 |
|
|
(4 февраля 1494, около Шинона в Турени, современный регион Центр, департамент Эндр и Луара - 9 апреля 1553, Париж)
Точные день и год рождения не признаны всеми биографами Рабле: дата предположительная. Даже год рождения точно не определен, возможны также 1483, 1490 или 1495 гг.
Франсуа Рабле (фр. Francois Rabelais)
ru.wikipedia.org
Биография
Рабле родился в Шиноне (в Турени), точная дата рождения неизвестна — в качестве версий называют 1483, 1493 и 1495 г. Предположительно он был сыном кабатчика (некоторые утверждают — аптекаря, занимавшегося и питейной торговлей), лишившимся матери в самом раннем возрасте, или (по другим известиям) очень рано отвергнутым ею и отданным в монастырь, чем некоторые биографы, с немалой натяжкой, объясняют отсутствие в произведениях Рабле чистоты, идеальности, нежности.
Прямо из кабацкой среды, где проходят первые 10 лет жизни Рабле, он, по воле отца, попадает учеником в францисканский монастырь Сёльи, оттуда в монастырь Де Ля Бометт, затем, также в качестве ученика, в кордельерское аббатство в Фонтене-ле-Конт (Fontenay le Comte). Сохранилось известие, что во время этих переходов он встретил среди своих товарищей-учеников юношу, который впоследствии послужил ему образцом для одной из самых выдающихся фигур в его романе — монаха Жана де Энтомуара (в переводе Н. М. Любимова — Жан Зубодробитель).
Недостаточно образованный, чтобы посвятить себя одной из «либеральных профессий», Рабле поступил в монахи. Побудила его к этому, между прочим, и возможность, при известном материальном обеспечении, заниматься «гуманистическими» науками, занявшими в ту пору, то есть в разгар Возрождения во Франции, самое видное место в умственной жизни французов. Монашеская жизнь (и главным образом — ордена францисканцев), которой Рабле обрек себя 25 лет от роду, находилась в резком противоречии с натурой Рабле, неприязненной всяким мистическим крайностям и аскетическому умерщвлению плоти. Нерасположение его к монашеству усиливалось невежеством, фанатизмом и, вместе с тем, праздностью и развратом тех монахов, среди которых ему пришлось жить, и которые уже теперь давали ему драгоценный материал для его будущих сатирических изображений. Тем ревностнее занимался он, в кружке нескольких единомышленников и благодаря сношениям с выдающимися деятелями Возрождения (например, с Буде), своими любимыми науками.
Когда неудовольствие монахов, которому немало способствовали и издевательства Рабле над ними, приняло форму преследования, Рабле бежал; хотя он скоро вернулся, но через год окончательно вышел из францисканского ордена и перешёл в бенедиктинский. В монастырь он, однако, уже не поступал, и в качестве простого священника жил при дворе епископа мальезесского (Maillezais), Жоффруа д’Эстиссака, отличавшегося образованностью и эпикурейскими наклонностями и собиравшего вокруг себя многих французских «гуманистов». Весьма вероятно, что к этому же времени относится начало сношений Рабле с Эразмом Роттердамским, к которому он всегда питал глубочайшее уважение, называя его своим «отцом», даже «матерью». Покровительство епископа, а также игравших значительную роль в истории тогдашнего просвещения и занимавших важное положение братьев дю-Беллэ, дало Рабле возможность, не обременяя себя исполнением своих церковных обязанностей, заняться ботаникой и медициной.
В 1530 г., сохраняя звание священника, он поступил на медицинский факультет университета Монпелье, где также учился будущий Нострадамус. Здесь мы видим его и читающим публичные лекции по медицине (объяснение «Афоризмов» Гиппократа и «Ars parva» Галлиена), и выпускающим в свет некоторые учёные (не особенно важные по достоинству) сочинения и бывшие тогда в моде «альманахи», наконец — практикующим врачом, несмотря на то, что степень доктора медицины он официально получил значительно позже. Такую же деятельность продолжает он и в Лионе, куда переезжает из Монпелье, — но тут он вступает и на тот путь, на котором ему суждено было приобрести бессмертную славу: в 1532 или 1533 г. появляются в первой редакции две первые книги его знаменитого романа, без подписи автора (из боязни преследований), под псевдонимом «Алькофрибас Назье» (анаграмма его имени и фамилии), и под заглавием «Grandes et inestimables chroniques du grand et enorme geant Gargantua».
Франсуа Рабле за чтением. Анонимный портрет начала XVII века. Париж, музей Карнавале
Важным событием в жизни Рабле была, почти одновременно с выпуском первых книг «Гаргантюа», поездка его в Рим в качестве секретаря дю-Беллэ. Она обогатила его наблюдениями, давшими ему богатую пищу, как сатирику, бичевание которого обрушивалось преимущественно на испорченное католическое духовенство. Во время второй поездки в Рим, при папе Павле III, Рабле, путём ухаживаний за кардиналами и другими влиятельными лицами, добился от папы прощения своих многих провинностей (в том числе и бегства из монастыря) и несколько улучшил своё материальное положение. Тем не менее, преследования духовенства и парламента, выражавшиеся даже в сожжении его книг, заставляли его, несмотря на покровительство короля Франциска I, переезжать с места на место, терпеть всяческие лишения и постоянно дрожать за свою личную безопасность, особенно ввиду тех насилий и казней, которые беспрерывно совершались над его лучшими друзьями и единомышленниками.
Наконец в 1551 году он получил приход в Медоне (местечко около Парижа), где им была выпущена 4-я книга «Пантагрюэля». Хотя анафемы Сорбонны продолжались с прежней силой, но могущественная протекция (между прочим — Дианы де Пуатье) позволила автору вести относительно спокойное существование до самой смерти. Умер он в Париже в 1553 г.; смерть его обставлена у биографов такими же легендарными подробностями, какие изукрасили всю его жизнь; иные из них, однако, более или менее подтверждаются довольно надежными свидетельствами. Таков, например, рассказ о том, что незадолго до смерти он пожелал одеться в рясу бенедиктинского монаха, и когда его спросили о причине, отвечал каламбуром: «Beati qui moriuntur in Domino» («Блаженны умирающие в Господе / в костюме домино»); или об ответе его посланному от кардинала Шатильона с вопросом о состоянии его здоровья: «Dis a monseigneur en quelle galante humeur tu me vois: je vais querir un grand peut-etre» («скажите его преосвященству, в каком весёлом настроении я нахожусь — я отправляюсь на поиски великого Может быть»; или ещё о словах, будто бы произнесенных им с хохотом за несколько минут до смерти: «Tirez le rideau, la farce est jouee» («задёрните занавес, фарс сыгран»).
Характеристика творчества
Самый замечательный писатель своей эпохи, Рабле является, вместе с тем, самым верным и живым отражением её; стоя наряду с величайшими сатириками, он занимает почётное место между философами и педагогами. Рабле — вполне человек своего времени, человек Возрождения по своим симпатиям и привязанностям, по своей страннической, почти бродячей жизни, по разнообразию своих сведений и занятий. Он является гуманистом, медиком, юристом, филологом, археологом, натуралистом, богословом, и во всех этих сферах — «самым доблестным собеседником на пиршестве человеческого ума». Все умственное, нравственное и социальное брожение его эпохи отразилось в двух великих его романах.
Образцом для «Гаргантюа» послужила народная книга под тем же заглавием, рисовавшая в карикатурном виде отживший мир рыцарских подвигов, романтических гигантов и волшебников. Последующие книги как этого романа, так и его продолжения, «Пантагрюэль», появлялись затем последовательно в течение нескольких лет, в разных переработках; последняя, пятая, появилась в полном виде лишь через двенадцать лет после смерти Рабле.
Замеченные в ней недостатки вызвали сомнение в принадлежности её Рабле и разные на этот счет предположения, из которых самое основательное — то, что план и общая программа принадлежат Рабле, и даже все главные подробности были намечены им, а многие и вполне им написаны.
Франсуа Рабле (фр. Francois Rabelais)
Внешняя форма их — мифологически-аллегорическая, бывшая в духе того времени и составляющая здесь только рамку, которую автор находил наиболее удобной для выражения своих заветных мыслей и чувств. Великое значение книги Рабле (ибо «Гаргантюа» и «Пантагрюэль» составляют одно нераздельное целое) заключается в соединении в ней сторон отрицательной и положительной. Перед нами, в одном и том же лице автора, великий сатирик и глубокий философ, рука, беспощадно разрушающая, создаёт, ставит положительные идеалы.
Орудие сатиры Рабле — смех, смех исполинский, часто чудовищный, как его герои. «Страшному общественному недугу, свирепствовавшему повсюду, он предписал огромные дозы смеха: все у него колоссально, колоссальны тоже цинизм и непристойность, необходимые проводники всякого резкого комизма». Этот смех, однако, отнюдь не цель, а только средство; по своей сущности то, что он рассказывает, вовсе не так смешно, как кажется, на что указывает сам автор, прибавляя, что его произведение похоже на Сократа, у которого под наружностью Силена и в смешном теле жила божественная душа.
В честь Рабле назван кратер на Меркурии.
Издания
Сочинения Рабле, частями и вместе, издавались несколько раз:
классическое издание — Марти-Лаво, вышедшее в 1875 г. под заглавием: «Oeuvres Completes de Rabelais», с примечаниями и словарем.
«Повесть славного Гаргантуаса, страшнейшего великана из всех, доныне находившихся в свете» (СПб., 1790), имеется сокращённый перевод в «Новом журнале иностранной литературы» (1898).
Подробное изложение см. в ст. Авсеенко: «Происхождение романа» («Русский Вестник», 1877 г.);
«Избранные места из „Гаргантюа“ и „Пантагрюэлля“ Рабле и „Опытов“ Монтеня» (М., 1896 г., перевод С. Смирнова), с приложением очерка жизни Рабле.
Франсуа Рабле
A. Смирнов
Франсуа Рабле (фр. Francois Rabelais)
Рабле Франсуа (Francois Rabelais, 1494—1553) — знаменитый писатель, крупнейший представитель гуманизма во Франции. Родился в окрестностях Шинона (в Турени) в семье зажиточного землевладельца и адвоката. Рано отданный в монастырь Францисканского ордена, он с жаром занялся там изучением древних языков и права. Еще в молодости Р. вел переписку с знаменитым гуманистом Бюде (G. Bude) и приобрел известность своей выдающейся образованностью, в частности среди юристов. Ввиду враждебного отношения францисканцев (самого обскурантного из орденов) к изучению греческого языка Р. выхлопотал разрешение перейти в Бенедиктинский орден. В 1530 он переселился в Лион, где изучил медицину, и в 1532 получил должность врача местного госпиталя. Здесь он опубликовал ряд ученых трудов и первые две книги своего романа. В 1533 и 1535 он совершил в свите парижского епископа, позже кардинала, Жана дю Белле две поездки в Рим, где изучал римские древности и восточные лекарственные травы. Потеряв за самовольные отлучки свою должность врача в Лионе, Рабле два года жил как духовное лицо, но в 1537 он снова возвратился к медицине, практикуя в качестве врача в Норбонне, Лионе и Монпелье, где он получил степень доктора медицины. После третьей поездки в Рим в свите другого сановника Р. получил должность приемщика прошений, подаваемых на имя короля, но затем (в 1546) переселился в Мец, где стал врачом местного госпиталя. В 1548 он в четвертый раз поехал в Рим, снова с кардиналом дю Белле, и по возвращении (1551) получил два прихода — один из них в Медоне (в Турени). Он однако не исполнял священнических обязанностей и в 1553 совсем отказался от своих приходов. В том же году смерть застала его в Париже.
