Мудрые мысли

Джером Дэвид Сэлинджер (англ. Jerome David Salinger)

(1 января 1919, Нью-Йорк — 27 января, 2010, Корниш, Нью-Гэмпшир)

Американский писатель. Наиболее известен как автор романа «Над пропастью во ржи».

Цитата: 35 - 51 из 54

•  Мы сентиментальны, когда уделяем какому-то существу больше нежности, чем ему уделил господь бог. («Выше стропила, плотники»)

•  Настанет день, - говорит он вдруг, - и тебе придется решать, куда идти. И сразу надо идти туда, куда ты решил. Немедленно. Ты не имеешь права терять ни минуты. («Над пропастью во ржи»)

•  – Никакого соперничества я не боюсь. Наоборот. Неужели ты не понимаешь? Я боюсь, что я сама начну соперничать, – вот что меня пугает. Из-за этого я и ушла с театрального факультета. И тут никаких оправданий быть не может – ни в том, что я по своему характеру до ужаса интересуюсь чужими оценками, ни в том, что люблю аплодисменты, люблю, чтобы мной восхищались. Мне за себя стыдно. Мне все надоело. Надоело, что у меня не хватает мужества стать просто никем. («Фрэнни»)

•  Обычно неоспоримые истины познаются слишком поздно, но я понял, что основная разница между счастьем и радостью - это то, что счастье - твёрдое тело, а радость - жидкое. («Голубой период де Домье-Смита »)

•  Он не знает, что Фрэнсис делает со мной, - думал Бэйб, - она делает меня несчастным, мучает меня, не понимает меня, почти всегда, но иногда - иногда! - она - самая чудесная девушка на свете, а с другими так никогда не бывает. Джеки никогда не делает меня несчастным, но Джеки вообще никак на меня не действует. Джеки отвечает на мои письма в тот же день. У Фрэнсис на это уходит от двух недель до двух месяцев, иногда она вообще не отвечает, а уж коли ответит, то никогда не напишет то, что мне хотелось бы прочитать. Но ее письма я перечитываю по сто раз, а письма Джеки - только раз. Стоит мне только увидеть почерк Фрэнсис на конверте - глупый, вычурный почерк - и я делаюсь счастливее всех на свете.
Вот уже семь лет, как это со мной творится, Винсент, есть вещи, о которых ты понятия не имеешь. Есть вещи, о которых ты понятия не имеешь, брат... («День перед прощанием»)

•  Он походил немного по комнате, потом понуро уселся на подоконник. Внизу был парк, и он глядел туда, словно высматривал между деревьями путь, которым лучше подойти к сообщению о своем отъезде. Он-то мечтал, что вот будет хоть одна женщина в 1944 году, у которой перед глазами не сыплются песочные часы чьей-то жизни. А теперь ему приходится и перед нею поставить такие часы - свои. Его подарок женщине в грязных спортивных тапочках. Женщине, собирающей гашеные двухцентовые американские марки. Женщине, которая была сестрой его матери и писала ей записки на карточках «Уолдорф-Астории»... Обязательно ли ей говорить? Обязательно ли ставить перед нею эти его дурацкие, быстро иссякающие блестящие песочные часы? («Раз в неделю - тебя не убудет»)

•  Оттого что человек умер, его нельзя перестать любить, чёрт побери, особенно если он был лучше всех живых, понимаешь? («Над пропастью во ржи»)

•  Плохо то, что, если я целуюсь с девчонкой, я всегда думаю, что она умная. («Над пропастью во ржи»)

•  Пропасть, в которую ты летишь, - ужасная пропасть, опасная. Тот, кто в нее падает, никогда не почувствует дна. Он падает, падает без конца. Это бывает с людьми, которые в какой-то момент своей жизни стали искать то, чего им не может дать их привычное окружение. Вернее, они думали, что в привычном окружении они ничего для себя найти не могут. И они перестали искать. Перестали искать, даже не делая попытки что-нибудь найти. («Над пропастью во ржи»)

•  Раз человек уже умер и попал на небо, значит, нельзя его любить по-настоящему. («Над пропастью во ржи»)

•  Самое худшее, что бывает с художником, - это никогда не знать полного счастья. («Голубой период де Домье-Смита »)

•  – Скажи, если я тебе напишу одну вещь, обещаешь прочесть внимательно? И сберечь?
– Да, конечно, – сказал я. Я и на самом деле сберег листок, который он мне тогда дал. Этот листок и сейчас у меня.
Он подошел к своему письменному столу и, не присаживаясь, что-то написал на клочке бумаги. Потом вернулся и сел, держа листок в руке.
– Как ни странно, написал это не литератор, не поэт. Это сказал психоаналитик по имени Вильгельм Штекель. Вот что он… да ты меня слушаешь?
– Ну конечно.
– Вот что он говорит: «Признак незрелости человека – то, что он хочет благородно умереть за правое дело, а признак зрелости – то, что он хочет смиренно жить ради правого дела». («Над пропастью во ржи»)

•  Спустился я по другой лестнице и опять увидел на стенке похабщину. Попробовал стереть, но на этот раз слова были нацарапаны ножом или еще чем-то острым. Никак не стереть. Да и бесполезно. Будь у человека хоть миллион лет в распоряжении, все равно ему не стереть всю похабщину со всех стен на свете. («Над пропастью во ржи»)

•  Стоит мужчине влюбиться, и он сразу глупеет. («Душа несчастливой истории»)

•  Стоит только поверить, что они [мальчики] умные, у тебя не жизнь будет, а сущий ад. («Лапа-растяпа»)

•  У всякого мужчины, очевидно, случается хотя бы раз такое: он приезжает в город, знакомится с девушкой. И все: сам город лишь тень этой девушки. Неважно, долго ли, коротко ли знакомство, важно то, что все, связанное с городом, связано на самом деле с этой девушкой. («Знакомая девчонка»)

•  Чаще всего ты сам не знаешь, что тебе интересно, пока не начнёшь рассказывать про неинтересное. («Над пропастью во ржи»)