска, став наводчиком орудия. Участвовал в операции «Багратион», в боях на Рогачёвском плацдарме за Днепром. Воевал в Польше.

В боях под Кёнигсбергом 8 февраля 1945 был тяжело ранен и 9 мая 1945 встречал в госпитале в Серпухове, о чём позже написал рассказ «Красное вино победы». Выйдя из госпиталя, получил пособие по инвалидности.

После войны закончил среднюю школу. Уехал в Казахстан Среднюю Азию, работал художником, оформителем, литературным сотрудником. Начал писать прозу.

Был замечен в морозные дни за развешиванием призывов к людям покормить птиц. На могиле так и попросил написать: «Покормите птиц»[1]. Похоронен в Курске в 2002 году.

Творчество

Евгения Носова можно отнести к представителям «деревенской прозы» и к не менее значимой в литературе XX века «окопной правде». Важнейшие его темы — военная и деревенская.

В 1957 — первая публикация: рассказ «Радуга» опубликован в курском альманахе. В 1958 выходит его первая книга рассказов и повестей «На рыбачьей тропе».

В 1961 возвращается в Курск, становится профессиональным писателем. В 1962 учится на Высших литературных курсах в Москве.

Много печатался в журналах «Наш современник», «Новый мир», где вышли лучшие его рассказы и повести, занимая достойное место в русской литературе.

Большой успех имела повесть «Усвятские шлемоносцы» 1980; в 1986 под этим названием выходит его сборник повестей и рассказов; в том же году — книга очерков «На дальней станции сойду»; в 1989 — книга рассказов для младших школьников «Где просыпается солнце»; в 1990 — повести и рассказы «В чистом поле»; в 1992 — книга рассказов для старших школьников «Красное вино победы».

Сочинения

• На рыбачьей тропе (1958)
• Рассказы (1959)
• Тридцать зёрен (1961)
• Где просыпается солнце? (1965)
• Берега (1971)
• Шумит луговаая овсяница (1977)
• Красное вино победы (1979)
• Усвятские шлемоносцы (1980)
• Избранные произведения (в двух томах) (1983)
• Травой не порастёт... Повесть, рассказы. (1985)
• В чистом поле (1990)
• Вечерние стога. Рассказы, повесть. (2000).

Фильмы

По повести «Усвятские шлемоносцы» снят кинофильм «Родник» (режиссёр А.Сиренко)
По лирическим рассказам Носова в 1981 году снят фильм — «Цыганское счастье» (режиссёр C. Никоненко )

Звания и награды

• Герой Социалистического Труда (1990).
• Награждён Орденами Ленина (1984, 1990) и Отечественной войны, медалями.
• Государственная премия РСФСР (1975)
• Премии журнала «НС» (1973)
• Премия «Литературной газеты» (1988)
• Премия газеты «Правда» (1990)
• Международная премия имени М. А. Шолохова в области литературы и искусства (1996)
• Премия журнала «Юность» (1997)
• Премия «Москва — Пенне» (1998)
• Премия им. А. Платонова «Умное сердце» (2000)
• премия Александра Солженицына (2001) — «...чьи произведения в полновесной правде явили трагическое начало Великой Отечественной войны, её ход, её последствия для русской деревни и позднюю горечь пренебрежённых ветеранов»
• Пенсия Президента РФ (с 1995).

Примечания

1. Шеваров Д. Краюха хлеба // Российская газета. — 2008. — 29 мая. — № 115. — С. 25.

Материалы о писателе:

• Агеев Б. Человек уходит...: (Мотив Конца Света в повести Евгения Носова "Усвятские шлемоносцы")/ Б.Агеев// НАШ СОВРЕМЕННИК.-2002.-№ 5.-С.224- 234.
• Богачева А.Ф. Рассказ Е.Носова "Яблочный спас": материал к уроку/ А.Ф.Богачева// ЛИТЕРАТУРА В ШКОЛЕ.-2005.-№ 4.-С.7-8.-Уроки литературы: прил. к журн. "Лит. в шк."-005.-№ 5.
• Гусева В. Вино. Вина. Война: читаем рассказ Евгения Носова "Красное вино победы"/ В.Гусева// БИБЛИОТЕКА В ШКОЛЕ-Приложение к г."Первое сентября".-2004.-1-15 апр.-С.22-24.
• Деревенская проза: Федор Абрамов, Виктор Астафьев, Владимир Тендряков, Евгений Носов, Борис Екимов/ Ред. Д.С.Лихачев; Сост. П.В.Басинский.-М.: Слово, 2000.-597c.-В над.заг.: Ин-т "Открытое общество", Мегапроект "Пушкинская б-ка".
• Еськов М.Н. Воспоминания о Евгении Носове: к 80-летию со дня рождения писателя Е.И.Носова/ М.Н.Еськов// МОСКВА.-2005.-№ 1.-С.159-170.
• Золотусский И.П. "Не убит под Москвой": в этом году Лит. премия Александра Солженицына была присуждена Е.Носову и К.Воробьеву (посмертно)/ И.П. Золотусский// ПЕРВОЕ СЕНТЯБРЯ.-2001.-С.8.
• Конорев Л. С вершины древнего кургана: из воспоминаний о Евгении Носове/ Л.Конорев// НАШ СОВРЕМЕННИК.-2003.-№ 6.-С.272-277.
• Крупина Н.Л. "От сердца к сердцу": рассказ Евгения Носова "Живое пламя"/ Н.Л.Крупина// ЛИТЕРАТУРА В ШКОЛЕ.-2005.-? 4.-С.5-6.-Уроки литературы: Прил. к журн. "Лит. в шк."-2005.-№4.
• Либерцева В. Рассказ Евгения Носова "Трудный хлеб"/ В.Либерцева// ЛИТЕРАТУРА-Первое сентября.-2005.-16-31 янв.-С.3-6.
• Урок литературы по теме "Вокруг тебя-Мир" в 5-м классе.
• Максимук В.М. "Струение души": по рассказу Е.Носова "Лоскутное одеяло"/ В.М. Максимук// ЛИТЕРАТУРА В ШКОЛЕ.-2002.-№ 3.-С.14-15.-Уроки лит. (Прилож. к журн. "Лит. в шк."). - 2002. -№3.
• Музиянова Л.А. Мастерская: по рассказу Е.И.Носова "Кукла". VII класс/ Л.А. Музиянова// ЛИТЕРАТУРА В ШКОЛЕ.-2005.-№ 10.-С.39-42.
• Пастухова Л.Н. Чужие среди своих: [Ученический анализ рассказа Е.И.Носова "Тёпа" с комментариями учителя]/ Л.Н.Пастухова// ЛИТЕРАТУРА В ШКОЛЕ.-2001.-? 3.-С.12-13.-(Уроки лит-ры. Приложение к ж-лу "Лит. в шк.).
• Россинская В.С. "...Не дать погибнуть живому огню": рассказ Е.И.Носова "Живое пламя" в VII классе/ В.С.Россинская// ЛИТЕРАТУРА В ШКОЛЕ.-1995.-№ 3.-С.77-80.-(Уроки. К 50-летию Великой Победы).
• Россинская В.С. Куклы и люди: рассказ Е.И.Носова "Кукла". VII класс/ В.С.Россинская// ЛИТЕРАТУРА В ШКОЛЕ.-1998.-? 1.-С.134-138.-(Уроки).
• Рядом с Евгением Носовым: [Письма Е.И.Носова В.Г.Распутину, В.И. Белову, Л.Ф.Конореву]// МОСКВА.-2003.-№ 6.-С.168-179.
• Солженицын А.И. Человеку, жаждущему правды, невозможно брести в реке лжи: слово при вручении литературной премии Константину Воробьеву и Евгению Носову 25 апреля 2001 г./ А.И.Солженицын// РОССИЙСКАЯ ГАЗЕТА.-2001.-27 апр.-С.6.
• Соснина Н.А. Евгений Носов. "Красное вино победы"/ Н.А.Соснина// ЛИТЕРАТУРА В ШКОЛЕ.-2005.-№ 5.-С.40-41.
• Спасская Е. Памяти Носова/ Е.Спасская// ЮНОСТЬ.-2002.-№ 12.-С.2.
• 12 июня ушел из жизни писатель Евгений Иванович Носов.
• Чалмаев В.А. Сквозь огонь скорбей: "негромкий" эпос Евгения Носова/ В.А.Чалмаев// ЛИТЕРАТУРА В ШКОЛЕ.-1995.-№ 3.-С.35-41.-(Литература наших дней).
• Чемодуров В. Как живешь-так и пишешь/ В.Чемодуров// РОССИЙСКАЯ ГАЗЕТА.-2001.-26 апр.-С.4.
• Вручение лит. премии Александра Солженицына Евгению Носову и (посмертно) Константину Воробьеву.
• Эталон русского писателя: высказывания писателей о Евгении Носове// ЛИТЕРАТУРНАЯ РОССИЯ.-2003.-С.10.

А. Солженицын. Слово при вручении премии Константину Воробьёву и Евгению Носову (Оригинал находится в журнале «Новый мир» (№ 5, 2001). 26.04.2006 г.)

Через жизни и литературные труды Константина Воробьёва и Евгения Носова, уроженцев Курской земли и невдали друг от друга, — Великая война пролегла несмываемыми, многопоследственными полосами. У Носова в «Усвятских шлемоносцах» — эпическое озарение: первый зов и сплошной уход крестьянского народа на войну — с той покорностью и мужеством, с каким он уходил и уходил век за веком на столькие войны и войны. Ощутима эта неоспорная поступь и её былинный смысл. Это впечатление усиляется тем, что хотя в повести формально и даны черты колхозной жизни, но в какой-то расплывчатости, а проступает вечность мужика на земле, в своём родном краю и грозность предвоенного расставания с семьями, с детьми: сколькие ли вернутся?

Тема переходит к Константину Воробьёву — ноябрьскими боями 41-го года под самой Москвой, которых он был участник, высокий момент грозности для всей страны, когда маячило едва ль не обрушенье её. Только чтобы написать о тех днях — автору предстояла многолетняя выдержка: там-то, под Москвой, он попал в немецкий плен.

Это новое разящее, уму не представимое бытие, по сути грозившее в тот год любому воюющему, бытие, смертную жестокость которого нельзя было и близко вообразить тогдашней советской молодёжи, воспитанной в победных обещаниях, — врезалось в грудь молоденького лейтенанта по сути как тема всей его жизни. Захватило не только обречённое тело пленника-новичка, но в первые же недели и мысль его: этого никто у нас не представляет! об этом— непременно рассказать, если только выживу. Лагерь подо Ржевом: средь снежного поля он — тёмное прямоугольное пятно, оттого тёмное, что губами ползающих военнопленных «съеден с крошками земли холодный пух декабрьского снега» — чтоб утолить жажду: ведь им не привозят воды.

Дальше пленная судьба Воробьёва, прошедшего и другие лагеря, развивалась драматически: когда их повезли в Литву — на ходу поезда он вылез из окошка товарного вагона, повис на привязанной портянке — и спрыгнул. Товарищ ушибся насмерть, а Воробьёв повредил ногу. Схоронив товарища, он несколько дней бродил по литовским лесам, но потерянная подвижность обрекла его на новый, повторный плен. Теперь он узнаёт и страшные тюрьмы в Паневежисе и Шяуляе — смертники в камере «в одном исподнем белье сидели, тесно прижавшись один к другому. Глаза каждого казались дегтисто-чёрными: зёрна зрачков были неправдоподобно велики, распираемые предсмертным осмысленным ужасом»; и худо знаменитый Саласпилсский лагерь под Ригой, где, в косячке соснового леса, все сосны, сколько может дотянуться рука человека, обглоданы военнопленными от коры — а выше того на стволах кора осталась. — Наш автор находит мужество и умение бежать из этого лагеря и свыше года, до прихода советских войск, пробыл в лесных партизанах, составленных из бежавших военнопленных и поддержанных из Москвы. За это время Воробьёв на месяц укрывался на конспиративной городской квартире — и в нервности не успеть и под ежедневной опасностью захвата, то, что называется «репортаж с петлёй на шее», — освободил душу от неразделённого бремени, написал повесть «Это мы, Господи!» — первую да и последнюю в советской литературе, о немецком плене — только бы наши узнали, знали об этой судьбе совсем ничтожной малости — пяти миллионов советских воинов! И написанное — зарыл в землю.

Однако советское освобождение несло бывшим советским пленникам новое недоверие и допросы. «С каким полуночным вниманием ящеров глядели на нас смершевцы, когда задавали вопросы, почему мы остались живы». В героическое сопротивление — у смершевцев не было веры. И Воробьёву, может быть, не удалось бы избежать лагеря, теперь уже советского, если б его следствие не шло в прямом соседстве с партизанскими местами и, значит, десятками свидетелей.