Ученые труды Р., свидетельствуя о глубине и обширности его познаний, не представляют все же большого значения. Они сводятся гл. обр. к комментированным изданиям античных трактатов по медицине (напр. «Афоризмов» Гиппократа, 1532), старых юридических трудов, «Топографии древнего Рима» итальянца Марлиани (1534) и т. п. Главным произведением Р., создавшим ему мировую славу, является его роман «Гаргантюа и Пантагрюэль», в котором под покровом шуточного повествования о всяких небылицах он дал чрезвычайно острую и глубокую критику учреждений и навыков отмирающего средневековья, противопоставив им систему новой гуманистической культуры.
Большинство французских буржуазных исследователей, принимая дословно уверения Р., что он писал свой роман только «во время обеда», в перерывах между двумя блюдами, затушевывают боевое сатирическое содержание романа. Фаге напр. полностью его отрицает, толкуя роман как чистую юмористику, как грандиозную «эпопею веселого смеха». Этому однако противоречит не только то, что Р. трудился над своим произведением 20 лет, иногда перерабатывая его выпущенные ранее части, — из чего видно, что он придавал ему серьезное значение, — но и сильнейшие цензурные гонения, которым роман подвергался. Чрезвычайно многое Р. приходилось выражать иносказательно, и до сих пор еще не все его намеки удалось полностью расшифровать.
Толчком для создания романа Р. послужил выход в свет в Лионе в 1532 анонимной «народной книги» «Великие и неоценимые хроники о великом и огромном великане Гаргантюа». Успех этой книги, представлявшей собой банальный образец опустившегося в низы позднерыцарского романа, — бессвязное нагромождение нелепых авантюр с участием короля Артура, «гогов и магогов» и т. п. — навел Р. на мысль использовать эту форму для подачи в ней иного, более серьезного содержания, и в 1533 он выпустил в качестве ее продолжения «Страшные и ужасающие деяния и подвиги преславного Пантагрюэля, короля дипсодов, сына великого великана Гаргантюа».
Произведение это, подписанное псевдонимом Alcofribas Nasier (анаграмма имени Francois Rabelais) и составившее затем вторую книгу романа, выдержало в короткий срок ряд изданий и даже вызвало несколько подделок. В этой книге Рабле еще близко держится подсказанной ему «народной книгой» схемы средневековых романов (детство героя, его юношеские странствия и подвиги и т. п.), из которых он почерпал многие образы и сюжетные мотивы. Наряду с самим Пантагрюэлем выдвигается другой центральный герой эпопеи — неразлучный спутник Пантагрюэля — Панург, характерный для эпохи первоначального накопления тип деклассированного интеллигента, представителя богемы, остроумного, ловкого, образованного любителя наслаждений и вместе с тем плутоватого, жестокого, беспринципного циника. Шуточный элемент в этой книге еще преобладает над серьезным. Однако кое в чем уже проявляются гуманистические тенденции; таковы обильные античные реминисценции, насмешки над схоластической «ученостью» докторов Сорбонны (еще усиленные в последующих изданиях), особенно же — замечательное письмо Гаргантюа к сыну (гл. 8), являющееся
Франсуа Рабле (фр. Francois Rabelais)
Ободренный успехом своего предприятия, Рабле в следующем году выпустил под тем же псевдонимом начало истории, долженствовавшей заменить собой «народную книгу», под заглавием: «Повесть об ужасающей жизни великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля» (Лион, 1534), составившую первую книгу романа. Из своего источника Р. заимствовал лишь очень немногие мотивы (сказочные размеры Гаргантюа и его родителей, поездка его на гигантской кобыле, похищение колоколов собора Нотр-Дам), все же остальное — плод его собственного творчества. Фантастика уступила место гротескным и нередко гиперболическим, но по существу реальным образам, и шуточная форма изложения прикрыла очень глубокие мысли. Здесь сосредоточены важнейшие моменты романа Р. История воспитания Гаргантюа вскрывает противоположность старого, схоластического и нового, гуманистического метода в педагогике. Речь магистра Янотуса из Брагмардо, упрашивающего Гаргантюа вернуть похищенные им колокола, — великолепная пародия на пустозвонную риторику сорбоннистов. Далее следует описание вторжения и завоевательных планов Пикрошоля — блестящая сатира на феодальные войны и на королей феодального типа. На фоне войны появляется фигура «монаха-мирянина», брата Жана, — олицетворение физического и нравственного здоровья, грубоватой жизнерадостности, освободившейся от средневековых оков человеческой природы. Заканчивается книга описанием основанного по плану брата Жана Телемского аббатства, этого средоточия разумных, культурных наслаждений и абсолютной свободы личности, у входа в которое прибита надпись: «Делай, что захочешь!».
«Третья книга героических деяний и сказаний о благородном Пантагрюэле» вышла в свет после большого перерыва, в 1546, в Париже, с обозначением подлинного имени автора. Она существенно отличается от двух предыдущих. После 1540 политика Франциска I резко изменилась. Восторжествовала реакция; участились казни кальвинистов и свободомыслящих; цензура свирепствовала. Сатира Р. в «Третьей книге» стала более сдержанной и прикрытой. Уже в переиздании 1542 двух первых книг он смягчил выпады против сорбоннистов и упразднил места, выражавшие сочувствие кальвинизму, что однако не спасло издание от запрещения его богословским факультетом Парижа, точно так же, как в 1547 были им осуждены переизданные вместе в 1546 три книги романа.
«Третья книга» открывается картиной мирной и гуманной колонизации покоренной Пантагрюэлем страны дипсодов — картиной, явно задуманной как антитеза хищнической колониальной политике эпохи. За этим следует (гл. 2) эпизод расточительности Панурга, промотавшего в две недели доходы за три года вперед с целой области (сатира на наместников и управителей). Но дальше всякие происшествия прекращаются, и книга заполняется беседами и рассуждениями, в которых Р. проявил свою ученость в области ботаники, медицины, юриспруденции и т. п. Поводом к этому служит то, что Панург никак не может решить, жениться ему или нет (т. к. он ужасно боится «рогов»), и у всех спрашивает совета. Отсюда — ряд гротескных фигур разных лиц, к которым он обращается: «философы» разных толков, не способные вымолвить разумное слово, судья Бридуа, решающий все тяжбы выбрасыванием игральных костей, и т. д. В этой книге излагается философия «пантагрюэлизма», которую Р., — во многом разочаровавшийся и сделавшийся теперь более умеренным, — определяет как «веселое расположение духа, презирающего случайность судьбы», и как искусство «жить, ничем не смущаясь и не возмущаясь», — своеобразное соединение эпикуреизма и стоицизма.
Первая краткая редакция «Четвертой книги героических деяний и сказаний о Пантагрюэле», вышедшая в Лионе в 1548 (снова под собственным именем Рабле), также носит, по указанным причинам, сдержанный (в идейном отношении) характер. В ней Рабле возвращается к буффонному стилю повествования второй книги, как бы стремясь выдать ее за невинную юмористику. Но четыре года спустя, почувствовав себя в безопасности под покровительством кардинала дю Белле, Р. выпустил в Париже (1552) расширенное ее издание, где дал волю своему негодованию на новую королевскую политику, поощрявшую религиозный фанатизм, и придал своей сатире исключительно резкий характер.
Фабульная канва книги — рассказ о плавании Панурга и его спутников (в том числе самого Пантагрюэля) к оракулу Божественной бутылки (помещаемому Рабле в Китае), который должен разрешить мучащее Панурга сомнение. Все это путешествие представляет собой смесь точных географических описаний (отражающих всеобщий интерес к дальним плаваниям в эту эпоху колониальной экспансии) с причудливой фантастикой, имеющей обычно аллегорико-сатирический смысл. Путники посещают поочередно остров Прокурации, населенный кляузниками и сутягами; остров Каремпренан (католический пост) и соседний, населенный врагами его, Колбасами; острова Папефигов («показывающие папе фигу», т. е. кальвинисты) и Папиманов (паписты); остров, где царит мессер Гастер («владыко-чрево»), «первый магистр искусств в лире», которому приносят обильные жертвы съестным, и т. п.
Франсуа Рабле (фр. Francois Rabelais)
Через 9 лет после смерти Р. была издана в Париже под его именем книга, озаглавленная «Звучащий остров», а еще через 2 года (1564), под его же именем, — полная «Пятая книга», началом которой является «Звучащий остров». Вопрос о принадлежности ее Р. до сих пор не решен окончательно. Против авторства Р. гл. обр. говорит ее стиль, несравненно более вялый, изобилующий длиннотами и туманными аллегориями (особенно в конце — при описании оракула Божественной бутылки). Наиболее вероятно предположение, что пятую книгу, задуманную, но не выполненную Р., написал какой-то другой автор по материалам и наброскам, оставшимся после смерти Рабле.
Плавание Панурга в этой книге заканчивается. Из множества новых диковин, которые видят путники, наиболее интересны: Звучащий остров, где содержатся в клетках разные породы птиц с пестрым оперением, объедающие весь мир: клериканы, монаханы, епископаны, аббатаны и т. п. (католическая церковь); далее остров Пушистых котов с их эрцгерцогом Когтистым хватуном (судейские): они «питаются маленькими детьми», и «когти у них такие крепкие, длинные и острые, что никто, будучи схвачен ими, уже не вырвется»; затем царство Квинтэссенции (схоластики), которая питается только «абстракциями, категориями, мечтаниями, шарадами» и т. п. и лечит больных песнями. Наконец путники прибывают к оракулу Божественной бутылки, которая в качестве ответа Панургу изрекает: «тринк», т. е. «пей», что каждый толкует по своему разумению: натуры более низменные, как Панург или брат Жан, понимают это лишь как призыв к выпивке, но для людей просвещенных, «истинных пантагрюэлистов», это — приглашение пить из «источника мудрости».
Несмотря на отмеченную эволюцию во взглядах и настроениях Р., роман его обнаруживает глубокое идейное единство. Мировоззрение Р. сложилось в атмосфере гуманизма и Реформации. Педагогические идеи Рабле совпадают с идеями Бюде, Эразма Роттердамского, Лютера; его отношение к религии и духовенству близко к взглядам Эразма и т. п. В целом — это мировоззрение буржуазии, на заре капитализма восстающей против феодальных догм, средневекового обскурантизма и удушения прав личности. Р. не просто отражает эти новые идеи и чувства, но дает им в своем романе самое боевое выражение. Он — натура активная, воинствующая. Из всех древних величайшие в глазах Р. и наиболее им любимые — Демосфен, Аристофан и Эпиктет: три борца.
Р. начал с мажорных тонов. Его раскатистый смех, буффонное балагурство, гиперболизм образов первых двух книг — не только средство приманить читателя, чтобы помочь ему лучше овладеть скрывающимся за всем этим серьезным содержанием, но и выражение избытка сил, жизнерадостности нового молодого класса, перед которым раскрываются необъятные перспективы. Рабле прославляет наступивший расцвет наук и просвещения. «То время, когда я воспитывался, — пишет Гаргантюа своему сыну, — было благоприятно для наук менее нынешнего. То время было еще темнее, еще сильно было злосчастное влияние варваров, готов, кои разрушили всю хорошую письменность. Но по доброте божьей, на моем веку свет и достоинство были возвращены наукам» (кн. II, гл. 8). Этот новый гуманистический идеал Рабле утопически выразил в картине Телемского аббатства, этой ассоциации интеллигентов, которые, по выражению А. Н. Веселовского, «работают для преуспеяния человечества и свободны от труда». Телемское аббатство не знает правил, стесняющих гармоническое развитие личности, здесь нет места для «нищих духом», порочных и убогих, здесь царство красоты, молодости, радости жизни. Телемиты вольны вступать в брак, пользоваться благами богатства и свободы. Они чтут науки и искусства, между ними нет таких, кто не умел бы «читать, писать, петь, играть на музыкальных инструментах, говорить на пяти-шести языках и на каждом языке писать как стихами, так и обыкновенной речью».
