Мудрые мысли

Михаил Юрьевич Лермонтов

Михаил Юрьевич Лермонтов

(3 (15) октября 1814, Москва — 15 (27) июля 1841, Пятигорск)

Великий русский поэт, прозаик, драматург, художник, офицер.

Цитата: 103 - 119 из 210

  Моя любовь никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого любил: я любил для себя, для собственного удовольствия: я только удовлетворял странную потребность сердца, с жадностью поглощая их чувства, их радости и страданья — и никогда не мог насытиться. («Герой нашего времени», 1838—1839)


  Музыка после обеда усыпляет, а спать после обеда здорово: следовательно, я люблю музыку в медицинском отношении. («Герой нашего времени», 1838—1839)


  Мы не привыкли верить надписям.


  Мы почти всегда извиняем то, что понимаем.


  Мы пьем из чаши бытия
с закрытыми очами,
златые омочив края
своими же слезами;

Когда же перед смертья с глаз
завязка упадает,
и все, что обольщало нас,
с завязкой исчезает;

Тогда мы видим, что пуста
была златая чаша,
что в ней напиток был - мечта,
и что она - не наша!
“Чаша Жизни”


  На мысли, дышащие силой, как жемчуг, нижутся слова.


  Надо мною слово жениться имеет какую-то волшебную власть: как бы страстно я ни любил женщину, если она мне даст только почувствовать, что я должен на ней жениться, — прости любовь! мое сердце превращается в камень, и ничто его не разогреет снова. Я готов на все жертвы, кроме этой; двадцать раз жизнь свою, даже честь поставлю на карту… но свободы моей не продам. («Герой нашего времени», 1838—1839)


  Надобно отдать справедливость женщинам: они имеют инстинкт красоты душевной («Журнал Печорина», «Княжна Мери») («Герой нашего времени», 1838—1839)


  Наказывай не только за проступок, но и за намерение.


  Наслаждение бренно — честь бессмертна.


  Натуральная история нынче обогатилась новым классом очень милых и красивых существ - именно классом женщин без сердца. (*Княгиня Лиговская*, 1836)


  Наша публика так ещё молода и простодушна, что не понимает басни, если в конце её не находит нравоучения. Она не угадывает шутки, не чувствует иронии; она просто дурно воспитана. Она ещё не знает, что в порядочном обществе и в порядочной книге явная брань не может иметь места; что современная образованность изобрела орудие более острое, почти невидимое и тем не менее смертельное, которое, под одеждою лести, наносит неотразимый и верный удар. («Герой нашего времени», 1838—1839)


  Нет женского взора, которого бы я не забыл при виде кудрявых гор, озаренных южным солнцем, при виде голубого неба или внимая шуму потока, падающего с утеса на утес. («Герой нашего времени», 1838—1839)


  Нет ничего парадоксальнее женского ума. Женщин трудно убедить в чем-нибудь: надобно их довести до того, чтобы они убедили себя сами. Чтобы выучиться их диалектике, надо опрокинуть в уме своем все школьные правила логики.


  Нет ничего парадоксальнее женского ума; женщин трудно убедить в чем-нибудь, надо их довести до того, чтоб они убедили себя сами; порядок доказательств, которыми они уничтожают свои предубеждения, очень оригинален; чтоб выучиться их диалектике, надо опрокинуть в уме своем все школьные правила логики. («Герой нашего времени», 1838—1839)


  Никакая книга не может выучить быть счастливым. О, если б счастие была наука! дело другое! (Печорин) (*Княгиня Лиговская*, 1836)


  Никогда не должно отвергать кающегося преступника: с отчаяния он может сделаться ещё вдвое преступнее… и тогда… («Герой нашего времени», 1838—1839)