Но теперь-то, хоть по концу войны, мог он наконец рассказать соотечественникам, что такое был немецкий плен, о чём никто в Союзе не имел понятия? Свою повесть он послал в «Новый мир». Но она была, конечно, отстранена: власть победителей не хотела знать, кому и во сколько досталась Победа. Повесть отбросили — и этим «ударом в спину ножом», как назвал Воробьёв, он был ранен надолго, надолго — больше он не пытался печатать её до конца жизни — по полной безнадёжности. Лишь два коротких его рассказа, связанные с пленом, много позже увидели свет — «Немец в валенках» и новеллистически отточенная «Уха без соли», — оба просвеченные человечностью. Да тема-то оставалась неисчерпаемой: а кто когда расскажет о жестокой борьбе между пленными за выживание на краю гибели, и сколько зла и низости обнажалось при этом? или об измождённых процессиях под конвоем — как пленных гонят за повозкой с трупами закапывать своих умерших? — «Это мы, Господи!» напечатали — лишь через 40 лет, уже в «перестройку».

А человеку, жаждущему правды, невозможно брести в реке лжи. Воробьёв читал и читал, что полилось в печати о фронте, о войне, — и приходил в ярость от перекажения, от облыгания. Даже честные публикации были искажены утайками и полуправдой. И при начале общественного оживления, в 60-х, Воробьёв написал две прямодушные повести о подмосковных боях — «Крик» и «Убиты под Москвой». В них мы найдём, при всём скоплении случайностей и неразберихи любого боя, и нашу полную растерянность 41-го года; и эту немецкую лёгкость, как, при лихо закатанных по локоть рукавах, секли превосходными автоматами от живота по красноармейцам; и тупость неподготовленных командиров; и малодушие тех политруков, кто спешил свинтить шпалы с петлиц и порвать свой документ; и засады за нашей спиной откормленных заградотрядчиков — уже тогда, бить по своим отступающим; и ещё, ещё не всё поместилось тут — и об этом тоже целые поколения не узнают правды?? — Повесть «Убиты под Москвой» безуспешно прошла несколько журналов и была напечатана в начале 63-го в «Новом мире» личным решением Твардовского. И концентрация такой уже 20 лет скрываемой правды вызвала бешеную атаку советской казённой критики — как у нас умели, на уничтожение. Имя Воробьёва было затоптано — ещё вперёд на 12 лет, уже до его смерти. Он жил эти годы со «вторым ножом в спине», в состоянии безысходности.

Да судьба одного ли Воробьёва? Сколько талантливых и неведомых нам писателей мы потеряли и в боях той войны (мы знали только о потерях на видных журналистских должностях) — и в нечистой, вымаривающей обстановке советских издательств.

А Евгений Носов, на шесть лет моложе, со своих 19 лет был взят к противотанковым пушкам, всегда на переднем краю пехоты, под танковым огнём вчетвером-впятером управлялись с пушкой в тонну двести килограмм. И в те недели зимы на 1945, когда в Литве следователи ещё терзали Воробьёва, Носов не так вдали, в Восточной Пруссии, был тяжело ранен. И месяцы Победы, и самый день Победы встречал в госпитале. И обвершил военное четырёхлетие рассказом «Красное вино Победы» — о госпитальной жизни, с мучительным тлением там израненных и обезрученных, в смутной неизвестности выздоровления или смерти.

А затем вся жизнь Носова полвека текла в переструйке с негромким течением послевоенной — и никогда уже не поднявшейся к силе — русской деревни. Таковы и обычные его нерезкие, «неслышные», задушевные рассказы. Иные из них я подробнее разобрал в «Новом мире» в прошлом году, лишь немногое повторю здесь.

В каждом рассказе Носова сюжет просочен затопляющим настроением, тёплой любовью к людям, их обстоятельному быту и неутихающей привязанностью к природе. Ощущение часто сравнимо с ощущением от рассказов чеховских: как и малозначительный эпизод ласково высвечен, лучится от пропитанности теплотою. Немало и лирики, какой покорны все возрасты: тут — и затаённое ожидание молодой крестьянки; и первая любовная смута сельской старшеклассницы; и одинокость старого неудачника; и возбуждение детской души от весеннего паводка. Тут — и добродушные рассказы о природе — с благоговейностью к её множественным силам и тайнам, доступным только внимчивому глазу, уху, обонянию, осязанию.

В рассказах Носова крестьянская жизнь — до того натуральная, будто не прошла через писательское перо. Крестьянское осмысленное понимание каждого бытийного хода, и поэзия ремесла, неизмышленная простая народность, самый тип народного восприятия. И десятилетиями Носов удержался, не давая согнуть себя в заказную советскую казёнщину. — Довёл он деревенские картины и до страшногопослесоветского состояния: доконечный колхозный развал; деревни, заросшие бурьяном, — знак последней гибели; даже мостики разворованы на дрова, а яблони жгут; беспомощные смерти, до лекаря не дотянуться; лёг мужик отдохнуть на лугу — беспечный парень раздавил его трактором-мастодонтом, а старуху его слепую, потонувшую в невылазной дорожной грязи, чуть не застрелили приезжие горожане-охотники, приняли за кабана («Тёмная вода»).

К сельской теме в 60-х годах не раз обратился и Воробьёв. Его юность, прожитая в деревне, дала ему многое оживить, и он свободен и естественен в сельском материале. Обо всём растущем, живущем и народном обиходе — у него и слова природные и звучит непринуждённый разговорный язык. Отметное достижение здесь, — правда о разоре русской деревни, повесть «Друг мой Момич», в которой автор сумел изнутри показать и раннесоветскую коммуну (всю мертвечину её обряда и образа мысли — очень свежо); и закрытие церкви (священника заставили перед мужиками отрекаться от веры,разгром иконостаса); и — конокрад председателем сельсовета — начало раскулачивания, первые конвойные отгоны, сперва по паре выхвачиваемых, — при общем замирании села. Повесть написана с характерной для Воробьёва чёткостью эпизодов, языка, фраз и большой мерой в недосказанностях. В ней — десяток ярких весьма своеобразных фигур. Мужик-богатырь Максим Евграфович, а по кличке Момич — твёрдый, хозяйственный, мужественный и вместе с тем добродушный и сочувственный к слабым, — из лучших крестьянских образов в нашей литературе. Когда-то пойманный им конокрад и отпущенный — теперь, в будёновке, с милицией, приходит выгребать всё его имущество, нажитое собственными неутомимыми руками. Момич, однако, с этапа уходит, обзаводится ружьём и скрывается в лесу, в землянке — непобедимый тип. А в войну — он и в партизанах.

К этой повести подтолкнула Воробьёва невыносимая фальшь «Поднятой целины», с её щукарским балаганом. И он отнёс рукопись в «Новый мир», это было уже в 65-м году, кажется, приосвобождённое время? Никак нет, в самой благожелательной редакции он услышал: повесть имеет несостоятельную претензию сказать новое слово о коллективизации, это — ограниченность взгляда. Затем её принимали в московском издательстве — но набор велено было рассыпать. Это был — третий удар по автору, после которого он уже не оправился до своей тяжёлой смерти. «Не могу представить себе дальше свою судьбу как писателя». Напечатали повесть только в 1988 году.

С наступлением гласности твердел и голос Носова. Теперь, но без всякого политического жара, несвойственного ему, свидетельствовал он и о советском обезумелом отступлении 41-го года, о поджигальщиках сена в стогах и немолоченого хлеба в копнах, обливателях керосином складской пшеницы — своё бросаемое население обрекающих на голод. И недосказанное прежде: штабеля мёртвых красноармейцев в госпитальном дворе и свалку их сотнями в колхозные ямы из-под картофеля.

И, донося через 40 лет всю ту же военную тему, с горькой горечью всколыхивает Носов то, что больнбо и сегодня, что досталось никому уже не нужным ветеранам-фронтовикам, израненным, больным и нищим, когда невежественная молодёжь высмеивает их боевые ордена, пренебрегает их терпеливой скромностью, чужа их воспоминаниям и датам.

Этой неразделённой скорбью замыкает Носов полувековую раму Великой войны и всего, чтбо о ней не рассказано и сегодня.

Биография

Евгений Носов родился 15 января 1925 года в семье потомственного мастерового, кузнеца. Шестнадцатилетним юношей пережил фашистскую оккупацию. Закончил восьмой класс и после Курского сражения (5 июля — 23 августа 1943 года) ушёл на фронт в артиллерийские войска, став наводчиком орудия. Участвовал в операции «Багратион», в боях на Рогачёвском плацдарме за Днепром. Воевал в Польше.

В боях под Кёнигсбергом 8 февраля 1945 года был тяжело ранен и День Победы встречал в госпитале в Серпухове, о чём позже написал рассказ «Красное вино победы». Выйдя из госпиталя, получил пособие по инвалидности.

После войны окончил среднюю школу. Уехал в Казахстан, Среднюю Азию, работал художником, оформителем, литературным сотрудником. Начал писать прозу. В 1980-х гг. был членом редакционной коллегии журнала «Роман-газета».

Был замечен в морозные дни за развешиванием призывов к людям покормить птиц. На могиле так и попросил написать: «Покормите птиц»[1]. Е. И. Носов умер 13 июня 2002 года. Похоронен в Курске.

Библиография

Евгения Носова можно отнести к представителям «деревенской прозы» и к не менее значимой в литературе XX века «окопной правде». Важнейшие его темы — военная и деревенская.

В 1957 году — первая публикация: рассказ «Радуга» опубликован в курском альманахе.

В 1958 году выходит его первая книга рассказов и повестей «На рыбачьей тропе».

В 1961 году вернулся в Курск, стал профессиональным писателем. В 1962 году начал учиться на Высших литературных курсах в Москве.

Много печатался в журналах «Наш современник», «Новый мир», где вышли лучшие его рассказы и повести, занимая достойное место в русской литературе.

Большой успех имела повесть «Усвятские шлемоносцы» (1980); в 1986 году под этим названием вышел сборник его повестей и рассказов; в том же году — книга очерков «На дальней станции сойду»; в 1989 году — книга рассказов для младших школьников «Где просыпается солнце»; в 1990 году — повести и рассказы «В чистом поле»; в 1992 году — книга рассказов для старших школьников «Красное вино победы».

- На рыбачьей тропе (1958)
- Рассказы (1959)
- Тридцать зёрен (1961)
- Где просыпается солнце? (1965)
- В чистом поле за проселком (1967)
- Берега (1971)
- Красное вино победы (1971) сборник рассказов
- Мост (1974)
- Шумит луговая овсяница (1977)
- Усвятские шлемоносцы (1977)
- Избранные произведения (в двух томах) (1983)
- Травой не порастёт… Повесть, рассказы. (1985)
- В чистом поле (1990)
- Рождение сфинкса (1990)
- Вечерние стога. Рассказы, повесть. (2000).

Титулы, награды и премии

- Герой Социалистического Труда (1990)
- два ордена Ленина (1984, 1990)
- орден Отечественной войны I степени (1985)
- орден Отечественной войны II степени
- два ордена Трудового Красного Знамени
- орден Красной Звезды
- орден «Знак Почёта»
- медаль «За отвагу»
- медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Государственная премия РСФСР имени М. Горького (1975) — за «Шумит луговая овсяница»
- премии журнала «Наш современник» (1973 год)
- премия «Литературной газеты» (1988 год)
- премия газеты «Правда» (1990 год)
- Международная премия имени М. А. Шолохова в области литературы и искусства (1996 год)
- премия журнала «Юность» (1997 год)
- премия «Москва — Пенне» (1998 год)
- премия имени А. П. Платонова «Умное сердце» (2000 год)
- Премия Александра Солженицына (2001 год) — «…чьи произведения в полновесной правде явили трагическое начало Великой Отечественной войны, её ход, её последствия для русской деревни и позднюю горечь пренебрежённых ветеранов»
- Пенсия Президента РФ (с 1995 года)
- Почётный гражданин Курска

Экранизации

1988. Красное вино победы. СССР
1990. Красное вино победы. Укртелефильм
1981 Родник. Мосфильм по повести «Усвятские шлемоносцы»
1981. Цыганское счастье. к/ст им.Горького по рассказам Евгения Носова "В чистом поле за проселком", "Шуба", "Портрет", "Варька"
1971. Варька ТО Экран

Биография (В. А. Калашников. Большая советская энциклопедия. — М.: Советская энциклопедия. 1969—1978.)

Носов Евгений Иванович (р. 15.1.1925, Курск), русский советский писатель. Участник Великой Отечественной войны 1941?45. Печатается с 1947. Окончил Высшие литературные курсы СП СССР (1962). В лирических рассказах и повестях (сборники «На рыбачьей тропе», 1958; «Тридцать зёрен», 1961; «Где просыпается солнце», 1965; «Ракитовый чай», 1968; «Мост», 1974, и др.) Н. раскрывает духовный мир современного сельского труженика, рисует поэтические картины среднерусской природы. В ряде произведений отразились впечатления военных лет (сборник «Красное вино победы», 1971). Стиль Н. характеризуют мягкость интонации, тонкое чувство языка, искусство выразительной детали. Награжден 3 орденами, а также медалями.

Соч.: Рассказы, Курск, 1959; Берега, [Вступ. ст. В. Астафьева], М., 1971; Шумит луговая овсяница. Повести и рассказы, М., 1973.

Лит.: Ростовцева И., Сокровенное в человеке, Воронеж, 1968; Чалмаев В., Храм Афродиты. Творческий путь и мастерство Евгения Носова, М., 1972.