Зло осмеивая средневековый суд, феодальные войны, старую систему воспитания, всякую схоластику, богословскую метафизику и религиозный фанатизм, Р. прокламировал освобождение человеческой личности — и в первую очередь физической природы человека — от всяких пут. Рабле утверждает физическое, физиологическое начало как основное в жизни отдельных людей и человеческого общества. Если в своей педагогической системе Рабле выдвигал принцип равномерного, гармонического развития душевных и физических свойств человека, то все же именно вторые он считал первичными. Земля, плоть, материя для него — основа всего сущего. Мотивы всех поступков, все человеческие движения изображаются им прежде всего как физиологические рефлексы. Это восстание (в элементарных его проявлениях — еще грубое, «непросвещенное») так долго угнетаемой плоти сочувственно закрепляется Рабле в образе брата Жана. Ключ ко всякой науке и ко всякой морали для Р. — возвращение к природе. Все, что является отклонением от нее, — плохо знаменитое противопоставление Физиса — Антифизии, кн. IV, гл. 32). Реабилитация плоти — задача столь важная для Р., что он сознательно заостряет ее, беря иногда нарочито грубый и циничный тон. Во всем романе его мы не найдем иного понимания любви между полами, нежели как простой физиологической потребности. Отсюда — смелость выражений Р., многочисленные пищеварительные и «анатомические» подробности и пр. Однако утверждение первенства физического начала в человеке отнюдь не означает у Рабле высшую оценку его. В конечном итоге Р. требовал подчинения телесного начала духовному (интеллектуальному и моральному), и картины невоздержанности в пище и питье часто имеют у него сатирический характер. Начиная с «Третьей книги» все сильнее звучит у него требование умеренности.
Красной нитью через весь роман (особенно в двух первых книгах) проходит вера в благость природы, в естественную «доброту» человека. Все естественные влечения, по мысли Р., законны, и если их не насиловать, они приведут лишь к действиям разумным и моральным (ср. Телемское аббатство с его девизом «Делай, что захочешь!»). Этот оптимизм эта светлая жизнерадостность, не исчезая вполне, лишь слегка омрачается в последних книгах привкусом горечи и разочарования.
Р. утверждал доктрину «естественной нравственности» человека, не нуждающейся в религиозном обосновании. Но и вообще в его понимании мира религии нет места. Не доходя до полного атеизма, Р. практически исключает бога, во всяком случае какую-либо религиозную догматику.
Все, что связано с практикой католицизма, подвергается Рабле жестокому осмеянию. Он ненавидит (подобно Эразму) богословов, глумится над Римом, учением о «декреталиях», всякой мистикой. Для Р. нет ничего ненавистнее монахов. По его мнению, «монашество происходит от праздности высших классов, которые таким путем избавляются от лишних ртов и от невежества и бедности народа, которые безделье предпочитают труду». При враждебности Р. всякой религиозной догме он не имел никаких оснований относиться к кальвинизму лучше, чем к католичеству. Уничтожая в издании 1542 пассажи, где раньше у него проскальзывали симпатии к кальвинизму, Р. не погрешил этим против своих более созревших к тому времени убеждений. Вероисповедная распря ему безразлична, ибо фанатики «папефиги» в его глазах вполне стоят фанатиков «папиманов». И Кальвин имел причины вторить сорбоннистам в своем осуждении Рабле, который, по его словам, не верит ни в бога, ни в ад, ни в бессмертие души. Действительно, не порывая официально с христианством, Рабле дал ему столь же «широкое» толкование, как и Эразм, приравнивая евангельские легенды к античным мифам и считая те и другие лишь символами. Рассказав легенду о смерти Великого Пана, Пантагрюэль заключает: «Все же я толкую это как смерть великого спасителя верующих..., ибо он — наше Все, все что мы имеем, все, чем мы живем, все, на что мы надеемся, — все есть он, в нем, от него и через него» (кн. IV, гл. 28). Здесь Р. предельно обнажает свою мысль: его религия — философский пантеизм.
Франсуа Рабле (фр. Francois Rabelais)
Своим зачаточным, но уже вполне отчетливым материалистическим методом мышления, всем боевым характером своей сатиры и своим жизнеощущением, борьбой своей не только с мистикой и метафизикой, но и (в противоположность напр. Ронсару и Плеяде) со всякой романтикой и эстетизацией образов и чувств Р. проявлял себя идеологом передовой буржуазии своего времени, революционно настроенным по отношению ко всему средневековому, феодальному, и стремящимся построить новый, гуманистический идеал жизни. Эта классовая позиция Р. ярче всего сказалась в его отношении к разным слоям общества. С наибольшей охотой и мастерством он изображал толпу, плебейскую среду, низы общества, включая интеллигентную деклассированную богему (Панург). Напротив, он почти не выводил представителей господствующих классов, а если и выводил, то в остро сатирическом плане, награждая их выразительными, не всегда удобопереводимыми именами: граф Спадассен, капитан Мердайль, герцог де Бадефесс, принц де Гратель и т. п. (кн. I, гл. 31, 33). Отношение Р. к различным классам фиксируется в гротескном описании «того света», которое дает побывавший там Эпистемон (кн. II, гл. 30): цари и великие мира сего выполняют там самые унизительные обязанности, между тем как скромные мещане и бедняки занимают первые места.
Как идеолог буржуазии эпохи первоначального накопления Р. — убежденный сторонник абсолютизма. Помимо основной линии королевской политики, сводившейся к борьбе с крупными феодалами, Рабле привлекало к Франциску I то широкое покровительство, которое в первую половину своего правления (примерно до 1535) тот оказывал гуманизму. И возможно, что наиболее положительные образы романа Р. — Грангузье, Гаргантюа и особенно Пантагрюэль, миролюбивые и добрые, пекущиеся о благе подданных «короли-философы» — имеют многие черты идеализированного Р. образа Франциска I. Но после наступившей реакции образ Пантагрюэля как короля тускнеет: в последних книгах он почти уже не показан правителем, а только путешественником и мыслителем, воплотителем философии «пантагрюэлизма».
Вполне соответствует идеологии Р. и стиль его — яркий, кипучий, необыкновенно красочный. Приемы комического у него крайне разнообразны — от наивной игры слов до тонкой философской иронии. В стиле и в языке Рабле еще много средневекового: хаотическое нагромождение слов, грубоватый гиперболизм, нарушения «хорошего вкуса», столь вменявшиеся Р. в вину «классиками» XVII и XVIII веков. Но во всем этом проявляется также плебейская природа стиля Рабле, его ориентация на низы. В целом — это сочный и исключительно гибкий язык, язык Ренессанса.
Р. — один из величайших мастеров описаний, острого диалога, портретирования. Р. очень много сделал для развития французского языка. Как гуманист он конечно вносил в него множество античных элементов. В его романе насчитали около 1 000 латинизмов и более 500 эллинизмов, из которых десятка два введены им самим. Однако, предвосхищая теории Плеяды, Р. проповедывал в этом отношении умеренность и в эпизоде с «лимузинским школяром» (кн. II, гл. 6) жестоко расправился с «обдирателями латыни», коверкающими французский язык. С другой стороны, Р. весьма обогатил язык разными вульгаризмами и провинциализмами, в особенности конечно туренскими.
Роман Р. — энциклопедия знаний того времени. Бесчисленны встречающиеся у Р. заимствования и цитаты из различных (числом более 100) авторов, особенно древних, причем материал этот Р. использует крайне разнообразно, иногда с полной серьезностью для доказательства какой-нибудь мысли, иногда ради комического эффекта, иногда в чисто орнаментальных целях, но всегда осваивая его и «модернизируя» в соответствии со своими идейными и художественными намерениями.
Р. не создал литературной школы и не имел прямых продолжателей, но влияние его на последующую литературу огромно. Из крупных французских писателей, на которых гуманистический и натуралистический юмор Р. оказал заметное воздействие, назовем Мольера (воспроизведшего мотивы Р. в нескольких своих пьесах), Лафонтена (стихотворные «Сказки»), Лесажа, Вольтера (гротески «Кандида»), Бальзака («Смехотворные рассказы» которого — прямое подражание Р.), отчасти Э. Ожье, из новейших — А. Франса (некоторые рассказы) и Р. Роллана («Кола Бреньон»). За пределами Франции влияние Р. всего заметнее в произведениях Свифта и Жан-Поля Рихтера.
Биография
РАБЛЕ, ФРАНСУА (Rabelais, Francois) (4 февраля 1494 года – 3 апреля 1553 года), крупнейший представитель литературы французского Возрождения, прославленный автор сатирических повествований Гаргантюа (Gargantua) и Пантагрюэль (Pantagruel). Родился, по утверждениям одних ученых, в 1483, по убеждению других – в 1494; ко второму мнению склоняется большинство биографов. Полагали, что его отец был трактирщиком, но эта легенда давно опровергнута: он был судебным чиновником, т.е. принадлежал к просвещенному среднему сословию, которому столь многим обязано французское Возрождение. Антуану Рабле принадлежали в Турени земли неподалеку от Шинона; в одном из его поместий, Ладевиньер, и родился Франсуа.
Остается неясным, каким образом и в силу каких причин он в столь раннем возрасте (предположительно в 1511) поступил в монастырь. Загадочны и мотивы, заставившие его отдать предпочтение францисканским обителям. Эти монастыри в ту пору оставались в стороне от гуманистических устремлений и даже изучение греческого считали уступкой ереси. Симпатизировавший гуманизму епископ Жофруа д"Эстиссак из ближайшего бенедиктинского аббатства Мальезе взял к себе секретарями Франсуа и его друга Пьера Ами.
В 1530, оставаясь в духовном звании, Рабле появился в известной медицинской школе в Монпелье и уже через шесть недель был готов держать экзамены на бакалавра – несомненно, что медициной он занимался и прежде. Два года спустя он стал врачом городской больницы в Лионе. В те времена Лион был крупным центром книжной торговли. На ярмарках среди народных книг можно было найти переделки средневековых романов о деяниях великанов и всевозможных чудесах, например Большие хроники (автор неизвестен). Успех этой истории семейства великанов побудил Рабле приняться за собственную книгу.
В 1532 он напечатал Страшные и ужасающие деяния и подвиги достославного Пантагрюэля (Horribles et espouantables faicts et prouesses du tres renomme Pantagruel). Хранителями ортодоксальной догмы, в том числе Сорбонной, теологическим факультетом Парижского университета, книга была немедленно осуждена. В ответ Рабле убрал несколько запальчивых выражений (вроде «сорбоннского осла») и, отставив старые побасенки, написал разящую сатиру, не оставлявшую сомнений насчет его намерений в будущем. Это была книга о Гаргантюа, «отце Пантагрюэля». Великаны остались и в ней, как остались и многочисленные отзвуки перепалки, происходившей в 1534. В тот период многие из друзей Рабле оказались в заточении, были изгнаны либо ожидали еще более плачевные судьбы. Пользовавшийся большим влиянием дипломат Жан Дю Белле, кардинал и посланник в Риме, несколько раз брал с собой в Рим Рабле и добился от папы полного прощения за те прегрешения против церковной дисциплины, которые его друг допускал в былые дни (Отпущение 17 января 1536).
Франсуа Рабле (фр. Francois Rabelais)
Вплоть до 1546 Рабле писал мало: много времени отнимала у него работа над сочинениями, представленными на докторскую степень, полученную в 1537. Известен случай, когда были перехвачены его письма и он на время удалился в Шамбери. Третья книга (Tiers Livre), описывающая новые приключения Пантагрюэля, была осуждена, как и прежние. На помощь пришли высокопоставленные друзья. Кардинал Дю Белле добился для Рабле приходов в Сен-Мартен де Медон и Сен-Кристоф де Жамбе. Кардинал Оде де Шатийон получил королевское одобрение на публикацию Четвертой книги (Quart Livre), что не помешало Сорбонне и парижскому парламенту осудить ее, как только она вышла в 1552.
В своих сочинениях Рабле демонстрирует исключительное богатство тональности – от послания Гаргантюа сыну (Пантагрюэль, гл. VII) до таких мест, когда сами заглавия едва ли воспроизводимы без пропусков, обозначаемых точками. Оригинальность Рабле всего ярче проявилась в его необычайно красочном и пышном стиле. В его трудах по медицине еще чувствуется влияние Галена и Гиппократа. Один из наиболее известных французских врачей, он во многом обязан своей репутацией тому обстоятельству, что был способен толковать греческие тексты, а также анатомическим сеансам, до какой-то степени предвещавшим методы лабораторного исследования. Не назвать особенно самобытной и его философию. Напротив, писания Рабле – истинная находка для прилежного любителя устанавливать источники и заимствования. Зачастую повествование занимает всего несколько строк, и страница почти полностью заполняется примечаниями. Этот комментарий, отчасти лингвистический, составляли ученые источники, речь простонародья, включая диалекты, профессиональный жаргон разных сословий, а также греческий и латынь – распространенные в ту эпоху кальки.
Гаргантюа и Пантагрюэля называют романами. Действительно, на их композицию большое влияние оказали популярные в то время рыцарские романы. Рабле тоже начинает рассказ с рождения своего героя, который, конечно, появляется на свет «весьма странным образом». Затем традиционно идут главы о детстве и воспитании в отроческие годы – воспитывают героя как адепты Средневековья, так и Возрождения. Воспитание в духе последнего вызывает у автора только восторги, воспитание же в духе Средневековья – одно презрение. Когда Гаргантюа конфискует колокола Собора Парижской Богоматери, теологический факультет Парижского университета направляет к нему делегацию с целью их вернуть. Возглавивший эту делегацию магистр Ианотус де Брагмардо описан со злою насмешкой. В резком контрасте с этим слабоумным стариком стоит прекрасно воспитанный, светлый умом Гаргантюа, чья внешность столь же безукоризненна, как и его латынь. Среди его помощников едва ли не самый интересный – брат Жан, очень схожий с братом Туком из баллад о Робин Гуде. Брат Жан – воплощение идеала, близкого сердцу автора, как близок он был и Эразму Роттердамскому: это монах, отнюдь не пренебрегающий живой, деятельной жизнью, умеющий постоять за свою обитель и словом, и делом.
Франсуа Рабле (фр. Francois Rabelais)
В Пантагрюэле, следующем за Гаргантюа (хотя он напечатан раньше), заимствования из фольклора, составившие основу рассказа, намного очевиднее. Герой-великан, одержимый жаждой приключений, прямо перенесен в рассказ из лубочных книг, продававшихся на ярмарках в Лионе и Франкфурте. Его рождение происходит также «весьма странным образом» и описывается с многочисленными акушерскими подробностями. Столь же красочно повествование о том, как росло это громадных размеров чудо природы, но постепенно основное внимание автор начинает уделять интеллектуальным устремлениям в духе Возрождения. Показательна сцена знакомства с Панургом, который рекомендует себя, произнося речи на многих языках, – эпизод, точно рассчитанный с целью вызвать смех у публики, принадлежащей к кругам гуманистов, где могли счесть немецкий трудным, однако различали греческий и древнееврейский, если говорящий демонстрировал «истинный дар риторики». В этой же книге (глава VIII) находим написанное стилем Цицерона письмо к Пантагрюэлю, свидетельствующее, сколь страстно верили тогда люди в наступление новой эпохи.
Появившись в повествовании, Панург останется в нем до самого конца. Третья книга построена так, что он постоянно находится в центре действия, рассуждая то на темы экономики (о пользе долгов), то о женщинах (следует ли ему жениться?). Когда рассказ доходит до женитьбы Панурга, Рабле заставляет его искать совета то у одного персонажа, то у другого, так что в деле участвуют разные группы людей. Их мнения оказываются совсем не убедительными, и Панург решает прибегнуть к совету оракула Божественной Бутылки, так что книга завершается на ноте и ироничной, и горькой.
Четвертая книга полностью отведена под путешествие Пантагрюэля, представляющее собой и паломничество в средневековом духе, и ренессансный опыт познания, отчасти в подражание Жаку Картье, описавшему свои путешествия, или многочисленным «космографиям» того времени. Сочетание средневековых и ренессансных элементов у Рабле не должно удивлять читателя. Та же амбивалентность свойственна и другим деталям его повествования. Путешествие начинается с евангелической, почти протестантской церемонии, но, с другой стороны, перед нами старая привычка давать аллегорические названия различным островам, которые посещает экспедиция (как острова Папеманов и Папефигов). Дабы эта географическая фантазия не иссякала, названия берутся даже из древнееврейского, как, например, остров Ганабим (множ. число от слова ganab – вор). Странно, что изобретательный и неунывающий Панург постепенно становится малосимпатичным персонажем, как, например, в знаменитой сцене бури на море, когда он ведет себя как трус, в отличие от брата Жана, с его твердостью духа, владением ситуацией и знанием морского дела.
В Четвертой книге путешествие не завершено. Пятая книга заканчивается сценой у оракула Божественной Бутылки, чье таинственное слово истолковывается как «тринк», т.е. как приглашение испить из чаши познания. Тем самым финал всего произведения приобретает оптимистическую тональность – герои полны надежд, что впереди новая эра.
Пятая книга появилась в двух вариантах вскоре после кончины Рабле. Споры о том, не является ли она подделкой, ведутся давно. Тот факт, что Пятая книга не может быть безоговорочно признана творением Рабле, осложняет понимание и оценку его взглядов. Даже по тем частям произведения, относительно которых не возникает сомнений в авторстве, сложно судить, каково было отношение автора к религии. В наши дни принято считать, что он был последователем Эразма, т.е. желал церковных преобразований, но не отделения от Рима. Неприязнь к монашеству объясняется не только отвращением к аскетизму, но и напряженной в ту пору полемикой, которая шла в самих монастырях между приверженцами гуманизма и ревнителями средневековых порядков. Об этой полемике Рабле думал, насмешливо описывая библиотеку монастыря Св.Виктора (Пантагрюэль, глава VII), в которой полки уставлены книгами с комическими заглавиями (вроде «Башмаков терпения»).
Последние годы Рабле окутаны тайной. Возможно, никогда не будет выяснено, почему он отказался от своих приходов вскоре после того, как их получил. Ничего достоверно не известно о его смерти, помимо эпитафий поэтов Жака Таюро и Пьера де Ронсара, причем последняя звучит странно и не комплиментарна по тону.
Обе эпитафии появились в 1554. Даже о месте захоронения Рабле ничего нельзя сказать точно. Традиционно считается, что он погребен на кладбище собора св.Павла в Париже.
Биография
А. Гербстман. ФРАНСУА РАБЛЕ (1495 - 1553)
ПОВЕШЕННЫЙ ЗАГОВОРИЛ.
Франсуа Рабле (фр. Francois Rabelais)
В этот день в Лионской городской больнице было оживленно и шумно. Прослышав о том, что недавно, в ноябре 1532 года, назначенный в больницу врач, по имени Франсуа Рабле, производит публичное вскрытие трупа преступника, повешенного по приговору королевского суда, люди различных сословий и состояний, разных взглядов и интересов толпились у входа. Одних влекла сюда наука, стремление к познанию истины; другие жаждали увидеть, как будет покаран святотатец, нарушающий требования католической церкви и самого папы римского, запретившего медикам применять железо и огонь.
— Смелый ученый муж, врач Рабле, знаток и переводчик великих медиков древности Гиппократа и Галена, объяснит нам сокровенные тайны природы,— радовались одни.
— Еретик еретика видит издалека,— шипели другие, указывая на пристально наблюдавшего за ходом вскрытия Этьена Доле, гуманиста-книгоиздателя, ненавистного лионским святошам и ханжам.— Да чего можно ждать, если ересь проникла и в королевскую семью: сама сестра короля, Маргарита, королева Наваррская, одержима ею...
...Закончив вскрытие, дав необходимые объяснения, приветливо простившись с друзьями и насмешливо скрещивая взгляд с противниками, врач Рабле поспешил в свою каморку при больнице. Ему хотелось собраться с мыслями.
ВОСПОМИНАНИЯ ПРОШЛЫХ ЛЕТ
Франсуа Рабле (фр. Francois Rabelais)
Он происходил из состоятельной семьи. Предки его вышли из народа, но отец унаследовал по материнской линии дворянский титул и кое-какие поместья. Однако Франсуа был младшим среди его детей и по законам своего времени мог рассчитывать в жизни только на самого себя. Отец прочит его в монахи, и уже с десятилетнего возраста мальчик знакомится с монастырем, его людьми и бытом,— это аббатство в Турени, в местечке Сейи, неподалеку от родины Рабле — города Шинона.
Монастыри католического ордена, носившего имя Франциска Ассизского, были известны суровостью своих нравов,— они требовали полного отказа от земных радостей, отвергали науку и передовую мысль. Характер и интересы молодого монаха неизбежно должны были привести его к резкому столкновению с монастырскими устоями.
Несколько десятилетий тому назад, в середине XV века, было изобретено книгопечатание; при Людовике XI в Париже появился первый печатный станок, теперь они насчитывались десятками. Что это за книжечка, которую Франсуа так старательно прячет за пазухой своей монашеской рясы? «Похвала глупости» Эразма Роттердамского!.. В Испании за чтение и хранение этой книжонки виновного объявляют еретиком и сжигают на костре инквизиции. Писатель не щадит ни придворных, ни лжеученых, ни королей, ни пап. Вот еще одна книжка, потайная и заповедная — «Утопия» Томаса Мора. Франсуа читает их украдкой, и новый мир раскрывается перед ним...
Книги выпущены в свет на латинском языке. Франсуа изучает языки — древние и новые: латынь, греческий, итальянский. Вскоре он овладевает ими в такой мере, что не только свободно читает недозволенную монастырями греховную литературу, но и пробует свои силы в писании на этих языках.
Рабле вступает в переписку с известными учеными-гуманистами. И когда у него и его друга по монастырю, Пьера Лами, находят запретные книги и заточают виновных в монастырскую тюрьму, из которой они, перехитрив тюремщика, бегут, за них вступается один из виднейших французских гуманистов Гийом Бюде. Сохранилось его написанное по этому поводу письмо, адресованное Лами: «Что за весть дошла до меня! Оказывается, вас и Рабле за усердие в изучении греческого языка всячески донимают и притесняют в вашей обители заклятые враги печатного слова и всего изящного. О, пагубные бредни! О, чудовищное заблуждение! Итак, тупые и грубые монахи в духовной слепоте своей осмеливаются преследовать клеветою тех, чьи познания, приобретенные в столь краткий срок, должны бы составлять гордость всей братии!.. Все друзья науки были готовы по мере сил и возможностей помочь вам в беде — вам и тем немногим монахам, которые вместе с вами стремятся познать всеобъемлющую науку...» Влиятельным покровителям удалось добиться смягчения участи Франсуа; сперва его переместили в другой монастырь, бенедиктинский, где не было таких строгостей, а затем он получил возможность, не теряя духовного звания, отдаться науке, которая издавна его привлекала. Он отправляется на юг Франции, в Монпелье, чтобы в возрасте тридцати пяти лет вступить в число студентов прославленного медицинского факультета.