Биография

Носов Евгений Иванович – выдающийся советский российский писатель, прозаик, автор повестей и рассказов, член Союза писателей СССР.

Родился 15 января 1925 года в селе Толмачево Курского района Курской области в семье потомственного мастерового, кузнеца.

Село Толмачево, примостившись на берегу одной из проток Сейма, с колоколенкой и парком лип, и сегодня четко просматривается из Курска с невысокого берега Тускари. Там, в доме деда, в многодетной крестьянской семье Евгений Носов провел детские годы. Одно время его отец трудился в Артемовске на строительстве хлебозавода, но главным образом - слесарем на Курском механическом заводе. Будущий писатель хорошо помнит и тропу, которую еще ребенком с матерью торил в город и обратно. "Хлеба стояли вровень с моей головой, при каждом порыве ветра колосья щекотали мне шею и ухо", - пишет Евгений Носов в одном из рассказов.

В 1933 году Евгений поступил в среднюю школу города Курска и до войны успел окончить 8 классов. Как только немцы оккупировали город, с матерью и младшей сестрой он перебрался к бабушке в Толмачево.

В октябре 1943 года был призван в ряды Красной Армии. Полтора года находился на передовых позициях в артиллерийской батарее истребителей танков. Его боевой путь пролег через Брянск, Могилев, Бобруйск, Минск, Белосток, Варшаву. На этом пути рядовой Носов подбил немало вражеской военной техники, был награжден орденами Красная Звезда и Отечественной войны II степени, медалями "За отвагу" и "За победу над Германией".

В феврале 1945 года в сражении под Кенигсбергом (Восточная Пруссия) Евгений Носов был тяжело ранен. День Победы встретил на госпитальной койке в городе Серпухове, и лишь в июне 1945 года демобилизовался по инвалидности.

Радость свидания с родными быстро пригасила голодная послевоенная жизнь. Отцу, тоже частично утратившему трудоспособность вследствие ранения на фронте, нелегко доставались средства на содержание семьи. Не зная, как облегчить участь домашних, Евгений Носов спешно, за один год, сдал экзамены за среднюю школу. Вскоре вслед за будущей женой Валей Ульяновой, окончившей техникум советской торговли и получившей направление на работу в Казахстан, махнул он в город Талды-Курган.

Там удача ему улыбнулась. Областной газете "Семиреченская правда" требовался художник-оформитель, и он, умея неплохо рисовать, определился на эту должность. Год спустя женился. Когда в нем обнаружились явные литературные задатки, редакция возложила на него другие обязанности. Вначале в качестве специального корреспондента разъезжал по городам и весям, потом ему доверили вести отдел промышленности, транспорта и торговли.

В 1951 году Евгений Носов вернулся в Курск и стал трудиться в редакции газеты "Молодая гвардия", где последовательно заведовал отделами рабочей молодежи, сельской молодежи и комсомольской жизни.

В 1957 году серьезно занялся литературным трудом. Чтобы выгадать время для творчества, вновь пошел на должность художника-оформителя. Выступал с небольшими рассказами в периодической печати. К началу 1958 года составил сборник "На рыбачьей тропе", и Курское литературное объединение послало его на Всероссийский семинар в Ленинград. Руководители группы во главе со Всеволодом Рождественским высоко оценили опыты молодого прозаика, по выходу книги рекомендовали его в Союз писателей СССР.

После окончания Высших литературных курсов (1961-1963) Евгений Носов перешел на профессиональную писательскую работу. В пору творческой зрелости увидели свет его книги "Где просыпается солнце" (1965), "В чистом поле за проселком" (1967), "Берега" (1971), "Шумит луговая овсяница" (1973), "Мост" (1974), "И уплывают пароходы" (1975), "Красное вино победы" (1979), "Усвятские шлемоносцы" (1980), "Моя Джомолунгма" (1982), "Избранные произведения" в 2 томах (1983).

Литературная критика причислила Евгения Носова к писателям-деревенщикам. Однако в его лучших произведениях читатели находят не только узкое крестьянское понимание природных и житейских процессов на родной земле, но и масштабное философское осмысление бытия людей и Отечества. Мастерство, широта интересов и реалистический опыт Евгения Носова натуральны, естественны, богаты и разнообразны, он легко, свободно и художественно цельно рисует картины трудовой деревни и жизнь городскую, фабричную, отступающую грозным летом 1941 года армию, поднимающийся на священную борьбу народ.

В повести Евгения Носова "Усвятские шлемоносцы" выпукло и мощно описана неожиданность нагрянувшей войны, бессердечная тяжесть беды от фашистского нашествия, навалившаяся на мужчин и женщин, стариков и детей. В имени "Касьян" открывается вдруг некое историческое прорицание, давняя готовность и привычка. Имя это в коренном смысле кажется герою странно несовместимым с тем, как он себя понимает. Якобы заключенная в имени фатальность отвергается здоровым крестьянским сознанием как скрытый подвох. Евгений Носов показывает, что никакая патриотическая риторика не может ослабить силу этого удара.

Размышляя над тем, почему так долго нация помнит войну, он ненавязчиво подводит к выводу, что коварство и беспощадность врага не только воздействуют на массовое сознание, но до основания потрясают человеческий дух. Тем разительнее и несомненнее эпическая панорама, открывающаяся в конце повести: облака плывут над проселками, а к сборному пункту движутся колонны мобилизованных: усвятские идут, "никольские пробегли да хуторские", ситнянские мужики шагают, ставские, и, кажется, нет им конца - воспряла вся Россия, люди русские готовы защитить себя и близких.

Литературно-творческую работу Евгений Носов неизменно совмещал с большой и плодотворной общественной деятельностью, являясь членом правления Союза писателей СССР, секретарем правления Союза писателей России, членом редколлегий журналов "Наш современник", "Подъем" и "Роман-газеты".

За книгу "Шумит луговая овсяница" ему присуждена Государственная премия РСФСР имени М. Горького (1975). За рассказы 90-х годов он отмечен Международной литературной премией имени М.А. Шолохова (1996), а в 2001 году удостоен премии имени А. Солженицына.

За выдающиеся заслуги в развитии советской литературы и плодотворную общественную деятельность Евгению Носову присвоено звание Героя Социалистического Труда (1990), он награжден двумя орденами Ленина (1984, 1990), орденами Трудового Красного Знамени (1975) и "Знак Почета" (1971).

В жизни Евгений Иванович, по свидетельству многочисленных почитателей его таланта, - разный. Бывает неразговорчивым и хмурым, смотрящим на всех исподлобья, когда дают знать о себе старые фронтовые раны, бывает преисполненным ласки и юмора, и тогда весь он, крупный, кряжистый человек, светящийся добротой и хитроватым умом, заполняет собою сердца и умы родных и друзей, бывает изумительным устным рассказчиком, зачаровывающим или повергающим в хохот приятелей и слушателей.

Скончался 13 июня 2002 года. Похоронен в Курске.

Награждён двумя орденами Ленина (1984, 1990), двумя орденами Отечественной войны, двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденом Красной Звезды, орденом «Знак Почёта», медалями.

Почётный гражданин Курска (1982).

Биография (И. Баскевич.)

Выдающийся русский писатель Евгений Иванович Носов родился 15 января 1925 года в селе Толмачево под Курском. Родители его - рабочие - жили в городе, где Евгений учился в школе № 9. Каникулы же он проводил у дедушки в Толмачеве, воспитываясь "одновременно в двух средах - в рабочей и крестьянской". К началу войны он успел окончить восьмой класс. Едва Советская Армия освободила Курск, поспешил в военкомат. Воевал в противотанковой артиллерии, в расчете семидесятишестимиллиметровой пушки, "самой боевой и опасной на прошлой войне" (В. Астафьев). Е. Носов участвовал в форсировании Днепра, брал Минск, освобождал Польшу. Под Кенигсбергом был тяжело ранен. Не долечившись в эвакогоспитале (в г. Серпухове под Москвой), возвратился в Курск. Перешагнув через класс, закончил десятилетку. Потом в далеком Талды-Кургане (Казахстан) работал в газете "Семиречеиская правда". Было интересно. И все же тянуло на родину. С 1951 года Евгений Носов - сотрудник курской "Молодой гвардии". Работа журналиста свела его с великим множеством разных людей, расширила кругозор, привила чувство ответственности за свое слово.

"Я состоялся как писатель благодаря Овечкину", - неоднократно говорил Е. Носов. Разумеется, это не означает, что писал он в овечкинской манере. Уже с первых рассказов, собранных в книге "На рыбачьей тропе" (Курск, 1959) Евгений Носов предстал как глубоко самобытный художник, великолепный стилист, певец природы родного края, и в центре его внимания - всегда человек на различных этапах развития Родины.

Критика благосклонно встретила книги молодого писателя. Но он ощущал пробелы в своем образовании и лишь по окончании Высших литературных курсов СП СССР смог целиком отдаться творческой работе.

Время было трудное. Административно-командный стиль руководства оборачивался ущемлением социалистической демократии, ставил рядового советского человека в положение безгласного "винтика". А.Е. Носов с подлинно народных позиций воспевал именно "простых" русских людей, которые ценой своих жизней уничтожили фашистское нашествие ("Красное вино победы", "Усвятские шлемоносцы"...), подняли страну из руин и пепла ("Храм Афродиты", "Варька", "Шумит луговая овсяница", "Пятый день осенней выставки"). И больно ему, что не был оценен должным образом самоотверженный подвиг народа ("И уплывают пароходы, и остаются берега", "Шуба", "На рассвете").

Писатель разоблачал чиновных мещан, равнодушных ко всему, кроме собственного благополучия и карьеры, которые повсеместно распространяли микробы своекорыстия, бессовестности, бессердечия ("Не имей десять рублей...", "Потрава", "Домой за матерью"). С горечью говорил Он о разорении и обезлюживании нашей кормилицы - деревни. А когда стало совсем невмоготу, обратился к публицистике ("На дальней станции сойду", "С сединою на висках", позднее - "Что мы перестраиваем", "Холмы, холмы..."), вызвавшей горячие читательские отклики.

Несмотря на препоны и преграды цензуры Е. Носов всегда писал правду, одну правду. В этом неувядаемая сила его повестей и рассказов.

За книгу "Шумит луговая овсяница" (1975) Евгению Носову была присуждена Государственная премия РСФСР им. М. Горького. Произведения курского писателя изданы на языках народов СССР, на всех основных и многих малоизвестных языках мира. По его повестям и рассказам поставлены кинофильмы и спектакли. Е. Носов - секретарь Правления Союза писателей РСФСР, член редколлегий журналов "Наш современник", "Подъем", "Роман-газеты", член Комитета по присуждению Государственных премий РСФСР, он - Почетный гражданин города Курска.

Евгений Иванович Носов удостоен боевых наград: ордена Отечественной войны (дважды), ордена Красной Звезды, медалей, а за литературную деятельность - ордена Ленина, ордена Трудового Красного Знамени (дважды), ордена "Знак Почета". В марте 1990 года Е. И. Носову было присвоено звание Героя Социалистического Труда.

ЛИТЕРАТУРА:

* ЧАПЧАХОВ Ф. Необыкновенное в обыкновенном: Заметки о творчестве Евгения Носова //Литература и современность. -1975-1976.- М., 1977.- С.294-310.
* ДЕДКОВ И. Надежные берега //Дедков И. Возвращение к себе.-М.,1978.- С.38-70.
* БОНДАРЕВ Ю. (Предисловие) //Носов Е. Усвятские шлемоносцы. -М., 1980- С.3-4.
* КУЗНЕЦОВ Ф. И остаются берега //Кузнецов Ф. Перекличка эпох.-М., 1980.- С.278-297.
* ЛОМУНОВА М. "Своя земля и в горсти дорега..." //Подъем,- 1981.-№ 1.- С.139-148.
* КОНДРАТОВИЧ А. На прочных основах //Наш современник.- 1982.- № 1.- С.170-180.
* ВАСИЛЬЕВ В. Слово о Родине //Носов Е. Избранные произведения: В 2-х т.Т.1.- М., 1983.- С.5-24.
* САЛЬНИКОВ П. Его большое сердце //Курская правда.- 1985.- 15 января.
* БАСКЕВИЧ И. С верой в свой народ //Лит. Россия.- 1988- 10 сентября.- С. 10-11.

Памяти Евгения Носова. (Борис Агеев. http://www.voskres.ru/literature/critics/ageev.htm)

Ушёл русский писатель Евгений Носов. То случилось в эпоху чемпионата мира по футболу, такого вселенского игрища со взрывающимися от восторга государствами, чьи команды выигрывали очередной матч, с тоской выбывших. К мячам, летающим с ракетными скоростями, было приковано внимание телевизионных фанатиков футбола, и все векторы внимания устремлялись туда, в азиатское окончание материка, где происходил чемпионат. А у нас в Курске произошло вот такое тихое событие, не замеченное нашими центральными медийными монстрами, как будто это был отложенный пенальти. Помнится ветреный и солнечный июньский день, когда из курского Дома офицеров, где проходила печальная гражданская процедура прощания с его телом, вынесли его в последний раз на воздух, на солнце – под небо, под которым ему довелось прожить нелёгкую и не такую уж короткую жизнь.