17 сентября 1530 года в регистрационной книге факультета появилась следующая запись: «Я, Франсуа Рабле, уроженец города Шинона Турской епархии, прибыл сюда с целью изучить медицину... Обязуюсь соблюдать все правила вышеназванного медицинского факультета по примеру всех, кто добровольно зачисляется в студенты и приносит установленную присягу».
Меньше чем за два года Рабле прошел полный курс медицинской премудрости. Он получил звание бакалавра и, как это было принято, выступил на факультете с чтением лекций, в которых давал толкование трудов отцов медицины Гиппократа и Галена И вот он — в Лионе...
Врач Рабле любил искусство и литературу. Не только запретные сочинения Эразма и Мора,- он буквально глотал творения Гомера и Вергилия, Платона и Аристотеля, Данте и Боккаччо.
МОНАХ — ВРАЧ — ПИСАТЕЛЬ
Франсуа Рабле (фр. Francois Rabelais)
Рабле немного отдохнул после трудной процедуры вскрытия. От неугасимой лампады, получившей у бывшего монаха практическое применение, он зажег светильник и взялся за книгу. У нее длинное, мудреное название: "Великие и неоценимые хроники о великом и огромном великане Гаргантюа".
Книга эта написана на родном языке, а не на латыни, чтобы круг читателей был как можно шире, народнее! Книга появилась на Лионской августовской ярмарке 1532 года. В ней повествовалось о том, как волшебник Мерлин сотворил своей чудесной силой великана Грангузье и великаншу Галамель и как они помогали королю Артуру. У супружеской великаньей пары появился на свет сынок - великанчик Гаргантюа. Его вырастили, приодели, вручили ему оружие — чудесную дубинку, усадили на громадную лошадь. И вот он стал служить королю Артуру, побеждая и позоря заслуженных рыцарей.
Имена волшебника Мерлина, короля Артура, великана Грангузье, его супруги Галамели и младенца Гаргантюа были широко известны в народе. Это были герои множества народных преданий, и Франсуа, большой любитель сказок, немало слышал о них в детские годы.
Вспоминается еще одно имя: крошечного проворного дьяволенка Пантагрюэля, наловчившегося извлекать соль иэ морей и, кидая пригоршни в глотку пьяниц, возбуждать у них все большую и большую жажду.
С восторгом прочтя книгу о похождениях Гаргантюа, Рабле задумал написать продолжение, сделать своим героем сына Гаргантюа — Пантагрюэля, которого он из чертенка превратил в великана, придав ему черты героя народных сказок и легенд.
Он посвящал своему замыслу немногие свободные от врачевания часы, писал ночами при тусклом мерцании неугасимой лампады и светильника, и дело уже близилось к концу: вырастала книга, насыщенная гуманистической мудростью, веселая и насмешливая.
Он решил издать ее не под своим именем — Франсуа Рабле, а, переставив буквы в нем, под псевдонимом — Алькофрибас Назье.
Франсуа перебирал исписанные листки. Повествование начиналось обращением автора к будущим читателям: «Вы не так давно видели, читали и изучали «Великие и бесподобные хроники об огромном великане Гаргантюа» и отнеслись к этой книге с таким же доверием, с каким люди истинно верующие относятся к библии или же к святому евангелию... Громадная выгода и польза от вышеупомянутой гаргантюинской хроники общеизвестна, непреложное чему доказательство состоит в том, что у книгопродавцев она разошлась за два года в таком количестве, в каком библия не расходилась в течение девяти лет».
Прочел и усмехнулся: «Уж и разъярятся наши церковники!»
«Ныне предлагаю вашему вниманию другую книгу в таком же духе, впрочем, несколько более достоверную и правдоподобную, нежели та... Я веду рассказ о страшных деяниях и подвигах Пантагрюэля...»
Осенью того же 1532 года новая книга вышла в свет. Она имела успех, раскупалась быстро. Читатели, одни сочувственно, другие — неодобрительно, угадывали в деяниях сказочных великанов, созданных народной фантазией, скрытые мысли, чувства, интересы, которые в эту пору волновали умы и сердца многих.
ПАНТАГРЮЭЛЬ — КОРОЛЬ ЖАЖДУЩИХ
Франсуа Рабле (фр. Francois Rabelais)
Что же могли найти читатели-современники в книге о «Пантагрюэле, короле жаждущих»? Чем отличалась она от своего прообраза и первоисточника — народных преданий и недавно увидевшей свет народной книги, пользовавшейся столь широкой популярностью?
Творение Рабле открывалось комической родословной героя, перечислением всех его предков; вдумчивый читатель, подготовленный сопоставлением народной книги и библии, ироническим упоминанием об апостолах Луке и Матфее, должен был обратить внимание на то, что начиналась родословная со времен Авеля и Каина, а в завершение списка высмеивалась сказка о потопе и Ноевом ковчеге, и понять, что здесь пародируется священное писание. Далее речь идет о детстве великана, о его воспитании и образовании. Он попадает в Париж и изучает фолианты в знаменитой библиотеке аббатства Сен-Виктор. Снова идет длинный перечень, на этот раз названий книг. Читатель без труда мог сообразить, что названия эти в совокупности являлись беспощадной издевкой, многообразной сатирой на Сорбонну, оплот католической реакции, душительницу передовой гуманистической мысли, на пережитки средневековой схоластики в образовании и культуре.
Находясь в Париже, Пантагрюэль получает послание от своего отца, великана Гаргантюа. Письмо это — программа воинствующего гуманизма.
Противопоставляя «темному времени» — средневековью — современность, Гаргантюа писал сыну: «Ныне науки восстановлены, возрождены языки». Эти слова содержали прямой намек на недавнюю победу сил прогресса, на тот факт, что французский король Франциск I, по настоянию близких к нему ученых-гуманистов, и прежде всего давнего заступника Рабле — Гильома Бюде, повелел учредить в 1530 году, в противовес Сорбонне, новое учебное заведение — Коллегию королевских лекторов. В нем должны были преподаваться древние языки, а это открывало людям широкую картину искусства и культуры античности, и воспитание должно было осуществляться на новых, гуманистических началах. Пути такого воспитания и начертал Гаргантюа в своем письме: «Моя цель и желание, чтобы ты превосходно знал языки... Ни одно историческое событие да не изгладится из твоей памяти... К свободным наукам, как-то: геометрии, арифметике и музыке, я привил тебе некоторую склонность,.. развивай ее в себе, а также изучи все законы астрономии; астрологические
же гадания... пусть тебя не занимают, ибо все это вздор и обман.. Что касается явлений природы, то я хочу, чтобы ты выказал к ним должную любознательность, чтобы ты мог перечислить, в каких морях, реках и источниках какие водятся рыбы, чтобы все птицы небесные, чтобы все деревья, кусты и кустики, все травы, растущие на земле, все металлы, сокрытые в ее недрах, и все драгоценные камни Востока и Юга были тебе известны... Внимательно перечти книги греческих, арабских и латинских медиков... С помощью постоянно производимых вскрытий приобрети совершенное познание мира, именуемого микрокосмом, то есть человека».
В этих словах отчетливо слышится отзвук смелых деяний скромного врача Лионской городской больницы, описанием которых был начат наш рассказ; все письмо проникнуто той ненасытной жаждой знаний, изучения вселенной и человека, макрокосма и микрокосма, мыслями, которые страстным призывом прозвучали еще в «Божественной комедии» Данте и с тех пор не переставали волновать передовые умы Италии, Германии, Франции, Англии. Эти мысли и требования составляли основу основ философии гуманизма, мировоззрения той — по словам Ф. Энгельса — знаменательной эпохи, которую немцы называют реформацией, французы — ренессансом, а итальянцы — квинквеченто и содержание которой не исчерпывается ни одним из этих наименований(1).
Человек, независимо от его происхождения и состояния, независимо от того, аристократ ли он или плебей, сын короля или сын народа, человек при любых условиях провозглашался самой большой ценностью в мире. Начисто отвергались запреты, налагаемые католицизмом на чувства людей, на их стремление к знанию. Время требовало от человека, чтобы он проявлял и применял на деле все свои способности и таланты. Рабле знал: Данте был поэтом, политическим деятелем, философом, естествоиспытателем, филологом; Боккаччо — писателем, историком, коемографом; Петрарка блистал во многих областях творчества; впоследствии Рабле, во время своих путешествий по Италии, познакомится с ее искусством, с творениями Леонардо да Винчи, который был не только великим художником — живописцем, скульптором, но и математиком, физиком, строителем... Сам Франсуа Рабле не
---------------------------
1. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XIV, стр. 475.
------------------------------
случайно привел в своей книге программу гуманистического воспитания,— это была его программа, и он следовал ей на протяжении всей сознательной жизни: он изучил философию, математику, юриспруденцию, освобожденную от пут средневековой схоластики, музыку, астрономию, медицину... Все науки его времени были для пего открытой книгой. День он посвящал медицине, вечера — приобретению новых знаний, чтению на многих языках, бессонные ночи — творчеству!..
Значительно расширился круг его связей и знакомств: замечательный поэт-гуманист Клеман Маро, ненавидимый Сорбонной и церковью, Бона-вентура Деперье с его веселыми рассказами, взятыми из самой гущи городской жизни. Рабле ведет оживленную переписку с Эразмом Роттердамским и с Томасом Мором: гуманист Франции протягивал руку друга гуманистам Германии и Англии. Признавая себя духовным сыном Эразма, Франсуа писал знаменитому ученому: «Ты меня воспитал, ты вспоил меня чистым молоком божественного своего знания, одному тебе я обязан всем, что есть во мне ценного, всем, чего я достиг».
Рабле отлично сознает ту степень опасности, которая грозит ему как ученому-гуманисту. Враг силен, а король колеблется! Покровительница поэтов, королева Наваррская Маргарита, сестра короля, женщина широких знаний и таланта, прославленная писательница, то и дело сама вынуждена защищаться от нападок — прямых и из-за угла, со стороны Сорбонны и церковников. В 1527 году, когда ее брат после поражения при Павии находился в плену в Испании, она не смогла отстоять гуманиста Луи Беркена, и его, по воле архиепископа Парижского, сожгли на костре. Пламя костров святейшей инквизиции все чаще пытается истребить новую пауку, подавить стремление к знанию. И Франсуа горько шутит в кругу своих друзей: «Меня подогревать не нужно,— я достаточно горяч от природы».
Да, разносторонняя одаренность человека, с точки зрения мракобесов-церковников, опасна и подлежит ограничению и запрету.
И вот в книге Рабле рядом с гуманистом Пантагрюэлем и его спутниками и единомышленниками возникает удивительный Панург (по-гречески — «хитрец, ловкач»), человек умный, талантливый, насмешливый, мастер на все руки, умеющий все вышутить, поиздеваться и над знатной дамой, и над самим господом богом, победить знаменитого иноземного ученого без слов, при помощи одних жестов... И при всем при этом он неудачник в жизни, вечно в нужде, несмотря на известные ему «шестьдесят три способа добывания денег, из которых самым честным и самым обычным являлась незаметная кража». При этом он «озорник, шулер, кутила, гуляка и жулик, каких и в Париже немного». И далее Рабле приводит строку из сатирического «Послания» Клемана Маро к королю Франциску I: «А в сущности — чудеснейший из смертных»,— тут же замечая, что «чудеснейший из смертных» «вечно строил каверзы полицейским и ночному дозору», а заодно и богословам, святым отцам, жадным купцам и другим представителям враждебного стана.
Судьба Панурга свидетельствовала об опасностях, таящихся для человека в одаренности, талантах, проницательном уме, и как бы предвещала трагическую участь близких друзей писателя — Клемана Маро, поэта-вольнодумца, который окончил свои дни в изгнании; Бонавентуры Деперье, автора антицерковного памфлета, несмотря на покровительство Маргариты, королевы Наваррской, затравленного реакцией, доведенного до самоубийства; Этьена Доле, да и свою собственную — временами сам Рабле вынужден был искать спасения от происков инквизиции в бегстве на чужбину.
Примечательно, что гуманист Пантагрюэль с первой же встречи делает Панурга своим неразлучным спутником и другом.
Письмо отца пришлось Пантагрюэлю по сердцу. «Получив и прочитав это письмо, Пантагрюэль взыграл духом и загорелся желанием учиться еще лучше, и, видя, как он занимается и успевает, вы бы оказали, что ум его пожирает книги, как огонь пожирает сухой вереск,— до того Пантагрюэль был въедлив и неутомим».
В письме Гаргантюа сыну имелось одно примечательное место: после подробного изложения системы мирных занятий следовало краткое, но многозначительное напоминание о возможности наступления иных времен, обусловленных «внушением дьявольским»,— времен войны.. . «Когда ты станешь зрелым мужем, тебе придется прервать свои спокойные и мирные занятия и научиться ездить верхом и владеть оружием, дабы защищать мой дом и оказывать всемерную помощь нашим друзьям, в случае если на ник нападут злодеи».
Это мрачное предупреждение звучало естественно и злободневно в ту пору, когда народы Франции, с одной стороны, Германии и Испании — с другой, уже на протяжении многих лет были вовлечены в кровавую опустошительную войну.
В конце книги оно и оправдывается: Пантагрюэль узнает о смерти отца, о том, что враги вторглись в его родную страну Утопию, опустошили ее, осадили столицу... И великан в сопровождении своих старых и новых друзей спешит на помощь родине. В результате успешных военных действий враги были разбиты, король Анарх взят в плен, и Панург направил энергию Пантагрюэля на полезные занятия.
ВОЗВРАЩЕНИЕ К ГАРГАНТЮА
Франсуа Рабле (фр. Francois Rabelais)
Рабле не сразу сдержал обещание написать продолжение истории Пантагрюэля и Панурга,— пройдет немало лет, прежде чем он приступит к его выполнению. Едва выпустив в свет свой рассказ о Пантагрюэле, писатель вернулся к герою народной книги, великану Гаргантюа.
Новая книга повествовала «о преужасной жизни великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля». В ней рассказывалось о родителях героя — великанах Грангузье и Гаргамели, о его воспитании, о том, как ему пришлось защищать от нападения врагов родную Утопию.
В предисловии автор предупреждал читателя о том, чтобы он не судил по видимости, не доверял внешнему значению слов, а стремился проникнуть в их сокровенный смысл, намекая таким образом на необходимость понимать иносказание.
А дерзкие сатирические намеки встречали читателя на первых же страницах. Необычайные обстоятельства беременности великанши Гаргамели и появления на свет Гаргантюа явно пародировали христианский миф о рождении Иисуса Христа; рассказ о воспитании и обучении Гаргантюа в детстве содержал едкую сатиру на схоластическую педагогику, процветавшую в Сорбонне; повествование о короле Пикрохоле с его планами завоевания вселенной современники воспринимали как сатиру на Карла V, многолетнего врага Франции...
Когда обнаружилась полная несостоятельность схоластического обучения Гаргантюа, к нему пригласили нового учителя, гуманиста Понократа, и тут художник развернул замечательную картину, воспроизводящую торжество гуманистической педагогики и позволяющую читателям книги о Пантагрюэле понять, почему именно Гаргантюа мог обратиться к сыну со своим знаменитым письмом.
Когда Понократ ознакомился с неправильным укладом жизни Гаргантюа, он решил иначе обучать его наукам. Повторяя уроки, Гаргантюа «отвечал их наизусть и тут же старался применить к каким-либо случаям из жизни...» Добрых три часа посвящалось чтению. «После этого выходили на воздух... шли в луга и там играли в мяч, в лапту... столь же искусно развивая телесные силы, как только что развивали силы духовные». За едою беседовали «о свойствах, особенностях, полезности и происхождении всего, что подавалось на стол — хлеба, вина, воды, соли, мяса, рыбы, плодов, трав, корнеплодов...» После этого приносили карты — «не для игры, а для всякого рода остроумных забав, основанных всецело на арифметике...»
Когда же на мирную Утопию, где правил добрый король Грангузье, напал неистовый Пикрохол, гуманист Гаргантюа, при поддержке народа — лучшие его качества воплощены в полнокровном образе брата Жана-Крошителя,— совместно со своими друзьями и единомышленниками нанес Пикрохолу поражение.
Народ вернулся к мирной жизни, а Гаргантюа наградил своих помощников и союзников. Брат Жан, при содействии Гаргантюа, основал Телемское аббатство. «Телем» по-гречески значит «желание». Устав аббатства во всем был противоположен уставу католического монастыря; каждый его обитатель поступал сообразно со своими желаниями. Правила Телема сводились к одному-единственному: «Делай, что хочешь», но так как у всех, населявших Телемскую обитель, были общие интересы, взгляды, устремления, то желания отдельной личности обычно совпадали с желаниями группы или всего коллектива телемитов.
В телемском обществе были любые книги на многих языках, древних и новых; здесь можно было удовлетворить стремление к любому знанию, к любому образу жизни. Запрет накладывался только на то, что предписывалось церковью.
На входных воротах красовалась надпись, начинавшаяся стихами-
Идите мимо, лицемер, юрод,
Глупец, урод, святоша-обезьяна...
Все вы, кто бьет поклоны неустанно,
Вы, интриганы, продавцы обмана,
Болваны, рьяно злобные ханжи,—
Тут не потерпят вас и вашей лжи.
(Перевод Ю. Корнеева)
Все средневековое, косное, мракобесное было раз и навсегда изгнано из Телема. Часть книги, посвященная Телемской обители, заканчивается словами: «Да, чтобы не забыть, приведу вам загадку, высеченную на медной доске, которая была обнаружена в фундаменте обители. В ней говорится...» И далее следовал полный намеков и предсказаний отрывок из поэмы поэта Мелэна де Сен-Желе, вперемежку со стихами самого Рабле; в этом отрывке предсказывалось наступление смутных времен, когда сын вонзит кинжал в спину отца и спасутся только те, кто до конца останется верен своим убеждениям.
Мрачными, темными по смыслу стихами, так дисгармонировавшими с ясной простотой описания Телемского аббатства, заканчивалась книга о Гаргантюа. Что же означало это трагическое предсказание?
ГОДЫ МОЛЧАНИЯ
Франсуа Рабле (фр. Francois Rabelais)
Новая книга вышла в свет к августовской ярмарке 1534 года.
Когда она писалась, тревожные симптомы, свидетельствовавшие об усилении реакции, все более и более волновали Рабле и его друзей.
Решения и действия Франциска I противоречили его словам: он как будто еще благоволил к гуманистам, а между тем всячески искал сближения с папой, заключал с ним договоры и давал ему обещания усилить преследования еретиков во Франции...
Ждать пришлось недолго. 18 октября 1534 года в Париже и еще некоторых городах Франции были развешаны смелые плакаты, разоблачавшие «отвратительные и огромные злоупотребления папской мессы». Плакаты эти проникли даже в королевский дворец, испугали Франциска и привели его в ярость.
Запылали костры, на которых сжигали заподозренных в распространении роковых плакатов. Пыткам подвергались ни в чем не повинные люди. Король издал указ о запрещении книгопечатания во французском королевстве,— этого добилась Сорбонна! Гуманистам пришлось искать спасения в бегстве. В 1538 году был заключен мир с Карлом, и бывший покровитель гуманистов Франциск I окончательно примкнул к лагерю общеевропейской реакции.
В 1540 году был утвержден инквизитор французского королевства; в 1545 году подверглись поголовному уничтожению селения, в которых проживали вальденсы, виновные лишь в исповедании наивной евангелической веры. В 1544 году умер в изгнании, в одинокой бедности поэт Клеман Маро.
В том же году преследуемый, гонимый за свою замечательную книжку, написанную в духе раблезианской сатиры и направленную против церкви — «Cymbalum mundi» («Трезвон на весь мир»), сожженную рукой палача, покончил жизнь самоубийством, подобно древнему римлянину, бросившись на собственный меч, Бонавентура Деперье.
Этьену Доле, который некогда в светлых латинских стихах воспел анатомический подвиг своего друга Рабле, было предъявлено инквизицией Франции обвинение в том, что в одном выражении его перевода из Платона, философа древности, оспаривается христианское учение о бессмертии души. И этого оказалось достаточно, чтобы сжечь Доле на площади Мобер в Париже и предать огню все, что он написал и выпустил в свет!
А Маргарита, королева Наваррская, друг и покровительница гуманистов, при дворе которой в былое время всегда могли найти пристанище такие люди, как Маро и Деперье, что стало с нею? Реакция подбиралась и к ней, и ей грозили расправой... Она впала в мистику и искала теперь для своих новелл сюжетов, полных строгой религиозной морали...
Что же было в эти страшные годы с Франсуа Рабле? Он не произнес ни одного нового слова на протяжении двенадцати лет, с 1534 до 1546 года. Он только переиздавал уже написанное. Его преследовали, травили, враги требовали расправы над ним.
И вот в страшный год, в год казни Этьена Доле, когда на площадях городов Франции повсюду пылали костры инквизиции, неожиданно прозвучал навсегда, казалось, заглушенный голос: появилась третья книга бессмертного творения Рабле. Писатель выполнил свое обещание — он продолжил рассказ о Пантагрюэле и его друзьях. Заглавный лист гласил: «Третья книга героических деяний и речений доброго Пантагрюэля. Сочинение мэтра Франсуа Рабле, доктора медицины». Тут же следовало шутливое предуведомление о намерении писателя продолжать свой труд, довести его до четырех книг.
И хотя сам писатель вынужден обстоятельствами «поберечь свой смех», все же сквозь ставший куда более умеренным тон повествования нет-нет да прорвется подлинный голос великого сатирика. В авторском прологе он обрушивается на ненавистное ему духовенство, восклицая с негодованием: «Вон отсюда, собаки! Пошли прочь, не мозольте мне глаза, капюшонники чертовы!.. А ну, проваливайте, святоши! Я вам задам, собаки! Убирайтесь, ханжи, ну вас ко всем чертям!»
КОНЕЦ ТЕЛЕМИТОВ
Франсуа Рабле (фр. Francois Rabelais)
В 1552 году, за год до смерти писателя, была издана четвертая книта «Гаргантюа и Пантагрюэля». В пей рассказывалось о путешествии телемитов к оракулу Божественной Бутылки. Путешествия в далекие края вызывали в ту пору широкий интерес. В памяти были живы устные и печатные рассказы о великих географических открытиях, о путешествиях Марко Поло, Колумба, Васко да Гама, Магеллана.