Прощание было именно с телом, ибо дух его незримо витал и продолжает витать над городом Курском и над всеми нами, кто помнит его, кто перечитывает его произведения. Играл военный духовой оркестр печальную музыку, пришедшие на панихиду люди говорили правильные и искренние слова, а он, он-то был уже равнодушен к ним, навсегда отрешённый от тягот и условностей мира. Проплыла потом его тяжёлая львиная голова в тесном и, как казалось, коротком для него гробу по улице Курска к Красной площади, а потом и на городской погост. Он был равнодушным к тому, с какими орденами и медалями его в последний раз покажут другим, каким его увидят посторонние, не знавшие его при жизни люди, пришедшие проводить его в последний путь. Недоброжелатели – а таких у каждого большого дарования всегда с избытком – наверное, тайно радовались его уходу, а почитатели и ценители его дара – а таких, уверен, большинство – испытали боль и горе от ухода этого чрезмерного для нынешнего века человека. Чрезмерного по силе таланта и по настойчивой, сохраняющейся до преклонных лет способности воплощать проявление этого таланта в «продукт», во взвешенное по всем измерениям литературное произведение.

Ныне ведь что ни дерзче разрушитель литературной традиции, тем нестерпимей его раскрепощающая человеческие инстинкты попытка задать как норму собственное нравственное своеволие. У Евгения Носова было иное: жёсткое и непреодолимое стремление сказать о том, что было и что есть – со всей достижимой прямотой и предельной искренностью. И в чём не было места двоедушию, стремлению скрыть истину, какой она ему открывалась во всех своих самых непредсказуемых и нелицеприятных проявлениях. А это доступно немногим из художников.

Курск простился со своим почётным гражданином достойно: внимание властей было деликатным, чиновное рвение ненавязчивым – все знали, что ушёл человек не местечкового дара, незаурядная личность. А Москва ничего не заметила. И подумалось тогда: какое же равнодушие или ненависть к русской культуре, какое презрение к русскому слову и духу нужно иметь, чтобы не заметить – или демонстративно отказать в естественном внимании – смерти такого художника, как Евгений Носов... Ещё бы: он ведь сторонился политических тусовок, не публиковал манифестов, нигде не объявлял о партийных пристрастиях, и не сжигал демонстративно членского билета – его и не было. Сторонился по чутью всяческой суеты, не затрагивающей основ бытия, не касающейся впрямую жизни и судьбы человека. Было время – писал публицистику и с горячим сердцем вопрошал надвигающиеся перемены: зачем вы, что принесёте людям, что за этим придёт? Как многие, он, вероятно, обманулся в своих ожиданиях, но перечитайте его публицистику ныне – напитанная жаром души и неподдельной тревогой, она до сих пор ещё не остыла.

Он был тих и незаметен в политической жизни, каким и должен быть истинный художник и, инстинктивно сторонясь суеты, не позволил принести себя в жертву амбициям политиканов или поднять себя как знамя на баррикадах. Может быть, ему за это и ответили посмертным молчанием и мстительным равнодушием.

Трудно писать о нём. Прежде нужно преодолеть здравое опасение и заглушить подспудную самонадеянность и представить: вот глянул бы Евгений Иванович зорким глазом на твою писанину, хмыкнул и протянул бы разочарованно: "Ну-у...” Однако, думаю, к годовщине его кончины, как бы задавшей отсчёт его новой, посмертной жизни в литературе, обозначающей и масштаб нашей общей потери, кстати будет молвить, как дано – искренне, без задней мысли. Необходимо обозначить и традицию ученичества: как древесная почка весной вбирает в себя свет солнца и тепло, так человек пишущий должен всю жизнь учиться брать у других. А проза Евгения Носова способна давать бесконечно – нужно только её читать.

Пишущему эти строки не довелось состоять в окружении Евгения Носова, не был он и среди его, как тогда говорили, «нукеров»: вернулся на родину после двадцатилетнего отсутствия и многое в Курске было ему вчуже, а то и в диковинку. Личность такого масштаба всегда создаёт вокруг себя некое силовое поле, в котором обращаются, как электроны вокруг атомного ядра, почитатели и соратники, скрытые завистники и просто зеваки. И Евгений Иванович каждого хотел пощупать на предмет того, что у человека за душой, чем он дышит, и многие отходили от него со временем и круг всё более сужался. Чувствовалось, что и ко мне он приглядывался, и мягко к себе не подпускал: сказывалась ли возрастная уже осторожность или им ощущалась достаточность ближнего круга – не знаю. И по давнему опыту своему уверился в том, что не следует подходить ближе, чем люди к себе подпускают... Эта отдалённость имела и маленькое преимущество в литературном отношении: можно было писать что хочешь, доверяясь собственному чутью и не подпадая драконовски-взыскательной «цензуре», которая – желаешь того или нет – вырабатывает и известную осторожность. Но тем свободнее можно теперь высказаться о человеке, чьё наследство, накопленное за сорокалетнюю литературную деятельность, большей своей частью входит ныне в классический состав русской литературы.

Многие читатели отметили, наверное, один факт из истории переводов произведений Евгения Носова на иностранные языки: среди экзотических для нас языков ахмара и суахили значится и японский перевод. Чем же оказался близок японцам мир, созданный творческим воображением писа­теля из сердцевинной России, рождённого и возросшего на полустепной равнине, вдали от прикосновенных японским берегам морей? И в этой связи вспомнился не так давно прочитанный роман современного японского фантаста Сакё Комацу. По этому роману был поставлен фильм "Гибель Японии”, некогда с шумом прокатившийся по кинотеатрам мира.

Речь в романе шла о том, как в результате сейсмической катастрофы острова японского архипелага стали погружаться в море, и в конце концов Япония утонула. Оставшиеся в живых японцы были эвакуированы в страны, согласившиеся принять бремя "излишних” миллионов, а в перспективе японцы перестали представлять собой единый народ, объединенный общей "почвой”. Миф об утонувшей Атлантиде нашел фантастическое японское воплощение, а читатель обращается к важному раздумью о смысле человеческой цивилизации: для чего появились на земле люди, в чём суть бесконечной, кажущейся бессмысленной смены поколений, что остаётся в итоге земной жизни? Японский фантаст отвечает своим романом на этот вопрос так: остаётся японец. Остаётся культура, которую он носит в себе, как содержимое сосуд: сосуд можно переставлять с места на место и даже отвезти на другой край света, но его содержимое неизменно. Культура как "система” связи – со своей японской "особинкой” – материального и духовного миров, как память о святынях, как глубоко-религиозное ощущение мира и жизни. Как «матрица», как метка в начале генной спирали: здесь особенное, японское – от чайной церемонии и сада камней, до привычки к артельной работе на основе взаимопомощи. Это исчезнет только с окончанием жизни последнего японца, пускай даже и оторванного от своей земли, как от тёплой материнской груди. И в нём, японце, и заключён смысл, накопленный за тысячелетия бытования японской цивилизации.

Как, впрочем, он заключён и в представителе любой другой цивилизации. Вот что, скорее всего, и привлекло внимание японских переводчиков в книгах Евгения Носова: а каков русский? И перечитывая рассказы и повести Евгения Носова, только утверждаешься в том, что о чём бы oн ни писал – он при этом думал думу об "устройстве” души русского человека. В разной степени это может относиться и к персонажам его произведений – к тому же Касьяну из "Усвятских шлемоносцев”, к Кольше из рассказа "Алюминиевое солнце” – и к самому создателю этих персонажей. Ведь кто может с уверенностью утверждать, что бесполезный шагомер, коим потряс деревенскую ребятню Кольша, именно его изобретение, а не придумка автора, который с лукавой усмешкой живописует Кольшины чудачества? И куда без шагомера: без него нестерпимо скучно жить. Без него скучно ходить по земле; без такого шагомера, "вмонтированного” в воображение, скучно писать. Без него достанет ли дерзости положить на разные чашки весов жизнь человека и жизнь муравья, чтобы посмотреть – чья перетянет? Евгений Носов один заключает в себе целый мир – с русской "особинкой”, со своими красками и запахами, со своим очарованием.

Часто приходилось слышать горькие слова о затонувшей русской Атлантиде, об исчезнувшей в результате катастрофической "сейсмики” нашей ис­тории цивилизации. Настолько глубоко равнинный центр России перепахан невидимыми разломами минувших эпох, что русский человек переродился и обрел-де черты какой-то иной, враждебной былому духу "ментальности”.

Но сквозь страницы прозы Евгения Носова прочитывается иная мысль. Да, прежняя жизнь ушла, русская лубяная цивилизация исчезла в первозданном своём виде, однако всё то лучшее из душевного богатства русского человека, всё, что было облюбовано в сердцах людей из отгоревших, растаявших в дымке времён поколений – никуда не исчезло и продолжает пребывать и в воздухе, окружающем нас, и живёт в нас, замечаем ли мы это, или не обращаем на это внимания. Может быть, это происходит по признаку диссоциации, физического процесса проникновения вещества сквозь чужеродные преграды, как бывает с запахом свежесрезанной сирени, слышного во всём подъезде – не знаю. Особого влияния на это не оказывает и нынешняя искусительная канитель: внешне человек будто обмерзает коркой льда, но суть его жива и пробует изнутри протаять в мир, который затем должен быть готов принять её сызнова. Культурного "вещества”, накопленного человеком в российском бытии, в его широте и расплывчатости, что так часто порицали, теперь достаточно для того, чтобы послужить иной, небытийственной цели. Почему-то верится в это.

Даже если что-то меркнет в русском человеке и вдруг проявляется в нём это чуждое «вау!», а под внешним лоском деловара проглянет что-то жалко-заёмное, надутое ветрами и натасканное со всех сторон света, искажающее даже привыклый внешний облик – его сердцевина по-прежнему здорова. Он может напялить на себя европейский цилиндр или перед зеркалом оттянуть уголки глаз, чтобы было более похоже на азиата, он может забыть деревню и родную печку, возле которой когда-то грелся долгими зимними ночами, может скрыться в городах-муравейниках, но останется русским. И это теперь навсегда... Эту мысль нелегко будет принять патриотам, приватизировавшим апокалиптические рассуждения о путях славянства и о судьбе русского народа. Нами впрямую не осознаётся некое историческое задание, наработанное ушедшими в небытие поколениями: быть русским – большая ответственность. Не во всякий отрезок времени ответственность соответствовала вызову истории. Но когда она соответствовала – русские крепли духовно и начинали увеличивать поле деятельности. Русские – уже старая нация, что бы там ни говорили, но в сравнении с ещё более старыми европейскими нациями, угасшими для дерзаний и законсервировавшими собственный уютный мирок – Европу – русские ещё могут и хотят дерзать. Возможно, в годы нынешнего безвременья над нами промыслительно простирается Божье бережение, которое лучше человеческого, но и, кажется, нынешние властители просто перестали безоглядно себе вредить. И нужно признать: «матрица» – это то, о чём тихо, но настойчиво возглашается ежедневно с алтарей наших храмов как молитва за Отечество – «напечатана» свыше, а обсуждать можно лишь отклонения, продиктованные нашими собственными страстями и заблуждениями.

...«Принцип» своего творчества он объяснял примерно так: просто написать простую историю о простом. То есть, Евгений Носов себе задавал каждый раз задачу не навязываться читателю с литературным «варевом», а как бы дать жизни самой рассказать о себе. Но в этом случае имеется в виду простота клетки, которая, как известно, делится бесконечно и, таким образом, умножает живое вещество. И эта простота обманчива. Она же – потенциальная основа жизни, в ней пристальный взор наблюдателя что-то не замечает простоты, а обнаруживает недоступную ему в целом объёме мудрость. Скорее всего, Евгений Иванович, сам себе не отдавая в этом отчёта, подразумевал ту несоблазнительную голубиную простоту, которая умиляла ещё первохристиан.

Он определял качество литературы не по признаку "о чём”, а по признаку "как”. И при чтении прозы Евгения Носова сперва пытаешься приметить это "как”, возвращаешься на прочитанные ранее места, присматриваешься и "высчитываешь” – как сделано, по-крохоборски отщипываешь то от описания природы, то от обрисовки характера. Но потом ловишь себя на ощущении, что уже отдался течению его размеренной, "нарядной” прозы и, как с борта лодки на тихой струе широкой реки, не торопясь, начинаешь разглядывать прибрежные кочки, кусты и куртинки дерев, потом проникаешь взглядом в прогалы меж деревьями до синеющих вдали холмов, а там уже в глубоком небе, напитанном свежестью, взгляд теряет опору и уходит в невысказанную бесконечность.

И при видимой простоте «подачи» изображаемых словом картин, внутренний сюжет начинает углубляться, образы персонажей постепенно «раскрываются» и в социальном, и в бытовом и в личностном измерениях, а в конце обнаруживается, что человек и его жизнь ненавязчиво, но точно исследованы автором, как феномены. Не-нет: подобная «простота» не «принцип», она нечто большее!