Но путешествие, о котором шла речь у Рабле, носило особый характер: нельзя определить его путь на географической карте, найти на ней тe острова с необычными названиями, которые посещали или мимо которых проплывали странники.
Вот остров Прокурации — государство прокуроров, страна ябеды, населенная сутягами. Они благоденствуют только тогда, когда добиваются, чтобы их избили. «Способ у них такой: когда какой-нибудь монах, священник, ростовщик или адвокат имеет зуб на дворянина, он подсылает к нему одного из сутяг. Сутяга вызывает его в суд, назначает дело и в согласии с полученной инструкцией бесстыдно оскорбляет его, пока дворянин не увидит себя вынужденным хватить его палкой или шпагой по голове, переломать ему ноги и спустить его в окно или со стены. После этого сутяга четыре месяца купается в золоте...» Рассказ об острове сутяг, о том, как де Баше расправился с ними, а брат Жан последовал его примеру,— это злая сатира на произвол и продажность королевского суда Франции.
Вот два острова, обитатели которых находятся в постоянной взаимной вражде: на одном, названном Жалким, обитает чудовищный Постник, сам великий пост католичества; на другом, Диком,— свирепые жирные Колбасы. Так писатель раскрывает крайние проявления религиозных распрей своего времени — между католиками и кальвинистами.
Путешественники попадают на острова папефигов и папоманов. Первые не признают папу римского — показывают ему фигу, вторые — боготворят главу католической церкви. Это последователи Лютера и католики...
Удивительные события происходят и на корабле, на котором странствуют телемиты. Изобретательный Панург наказывает алчного купца: он покупает у него, втридорога лучшего барана и бросает его в море — на голос вожака устремляется все стадо, и последний баран, которого тщетно пытается удержать купец, увлекает за собой в пучину и самого владельца. Выражение «панургово стадо» стало крылатым.
Цензура Сорбонны стремилась уничтожить великое творение Рабле. Книги о Пантагрюэле и Гаргантюа подвергались запрету по мере выхода в свет. Сорбонна осудила и четвертую книгу — ее распространение было приостановлено особым постановлением парламента. Издатель был вызван в суд, предложивший ему под угрозой порки прекратить продажу крамольной книги. Потребовалось деятельное вмешательство власть имущих друзей писателя, чтобы запрет был отменен.
О последних годах жизни Рабле почти не сохранилось сведений. Точная дата его смерти, как и рождения, доныне остается неизвестной. Умер Рабле в первой половине 1550-х годов: в 1553 или 1554 году. Есть предание, гласящее, что, когда к умирающему старику явился священник с нагрудным распятием, Рабле встретил его словами: «Вижу господа, приближающегося ко мне на осле...»
Роман «Гаргантюа и Пантагрюэль» остался незаконченным. Однако лет девять спустя после смерти писателя был опубликован отрывок из пятой книги, а в 1564 году вышла в свет и вся книга, неизвестно кем и где изданная.
Споры вокруг заключительной части романа не прекращаются. Одни вообще оспаривают авторство Рабле, указывая на бедность языка, идейное оскудение, отсутствие ясности в сюжете, избыток описательной красивости; другие полагают, что после смерти писателя были найдены наброски, и кто-то их по-своему доработал и выпустил в свет под популярным названием и именем; третьи считают, что некоторые разделы все же написаны самим Рабле.
Самые раблезианские страницы в пятой книге посвящены описанию острова Звонкого, населенного птицами, названия которых весьма красноречивы: клирцы, инокцы, священцы, аббатцы, епископцы, кардинцы и единственный в своем роде папец,— и острова Застенка, где заседает суд, а судьями являются Пушистые Коты (дело в том, что во-Франции судейские мантии оторочены кошачьим мехом). Пушистые Коты во главе с жестоким Цапцарапом «вешают, жгут, четвертуют, обезглавливают, умерщвляют, бросают в тюрьмы, разоряют и губят все без разбора... Порок у них именуется добродетелью, злоба переименована в доброту, измена зовется верностью, кража — щедростью, девизом их служит грабеж». Спастись от преследования со стороны Котов можно только при помощи взятки...
В последней книге продолжается, по-прежнему в форме сатирической аллегории, описание странствий Пантагрюэля и его спутников к оракулу Божественной Бутылки; путешественники не забывают о цели своих скитаний — о желании Панурга узнать, наконец, жениться ли ему или нет. Ответ Бутылки заключается в одном слове: «тринк» — «пей»! Жрица так объясняет ответ оракула: «Заметьте, друзья, вино нам дано, чтобы мы становились как боги, оно обладает самыми убедительными доводами... Истина сокрыта в вине. Божественная бутылка вас к нему и отсылает...» Так Панург и не получил долгожданного ответа...
РАБЛЕ-ХУДОЖНИК
Франсуа Рабле (фр. Francois Rabelais)
Основные образы для своего романа Рабле нашел в народном творчестве Франции, в народных рассказах и сказках. Многие жанры французского фольклора вспоминаются при чтении романа: вот фарсы о немой жене, об адвокате Патлене, ловкаче и пройдохе, вот ожившие мотивы фаблио — средневекового сатирического повествования в стихах, вот острый народный рассказ о том, как не допустить, чтобы жена изменяла мужу; страницы романа богаты пословицами и поговорками... Все это переплавлено, развито, обогащено художником: сухой средневековый анекдот с голым сюжетным костяком в переработке Рабле начинает сверкать, искриться живой жизнью, персонажи обретают имена, родину, внешность, появляются конкретные действующие лица.
Но не только народному творчеству отдает обильную дань писатель,— он вкладывает в роман всю свою богатейшую, многостороннюю образованность, все свои знания — культуру античности, гуманистическую современность, лучшее в наследии средних веков, все науки — историю, философию, медицину, естествознание, юриспруденцию...
В средневековой литературе действительность, по учению церкви греховная, бренная, преходящая, изображалась бедно, узко, отвлеченно,— в романе «Гаргантюа и Пантагрюэль» перед читателем распахнулся огромный мир, несущий в себе изумительное богатство красок, образов, идей. Писатель своей многогранной сатирой, своим смехом обрушивается на все косное, отсталое, противопоставляя ему гуманистический, положительный идеал в педагогике, этике, организации общества и государства. И везде и всюду во главу угла он ставит человека. Изображая человека, он стремится показать его самого, его действия и отношения как можно шире и богаче. Для каждого образа он находит неповторимые характеристики, щедрой рукой бросает эпитеты. Вспомним брата Жана из книги о Гаргантюа: «...в аббатстве находился монах по прозванию брат Жан Зубодробитель, человек молодой, прыткий, щеголеватый, жизнерадостный, разбитной, храбрый, отважный, решительный, высокий, худощавый, горластый, носатый, мастак отбарабанить часы, отжарить мессу и
отвалять вечерню». У Рабле целое — будь это человек, или событие, или что другое — складывается из деталей, и каждая деталь конкретна, реальна. В результате и целое предстает перед нами в ясных, убедительных пластических очертаниях, повествование Рабле воспринимается как правда жизни, как истина.
Эту правду жизни еще подчеркивает гротеск. И гротеск, и гипербола, и аллегория у Рабле всегда отличаются точностью детали, конкретностью, пластичностью рисунка. В овеянных фантастикой народной сказки образах Гаргантюа и Пантагрюэля мы находим таких же реальных людей, как и во вполне земных образах брата Жана, Папурга, парижского шута Жоана..
Построение романа связано с его гуманистической идейностью, обусловлено ею.
В первой книге гуманизм расправляет крылья, вступает в бой со средневековьем, побеждает: долой схоластику, да здравствует гуманистическое воспитание и обучение, создающее нового человека! Патриархальная идиллия страны Утопии уже не удовлетворяет деятеля новых времен, он выступает в качестве социального реформатора и создает Телем — «свободное желание». Во второй книге гуманизм показан в состоянии мира и процветания. Враг не смеет поднять голову — король Анарх будет так же разбит и повержен, как и Пикрохол. Но с появлением Панурга чувствуются первые трещины в величественном здании Телемской обители; человек, его достоинство начинают утрачивать свою ценность. Эти мотивы усиливаются в третьей книге, увидевшей свет в период, когда гуманизм во Франции переживал катастрофу, когда торжествующая реакция старалась уничтожить огнем и мечом его этические устои. В последних книгах романа телемиты плывут на корабле, окруженные враждебным им миром, миром сутяг и ябедников, Пушистых Котов, миром алчного купца Индюшонка, миром Постника и Диких Колбас... Но герои Рабле не сдаются: ябедников укрощает славный сеньор Баше, Панург расправляется с купцом, телемиты во главе с братом Жаном громят Диких Колбас...
НАСЛЕДИЕ РАБЛЕ
Франсуа Рабле (фр. Francois Rabelais)
Во второй половине XVI века наследие Рабле понималось крайне узко, односторонне. Рабле — шутник, фантазер, развлекатель... Даже лучшие умы эпохи видели в «Гаргантюа и Пантагрюэле» просто-напросто забавную книгу. В XVII и XVIII веках к Рабле пришло полупризнание; его порицали за грубость выражений, за цинизм, за богохульство, а втихомолку подражали ему, учились у него. Так поступали Шарль Сорель в своем «Правдивом комическом жизнеописании Франсиона», Вольтер в философских повестях, Дидро в «Жаке-фаталисте».
Первая французская революция признала Рабле своим предтечей. Поэт и публицист Женгене в вышедшей в 1791 г. книге «О влиянии Рабле на нынешнюю революцию и на предоставление гражданских прав духовенству» называл его не только гениальным сатириком, но и проповедником идей социального и духовного прогресса.
Бальзак видел в Рабле своего учителя. Он воссоздал его творческие приемы, его манеру, стиль в «Озорных сказках», он показал образ человека по-раблезиански широким, и в то же время детализированным, четко обусловленным социально-исторически. Смех Рабле, приемы его сатиры, его иносказания, политическая целеустремленность были восприняты Анатолем Франсом и воплощены в его «Восстании ангелов» и в особенности в «Острове Пингвинов». Ромен Роллан в «Кола Брюньоне» — прямой наследник Рабле.
Признание наследия Рабле, методов и идейной сущности его сатиры не ограничилось пределами его родины, и мы вправе говорить о раблезианских тенденциях у большинства передовых сатириков многих стран и народов,— их можно обнаружить и в «Сказке бочки», «Путешествиях Гулливера», памфлетах Свифта, и в «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина, и в памфлетах М. Твена...
Смех Рабле, поражающий все косное, реакционное,— и отжившую государственность, и церковь, и быт,— был принят на вооружение передовой, демократической культурой человечества.
Биография (http://www.fransua-rable.ru/content/view/13/26/)
Орудие сатиры Рабле - смех
Самый замечательный писатель своей эпохи, Рабле является, вместе с тем, самым верным и живым отражением её; стоя наряду с величайшими сатириками, он занимает почётное место между философами и педагогами. Современному читателю трудно поверить в то, что автором одной из самых веселых книг в мировой литературе был католический монах. Рабле - вполне человек своего времени, человек Возрождения по своим симпатиям и привязанностям, по своей страннической, почти бродячей жизни, по разнообразию своих сведений и занятий. Он является гуманистом, медиком, юристом, филологом, археологом, натуралистом, богословом, и во всех этих сферах - самым доблестным собеседником на пиршестве человеческого ума.