О Носове говорят как о золотой пробы стилисте. Но стиль – лишь признак иного, более ёмкого качества языка. Речь идёт о каких-то наживаемых за долгую литературную деятельность секретах, которые молодые писатели уже не могут разгадать. "Старики” – если так можно назвать плеяду художников слова, начавших писать в середине века – работали на огромном "избытке” языка, подпитываясь у реки народной речи, сохранившей десятки оттенков одного понятия, скопившей в своём сердцевинно-глубинном течении широкую образность, художественное осмысление мира – весь воздух жизни. Молодые писатели пишут уже в условиях гипоксии, недостатка воздуха, недостатка языка, его оскудения и забвения. А ведь язык – это народ, заново его «сочинить» нельзя.

И раньше было понятно, что имелось в виду под выражением: "Язык – народ”. Тем единственным, данным только этому народу языком, народ говорил с Богом. Потом область его применения стала видимо расширяться, а по сути сужаться: язык обмирщинился, разветвился на бытовой, разговорный, специальный, бранный (и даже блатной), литературный диалекты, а первое, главное его назначение – богообщение – было оттеснено в область церковной жизни. Но память о нём осталась лишь у больших художников слова, под чьим пером, может быть, и независимо от их желания, обинуются низкие, грешные смыслы, и выявляется то, что читатель безошибочно чувствует, как святое. Это заметно по языку, по строению фразы, по используемому словарному спектру, даже по фонетической окраске слов. И ощущаешь, откуда это... Ведь в молитве "Отче наш”, например, всего две раскатистых, "резких” буквы "р”, остальные же буквы соединены ради молитвенного шёпота, для умиления и лепоты. Та­кое соотношение "умиленных” и "резких” букв можно обнаружить и в прозе Евгения Носова. И хотя природа творчества носит стихийный, языческий характер, большое значение для "идеологии” художника имеет его духовная ориентация, приверженность культурной отеческой традиции.

Язык, конечно, упрощается и "усредняется”, переходит в стадию мумифицирования. Во Франции или Бельгии потому так мало поэтов, что все – от министров до фермеров – говорят на правильном литературном языке, из которого ушла образность. Станет понятно, в какую сторону костенеет язык, если вспомнить еженедельную киселёвско-сванидзевскую смазь: таким мёртвым языком ещё можно общаться в телевизоре, но для молитвы нужен иной "стиль”.

Отметив мерность молитвенной природы носовской прозы, нельзя не сказать об одном её основополагающем признаке, который можно определить, как накопление подробностей. Вещи описываются до такого исчерпания значений, что, кажется, нельзя уже добавить и одного слова. Сюжет постепенно выговаривается, потом замечаешь, что такое выговаривание служит цели образовать пласт сущего в его единстве. На самом деле накоплением подробностей происходит собирание целого, происходит то, что можно назвать со-творением действительности средствами духовного происхождения – Словом и Образом. Следуя за писателем, за последовательностью построения художественно изображаемой жизни, ощущаешь, тем не менее, что ее "компоненты” не менее осязаемы, чем реальные предметы: их, кажется, можно пощупать руками. Так и представляешь Евгения Ивановича на месте каменщика, который перед тем, как уложить кирпич на место в кладке, сперва сам ощупает его по-мастеровому, затем, держа за угол, легонько пристукнет его ручкой инструмента, дабы не обломился вследствие скрытых пережога или недожога, бережно обмакнёт в ведро с водой, чтобы, значит, раствор потом надёжно обволок поверхность и заполнил щели и поры материала, разровняет цемент на нижнем кирпиче пятью-шестью косыми движениями, плотно и точно определит кирпич на место и подберёт уголком мастерка выдавленные из пазов кляксы раствора. А затем, полюбовавшись им и прикидывая, удобно ли встал в ряд и не вылез ли на волосок от определённой ему вертикали, обведёт уложенный в кладку кирпич специальной насадкой по шву, чтобы шовчик был ровным, выпуклым и радовал глаз. Наверное, так собирали плинфы церковных стен старые мастера: у каждого кирпича сперва была определена индивидуальность, по этой индивидуальности ему найдено место, а это место сцеплено с соседними.

Однако подобную "кладку” можно возвести на ремесле и навыке, чем, как известно, отличается большая часть пишущих людей. Но вот шовчик-то, шовчик? А главное – цемент, творильный раствор, сцепляющий поверхности в монолит, но соприкосновение слов, которые все как будто "друг друга знают”, подпирают, поддерживают, и вместе образуют литой стебель сюжета? У Евгения Носова цемент свой, особый: если не на яйце и глубинных глинах замешанный, то с секретом, о котором мало кто знает...

Если рассматривать лучшее, что им было написано, можно сравнить это и с картиной, в которой прописаны передний, средний и дальний планы, мазок тут положен густо, в полный цвет. А есть ещё и рама, сама по себе произведение искусства – объёмная, с фасонной выемкой и лепным кантом, с отделанными заугольями, отличающаяся своеобразными окраской, тоном, фактурой...

Есть много писателей парадоксальных, афористичных, умело организующих сюжет, внутреннюю, психологическую фабулу – их произведения буквально расхватаны на цитаты. Но в литературе главным, «ударным» приёмом всегда была и остаётся картина, художественное изображение человеческих конфликтов и характеров. Ладно скроенная по сюжету вещь требует известного мастерства и даже просто ремесленнической сноровки, но живописно непрописанные эпизоды становятся проходными, обедняют, а то и проваливают вещь. Большой художник знает, что нельзя написать полную картину бытия, если о чём-то умалчивать – требуется всё договорить до конца. Но невозможно, и никогда не будет возможно сказать о некоторых предметах: на это существует негласный запрет во избежание глумливости над святым. И чего не желают замечать заполонившие пустоту в нынешнем духовном пространстве смехачи и насмехатели – уж для них не существует никаких запретов и они, вероятно, не знают ничего святого.

...В каждой написанной вещи Евгений Носов был неповторим. Способность не повторяться свидетельствует, как кажется, о неисчерпаемости художника, который подпитывается невидимыми и непрерывными излучениями откуда-то оттуда, из космоса. Иначе невозможно объяснить интерес писателя к жизни, его пристрастность к изгибам бытия, его неустанно-пристальное вглядывание в судьбы и характеры людей. Принято считать профессию писателя публичной, ведь конечный "продукт” его деятельности обращён к широкому кругу читателей. И наверное, считают так правильно: без читателя нет писателя, в читателе автор находит отзвук своим песням, в читателе заключено понимание автора. Но сам писатель – как творец, как личность – не публичен, а потаён. Об обратной стороне этой потаённости, об одиночестве, никто не расскажет, о самой своей скрытой боли "никому не повем”. Писатель или отмолчится, или наоборот, натащит словесного хлуса, за которым скроется и от назойливости посто­ронней жизни, и от неделикатности людей. Но потом стряхнет всё с себя, и вот – ему по-прежнему интересны люди и опять его по-молодому влечёт шум жизни. Значит, до исчерпанности далеко, значит, эманации продолжают его живительно питать. Как это должно быть знакомо художнику!

Хочется сказать о самом удивительном, что откладывается после чтения носовских страниц. О чём бы Евгений Иванович ни писал – иное может быть сказано по грустной причине и даже по скорбной, иное по земной, радостной причине – его слово не замыкается, а открыто поиску смысла. Оно сосредоточенно тихо и притягивает к себе этой тишиной, заставляет вычитывать глубину. Ту глубину, которой нет у модных горлопанов, приласканных архитекторами "общественных мнений”: как известно, пустая бочка пуще гремит – к восторгу легкомысленных наблюдателей. Уже упомянув о молитвенной природе носовского письма, мы сделаем важный вывод о причине, которая порождает высокие смыслы его прозы. Обязательная для мастера точность, касается ли это описания природы или психологического состояния человека, выверенности фабулы произведения или соразмерности его частей, у Евгения Носова вычитывается как Правда. Автору этих строк приходилось по редакторской надобности вчитываться в рукописи Евгения Носова, и удивительное дело: в представленных рукописях невозможно было обнаружить огреха или ущерба – всё в прозе писателя – касалось ли это миниатюр или объёмистых рассказов – всё вплоть до единой запятой было «на месте»! У иного быстрописного автора одна малая неточность соседствует с другой, и эти малые неточности постепенно скапливаются в одну большую ложь. Но у мастера чувство правды неумолимо и бестрепетно выпрямляет перо, когда – так это чувствуется – одно неточное слово, а не только лишь ложно составленная фраза, возбуждает рвотный позыв, как после отравления. Проза вычищается до состояния таких точности смысла и свежести выражения, когда слово начинает излучать ровный и горячий свет. Не соврать и в едином слове – в этом и огромное человеческое мужество и редкостное призвание свидетельствовать о мире и о человеке – что отличало пророков и евангелистов, и к чему избирается не каждый из художников. Ныне как-то забыто, что даже за одно лукавое слово – уж не говорим о целых томах вранья – как за нарушение заповеди «Не лжесвидетельствуй» – , человек должен будет отвечать на последнем, Страшном суде! Искусился в едином слове, соврал – ответишь! А отечественная словесная «промышленность» порождала и продолжает порождать такой вал суесловия и лжи, что её творители, небось, и ворочаются в гробах и плохо спят по ночам. Но поздно.

И ныне, начиная с модернистов и постмодернистов, востребованных в эпохи жестоких перемен, чтобы замаскировать суть происходящего, до «политкорректных» детективщиков, обращающих литературу в ликвидный товар – много, много грешат. И Евгений Носов, вероятно, подспудно помнил о том, что можно, и чего нельзя – как помнит об этом каждый из последних честных русских писателей. И пока традиция честного свидетельствования жива в русской культуре _ до тех пор мы не пропащие люди.

Но какое же сочетание атомов и молекул вещества приводит к подобному избранничеству, вибрация каких энергий вызывает эту трепетно-реликтовую страсть искусить тайны бытия, чтобы свидетельствовать – неизвестно...

В противовес этой страсти, которая неизвестна по своему источнику, проза Евгения Носова по своему духу не содержит ничего экзальтированного, чрезвычайного по "громкости” выражения, выламывающегося из общего мерного строя. Подобное ощущение возникает и при чтении произведений А.С.Пушкина, и его точнее всего можно определить словом норма. Можно понять её и как меру художественной выразительности, и как философский принцип, положенный в основание творчества, и что осознается нами как посредничество. Художник одарён даром свидетельствования, но он как бы не имеет права привнести в него ничего личного, субъективного, исказительного. При том, что мы все, конечно, знаем, что помимо личности художника, без его чувств, без его понимания жизни и человека, без биения крови в его жилах, без его страсти и сердечного трепета ничего объективного «передать» невозможно. Это одна из загадок творчества; почему дар не присваивается, а служит "передатчиком” и усилителем Кем-то выражаемой идеи. Почём знать: может быть, эта идея, "транслируемая” художником нам, грешным – в проказе и в лишаях, в почечуе, в коросте и чесотке, от которых не возможем духовно исцелиться, нам, находящимся в блаженстве вечной нищеты – и заключена в ниспосланной норме? И что же тогда она есть?

Трудно писать о Евгении Носове. Потому что и сам иногда бывал труден, как бывает трудной всякая крупная личность, бывал непримирим, обидчив, угрюм.

Трудно и потому, что он был разный. На одной из своих фотографий Евгений Иванович напоминает в профиль льва. У него крупное, мужичье лицо с рублеными складками, литая шея надёжно держит тяжелую голову с гривой густо-упрямых волос, подмороженных сединой. Под толстыми линзами массивных роговых очков глаза его цвета бледной синевы курского неба, случалось, затягивало облачной хмурцой. А назавтра они засветятся, Евгений Иванович преобразится, и в его медлительной повадке уже нет как будто ничего львиного. Тогда мы видели опрятное русское лицо, освещённое изнутри думающей работой. Но глаза его приглядчивы и взгляд их – так мне казалось – видел всех насквозь.

Трудно писать о Евгении Носове и ещё по одной причине... С царапнувшими сердце чувством слушал его не по-возрасту пылкую речь на вручении Солженицынской премии, исполненную показавшимися мне чрезмерными по тону выражениями признательности, отчасти процитированными потом телевидением. Известно, что во времена оные Евгений Иванович подвергался сильным подозрениям со стороны властей и даже мог пострадать после того, как вермонтский пророк в одном из своих выступлений с похвалой отозвался о творчестве Евгения Носова. Тогда «политика» пришивалась даже к безобидной оценочной реплике. И как, вероятно, потешило душу Евгения Носова внимание человека, который не забыл о нём и отметил своей премией, созданной на доходы от издания его «Архипелага ГУЛАГа», произведения по духу своему разоблачительного, пропитанного ниспровергательным пафосом и пламенно обращённого против всего того – если разобраться в этом до конца – в чём русский писатель Евгений Носов жил годами, чем дышал и в чём находил и смысл и красоту. А ведь по объёмности таланта, по величине художественного дара Евгений Носов ничуть не ниже Александра Солженицына или «официально» признанного классиком при жизни Виктора Астафьева. Просто дар его иной – негромкий, искренний, проникновенный.