Орудие сатиры Рабле - смех, смех исполинский, часто чудовищный, как его герои. Страшному общественному недугу, свирепствовавшему повсюду, он предписал огромные дозы смеха: все у него колоссально, колоссальны тоже цинизм и непристойность, необходимые проводники всякого резкого комизма. Этот смех, однако, отнюдь не цель, а только средство; по своей сущности то, что он рассказывает, вовсе не так смешно, как кажется, на что указывает сам автор, прибавляя, что его произведение похоже на Сократа, у которого под наружностью Силена и в смешном теле жила божественная душа.
Рабле родился в небольшом французском городке Шиноне в семье известного в тех местах адвоката и землевладельца. Однако точная дата его рождения неизвестна. Исследователи называют и 1494, и 1495, и даже 1483 годы.
Зато точно известно, что он был младшим сыном в большой семье. У него было два старших брата и сестра. Мальчику едва исполнилось девять лет, как отец отдал его во францисканский монастырь. Там Рабле и получил начальное образование. Он учился очень хорошо и за время пребывания в монастыре изучил несколько иностранных языков, а также классические языки - греческий и латинский.
Однако уровень обучения во францисканской школе не удовлетворил Рабле, и местный епископ Д'Эдиссак, который покровительствовал талантливому юноше, предложил ему перейти в бенедиктинский орден, что тот и сделал. Причем разрешение на это дал сам папа римский Климент VII. Правда, вскоре Рабле оставляет монастырь и переезжает в дом епископа, чтобы стать его секретарем. В это время Рабле знакомится с известными людьми своего времени - поэтом К. Маро, богословом Ж. Кальвином.
С разрешения архиепископа будущий писатель начал заниматься медициной и вскоре отправился в университет города Монпелье. Там находился древнейший в Европе медицинский факультет. В Монпелье Рабле пробыл два года и покинул университет, получив звание бакалавра медицины.
После этого он переехал в большой французский город Лион, где стал врачом в городской больнице. Там он впервые начинает заниматься литературным творчеством. Возможно, это произошло благодаря поддержке знаменитого гуманиста Эразма Роттердамского, с которым Рабле состоял в переписке. В начале 1532 года Рабле выпустил первую книгу, в которой рассказывал о приключениях великана Гаргантюа.
Она вышла под псевдонимом Алькофрибас Назье, составленным из букв его имени, произвольно переставленных в виде анаграммы. Анонимный автор сразу же становится известным далеко за пределами своего города.
В следующем, 1533 году, выходит продолжение книги, а чуть позже новые и новые главы. Их выпуском автор занимался практически всю оставшуюся жизнь, сочетая литературный труд с занятиями медициной.
По инициативе епископа Жана дю Белле Рабле в составе посольства короля Франциска отправился в Рим. Во время этой поездки он ни на день не прекращал работы и по возвращении в Лион написал еще один том своей эпопеи, где рассказывалось о жизни Пантагрюэля, отца Гаргантюа. В нем Рабле в иронической форме изложил свои впечатления о поездке в Италию и о пребывании при папском дворе.
Не удивительно, что вскоре после выхода книги Рабле были запрещены французской инквизицией. В это время имя автора уже было известно. Он перестал скрываться под псевдонимом.
Опасаясь преследований, Рабле вновь уехал в Италию и поселился в Риме, где на этот раз провел более трех лет. Формально Рабле числился секретарем епископа дю Белле, который к тому времени стал кардиналом. Только благодаря покровительству дю Белле Рабле сумел избежать преследований инквизиции.
Находясь в Риме, Рабле занимался врачебной практикой, а также серьезно увлекся археологией и даже выпустил книгу, посвященную античным памятникам Рима.
В 1537 году Рабле ненадолго приезжает во Францию в свите кардинала дю Белле и наконец получает степень доктора медицины. Тогда же ему удается получить королевскую привилегию на дальнейшее издание своих книг во Франции.
В 1542 году выходит самое полное издание сочинения Рабле, в котором не только впервые рассказывается о современной Рабле Италии, но и высмеивается двор французского короля.
Она вышла под псевдонимом Алькофрибас Назье, составленным из букв его имени, произвольно переставленных в виде анаграммы. Анонимный автор сразу же становится известным далеко за пределами своего города.
В следующем, 1533 году, выходит продолжение книги, а чуть позже новые и новые главы. Их выпуском автор занимался практически всю оставшуюся жизнь, сочетая литературный труд с занятиями медициной.
По инициативе епископа Жана дю Белле Рабле в составе посольства короля Франциска отправился в Рим. Во время этой поездки он ни на день не прекращал работы и по возвращении в Лион написал еще один том своей эпопеи, где рассказывалось о жизни Пантагрюэля, отца Гаргантюа. В нем Рабле в иронической форме изложил свои впечатления о поездке в Италию и о пребывании при папском дворе.
Не удивительно, что вскоре после выхода книги Рабле были запрещены французской инквизицией. В это время имя автора уже было известно. Он перестал скрываться под псевдонимом.
Опасаясь преследований, Рабле вновь уехал в Италию и поселился в Риме, где на этот раз провел более трех лет. Формально Рабле числился секретарем епископа дю Белле, который к тому времени стал кардиналом. Только благодаря покровительству дю Белле Рабле сумел избежать преследований инквизиции.
Находясь в Риме, Рабле занимался врачебной практикой, а также серьезно увлекся археологией и даже выпустил книгу, посвященную античным памятникам Рима.
Гаргантюа и Пантагрюэль
Перед нами книга, составившая эпоху в истории французской общественной мысли и вошедшая в фонд мировой классической литературы. Пятый век живет она, переходя от поколения к поколению, расширяя круг своих читателей по мере роста культуры и образованности среди народов мира. Не все в ней просто, не все ясно с первого взгляда. Время отдалило от нас ту отжившую и отзвучавшую действительность, которая взрастила великого Рабле и дала ему обильный материал для художественных обобщений. Время затуманило смысл отдельных намеков, тонких и язвительных, много говоривших уму и сердцу его современников. В наши дни нужна иногда осторожная рука реставратора, чтобы смахнуть пыль веков с золотых букв книги. К тому же создатель бессмертного творения, опасаясь преследований со стороны сил реакции, - а время тогда было жестокое, - многие идеи свои запечатал семью печатями, полагаясь на проницательность читателя.
Книга Рабле родилась в народе. Первоначально это было маленькое зернышко. Рабле взрастил его, и оно превратилось в могучее дерево.
Сбросим со счетов времени четыреста тридцать пять лет и окажемся в Лионе. Жизнь здесь бьет ключом. Четыре раза в год устраиваются ярмарки. Со всех концов Европы прибывают купцы. Ткани, меха, ковры, различные виды оружия и лионский шелк - все можно здесь приобрести за деньги. В дни ярмарок в ходу монеты всех стран.
На улицах голландская, немецкая, итальянская, испанская, английская речь. Сюда охотно съезжаются ученые люди всей Европы. Их привлекают типографии.
Издательское дело в Лионе поставлено на широкую ногу. В Европе известны имена трех крупнейших лионских издателей - Себастьяна Грифа, Франсуа Жюста, Клода Нури. Эти три дельца печатают, конечно, и ученые сочинения, но прежде всего то, что в дни ярмарок пользуется широким спросом, - гороскопы (к ним средневековье питало особое пристрастив), различные толкователи снов, альманахи назидательных историй, поучений. Шумно и бойко идет торговля книгами.
Уличные торговцы, громко зазывая покупателей, предлагают маленькую книжицу под неотразимым названием: "Великие и бесподобные хроники огромного великана Гаргантюа, содержащие рассказы о его родословной, величине и силе его тела, также диковинных подвигах, кои совершены за короля Артура, его господина".
Сохранилось каким-то чудом два экземпляра этой книжицы.
Открываем первую страницу. На нас нисходит далекая старина, наивная и легковерная, ищущая сильных ощущений в сказке.
Грангузье, Галемель, Гаргантюа перекочевали из этой нехитрой народной сказки в философский роман Рабле.
В 1532 году в Лионе Рабле начал его печатать. Теперь он уже до самой смерти будет прикован к нему. Это книга всей его жизни, как "Божественная комедия" для Данте, как "Фауст" для Гете.
Хороший смех
Франсуа Рабле, автор бессмертной эпопеи "Гаргантюа и Пантагрюэль" был каноником ордена бенектианцев. Никто не знает, что заставило его снять монашескую рясу и сесть на студенческую скамью медицинского факультета в Монпелье. Неизвестно также, что заставило доктора медицины, о котором современники писали, что "он често и слава науки" и "способен отвращать мертвецов от порога могилы и возвращать им свет", оставить практическую деятельность в крупнейшей больнице Лиона и взяться за перо.
Французский историк Мишле писал: "450 лет назад, едва в лионских книжных лавках появилась его первая книга, человечеству стало ясно, что родился писатель более великий, чем Аристофан". Рабле подверг безжалостному осмеянию монахов за жадность и ханжество, гнусность и паразитизм. "Запахло костром"- шутил Рабле. Ему приходилось скрываться от когтей инквизиции, но инквизиторам удавалось сжигать только осужденные книги, а автор оставался на свободе. За ликом веселого кюре, зубоскала, циника и любителя приврать встает образ одного из титанов Возрождения, выдающегося ученого, врача, филолога, естествоиспытателя, и, наконец, величайшего писателя.
И по сей день остается в силе его наставление о том, что "врач с физиономией мрачной, угрюмой,..., неприветливой, сердитой огорчает больного; врач же с лицом веселым, безмятежной, приветливым, открытым радует его". В противовес кладбищенскому девизу схоластов "Помни о смерти", он выдвинул оптимистический лозунг "Помни о жизни".
Максим Горький писал : "Монах Рабле умел смеяться, как никто не умел до него..., а хороший смех - верный признак духовного здоровья".
Ученый или шут?
О Франсуа Рабле, написавшем бессмертную книгу «Гаргантюа и Пантагрюэль», ходило много забавных слухов. Правда, было известно также, что он неплохо врачевал. Жил Рабле более четырехсот лет назад. Как-то в очередной раз он оказался совсем без денег, а ему нужно было добраться до Парижа. Тогда, остановившись на каком-то постоялом дворе, Франсуа прикинулся безграмотным и спросил у хозяина, знает ли он здесь людей, умеющих писать. Хозяин прислал своего человека, и Рабле обратился к нему с просьбой написать на клочках бумаги: «Яд для умерщвления короля», «Яд для умерщвления королевы», «Яд для умерщвления герцога Орлеанского».
Наклеив эти бумажки на конверты, он отослал грамотея со словами: — Теперь вы мне не нужны. Легко догадаться, что грамотей рассказал обо всем хозяину постоялого двора. Тот поспешил сообщить важные сведения судейскому чиновнику, и уже через несколько минут «опасный преступник» был отправлен в Париж под охраной.
Когда в столице развернули эти конверты и увидели обыкновенную золу, весь королевский двор поднял на смех судейских чиновников, которые помогли Рабле бесплатно доехать до Парижа. Таким изображала Франсуа молва. На самом-то деле Рабле был серьезным человеком, изучал богословские дисциплины и медицину в университетах и по праву считался одним из лучших врачей своего времени. Но почему молва сделала его бездельником и шутом? Наверное, в этом повинны образы Гаргантюа и Пантагрюэля — веселых и лукавых обжор, которых он создал.
Дата публикации на сайте 23 марта 2011.
|
Администрация НЕ несет ответственности за последствия использования материалов портала.
При копировании материала с данного сайта, обязательна АКТИВНАЯ ссылка на www.EPWR.ru и на первоисточник! Контакты:  | © 2007 - 2017 epwr.ru
|
|