Показалась это положение для Евгения Носова если не уничижающим его, то обидным. Ну не учреждена ещё премия имени Евгения Носова, и не мог он наградить ею за литературные заслуги, в которых никто ему и не отказывает, и в знак признательности писателя Александра Солженицына – а все получилось наоборот. Был в этом налёт какой-то театральной нереальности, а может, в том даже и просквозила горькая усмешка судьбы. Как-то жалко стало до боли этих двух «стариков» с такой разной судьбой, которые исповедывали некую некосновенность суете, а на исходе жизней, когда, как говорил библейский Иов: «К Богу слезит око мое» – что-то их обоих так негаданно смутило...

В годы прошедшей великой войны осколком лопнувшей немецкой танковой болванки артиллеристу Евгению Ивановичу Носову разворотило плечо и лопатку, и весь его центральный состав как будто немного развернуло по направлению удара вокруг позвоночной "оси”. И казалось, что весь оставленный для жизни срок ему приходилось перемогать глубокую боль от этого досадного, не запланированного в молодости скрута и писать о том, что такое война. Он написал о войне честные, пронзительные строки, вошедшие в золотую копилку русской литературы. Что-то продолжало болеть в нём и после, побуждая к защите тех немногих, доживших до нынешнего дня солдат прошлой войны, к защите памяти его соратников, тех, кто сам уже ничего не мог явить. Он сказал и о нынешних унижённых и оскорблённых – без экзальтации и надрыва, но суровым и одновременно милосердным словом. Он был нетерпим ко лжи о войне, кем бы ни была она произнесена, и этой нетерпимостью задал некую точку отсчёта молодым писателям, которые ведь тоже приглядывались к «старикам»: кто из них до конца выдержит линию «фарватера», кто не засбоит, не поддастся поветрию обличения прошлого и даже его «зачернительства»? А немногие и выдержали. И среди выдержавших – Евгений Носов.

В этой связи его часто сопоставляли с другим русским писателем, давним его другом, Виктором Астафьевым. И сопоставляли, и сравнивали, и даже находили некое двуединство. Оно оказалось неслиянным. Виктор Астафьев, автор непревзойдённого «Последнего поклона», «Царь-рыбы» и «Пастуха и пастушки», произведений, отмеченных печатью крупного художественного дара, написал «Прокляты и убиты», роман о войне, который Евгений Носов в опубликованным ныне письме Валентине Голанд назвал «ужасным, нечистоплотным». «Витька», как он дружески и заглаза называл Виктора Петровича – безнадёжно пал в его глазах. Кто из гостей Евгения Носова в последнее время не помнит толстой общей тетради, в которую он заносил все ущербы астафьевского романа с их въедливой критикой? И на каждой встрече с ним у него только и было разговоров о «Витьке», о его непростительных промахах и откровенных передёргиваниях, касалось ли это ошибок в описаниях артиллерийских орудий или присочинённых сцен фронтового быта. И чувствовалось здесь что-то личное – будто ему обиду нанесли. В его повыцветших очах, казавшихся огромными из-за сильных очковых линз, появлялось что-то беззащитно-детское и становилось неудобно слушать его слова, обращённые к далёкому красноярскому другу с упрёком, продиктованным чувством обманутой дружбы, которой, видно, очень дорожил и почему не мог простить её предательства: зачем-де лукавит? С властью захотел поквитаться? С той самой, от которой всё получил, кроме, пожалуй, полнейшего собрания сочинений? «Из-за мельницы», которую с приходом к власти большевиков отобрали у его деда?.. Выходит – «из-за какой-то мельницы»!

Приходится об этом вспоминать не из желания бросить камень в упокоившегося человека, бывшего другом нашему Евгению Ивановичу, а опять-таки – из чувства обманутого доверия, которое молодые писатели испытывали к «старикам». Виктор Астафьев, раздражившийся на устои прежней жизни, стал их свергать, яко идолов, с двусмысленностью, которую он запоздало и с какой-то щемящей душу лихостью пустил на страницы своих последних сочинений. Обличая прошлое, обличаешь и своих отцов. Но за что обличать: за то, что отцы ели кислое, и у сынов теперь оскомина? Не по-христиански это, не по-русски как-то. Верилось ведь, что «старики» до конца выпоют свою чистую ноту и не поступятся правдой о человеке... Оказалось, не всем была дарована спасительная цепкость к главной линии жизни.

Некоторых сугубых материалистов даже коробит при упоминании слова «духовность» – да и сам Евгений Носов старался его избегать: каждый из нас вкладывает в это слово смыслы, которые очень легко «опровергнуть», поскольку они подразумевают невещественное. Но ещё одну особенность замечаешь при чтении прозы Евгения Носова: ему неинтересны естественные отправления. Нельзя и представить себе, чтобы он взялся описывать какие-нибудь поносы или сексуальный зуд. А тоже ведь – бывает с человеком, и этому другие посвящают целые романы. Евгением же Носовым это оставлено, как не достойное описания и художнического внимания, потому что есть «достойное». И «достойное» вдруг оказывается этим самым «духовным».

Потому что напитано любовью к сущему. Какая-то необычайная светлота возникает перед мысленным взором читателя, погрузившиегося в мир героев его повести «Шумит луговая овсяница», или сотворённого лёгким свободным дыханием рассказа «Кто такие?..». Не остывает признательность к писателю, который таким чистым голосом сказал о непреходящей сладостности жизни – но со всеми её свирепо бугристыми проявлениями и тягостными минутами, навеянными войной ли, человеческим ли неустроем. Признательность за то, что, оказывается, можно так остро чувствовать прелесть и полноту дарованного тебе бытия, и что в мире, оказывается, столько много можно любить: жизнь, природу, женщину, детей, товарищей... Евгений Носов пробуждает эту угасающую с годами потребность любви с её ненасытимыми оттенками и полутенями, и с осознанием того, что не проклятия достойны мир и жизнь, а нежной благодарности за то, что они нашептали человеку свои сладкие грёзы и напоили его века высоким смыслом.

Дух – в любви. Немотствующая плоть лишь множится, и только дух – животворит. И дарует и зрение, и голос, и свободную речь...

Биография

Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной премии и Международной премии имени М.А. Шолохова.

Родился 15 января 1925 года в селе Толмачево Курского района Курской области . Супруга - Ульянова Валентина Родионовна (1924 г. рожд.). Сын - Носов Евгений Евгеньевич (1948 г. рожд.), конструктор. Дочь - Носова Ирина Евгеньевна (1954 г. рожд.), инженер-конструктор.

Село Толмачево, примостившись на берегу одной из проток Сейма, с колоколенкой и парком лип, и сегодня четко просматривается из Курска с невысокого берега Тускари. Там, в доме деда, в многодетной крестьянской семье Евгений Носов провел детские годы. Одно время его отец трудился в Артемовске на строительстве хлебозавода, но главным образом - слесарем на Курском механическом заводе. Будущий писатель хорошо помнит и тропу, которую еще ребенком с матерью торил в город и обратно. "Хлеба стояли вровень с моей головой, при каждом порыве ветра колосья щекотали мне шею и ухо", - пишет Евгений Носов в одном из рассказов.

В 1933 году Евгений поступил в среднюю школу города Курска и до войны успел окончить 8 классов. Как только немцы оккупировали город, с матерью и младшей сестрой он перебрался к бабушке в Толмачево.

В октябре 1943 года был призван в ряды Красной Армии. Полтора года находился на передовых позициях в артиллерийской батарее истребителей танков. Его боевой путь пролег через Брянск, Могилев, Бобруйск, Минск, Белосток, Варшаву. На этом пути рядовой Носов подбил немало вражеской военной техники, был награжден орденами Красная Звезда и Отечественной войны II степени, медалями "За отвагу" и "За победу над Германией".

В феврале 1945 года в сражении под Кенигсбергом (Восточная Пруссия) Евгений Носов был тяжело ранен. День Победы встретил на госпитальной койке в городе Серпухове, и лишь в июне 1945 года демобилизовался по инвалидности.

Радость свидания с родными быстро пригасила голодная послевоенная жизнь. Отцу, тоже частично утратившему трудоспособность вследствие ранения на фронте, нелегко доставались средства на содержание семьи. Не зная, как облегчить участь домашних, Евгений Носов спешно, за один год, сдал экзамены за среднюю школу. Вскоре вслед за будущей женой Валей Ульяновой, окончившей техникум советской торговли и получившей направление на работу в Казахстан, махнул он в город Талды-Курган.

Там удача ему улыбнулась. Областной газете "Семиреченская правда" требовался художник-оформитель, и он, умея неплохо рисовать, определился на эту должность. Год спустя женился. Когда в нем обнаружились явные литературные задатки, редакция возложила на него другие обязанности. Вначале в качестве специального корреспондента разъезжал по городам и весям, потом ему доверили вести отдел промышленности, транспорта и торговли.

В 1951 году Евгений Носов вернулся в Курск и стал трудиться в редакции газеты "Молодая гвардия", где последовательно заведовал отделами рабочей молодежи, сельской молодежи и комсомольской жизни.

В 1957 году серьезно занялся литературным трудом. Чтобы выгадать время для творчества, вновь пошел на должность художника-оформителя. Выступал с небольшими рассказами в периодической печати. К началу 1958 года составил сборник "На рыбачьей тропе", и Курское литературное объединение послало его на Всероссийский семинар в Ленинград. Руководители группы во главе со Всеволодом Рождественским высоко оценили опыты молодого прозаика, по выходу книги рекомендовали его в Союз писателей СССР.

После окончания Высших литературных курсов (1961-1963) Евгений Носов перешел на профессиональную писательскую работу. В пору творческой зрелости увидели свет его книги "Где просыпается солнце" (1965), "В чистом поле за проселком" (1967), "Берега" (1971), "Шумит луговая овсяница" (1973), "Мост" (1974), "И уплывают пароходы" (1975), "Красное вино победы" (1979), "Усвятские шлемоносцы" (1980), "Моя Джомолунгма" (1982), "Избранные произведения" в 2 томах (1983).

Литературная критика причислила Евгения Носова к писателям-деревенщикам. Однако в его лучших произведениях читатели находят не только узкое крестьянское понимание природных и житейских процессов на родной земле, но и масштабное философское осмысление бытия людей и Отечества. Мастерство, широта интересов и реалистический опыт Евгения Носова натуральны, естественны, богаты и разнообразны, он легко, свободно и художественно цельно рисует картины трудовой деревни и жизнь городскую, фабричную, отступающую грозным летом 1941 года армию, поднимающийся на священную борьбу народ.

В повести Евгения Носова "Усвятские шлемоносцы" выпукло и мощно описана неожиданность нагрянувшей войны, бессердечная тяжесть беды от фашистского нашествия, навалившаяся на мужчин и женщин, стариков и детей. В имени "Касьян" открывается вдруг некое историческое прорицание, давняя готовность и привычка. Имя это в коренном смысле кажется герою странно несовместимым с тем, как он себя понимает. Якобы заключенная в имени фатальность отвергается здоровым крестьянским сознанием как скрытый подвох. Евгений Носов показывает, что никакая патриотическая риторика не может ослабить силу этого удара.

Размышляя над тем, почему так долго нация помнит войну, он ненавязчиво подводит к выводу, что коварство и беспощадность врага не только воздействуют на массовое сознание, но до основания потрясают человеческий дух. Тем разительнее и несомненнее эпическая панорама, открывающаяся в конце повести: облака плывут над проселками, а к сборному пункту движутся колонны мобилизованных: усвятские идут, "никольские пробегли да хуторские", ситнянские мужики шагают, ставские, и, кажется, нет им конца - воспряла вся Россия, люди русские готовы защитить себя и близких.

Литературно-творческую работу Евгений Носов неизменно совмещал с большой и плодотворной общественной деятельностью, являясь членом правления Союза писателей СССР, секретарем правления Союза писателей России, членом редколлегий журналов "Наш современник", "Подъем" и "Роман-газеты".

За книгу "Шумит луговая овсяница" ему присуждена Государственная премия РСФСР имени М. Горького (1975). За рассказы 90-х годов он отмечен Международной литературной премией имени М.А. Шолохова (1996), а в 2001 году удостоен премии имени А. Солженицына.

За выдающиеся заслуги в развитии советской литературы и плодотворную общественную деятельность Евгению Носову присвоено звание Героя Социалистического Труда (1990), он награжден двумя орденами Ленина (1984, 1990), орденами Трудового Красного Знамени (1975) и "Знак Почета" (1971).

В жизни Евгений Иванович, по свидетельству многочисленных почитателей его таланта, - разный. Бывает неразговорчивым и хмурым, смотрящим на всех исподлобья, когда дают знать о себе старые фронтовые раны, бывает преисполненным ласки и юмора, и тогда весь он, крупный, кряжистый человек, светящийся добротой и хитроватым умом, заполняет собою сердца и умы родных и друзей, бывает изумительным устным рассказчиком, зачаровывающим или повергающим в хохот приятелей и слушателей.

Биография (http://art.thelib.ru/culture/people/nosov_evgeniy_ivanovich.html)

Супруга - Ульянова Валентина Родионовна (1924 г. рожд.). Сын - Носов Евгений Евгеньевич (1948 г. рожд.), конструктор. Дочь - Носова Ирина Евгеньевна (1954 г. рожд.), инженер-конструктор.

Евгений Носов родился в семье потомственного мастерового, кузнеца. Село Толмачево, примостившись на берегу одной из проток Сейма, с колоколенкой и парком лип, и сегодня четко просматривается из Курска с невысокого берега Тускари. Там, в доме деда, в многодетной крестьянской семье Евгений Носов провел детские годы. Одно время его отец трудился в Артемовске на строительстве хлебозавода, но главным образом - слесарем на Курском механическом заводе. Будущий писатель хорошо помнит и тропу, которую еще ребенком с матерью торил в город и обратно. "Хлеба стояли вровень с моей головой, при каждом порыве ветра колосья щекотали мне шею и ухо", - пишет Евгений Носов в одном из рассказов.

В 1933 году Евгений поступил в среднюю школу города Курска и до войны успел окончить 8 классов. Как только немцы оккупировали город, с матерью и младшей сестрой он перебрался к бабушке в Толмачево.

В октябре 1943 года был призван в ряды Красной Армии. Полтора года находился на передовых позициях в артиллерийской батарее истребителей танков. Его боевой путь пролег через Брянск, Могилев, Бобруйск, Минск, Белосток, Варшаву. На этом пути рядовой Носов подбил немало вражеской военной техники, был награжден орденами Красная Звезда и Отечественной войны II степени, медалями "За отвагу" и "За победу над Германией".

В феврале 1945 года в сражении под Кенигсбергом (Восточная Пруссия) Евгений Носов был тяжело ранен. День Победы встретил на госпитальной койке в городе Серпухове, и лишь в июне 1945 года демобилизовался по инвалидности.

Радость свидания с родными быстро пригасила голодная послевоенная жизнь. Отцу, тоже частично утратившему трудоспособность вследствие ранения на фронте, нелегко доставались средства на содержание семьи. Не зная, как облегчить участь домашних, Евгений Носов спешно, за один год, сдал экзамены за среднюю школу. Вскоре вслед за будущей женой Валей Ульяновой, окончившей техникум советской торговли и получившей направление на работу в Казахстан, махнул он в город Талды-Курган.

Там удача ему улыбнулась. Областной газете "Семиреченская правда" требовался художник-оформитель, и он, умея неплохо рисовать, определился на эту должность. Год спустя женился. Когда в нем обнаружились явные литературные задатки, редакция возложила на него другие обязанности. Вначале в качестве специального корреспондента разъезжал по городам и весям, потом ему доверили вести отдел промышленности, транспорта и торговли.

В 1951 году Евгений Носов вернулся в Курск и стал трудиться в редакции газеты "Молодая гвардия", где последовательно заведовал отделами рабочей молодежи, сельской молодежи и комсомольской жизни.

В 1957 году серьезно занялся литературным трудом. Чтобы выгадать время для творчества, вновь пошел на должность художника-оформителя. Выступал с небольшими рассказами в периодической печати. К началу 1958 года составил сборник "На рыбачьей тропе", и Курское литературное объединение послало его на Всероссийский семинар в Ленинград. Руководители группы во главе со Всеволодом Рождественским высоко оценили опыты молодого прозаика, по выходу книги рекомендовали его в Союз писателей СССР.

После окончания Высших литературных курсов (1961-1963) Евгений Носов перешел на профессиональную писательскую работу. В пору творческой зрелости увидели свет его книги "Где просыпается солнце" (1965), "В чистом поле за проселком" (1967), "Берега" (1971), "Шумит луговая овсяница" (1973), "Мост" (1974), "И уплывают пароходы" (1975), "Красное вино победы" (1979), "Усвятские шлемоносцы" (1980), "Моя Джомолунгма" (1982), "Избранные произведения" в 2 томах (1983).

Литературная критика причислила Евгения Носова к писателям-деревенщикам. Однако в его лучших произведениях читатели находят не только узкое крестьянское понимание природных и житейских процессов на родной земле, но и масштабное философское осмысление бытия людей и Отечества. Мастерство, широта интересов и реалистический опыт Евгения Носова натуральны, естественны, богаты и разнообразны, он легко, свободно и художественно цельно рисует картины трудовой деревни и жизнь городскую, фабричную, отступающую грозным летом 1941 года армию, поднимающийся на священную борьбу народ.

В повести Евгения Носова "Усвятские шлемоносцы" выпукло и мощно описана неожиданность нагрянувшей войны, бессердечная тяжесть беды от фашистского нашествия, навалившаяся на мужчин и женщин, стариков и детей. В имени "Касьян" открывается вдруг некое историческое прорицание, давняя готовность и привычка. Имя это в коренном смысле кажется герою странно несовместимым с тем, как он себя понимает. Якобы заключенная в имени фатальность отвергается здоровым крестьянским сознанием как скрытый подвох. Евгений Носов показывает, что никакая патриотическая риторика не может ослабить силу этого удара.

Размышляя над тем, почему так долго нация помнит войну, он ненавязчиво подводит к выводу, что коварство и беспощадность врага не только воздействуют на массовое сознание, но до основания потрясают человеческий дух. Тем разительнее и несомненнее эпическая панорама, открывающаяся в конце повести: облака плывут над проселками, а к сборному пункту движутся колонны мобилизованных: усвятские идут, "никольские пробегли да хуторские", ситнянские мужики шагают, ставские, и, кажется, нет им конца - воспряла вся Россия, люди русские готовы защитить себя и близких.

Литературно-творческую работу Евгений Носов неизменно совмещал с большой и плодотворной общественной деятельностью, являясь членом правления Союза писателей СССР, секретарем правления Союза писателей России, членом редколлегий журналов "Наш современник", "Подъем" и "Роман-газеты".

За книгу "Шумит луговая овсяница" ему присуждена Государственная премия РСФСР имени М. Горького (1975). За рассказы 90-х годов он отмечен Международной литературной премией имени М.А. Шолохова (1996), а в 2001 году удостоен премии имени А. Солженицына.

За выдающиеся заслуги в развитии советской литературы и плодотворную общественную деятельность Евгению Носову присвоено звание Героя Социалистического Труда (1990), он награжден двумя орденами Ленина (1984, 1990), орденами Трудового Красного Знамени (1975) и "Знак Почета" (1971).

В жизни Евгений Иванович, по свидетельству многочисленных почитателей его таланта, - разный. Бывает неразговорчивым и хмурым, смотрящим на всех исподлобья, когда дают знать о себе старые фронтовые раны, бывает преисполненным ласки и юмора, и тогда весь он, крупный, кряжистый человек, светящийся добротой и хитроватым умом, заполняет собою сердца и умы родных и друзей, бывает изумительным устным рассказчиком, зачаровывающим или повергающим в хохот приятелей и слушателей.

Был замечен в морозные дни за развешиванием призывов к людям покормить птиц. На могиле так и попросил написать: «Покормите птиц». Похоронен в Курске в 2002 году.

Творчество

Евгения Носова можно отнести к представителям «деревенской прозы» и к не менее значимой в литературе XX века «окопной правде». Важнейшие его темы — военная и деревенская.

В 1957 году — первая публикация: рассказ «Радуга» опубликован в курском альманахе.

В 1958 году выходит его первая книга рассказов и повестей «На рыбачьей тропе».

В 1961 году вернулся в Курск, стал профессиональным писателем. В 1962 году начал учиться на Высших литературных курсах в Москве.

Много печатался в журналах «Наш современник», «Новый мир», где вышли лучшие его рассказы и повести, занимая достойное место в русской литературе.

Большой успех имела повесть «Усвятские шлемоносцы» (1980); в 1986 году под этим названием вышел сборник его повестей и рассказов; в том же году — книга очерков «На дальней станции сойду»; в 1989 году — книга рассказов для младших школьников «Где просыпается солнце»; в 1990 году — повести и рассказы «В чистом поле»; в 1992 году — книга рассказов для старших школьников «Красное вино победы».

Повествование и все описания Носова отличаются уравновешенностью. Его произведения посвящены в основном людям современной среднерусской деревни; время от времени он включает в ткань повествования эпизоды из времён Второй мировой войны. Герои повестей и рассказов Носова — это люди из народа, тесно связанные с природой. Носов описывает будничные события, в которых намечаются человеческие судьбы; ему лучше всего удаётся постепенное развитие характера или раскрытие его в ходе событий, ненавязчиво, шаг за шагом.

Сочинения

• На рыбачьей тропе (1958)
• Рассказы (1959)
• Тридцать зёрен (1961)
• Где просыпается солнце? (1965)
• Берега (1971)
• Шумит луговаая овсяница (1977)
• Красное вино победы (1979)
• Усвятские шлемоносцы (1980)
• Избранные произведения (в двух томах) (1983)
• Травой не порастёт... Повесть, рассказы. (1985)
• В чистом поле (1990)
• Вечерние стога. Рассказы, повесть. (2000).

Фильмы

* По повести «Усвятские шлемоносцы» снят кинофильм «Родник» (режиссёр А.Сиренко)
* По лирическим рассказам Носова в 1981 году снят фильм — «Цыганское счастье» (режиссёр C. Никоненко )

Звания и награды

• Герой Социалистического Труда (1990).
• Награждён Орденами Ленина (1984, 1990) и Отечественной войны, медалями.
• Государственная премия РСФСР (1975)
• Премии журнала «НС» (1973)
• Премия «Литературной газеты» (1988)
• Премия газеты «Правда» (1990)
• Международная премия имени М. А. Шолохова в области литературы и искусства (1996)
• Премия журнала «Юность» (1997)
• Премия «Москва — Пенне» (1998)
• Премия им. А. Платонова «Умное сердце» (2000)
• премия Александра Солженицына (2001) — «...чьи произведения в полновесной правде явили трагическое начало Великой Отечественной войны, её ход, её последствия для русской деревни и позднюю горечь пренебрежённых ветеранов»
• Пенсия Президента РФ (с 1995).

Военные повести Евгения Носова

В отличие от повести «Шопен, соната номер два», написанной, так сказать, по следам отошедшей войны о тех, что вернулись с нее, и тех, кому предстоит продолжать жизнь, повесть «Усвятские шлемоносцы» (1977) посвящена главному герою великой битвы, который не мог не победить, должен был победить и победил. Внешне спокойным повествовательным тоном он рассказывает о десяти днях из жизни крестьян деревни Усвяты. О десяти днях, которые отражают их переход от мирного труда к самоотверженным ратным подвигам во имя отчизны». «Зимой они сменили пехотную часть на плацдарме по ту сторону Днепра. Поредевшую, измотанную шквальным огнем, ее незаметно отвели обратно за реку. И дядя Саша, командовавший тогда ротой, увидел в бинокль перед занятыми позициями убитого бойца. Он ничком висел на немецкой колючей проволоке, сникнув посиневшей стриженой головой. Из рукавов шинели торчали почти до локтей голые, иссохшие руки. Казалось, этими вытянутыми руками он просил землю принять его, неприютного, скрыть от пуль и осколков, которые все продолжали вонзаться и кромсать его тело. Но проволока, видно, крепко вцепилась в солдата и не пускала к земле. За зиму на нем вырос горб снега, нелепый, уродливый. Это был, по всему, наш сапер или, может, разведчик. Он, лейтенант Саша Полосухин, дважды посылал по ночам своих людей снять убитого. Но труп был пристрелян немцами, и только зря потеряли еще двух человек. Больше за убитым он уже не посылал. Так солдат провисел до самой весны, и всем было больно и совестно смотреть в ту сторону. А в апреле труп оттаял, позвоночник не выдержал, переломился, и убитый обвис на проволоке, сложившись вдвое… Только в июне была прорвана оборона врага. Он, Полосухин, повел роту через проделанные проходы в проволочном заграждении и вдруг с содроганием увидел, что у висевшей шинели ворот был пуст и ветер раскачивал пустые рукава…»

В изображении Евгения Носова война — это кровь, страдания, смерти, это часто гибель людей, чьи фамилии не успевают записать военные писари. Реквием им и создал он в повести «Шопен, соната номер два». На мой взгляд, им написана самая страшная страница в литературе о войне — вот эта:

В произведении выявился новый аспект дарования писателя способность его, сохраняя все предыдущие достоинства, подниматься к созданию картин эпических, изображающих народ в единстве его многообразных характеров. Россию в ее исторической и географической неколебимости.

Быть может, то был один из двух братьев Пелагеи, тоже погибших в безвестье. Одна лишь мать ее надеется на чудо. Для нее и исполняет часть третью шопеновской сонаты номер два Полосухин, наполняя комнату сперва неутешным взрыдом, а затем медленно истаивающей, иссякающей печалью.

С удивительным богатством подробностей Евгений Носов прослеживает, как в первые десять военных дней не остановим, протекает процесс отрешения Касьяна и ему подобных от мирной настроенности, мирных забот, как осознает он по-настоящему, что такое его дом, жена, дети, мать, соседи, деревня, район. «Героев русской литературы о минувшей войне,— констатировала Н. Подзорова,— мы встречаем в окопах, в танковых атаках, в дерзких вылазках разведки, в партизанских отрядах. Повесть Носова обращена к предыстории их военной жизни, к той самой точке отсчета, откуда начинались тысяча четыреста восемнадцать дней героического и трагического летоисчисления Великой Отечественной войны. Это новый аспект темы войны в литературе, дающий ей ретроспективу и художнически тонко исследующий родословную русского героизма, его корневую систему». Касьян, Никола Зяблов, Леха Махотин, Афоня-кузнец начинают мыслить все шире, глубже, чему помогает своими рассказами о былом дед Сели-ван, в прошлом заслуженный воин, георгиевский кавалер. В его ярких речах, насыщенных бесчисленными пословицами, поговорками и другими афоризмами, ни один из которых не является лишним,— спрессован опыт поколений.

Как во всем своем творчестве, в военных повестях Евгений Носов тоже своеобразен, неожидан. Артиллерист, прошедший всю войну, он написал о ней по-своему, так, как не писали другие. В его повестях кет батальных сцен, нет описания затяжных или скоротечных боев. Но как трудно становится дышать нам, едва мы вместе с автором оказываемся в подмосковном госпитале («Красное вино победы») рядом с умирающим обозником Копейкиным, на минуту оживаем, когда тот на протянутом ему рисунке узнает родную усадьбу и шепчет: «Домок прибавь… У меня домок тут… На деревне…» — а потом… всю жизнь помним «равнодушную, праздную белизну» подушки, ставшей ничьей.

Обилие исторических реминисценций, аналогий, намеков, фольклорных вариаций, связанных с ними, создает в повести второй, символический план, о чем верно писал Георгий Гырдев: «Литературным вариантом фольклорного мотива представляется сцена разлуки с семьей и решение Наташи назвать будущего сына Касьяна именем отца, чтобы не прекращался род шлемоносцев — защитников Родины. Символический смысл обретает и прощальное купание в родной речке Остомле. Перед первым боем мужчины как бы совершают священный обряд омовения. Автору удалось придать и многим другим эпизодам и сценам дополнительную смысловую нагрузку и тем самым создать второй, символический план в идейно-образной системе произведения, раскрывающий глубокую духовную связь современников с предками…». Цельность, законченность и предельный лаконизм и на этот раз не изменили Евгению Носову.

Писатель не приемлет войны. Но у него же участник войны, пришедший на открытие обелиска, дед Василий говорит: «А все ж, братцы мои, помереть солдатом в бою с неприятелем святое дело, что ни говори! Из всех смертей смерть! Ну вот что я? Ну, еще покопчу свет маленько, годка три-четыре, да и помру на печи. Снесут за деревню и закопают. И вся недолга. Потому как помер от старости. А вот ежели бы я там, солдатом смерть принял — это уже смерть вон какая! Глядишь, и мне памятник бы поставили».

«Старуха наконец встала и, отстранив рукой Пелагею, которая кинулась было поддержать ее, поковыляла одна, шаркая подшитыми валенками. — Ну, вот и ладно…— проговорила она.— Хорошо сыграли… Вот и проводили наших. Спасибо». Финал снимает и кажущееся недопонимание между поколениями, чего не заметил профессор Джон Данлоп. Не дочитав повести до конца, он истолковал ее как изображение разрыва между поколениями в современном советском обществе.

Биография (Сочинение на тему Евгений Иванович Носов)

Его родина -- село Толмачёво, недалеко от Курска. Отец -- рабочий. Носов окончил восемь классов школы, затем воевал, был ранен, награждён орденами и медалями. После войны работал в газете художником-оформителем и корреспондентом. Будучи принятым в Союз писателей, закончил Высшие литературные курсы.

Первая его книга -- “На рыбачьей тропе” (1959) посвящалась природе родного Курского края -- “порубежной окраине России”. Любимая Курщина будет присутствовать в большинстве его произведений, хотя писатель затем отдаст должное и другим российским землям -- например, Северу (прежде всего это касается одной из наиболее известных его повестей “И уплывают пароходы, и остаются берега”, 1970). И в первом, и в последующих сборниках рассказы Носова, несмотря на иногда заметный налёт газетной очерковости, демонстрировали особую художественную выразительность стиля. Как отмечал критик В.Васильев, “...его ранние пристрастия к рисованию, охоте, рыбной ловле и собирательству трав... до необычайной остроты развили... способности пластического восприятия природы во всём многообразии её красок, звуков, запахов и переменчивых состояний”. Запоминающимися были и образы людей, прежде всего детей и подростков, как крестьянских, так и городских, -- таковыми они предстают в рассказах с автобиографическими элементами (начало 1960-х) -- “Мост” и “Дом за триумфальной аркой”, в “Когда просыпается солнце”, “Подпаске”, “Радуге”, “Шурупе”...

У Носова, потомка одновременно и рабочего, и крестьянского родов, в детстве, в частности, жившего и в довоенном Курске, отсутствует пресловутое противопоставление “праведной” деревни и “неправильного” города (хотя известны попытки некоторых критиков обвинить его в таком подходе). При этом его беспокоит проблема человека, по своей воле либо по воле обстоятельств покидающего деревню ради города, когда в результате, по знаменитой формулировке поэта, “и города из нас не получилось, и навсегда утрачено село”.

.. (они) будут представлять собой всего лишь... некондиционный человеческий материал... Скрывать нечего, и в самом городе ещё немало своей собственной скверны. Но и этим многотысячным стихийным наплывом поддерживается, подпитывается благоприятная среда для шабашки, халтуры, мздоимства, спекуляции, усушки-утруски, обвеса-обмера, соблазна не завинтить шуруп отвёрткой, а заколотить его молотком...” -- и так далее. Ещё в 1963 году Носовым была написана повесть “Моя Джомолунгма”, посвящённая выморочному быту одного старого дома, населённого разномастной публикой, сорвавшейся в своё время со своих корней; два года спустя -- новелла “Объездчик”, герой которой, сумевший уйти из нищей послевоенной деревни и пристроившийся объездчиком при заповеднике, поначалу демонстрирует льстивость и угодничество перед своим новым начальством, а затем, постепенно, укрепившись в должности, сам становится своего рода царьком, коего боятся и научные сотрудники, и все окрестные деревни...

Люди же, остающиеся в родных местах, не мыслящие для себя иной жизни, какбы тяжко им ни приходилось, описаны Носовым с самыми тёплыми чувствами: “Храм Афродиты” (1967), “Шумит луговая овсяница” (1966), “Во субботу, день ненастный...” (1968) и многие другие произведения.

Военная тема присутствует в произведениях Носова особым образом: в них практически нет фронта, военных действий, то есть войны как таковой. Зато в полной мере показаны её ожидание, моральная подготовка к предстоящим испытаниям (повесть “Усвятские шлемоносцы”, 1977), то, какой война оставляет отпечаток на душах раненых солдат, в госпитале встречающих весть об её окончании (рассказ “Красное вино победы”, 1969), наконец, память о погибших на войне деревенских жителях (рассказ “Шопен, соната номер два”, 1973).

Герой повести -- обычный колхозный конюх по имени Касьян, чья “вселенная, где он обитал и никогда не испытывал тесноты и скуки, почитай, описывалась горизонтом с полдюжиной деревень в этом круге”. Он, как и большинство других мужиков из деревни Усвяты, получивших повестки на фронт и собирающихся в народное ополчение, почти никуда не отлучался со своей малой родины за всю свою жизнь. Но эту жизнь тем не менее нельзя назвать бедной впечатлениями и событиями -- ибо она наполнена неиссякаемым смыслом труда на земле. Таков вообще, по Носову, настоящий человек от земли: он прежде всего Пахарь, а Воином становится лишь вынужденно, по воле злых обстоятельств...

В жанровом отношении творчество Носова не отличается разнообразием; похоже, ему ничуть не тесно в рамках повести и рассказа. Густой, многоцветный язык и лиризм мироощущения дают ему возможность продолжать и развивать традиции Тургенева, Бунина, других русских классиков.

Биография (ru.wikipedia.org)

Евгений Носов родился 15 января 1925 года в семье потомственного мастерового, кузнеца. Шестнадцатилетним юношей пережил фашистскую оккупацию. Закончил восьмой класс и после Курского сражения (5 июля — 23 августа 1943 года) ушёл на фронт в артиллерийские войска, став наводчиком орудия. Участвовал в операции «Багратион», в боях на Рогачёвском плацдарме за Днепром. Воевал в Польше.

В боях под Кёнигсбергом 8 февраля 1945 года был тяжело ранен и День Победы встречал в госпитале в Серпухове, о чём позже написал рассказ «Красное вино победы». Выйдя из госпиталя, получил пособие по инвалидности.

После войны окончил среднюю школу. Уехал в Казахстан, Среднюю Азию, работал художником, оформителем, литературным сотрудником. Начал писать прозу. В 1980-х гг. был членом редакционной коллегии журнала «Роман-газета».

Был замечен в морозные дни за развешиванием призывов к людям покормить птиц. На могиле так и попросил написать: «Покормите птиц»[1]. Е. И. Носов умер 13 июня 2002 года. Похоронен в Курске.

Творчество

Евгения Носова можно отнести к представителям «деревенской прозы» и к не менее значимой в литературе XX века «окопной правде». Важнейшие его темы — военная и деревенская.

В 1957 году — первая публикация: рассказ «Радуга» опубликован в курском альманахе.

В 1958 году выходит его первая книга рассказов и повестей «На рыбачьей тропе».

В 1961 году вернулся в Курск, стал профессиональным писателем. В 1962 году начал учиться на Высших литературных курсах в Москве.

Много печатался в журналах «Наш современник», «Новый мир», где вышли лучшие его рассказы и повести, занимая достойное место в русской литературе.

Большой успех имела повесть «Усвятские шлемоносцы» (1980); в 1986 году под этим названием вышел сборник его повестей и рассказов; в том же году — книга очерков «На дальней станции сойду»; в 1989 году — книга рассказов для младших школьников «Где просыпается солнце»; в 1990 году — повести и рассказы «В чистом поле»; в 1992 году — книга рассказов для старших школьников «Красное вино победы».

Повествование и все описания Носова отличаются уравновешенностью. Его произведения посвящены в основном людям современной среднерусской деревни; время от времени он включает в ткань повествования эпизоды из времён Второй ми­ровой войны. Герои повестей и рассказов Носова — это люди из народа, тесно связанные с природой. Носов описывает будничные события, в которых намечаются человеческие судьбы; ему лучше всего удаётся постепенное развитие характера или раскрытие его в ходе событий, ненавязчиво, шаг за шагом.[2]

Сочинения

* На рыбачьей тропе (1958)
* Рассказы (1959)
* Тридцать зёрен (1961)
* Где просыпается солнце? (1965)
* В чистом поле за просёлком (1967)
* Берега (1971)
* Красное вино победы (1971) сборник рассказов
* Мост (1974)
* Шумит луговая овсяница (1977)
* Усвятские шлемоносцы (1977)
* Избранные произведения (в двух томах) (1983)
* Травой не порастёт… Повесть, рассказы. (1985)
* В чистом поле (1990)
* Рождение сфинкса (1990)
* Вечерние стога. Рассказы, повесть. (2000).

Фильмы

* Красное вино победы, поставлен в 1988 году.
* По повести «Усвятские шлемоносцы» снят кинофильм «Родник» (режиссёр А. Сиренко)
* По лирическим рассказам Носова в 1981 году снят фильм «Цыганское счастье» (режиссёр C. Никоненко).
* Короткометражный фильм «Варька» (ТО «Экран», 1971) по мотивам одноименного рассказа. Режиссёр Т.Папастергиу

Премии и награды

* Герой Социалистического Труда (1990)
* два ордена Ленина (1984, 1990)
* орден Отечественной войны I степени (1985)
* орден Отечественной войны II степени
* два ордена Трудового Красного Знамени
* орден Красной Звезды
* орден «Знак Почёта»
* медаль «За отвагу»
* медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
* Государственная премия РСФСР имени М. Горького (1975) — за «Шумит луговая овсяница»
* премии журнала «Наш современник» (1973 год)
* премия «Литературной газеты» (1988 год)
* премия газеты «Правда» (1990 год)
* Международная премия имени М. А. Шолохова в области литературы и искусства (1996 год)
* премия журнала «Юность» (1997 год)
* премия «Москва — Пенне» (1998 год)
* премия имени А. П. Платонова «Умное сердце» (2000 год)
* Премия Александра Солженицына (2001 год) — «…чьи произведения в полновесной правде явили трагическое начало Великой Отечественной войны, её ход, её последствия для русской деревни и позднюю горечь пренебрежённых ветеранов»
* Пенсия Президента РФ (с 1995 года)
* Почётный гражданин Курска

Примечания

1. Шеваров Д. Краюха хлеба // Российская газета. — 2008. — 29 мая. — № 115. — С. 25.
2. Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917. — М.: РИК «Культура», 1996. — 492 с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8. — С. 287.

Литература

* Шеваров Д. Краюха хлеба // Российская газета. — 2008. — 29 мая. — № 115. — С. 25.
* Курск. Краеведческий словарь-справочник. — Курск: ЮМЭКС, 1997. — С. 261-263. — ISBN 5-89365-005-0

Дата публикации на сайте: 31 января 2013.